Милые люди

Юлия Гайнанова, 2023

Знаете это чувство, когда только-только приехал к бабушке летом на дачу: здесь уют, здесь все знакомо, здесь пахнет парным молоком, травами и свежей выпечкой. Здесь истории, затягивающие под плед из мыслей, до которых никак не доходят руки в повседневной суете. Они о вечном и одновременно о каждом из нас. «Милые люди» – сборник, который вдохновит каждого читателя на ежедневные подвиги и докажет, что каждому из нас нужен свет.

Со знанием сознания

Семен грабил. Он срывал сумки, разбивал стекла, швырял людей, любил унижать. Страсти или искусства карманника в нем не обнаружилось: не хватало ни таланта, ни известного обаяния. Но, самое главное, Семену был важен процесс, а не результат. Не остаться незамеченным! Жертва должна понимать происходящее, делать пуганые глаза, демонстрировать беззащитность и панику. Он, словно хулиган в детском саду, был рад толкаться и пихаться.

Семен раскусил кайф грабежа в старших классах и решил, что высшее образование ему незачем. По меркам быдла из спального района зарабатывал он шикарно. Понимал, кому сбыть награбленное, и другие знания его не прельщали.

Однако была некая странность, противоречие в его простецкой нахальной натуре. Перед тем как совершить преступление, хотелось своеобразно настроиться. Разглядеть в жертве зло, омерзить и осудить ее так, что и грабеж вроде как благословлен свыше, ведь будущий пострадавший — сам порядочная тварь. Оправдываться стыдно, и он никому о необходимости уничижительных фантазий не рассказывал. Упивался ими в одиночку. Как инструмент не заиграет без настройки, так и Семен не ограбит без мысленного проигрыша из грубых фраз. Чаще всего обвинялись женщины, и обвинялись в праздности.

— Безмозглая идиотка. Богатая дочурка. Все на халяву досталось. Ни дня не работала. Постелью взяла…

Так он обычно себя заводил, прибавляя по вкусу обильную матерщину.

В тот день он не собирался «работать». Выходной, солнце печет сюрпризом, Семен в духе, Семен на пути в палатку за пивом. На глаза ему попалась Элечка. Дорогое пальто, шикарная машина… Привычное чувство взвилось, воображение радостно спустили с цепи.

Элечка была, можно сказать, нищая, если сравнить с Семеном. Она существовала с матерью-алкоголицей в комнатке за МКАДом. Вопрос денег был вопросом не лишних колготок, а скорее еды, поэтому со школы она работала. Элечка выживала трудом и чудом, но в институт поступила. Тянуться вверх помогало благополучное раннее детство. Лет до трех о ней заботились, хорошо кормили, даже закаляли и книжки читали. Потом папа умер, а мама спивалась — но не вдруг, а потихонечку, потому и до школы какое-никакое воспитание и крохи ласки Эле перепадали. Фундамент заложили хороший, мораль не искривлена, и Эля стремилась не к чекушке и посиделкам в подъезде, а к теплу человеческому и знаниям букварным. Аккуратно берегла надежду на лучшее будущее, ведь без нее проще лечь и сдохнуть.

И Элечке солнце светило сюрпризом в тот день. По выходным она мыла чужие вещи: полы, посуду, белье, ванны.

В тот день дверь ей открыла женщина с надутым от слез лицом. Элечка привыкла в таких случаях надевать шапку-невидимку. Ей нравилось чудо устранения, будто кто-то иной оттирает грязь. При ней не смущались ссориться, драться, хамить, переедать. Но был в той незнакомой женщине страшный надрыв — Элечка быстро и безошибочно его узнала — и не осмелилась ничего надевать. Хозяйка не фыркнула, отозвалась, только завыла и стала мелко трястись в худеньких руках Эли. Женщина приняла сочувствие с благодарностью отчаянно искренней, поэтому Элечка стала действовать: нашла чай, заварила, капнула туда коньяку, набрала Лиде ванну, выслушала. Ни смертей, ни болезней.

Муж бросил.

Эля пустым не сочла. Ее тоже бросали.

Болтать было интересно. Лида переключилась: советовала и даже поучала. «Я смогла, и ты сможешь», — выдувала Лида вместе с сигаретным дымом и болтала голыми ногами, свисающими с подоконника. Мужа обсуждали только первый час в ванной под чай с коньяком, а теперь грелись у окна в комнате и строили план, как Эле выбиться в люди.

— Вот о чем ты мечтаешь? Я бедной студенткой мечтала о дорогой красной помаде. Чтобы достать из фирменной косметички, и все подруги от зависти сразу сдохли. — Лида заржала. — Нет, ну глупо, но вот дорогая красная помада была для меня воплощением успеха. Я под эту мечту и профессию выбрала. Сейчас!

Лида убежала в комнату и притащила стопку модных журналов. Шлепнула на подоконник.

— Эту я красила, и тут. — Лида с гордостью тыкала красным ногтем в подписи мелким шрифтом.

— А я машину хочу! Пацаны научили на ручке водить, я часто их пьяных развозила. Обожаю дорогу.

— Ой, ну это легко же совсем. Держи! — Лида вытащила брелок из сумки.

— Не, я не могу. — Эля не верила. — А права, доверенность?

— Да брось, ты так, недолго по району и возвращайся. Я пока насчет мужа подумаю. И пальто накинь мое, гулять так гулять!

И Элечка выпорхнула из добротного дома в дорогом пальто к шикарной машине.

«Проклятая сука. Тупая мажорка. У тебя машин еще целый гараж. Ненавижу!» — Семен не сдержался. Элечка не покаталась.

Через несколько лет у нее будет хорошая работа — и не надо мыть чужого. Но это после больницы, недолгого рабства у Лиды и года работы без выходных. Даже машина в кредит во дворе. Серым, мясистым неудачами днем Элечка поедет в магазин. Когда машину только купила, каждый раз за рулем визжала, в окошко хотелось нагло бросать: «У меня есть машина!» Обкатку за неделю прошла: знакомых и не очень развозила по краям столицы. Поскорее хотелось сильно нажать на педаль. Но с тех пор год ушел, и потому настроение на нуле могло быть и за рулем.

Припарковалась далековато и с ненавистью смотрела на джип, раскорячившийся у входа в супермаркет, где стоять было нельзя. Без водителя. Элечка думала: «Какая я хорошая и скромная, и какие наглые бывают люди, и как они раздражают, и где же та интеллигентная среда, в которой хотелось бы крутиться, и где те искренние и отзывчивые, и когда же кто-то подумает обо мне». Она представила бугая, несущего жирные пакеты для жирного коротышки. Мысли в ней бродили, гадя, минут пять, пока из супермаркета действительно не вышел жирный бугай, но жирные пакеты он не нес, а вез вместе со старой инвалидкой в кресле-каталке. Пересадил ее на заднее сиденье, заботливо пристегнул, а коляску и покупки аккуратно утрамбовал в багажник.

Отвез сестру хозяина домой, оставил джип на стоянке и спустился в метро. Людей мало, напротив сидела девушка. Одета нарядно. Платье, каблуки, волосы хитро уложены. Красавица. Однако лицо скорбное. И Василий потихонечку завел ворчание: «Все девушки сейчас недовольные, угрюмые, будто кислых щей наелись, особенно молодые, а ведь они в жизни не знали настоящего горя. Васильевна не ходила с десяти лет, но всегда на лице ее улыбка, находит каждому доброе слово. А ты юная, симпатичная, позволяешь себе уныние, что один из смертных грехов…»

Когда выходил из вагона, зло прошептал: «Тьфу на тебя».

Но девушка не заметила, наушники наполняли голову печальной песней и почему-то изображением расстроенного грязного мальчика с воздушным шаром. Она пыталась заплакать. Смеяться, удивляться, гневаться получалось хорошо, но слеза никак не хотела катиться по собственному велению и хотению! Она ехала на экзамен по актерскому мастерству. Плакать там не пришлось, потому все получилось неплохо, и девушка отправилась к подруге, улыбаясь прохожим. Подруги они были относительные, потому что недавно познакомились, но Настя жила неподалеку от института и была дома, а актрисе хотелось в гости.

Настя снимала уютную квартирку в центре и сильно раздражала. Хотя и угощала пирожными вкусными, но рассуждала о дурости. Приходилось слушать, как к Насте пристает начальник, просит приехать к нему домой во внеурочное время. И как же ей поступить, ведь она ничего такого не хочет, но, видимо, ехать придется…

«Безмозглая. Какими путями такие мысли приходят? Спать или не спать — вот уж действительно в чем вопрос. А у меня надежды, карьера, будущее!» Она с чувством превосходства ела Настины пирожные, кивала и лелеяла презрение. А Настя любила делиться внутренним, не деля на пристойное и неуместное. Она не хотела мерзостей, но другим легко быть честными. Другим одинокие мамы не жужжат: «Не будь дурой, езжай, или я перестану тебе снимать квартиру, устраивайся ты в жизни, наконец! Висишь на мне грузом, я все для тебя делаю, думаешь, просто так ты такая красавица уродилась, я уже тебе и грудь, и нос…»

После приятельницы Настя вышла прогуляться. Вечерело, от разговоров и мыслей хотелось проветриться. Она зашла в кафе к друзьям, молодой женатой паре. Марина весело щебетала, муж хамил. В конце встречи жена оплатила счет, сама пригнала ко входу машину, принесла из гардероба одежду. Настю бесило угодническое поведение подруги, но еще больше бесил муж, который не только не был рад заботе, он был груб и придирался.

Пока они выходили из кафе, он как будто в оправдание Марины прошептал на ушко Насте:

— Ты тоже из тех, кто был в курсе ее измены?

Он никогда не простит жену, как она вину ни приглаживала, чтобы не сильно торчала. Муж сосредоточился на боли. Буквально. Вечером он покупал продукты в супермаркете и специально задел тележкой нагнувшуюся за йогуртом женщину. Побольнее.

А она схватилась за бок, потерла, чтобы, не дай бог, не синяк, и весело подумала: «Это знак. Не стоит мне тортик брать». Напевая песенку, пошла к кассе. «Бедный неуклюжий мужик! Ему, наверное, так стыдно было, что убежал, не извинившись. Наверняка тележка плохо управляется. Сама страдаю, когда много продуктов беру…»

— Привет, Семеновна!

— Ой, лапушок, здравствуй! Я вот, видишь, набрала кучу всего, но от тортика воздержалась, — и заржала. Показались стертые коричневые полоски зубов, мелко затряслось жирное тело.

— А пацан твой как?

— Семушка? Да отлично, он же у меня самый лучший и умный, вы знаете, с каждым месяцем зарабатывает все больше и больше, а ведь недавно, пацан, школу закончил! Я его, конечно, всегда хвалю и благодарю, на пенсию колбаской себя не особенно побалуешь… — и Семеновна улыбнулась, слава богу, не до смеха, но сверкнула глазами на три свертка в тележке.

Конец ознакомительного фрагмента.