Эдесское чудо

Юлия Вознесенская, 2013

В своей новой книге знаменитая писательница, автор бестселлера «Мои посмертные приключения» и номинант Патриаршей премии 2010 г. Ю. Н. Вознесенская обращается к жанру исторического романа. На основе древней истории о девице Евфимии и о чуде, совершенном святыми Самоном, Гурием и Авивом, покровителями брака, автор воссоздает удивительную атмосферу эпохи раннего христианства. Под пером Юлии Вознесенской предание оборачивается увлекательными, захватывающими и даже опасными приключениями… но самым удивительным оказывается конец этой истории!

Глава третья

По будням София ходила с утра на службу не в кафедральный собор, но в маленькую церковь на своей же улице, скорее даже не церковь, а часовню над гробницей с мощами святых мучеников Самона, Гурия и Авива, что было не столько удобно для нее, сколько приятно ее душе. Как и все жители Эдессы, она гордилась святыми мучениками, но не только: сама не ведая, по какой причине, она как-то особенно тепло любила их — двух мужественных и верных Христу братьев Самона и Гурия, таких дружных и любящих друг друга, и повторившего их подвиг совсем молодого диакона Авива^[40]..

Фотиния идти на литургию с Евфимией и Софией отказалась, сославшись на головную боль. Но когда, отстояв службу и причастившись, София с дочерью возвратились домой, им навстречу из дома вышли служанки, неся в обеих руках тюфяки, покрывала и корзины с посудой. Они доложили хозяйке, что Фотиния отправилась в сад и там хлопочет над устройством пристанища для архонтов-готфов, определенных к ним на постой, а они ей помогают.

— С чего это она решила проявить такую заботу о варварах, не предоставив эти хлопоты Елене? — удивилась София. — На нее это не очень похоже — надо пойти взглянуть!

Дом Софии был окружен высокими тенистыми деревьями, декоративными кустами и множеством цветов, преимущественно роз, а большой фруктовый сад был отделен от главного двора стеной в человеческий рост; из сада выходили две калитки: одна к дому, а другая на соседнюю улицу. Через сад протекал ручей, образуя в центре сада небольшой круглый пруд, и неподалеку, на краю дорожки, под раскидистым орехом стоял садовый домик, сложенный из грубо обтесанного камня и беленный известью, — тот самый, в котором решено было устроить готфов. Туда и направилась София в сопровождении нагруженных служанок.

Фотинию она увидела перед окном домика, выходившим на ведущую к дому дорожку. Она стояла, уперев руки в бока и поджав и без того тонкие сухие губы, и сердито разглядывала окно. Перед нею стоял парнишка Саул, ее племянник, сын умершей сестры, которого она с утра до ночи гоняла, поучала и заставляла делать несложную мужскую работу по дому: прибить, починить, отнести — принести. Вот и сейчас в одной руке Саул держал переносной ящик с плотничным инструментом, а на земле перед ним лежало несколько коротких досок: похоже, Фотиния задумала забрать досками окно садового домика, выходившее в сторону большого дома.

— Фотиньюшка, и что это ты тут расхлопоталась? — спросила София. — У тебя же голова болела, ты даже литургию сегодня пропустила.

— А она у меня и сейчас болит — обо всем и за всех! Ты-то вот о чем думала, когда согласилась взять на постой диких варваров?

— Они пришли нас защищать, нянюшка, — сказала София, — не заставлять же их жить в палатках под стеной.

— Твое дело в первую очередь защищать родное дитя от похотливых мужских глаз! — отрезала Фотиния. — Защищать они нас пришли… Мало, что ли, воровства и всякого другого нечестия видел наш город от диких наемников?

— Они не дикие. Готфы первыми из варварских племен уверовали в Иисуса Христа, они такие же христиане, как и мы.

— Это ты так думаешь! — фыркнула Фотиния. — Ты что, им устраивала экзамен по катехизации?

— Так Мар Евлогий сказал вчера на проповеди.

На это Фотиния возразить уже ничего не решилась и обратила гневный взор на племянника:

— Ну и чего ты стоишь, как молодой осел, развесив уши? Доски-то правильно отмерил?

— Ты же сама их отмеряла, тетка Фотиния…

— Ну тогда, значит, правильно.

— И что же это ты тут затеяла? — улыбаясь, спросила София.

— О девочке нашей забочусь, вот что… Конечно, в сад ей выходить теперь нельзя, и ты ей это сегодня же запрети строго-настрого. Захочет девочка мушмулы — я сама наберу и принесу в корзинке. Не хватало еще, чтобы на нее варвары глаза пялили! А чтоб они даже случайно ее не увидели, окно это надобно заколотить, ведь из него второй этаж дома виден. А изнутри я прикажу на эту стену еще и ковер повесить! Самый толстый и ворсистый!

— Предусмотрительная ты моя старушка, — ласково сказала София, обнимая Фотинию и целуя ее в коричневую морщинистую щеку. — Ну что ж, может, это и разумно. Я слыхала, что наши постояльцы не только христиане, но и образованные люди, однако береженого Бог бережет.

— Эй, ты что ж это делаешь, Саул? — закричала вдруг Фотиния на племянника, который тем временем уже прибил первую доску и теперь прикладывал к ней вторую. — Ты как доски собираешься класть?

— Как ты велела — плотно, чтобы щелей не осталось.

— Так внахлест надо класть! Если же их просто впритык прибивать, то как ни старайся, а для хитрого глаза щелочка всегда отыщется! Дай покажу, как надо.

Она взяла у юноши молоток, гвозди, приладила доску «как надо», — и ударила мимо гвоздя по пальцу.

— Ой! — закричала она. — Замуж, замуж пора давно!

— Да ты что, тетка Фотиния! — рассмеялся Саул. — Да кто ж тебя замуж возьмет, такую старую и ворчливую?

— Да я не про себя, дурень! — замахнулась на него молотком старушка.

— А про кого же? — деланно удивился Саул, бережно, но решительно отбирая у нее молоток.

— Про девочку нашу, про Евфимию…

— А что это ты так торопишься ее с рук сбыть, Фотиния? — спросила, улыбаясь, София. — Девочка наша пока не перестарок.

— А потому, что в народе правильно говорится: когда виноград собран, виноградник и сторожить не надо! Да и вовсе не собираюсь я с рук ее сбывать — уж я-то всяко не расстанусь с моей голубкой. Ты не забыла, София, что обещала меня к ее приданому приписать, если жених мне по вкусу придется?

— Помню, помню! Иди-ка ты подержи палец в холодной воде, не то распухнет.

— А кто тут за всем приглядит?

— Да что тут особо приглядывать? Постояльцы наши люди военные, им особых удобств не надо.

— Стану я еще об их удобствах беспокоиться, да тьфу на них! Я про то, что изнутри окно надо еще ковром завесить и ковер плотно к стене прибить. Понял, Саул?

— Понял, понял. Иди, тетушка, охлади палец, да и сама охладись. Справлюсь я тут как-нибудь.

— А мне как-нибудь не надо, мне надо как следует! — все еще не могла угомониться Фотиния.

Девушки, убиравшие в домике, еле сдерживали смех, слушая ворчание старой няньки, но вслух они рассмеялись, только убедившись, что она скрылась за высокой стеной сада. Но Фотиния тут же и вернулась и закричала из калитки:

— Саул! Когда закончишь с окном, забей накрепко и эту вот калитку!

— Фотиния, опомнись! Как же мы будем ходить в сад за фруктами? — попыталась ее образумить София.

— А в обход, через улицу!

Но и София умела быть непреклонной:

— Вот уж нет, нянюшка! В городе сейчас девушкам гулять опасно, так не взаперти же целыми днями сидеть Евфимии? Днем наши постояльцы будут на службе, и в это время вы сможете с нею гулять в саду. А в остальное время калитка будет на запоре, и ключ от нее мы доверим, конечно, тебе, надежная ты наша.

Фотиния, может, и хотела бы еще поспорить, но София развернулась и шагнула за порог садового домика: обижать старушку ей не хотелось, в конце концов, та ведь о Евфимии заботилась. Даже сам Мар Апрем говорил о том, что имеющие в доме молодых девушек должны их беречь и готовить к честному супружеству.

* * *

Примерно через час готфы в сопровождении раба, ведшего в поводу коней, нагруженных большими переметными сумами, явились на постой в дом Софии. Услышав об их приходе, Фотиния схватила за руку Евфимию и скорыми шагами увела ее по лестнице, ведущей из атриума на галерею второго этажа, а оттуда — в их комнаты. Евфимия занимала просторную светелку с большим окном, выходящим в сад, а Фотиния жила в прихожей, отделявшей комнату девушки от коридора. В проходной этой комнатке помещались: у одной стены узкое ложе с иконкой над ним, изображавшей встречу Спасителя с самарянкой у колодца, светильник на высокой кованой подставке в углу да накрытый ковриком сундук у другой стены. Никто — ни человек, ни зверь — не мог бы проникнуть в комнату Евфимии, минуя лежащую на страже Фотинию.

— Сиди у себя и не высовывайся! — строго приказала нянька подопечной, а сама спустилась вниз поглядеть на варваров и послушать, о чем они будут говорить с хозяйкой.

Готфы вели себя вполне пристойно и вежливо. Они представились Софии, назвались и, узнав, что домик, назначенный им для проживания, уже приготовлен и находится в саду, а вход у них будет свой, особый, с другой улицы, не обиделись, но, кажется, даже обрадовались, что будут жить отдельно от хозяев. Они только спросили, есть ли запор на двери дома, поскольку захватили из казармы все свое имущество. София ответила, что на двери дома есть засов и замок к нему, и тут же выдала им ключ от него. Готфы ей показались неопасными, особенно после того, как один из них спросил, есть ли поблизости церковь.

— Совсем недалеко от нас, на соседней улице, стоит церковь святых мучеников Самона, Гурия и Авива. Но отсюда и кафедральный собор Святой Софии недалеко, — уже с улыбкой ответила София. — А я в нем диаконисса.

Оба архонта почтительно склонили головы.

София осталась довольна: она слышала, что некоторые готфы являлись приверженцами арианской ереси, но к ее постояльцам это не относилось.

Евфимия, не сдержав любопытства и пользуясь отсутствием еще более любопытной Фотинии, тихонько вышла из своей комнаты, прокралась на галерею над атриумом и оттуда украдкой наблюдала встречу матери с постояльцами.

Поблагодарив хозяйку за гостеприимство, архонты вышли. София отправила Фотинию поручить Саулу, чтоб показал им их жилище.

Евфимия тотчас ласточкой слетела с галереи.

— Мама, ты его узнала?

— Кого из них, доченька? Их было двое.

— Ну, того, который повыше ростом. Это же тот самый варвар, которого мы видели со стены, когда стояли над Западными воротами! — сказала Евфимия.

София взглянула на дочь, и сердце ее тревожно дрогнуло, потому что глаза Евфимии сияли как звездочки.

* * *

Готфы в сопровождении Саула вышли со двора на улицу, кликнув с собой раба, принадлежавшего Алариху и дожидавшегося их с конями перед домом, переулком обошли усадьбу, вышли на улицу с другой стороны дома и подошли к калитке сада. Саул отпер ее и по дорожке провел их к садовому домику под ореховым деревом. Злополучное окно было уже не только заколочено досками, но даже и сами доски побелены, чтобы не выделялись на стене.

— Вот тут вы и будете жить! — сказал парнишка, покосившись мимоходом на свою работу.

Готфы вошли в свое временное жилище и остались весьма довольны его убранством. Саул показал им, где что находится, вручил ключи от дома и от калитки на улицу и удалился.

Раб Авен, седой, кряжистый и на вид все еще очень сильный старик, внес разом все четыре переметные сумы и сложил их в углу, после чего по приказу хозяина удалился вместе с конями.

— Повезло нам! — сказал Гайна, оглядываясь. — Если у нас появятся подружки, легко будет провести их прямо сюда.

— Не знаю, найдешь ли ты себе подружку в столь благочестивом городе, — заметил Аларих. — Тут в каждом переулке если не церковь, то часовня.

— Где преизобилует благодать, там и грех неподалеку, брат мой Аларих! — елейным голосом пропел Гайна, и оба рассмеялись.

Наскоро устроившись, офицеры-готфы заперли домик на висячий замок и тоже отправились следом за Авеном в казармы.

* * *

Первый день в Эдессе был для друзей-готфов хлопотным: надо было разместить воинов и лошадей, познакомиться с начальством местного гарнизона, нанести визит местным властям, позаботиться о съестных припасах и фураже, поэтому к вечеру оба изрядно устали и едва доплелись до своего нового пристанища. На столе в домике их ждал большой кувшин шербета, в котором плавали кружочки свежей мушмулы, и свежие лепешки с двумя большими кусками овечьего сыра. Они поели, выпили по кружке шербета и улеглись на свои тюфяки.

— Все хорошо, но душно-то как!

И в самом деле, хотя домик и стоял под тенистым орехом, за жаркий день стены его нагрелись, а небольшое окно, хотя Гайна и распахнул настежь его деревянные ставни, почти не пропускало свежего воздуха.

Готфы, воины мужественные и закаленные, могли спать на холодеющем ночью песке пустыни, на голом камне или мокрой земле близ болота, в палатках и под открытым небом, но вот духоты они оба не любили.

— Пойду-ка я взгляну, нельзя ли нам устроиться в саду под деревьями, — сказал Гайна и вышел за дверь.

Обойдя дом, он вернулся и сказал другу:

— Можно устроить ночлег в саду на берегу пруда, но можно поступить и проще: я обнаружил, что в доме есть еще одно окно, только оно заколочено. Вот тут оно, за этим ковром. Снимем ковер и откроем его?

— Не стоит. Пока ты ходил осматривать сад, я тоже времени не терял и обнаружил, что отсюда есть лаз на крышу. Если хозяева заколотили окно, значит, им это зачем-то понадобилось, и не стоит наводить тут свои порядки. При случае мы спросим у хозяйки разрешения открыть его, а пока давай-ка проверим ход на крышу.

Аларих встал под квадратным лазом и сцепил руки за спиной. Более легкий Гайна вскинул ногу на его сцепленные руки, оттуда ступил на плечи друга, а дальше все оказалось совсем просто: руки его уперлись в крышку лаза, легко откинули ее, и одним движением мускулистого тела он перекинул себя на крышу.

— Да тут просто роскошное место для сна! — воскликнул он. — Здесь и лестница имеется, сейчас я спущу ее тебе.

Лестница была опущена в комнату, и по ней на крышу домика вмиг были подняты постели друзей. Они улеглись под ветвями ореха, как в густой беседке.

— Вот это благодать! — блаженно вздыхая, сказал Гайна, когда они лежали на тюфяках, укрывшись легкими покрывалами. — М-м, какой воздух! Жаль только, что орехи еще не поспели.

— Зато поспела мушмула…

— Утречком проверим… Лишь бы не было дождя и москитов.

— Знаешь, Гайна, я думаю, что нам тут даже и дождь не страшен, — уже сонным голосом ответил Аларих. — А о москитах не беспокойся: под ореховыми деревьями москиты не летают, их отпугивает запах листьев.

— В самом деле? Ну тогда спокойной ночи, друг!

— Хороших снов на новом месте, Гайна!

* * *

— Как твои гости, голубка? — спросил в воскресенье Мар Евлогий Софию. — Не докучают они вам?

— Мы их и не видим, владыко: уходят они в казармы на рассвете и возвращаются поздно вечером, а то и ночью, когда мы уже давно спим, ведь они оба офицеры. Выходных у воинов, похоже, не бывает, так что мы живем спокойно, слава Богу. Даже Фотиния больше не требует, чтобы калитка, ведущая в сад, была заколочена. Наступили жаркие дни, и она сама с удовольствием проводит время в саду вместе с Евфимией и даже разрешает ей купаться в пруду. Правда, сама в это время стоит на страже и следит, чтобы никто не проник в сад.

— Вот и прекрасно. Дай Бог, чтобы так и дальше продолжалось: готфы не шастали бы по городу, персы не приближались к нему, а варвары-эфталиты отошли от него подальше.

* * *

Тревожно стало жить в христианской многоцерковной Эдессе, осиянной и по сию пору спасаемой чудотворным Спасом-на-убрусе: угнетенные и перепуганные жители часто собирались у Западных ворот и молились Христу, чей Образ некогда освящал именно эти ворота. И пусть чудесная святыня пребывала где-то под спудом, спрятанная некогда самими жителями от язычников, эдесситы верили, что она и оттуда, из тайного места, охраняет их город, и взывали на этом, священном для них месте, к Спасителю, прося Его о помощи.

Эфталиты пока к городу не приближались, поджидая основное персидское войско, застрявшее на восточном берегу Евфрата, но они засели в окружающих Эдессу холмах, и вечерами белесый дым их костров был особенно заметен на фоне темно-синего, усыпанного яркими звездами неба. Эта угроза пугала жителей и раздражала воинов, и тогда военным советом решено было начать ночные вылазки. Как и следовало ожидать, этим занялись не регулярные войска, и уж тем более не малочисленный постоянный гарнизон Эдессы, а отряды готфов, чьим военным ремеслом как раз и была разведка. Они стали небольшими группами уходить в сумерках и возвращаться глубокой ночью, несколько раз приводя с собой захваченных в плен эфталитских воинов.

Однажды, вернувшись из такой вылазки уже под утро, Аларих и Гайна, сдав захваченных пленных начальству, отпросились отоспаться и больше в этот день в казармы не возвращаться, что и было им разрешено.

Они крепко спали в тени ореховой кроны на крыше садового домика, когда Гайна проснулся, разбуженный, как он подумал спросонья, птичьим пением: только вот птицы почему-то, как он понял, прислушавшись, мелодию сопровождали словами! А пели они, как ни странно, что-то очень знакомое.

Гайна подполз к Алариху и потряс его за плечо:

— Тс-с-с! Проснись, но не шуми! Ты погляди, друг, какие к нам птички прилетели! Только осторожно, не вспугни…

Они оба приподнялись и осторожно раздвинули густые и ароматные ветви ореха.

На берегу пруда, под невысокой, но тенистой ивой, свесившей светло-зеленые пряди листвы в воду, на коврике расположились трое. Две девушки, это были Евфимия и ее подруга Мариам, сидели и пели, причем Евфимия подыгрывала на самбуке^[41], а рядом с ними, свернувшись калачиком, дремала или спала под сладкую музыку нянюшка Фотиния.

Девушки пели:

…Встану я, обойду-ка я город

по улицам и переулкам,

поищу любимого сердцем.

Я искала его, не находила.

Повстречала тут меня стража,

обходящая город:

«Вы любимого сердцем не видали ль?»

Едва лишь я их миновала,

как нашла любимого сердцем.

Я схватила его, не отпустила,

привела его в дом материнский,

в горницу родимой.

Заклинаю вас, девушки Иерусалима,

газелями и оленями степными: —

не будите, не пробуждайте

любовь, пока не проснется^[42].

— Песнь песней! — узнал наконец Гайна.

— Ну до чего же хороша! — прошептал Аларих.

— Песня?

— Да нет, девушка!

— Полненькая?

— Да нет! Та, что с самбукой… Она прекрасна, как утренний сон… И мне почему-то кажется, что где-то я ее уже видел. Неужели и правда во сне? Ты веришь в вещие сны, друг?

Гайна захихикал, прикрывая рот рукой.

— Эх ты, а еще знаменитый в легионе разведчик! Мы же их обеих видели на стене, когда входили в город! И старушка тоже была с ними…

— А ведь верно! Как же я ее сразу не узнал?

— Старушку? — ехидно уточнил Гайна и получил несильный, но вразумляющий тычок. Он уткнулся лицом в подголовный валик, чтобы заглушить смех.

К сидевшим девушкам подбежал паренек с корзинкой спелой мушмулы.

— Нянюшка, просыпайся! Саул набрал нам мушмулы: смотри, какая спелая! — сказала Евфимия, отложив в сторону самбуку.

— Подумаешь, мушмула! — недовольно сказала старушка, садясь и заглядывая в корзинку. — Мне бы, старенькой, хотя бы крохотный кусочек мяска пожевать…

— Мне тоже так мяса хочется, что зубы чешутся! — пожаловалась Мариам.

— Надо терпеть, где же теперь взять мяса? — рассудительно проговорила Евфимия. — Крестьяне больше не заходят в город, боятся персов и эфталитов: те могут появиться под стенами города совсем неожиданно, как это бывает на войне. Пока они, слава Богу, не приступают вплотную к Эдессе. Хорошо, что у нас есть хотя бы рыба.

— Из языческих прудов, посвященных идолу, демонице Иштар, — проворчала старушка. — Пойдемте, девушки, в дом, а то уже припекать начало!

Девушки поднялись, старушка свернула коврик и вручила его племяннику. Гуськом они отправились к стене, отделяющей дом от сада, отворили калитку и скрылись за ней.

— И под лучами жаркого солнца, словно сон, растаяло прекрасное видение! — с пафосом произнес Гайна, снова привольно раскидываясь на постели.

— Давай в воскресенье пойдем на службу в городской храм? — предложил вдруг Аларих.

— Чем это тебе наша церковь в крепости не угодила? — удивился Гайна.

— Хор не нравится. В кафедральном соборе, слышал я, поют девушки, а наша хозяйка служит в нем диакониссой…

— Ну, все понятно! — засмеялся Гайна. — Что ж, я не против.

* * *

В воскресенье оба готфа явились в кафедральный собор, скромно встали в сторонке, отстояли всю службу и причастились со всеми. Но на трапезу их почему-то никто не догадался пригласить, так что они вдвоем покинули храм и вернулись в свой садовый домик. На столе их ждал поднос, на нем горшок каши, две большие лепешки и кувшин с фруктовым напитком — их обычный завтрак, доставляемый Саулом. Надо сказать, что не все хозяева, у которых стояли на постое воины-готфы, отличались таким же хлебосольством: большинство из них ограничивалось положенными по указу лепешкой в день да кувшином воды. Похвалив щедрость хозяйки, Гайна, насытившись, улегся отдыхать на топчан.

— Ты чего опять разлегся? — спросил его Аларих. — Вставай! Я придумал, как нам познакомиться с девушками, и даже нашел путь к сердцу их бдительной и отнюдь не беззубой церберши!

— Да ну?

— Представь себе. Но нам придется совершить небольшую тайную вылазку в окрестные леса.

— На разведку?

— На охоту.

В тот же день, ближе к вечеру, Аларих и Гайна, пропотевшие, запыленные и усталые, каждый с холщевым мешком за спиной и луком на плече, постучали в калитку дома Софии. Им открыл сторож, но внутрь их не впустил.

— Хозяйки нет дома. Что угодно достойным воинам? — спросил он, встав в проеме калитки с весьма негостеприимным видом и упершись руками в столбы.

Но готфы и не собирались прорываться внутрь с боем: они опустили перед ним оба мешка и сказали:

— Передай это своей хозяйке и скажи, что архонты Аларих и Гайна благодарят ее за постой.

После чего развернулись и бодро удалились. Удивленный сторож на всякий случай развязал мешки и заглянул в них: в одном лежало несколько фазанов, а в другом — завернутые в листья куски мяса, судя по виду, дикой козы или лани. Ликуя, он подхватил мешки и помчался к дому, не забыв, однако, перед тем накрепко запереть калитку.

* * *

Когда совсем стемнело, в садовый домик постучался Саул.

— Госпожа София приглашает вас на ужин, — сказал он выглянувшему Гайне. — Можете идти прямо за мной, мы пойдем через внутреннюю калитку!

А вот этого приглашения Аларих и Гайна как будто ожидали: оба уже успели искупаться в пруду и даже вымыть свои короткие светлые волосы, отчего те завились у обоих блестящими крутыми кудрями, и переодеться в чистые туники и легкие плащи, явно предназначенные не для боя, а для парадных случаев; панцири и шлемы они, конечно же, тоже надели, предварительно начистив их до полного сияния.

Готфы сразу же последовали за Саулом.

В атриуме, где уже стояли накрытый к ужину стол и кушетки вокруг него, их встретили София и специально приглашенный на ужин родственник, дядюшка Софии, купец Леонтий. София поблагодарила постояльцев за щедрый дар, а купец поинтересовался, как им удалось раздобыть мясо и дичь в такое голодное время.

— Разве варвары не обложили город? — спросил он, глядя на них из-под лохматых седых бровей.

— Обложить-то они его обложили, но пока не подступают к самым стенам, так что при известном умении и везении можно и выйти из Эдессы, и вернуться обратно, — ответил Аларих.

Ни Евфимии, ни подружки ее Мариам за ужином, конечно, не было, но готфы, казалось, этим ничуть не были огорчены, будто и не надеялись на встречу с девушками. А вот старая нянька за столом присутствовала.

Готфы чинно беседовали с купцом и хозяйкой, коротко и без всякого хвастовства рассказали о своей охоте, а затем перешли к новостям. Персы еще не подошли к городу вплотную, стояли за Евфратом, но эфталиты, поджидая их, таились за ближними холмами, и вот их-то и следовало опасаться в первую очередь.

— Расскажите нам что-нибудь про эфталитов, — попросила София. — По городу о них такие странные и страшные ходят слухи, что просто оторопь берет!

— Да что о них особенно рассказывать? Дикари… — пожал плечами Гайна.

— Ну не скажи, друг Гайна! Эфталиты, конечно, настоящие дикари, но даже самые опытные наши воины с подобными дикарями пока не встречались. Во-первых, толком даже неизвестно, откуда они появились.

— Это верно, друг Аларих! — согласился Гайна. — Пришли они в эти края вместе с персами, а вот откуда — сие покрыто мраком неизвестности.

— Вот вы и отогнали бы их обратно в этот самый мрак неизвестности, и век бы про них не знать! — вдруг сердито вступила в разговор старая Фотиния. — Жуть такую про этих самых эфталитов рассказывают: будто они берут в поход своих женщин, а ежели приходится им голодать, так они сначала съедают своих жен, а уж потом лошадей!

— Ну что ты, матушка, — засмеялся Гайна, — эфталитские жены такие фурии, что сами хоть кого загрызут, в том числе и собственных мужей.

— Коих у них бывает до четырех, — заметил Аларих.

— Свят, свят, свят! — испуганно закрестилась нянька. — Да ты шутишь, поди, над старой, ведь ты сам басурман!

— Да как бы я посмел, матушка Фотиния? Да и не басурмане мы вовсе, а такие же христиане, как и вы.

— Так вы же готфы!

— Ну и что? Сказано же в Писании, что в христианстве «несть ни эллина, ни готфа, ни иудея», — важно сказал Гайна, потягивая разбавленное вино из серебряной чаши.

— Нешто вот прямо так в Писании сказано, Софиюшка?

— Так и сказано, нянюшка, — улыбаясь, ответила диаконисса. — Разве что про готфов не упомянуто.

— А я о чем твержу!

— В Писании упомянуты те народы, коим было проповедано Евангелие самими святыми апостолами, — важно сказал купец Леонтий, оглаживая бороду. — Про готфов тогда не слыхали, и уж тем более про эфталитов. Но теперь доподлинно известно, что готфы христиане. Как и то, что у эфталитских женщин и вправду бывает до четырех мужей.

— Да как же это — четыре мужа? — запричитала Фотиния. — Да за что же их, бедняжек, так наказали?

— И не наказание это вовсе для них, — продолжал купец, — а гордятся они друг перед дружкой тем, у кого мужей больше. Они даже носят шапки с рогами по числу своих супругов.

— Да тьфу на них, срамниц! И слушать-то про такое противно, не то что видеть!

— А мы постараемся их прогнать поскорей, матушка Фотиния, вот ты и не увидишь эфталиток в рогатых шапках, — ласково сказал старушке Аларих.

— А ты сам-то их видал?

— Приходилось.

— Ну так гоните вы их скорее прочь от нашего города, коли вы сами не басурмане!

— И в самом деле, даже не верится, что бывает такое на свете, — вздохнула София.

— Всякое на свете водится, — продолжал дядюшка Леонтий, — вот у серских чиновников до четырех жен бывает нередко.

— И то и другое, надо думать, одинаковая мерзость перед Господом, — сказала София. — У нас и вдовы-то редко выходят второй раз замуж, хоть им это и не запрещено законом.

— Милая, ты живешь в первом на земле государстве Христа, а жители Сереса о Христе еще ничего и не слыхали, они пока язычники.

Старая Фотиния вдруг резво встала с обеденной кушетки и крадучись подошла к лестнице, ведущей в верхние комнаты.

— Девочки! Вы там чем заняты? — негромко спросила она. Ей никто не ответил, и она, успокоившись, вернулась на место. Но Гайне, сидевшему ближе к лестнице, показалось, что наверху, на галерее, мелькнули и исчезли две белые фигурки и сверкнули чьи-то черные любопытные глаза. Алариху он сказал об этом только дома, когда они вернулись с ужина у хозяев, — причем вернулись опять через внутреннюю калитку, которую сразу же запер за ними бойкий нянюшкин племянник.

Примечания

40

По-сирийски их имена звучат Шамуна, Гурия и Хабиб. Жития святых мучеников даны в Приложении 1.

41

Самбука, или самбика, — древний ближневосточный струнный музыкальный инструмент, известный с вавилонских времен, имел выпуклый корпус и гриф с ладами.

42

«Песнь песней Соломоновых» приводится в переводе И. Дьякова.