История маленькой революции

Юлия Вдовина, 2021

Извечные вопросы: "кто виноват" и "что делать?". 1910 год. Уже три года как отгремела Первая Русская Революция, но местные организации за права рабочих продолжают свою борьбу с аристократами и их приверженцами. Одно незначительное мероприятие для группы пролетариев трагическим образом обернулось для молодой дворянки, потерявшей всё в одночасье. Впрочем, история совсем не об этом.

Первая часть.

I

В тёмном помещении, больше похожем на чулан или даже заброшенный хлев, теснились люди в серых картузах; духота и сырость вынудили всё живое в комнате снять головные уборы и использовать их в качестве подручных вееров. От рассматривания потолка присутствующих отвлёк скрип железной двери, приделанной к косяку буквально столетней давности. Вошла гордого вида женщина тридцати трёх лет. Одежда её совсем не годилась для дамы: сильно мешковатые штаны, замыкающиеся на талии широким ремнём с бляшкой, подвергшейся коррозией, и балахонистая рубашка скрывали всё женское. Пожалуй, только аккуратная укладка и мягкие черты лица вкупе с проницательными и выразительными карими глазами выдавали её половую принадлежность. За женщиной менее уверенно следовала совсем молодая, приглушённо вздыхающая, девушка в дорогом шёлковом платье с воротом по самое горло. Внешность её была приятной. Юное лицо не портили ни тонкие поджатые губы, ни мёртвенная бледность, ни некрасивая костлявость, просматривающаяся даже сквозь скрывающее тело платье. Звонкий свист и гадкий хохот рабочих и крестьян заполнил пространство.

— Что за рёв?! — женщина постарше возмутилась. — Не кабачных шлюх встречаете! — она занесла испачканный землёй кулак над столом, и раздался гулкий стук. Гогот стих.

— А ты чего ждала, Тома? — с украденного из какой-то усадьбы стула поднялся некто лысый, но с лохматыми усами. — Небось барская-то фифочка, а? — последовала новая волна общественной реакции после неоднозначного жеста говорящего.

— Заткнул бы ты свой рот, Толик, — Тамара смерила хмыкнувшего Анатолия недовольным взглядом. — Она теперь со мной, — молодая девушка молча пряталась за натянутой спиной Тамары. — Назовись.

— Катерина, — юная дворянка почти шептала, со страхом озираясь по сторонам.

— Дамочке надоело бездельничать и тиранить простой люд? — выкрикнул с края интересной внешности человек: его лицо украшал шрам, проходящий через всю правую щеку, нос, определённо не впервые, был разбит, а волосы — седые, хотя мужчине было от силы сорок лет. Звали его Тихон.

— Бу! — Катерина взвизгнула от неожиданного выкрика и последовавшего за ним щипка за бока. То сделал стоящий у двери рабочий с выбитыми верхними зубами.

— Я с вами разбираться не стану, вы меня знаете! — из широкого кармана Тамара вытащила пистолет и, сняв его с предохранителя, навела на напугавшего дворянку рабочего. Он капитулирующе поднял руки вверх.

— Тома, что за шутки! — всё тот же рабочий в страхе быть умерщвлённым продолжил: — Мы боремся с угнетателями крестьян и пролетариев, а ты этих крыс из ихнего логова к нам тащишь?!

— Мы боремся с тиранами, а не с беззащитными девками, — женщина опустила оружие. — Ещё раз, Антип, и я выстрелю. Если ещё хоть кто-то решит нарушить дисциплину, то получит пулю в лоб. Ясно? — она обвела взглядом остолбеневших людей.

Глухую тишину Тамара приняла как положительный ответ. Убедившись в том, что все её внимательно слушают, она, опёршись о серую стену, заклеенную газетами с последними новостями, с энтузиазмом заговорила:

— Что ж, коли разобрались, начнём. Неделю назад произошла опала группы Коломенского…

— Тома, Гришки нет, — заметил один из мужчин.

— Зарезали твоего Гришку. Как собаку, — раздражённо процедила Тамара. — А будешь перебивать… — она сощурилась и продолжила: — Про Коломенского. Так, товарищи, и до нас недалеко, — она отстранилась от опоры, прошла прямиком к столу и села за него лицом к публике. — Необходима демонстрация… Тихон, что у тебя в Ёрге?

Пока крестьянин, посматривая на скрестившую руки блондинку сзади, читал что-то вроде доклада о своей деревне, готовящей бунт против помещика Игнатьева, дверь вновь отворилась. Вошёл весьма, без преувеличения, приятной наружности уже не слишком молодой мужчина. Он докурил дешёвую сигарету и стряхнул пепел на порог. Распрощавшись с ещё дымящимся маленьким свёртком с табаком, он облокотился о дверной косяк и, задорно улыбаясь, почесал гладкий подбородок, а затем скрестил сильные руки. С усмешкой он спросил:

— Без меня строите заговор?

В нём не было ничего выделяющегося, кроме красивых тёмно-карих глаз: усы и причёска по моде, скулистые щёки, немного смуглая кожа. Не имелось на его лице и шрамов или рубцов от оспы, которой он, судя по всему, никогда не болел. Однако было в его внешности что-то демоническое и невероятно притягательное для прекрасного пола.

— Ты опоздал, Боря, — исподлобья произнесла Тамара, недовольно оглядывая снизу вверх Бориса, примечая его грязную обувь и неаккуратно, наспех, заправленную рубашку.

Воспитанием пасынка и падчерицы Агафья Мирославовна занималась мало. Вместо этого она регулярно приводила любовников в квартиру. Денег она, в то же время, требовала больше и больше. Все свои Степан Евдокимович отдавал ей. Чтобы прокормить себя, Борис и Тамара тоже были вынуждены пойти на завод. Мальчика взяли сразу, но у Тамары возникли неполадки, вскоре разрешившиеся. Чтению Борис выучился только в четырнадцать лет по требованию хозяина фабрики. Для девочек это требование не было обязательным, но Тамара слёзно упрашивала брата обучить грамоте и её, чтобы понимать газеты и записывать стихотворения бывших ссыльных, к которым она скоро пристрастилась по совету Мартына. Тамара хорошо помнила, как она, двенадцатилетняя, после восьмичасовой смены (смена взрослого — на три часа дольше) в обморочном состоянии валилась с ног и всё равно бралась за книгу. Почти то же делал Борис (брат читал меньше), но сейчас он редко вспоминал о прошлом — настоящее заботило его значительно сильнее.

— Допрашивали одну прелестную барышню, сбежавшую от мужа, — вместе с Борисом засмеялись и остальные.

— А хорошо вы устроились! — весело процедил хриплый старик.

— Они устроились-то, может, и хорошо, а мы до сих пор прячемся по подвалам, — работница демонстративно закатила глаза. — Сволочи жандармские куда ни плюнь, Ёрга молчит. Что там происходит, Тихон? Ты не договорил, — женщина сверкнула глазами на Бориса.

Он же на это не обратил никакого внимания, увлёкшись бесстыдным разглядыванием Катерины, безустанно теребящей почти сомкнутыми пальцами длинную юбку. Он задержал бессовестный взгляд на вздрагивающем подбородке и удовлетворённо хмыкнул.

— Томе… да хоть моей Маруське господская, конечно, в подмётки не годится, — стоящий по соседству острым локтем ткнул Бориса и подмигнул ему. — Но на вечерок сойдёт… Отвадить бы от неё твою сестрицу, да ка-ак…

— Закатай губу, Плешивый, — недовольно буркнул Борис. — Даже такая не по твоим гнилым зубам.

— Не хватало ещё «любо-нелюбо» у неё спрашивать…

— Плешивый, ещё слово, и я тебе брюхо вскрою, — раздражённо подытожила Тамара, не отворачиваясь от говорящего Тихона.

— Тома, для чего нам готовить мятеж? — статный светловолосый юноша, самый молодой и опрятный из всех, мечтательно наблюдал за летающими комарами. Ему не было интересно, кто эта загадочная, пошатывающаяся от паники и приведённая Тамарой девушка, но всё же он опускал на неё оценивающий взгляд.

То был Самойлов Дмитрий Дмитриевич, сын царского офицера, которому покровительствовал сам Щербаков — сын зажиточного крестьянина, разбогатевшего на спекуляции водкой после отмены крепостного права. Щербаков младший спонсировал революционную организацию Тамары и Бориса. Никто из входящих в её состав не понимал, отчего их благодетель доверяет дворянскому сыну, явно не заинтересованному в падении режима, однако идти откровенно против своего кошелька никто не решался. Не забылось, что Щербаков многим помог как предводителям (к примеру, выделил им конспиративную двухкомнатную квартиру, которую оплачивает), так и рядовым участникам (обеспечивал едой, оружием и прочим). Щербаков Олег Владимирович немало потратил и на взятки полиции, чтобы та закрывала глаза на существование объединения.

К Дмитрию Дмитриевичу относились настороженно. Тамара была наиболее категорична — она совершенно не доверяла юноше и при любой удобной возможности проверяла его, как она сама это называла, «на вшивость».

К примеру, двумя месяцами ранее она отправила Дмитрия возглавлять отряд, собирающийся совершить покушение на владельца одной из фабрик. Стоит сказать, что справился он почти успешно. В самый последний момент выяснилось, что буквально час назад фабриканта Позднякова застрелила другая «банда» — Коломенского.

— Что значит «зачем»? — сощурившись, недоумевавшая Тамара выгнула и так дугообразную бровь. — Выйдем мы — за нами другие. За Ёргой последует Игнатьево, за ними — Тютнево, Сокольское. Зачем! — женщина возмущённо всплеснула руками.

— Есть другие, более мирные, способы. Почему просто не договориться с фабрикантами? Найти компромисс, — Дмитрий поймал на себе удивлённый взгляд Катерины. Он ласково улыбнулся, отчего щёки дворянки запылали, и покосился на Бориса. Она смущённо кивнула так, чтобы никто не заметил.

Однако заметил брат Тамары, не прекращающий наблюдение за Катериной в отличие от других, делающих немые ставки на реакцию Тамары на слова дворянина. Волнительное воздействие, оказанное на девушку вследствие зрительного контакта с Дмитрием, мужчина воспринял ревностно, недовольно. Отчего-то он решил, что ни в коем случае не уступит эту девушку, ничем, собственно, не отличавшуюся от остальных женщин Бориса, заносчивому мальчишке. Не нежность, а злость охватила его.

Борис никогда не был склонен к глубоким и продолжительным чувствам к женщинам, независимо от наличия или отсутствия в них тех или иных качеств, в которые обычно влюбляются. Впрочем, он моментально возгорался пылкой мимолётной страстью к каждой более-менее привлекательной особе.

Для него не существовало идеала. Будь то хиленькая брюнеточка с розовыми щёчками, пылающими то ли от мороза, то ли от жарких комплиментов, или очаровательная плотная блондинка с искрящимися глазами; благородная ли барышня со знанием трёх языков или крестьянка, не знающая алфавита; статная ли дама за сорок или незрелая курсистка, — он любил всех одинаково горячо и одинаково недолго.

Тамара не одобряла безразборных увлечений, но, каким бы она ни являлась авторитетом для брата, именно с его одержимостью и беспримерной похотью к слабому полу бороться была не в силах.

— Не зли меня, Дима. Не вынуждай портить отношения с Щербаковым, — Тамара поджала губы.

— Тома, вы всё обсудили? — Борис отстранился от стены и размял затёкшие плечи. — Уже поздно, на работу скоро, а я устал.

— А ты поменьше беженок допрашивай. Авось и уставать перестанешь? — Тамара беззлобно улыбнулась нахмурившемуся брату, которого хлопали по спине скалящиеся мужики. Лишь Катерина и Дмитрий сохранили молчание, потупив взгляды в пол. — Но расходиться действительно пора.

Из подвала удалялись не одновременно. Люди выходили с промежутком в пару минут, чтобы не вызвать вопросов у полиции.

— До свидания, Катерина, — Дмитрий оставался последним, не покинувшим зал. Юноша сдержанно поклонился и поцеловал хрупкую ладошку оробелой девушки. — Мечтаю о новой встрече.

Борис злобно наблюдал за картиной.

— Катя, тебя поселю в своей комнате, — заявила женщина, когда все наконец разошлись.

— А почему в твоей? — Борис устало потянулся и сверкнул красивыми зубами. Напуганная Катерина сильнее спряталась за спиной закатывающей глаза Тамары.

II

В северо-западном регионе Российской Империи летом в поздний час светло. Грязные улицы, по которым безостановочно бегают мыши, полны горожан как почётных, так и не очень. Давно отпущенные рабочие прогуливались до кабаков, а более знатные и богатые, свободные в любое время суток, кроме ночи, — до домов терпимости.

По дороге, состоящей из песка и ям, двигались Тамара с Борисом. Посредине шла Катерина, оглядываясь по сторонам в надежде встретить знакомые лица, которые, как она считала, непременно вступятся за неё, заберут к себе, а всё подполье и их главарей сдадут властям. Но откуда было взяться таким благодетельным знакомым, если Катерина никогда не выезжала дальше своего поместья с прилегающей деревней и некоторыми усадьбами по соседству? Да даже если бы и выезжала, то разве ходят её уровня знакомые по закоулкам, где обитают такие, как Борис и Тамара?..

На тройку с непониманием косились прохожие. Их не удивлял мужчина, очевидно местный, не удивляла и очевидно местная женщина, но девушка?.. Слишком дорогое одеяние вызывало безмолвные вопросы.

Бориса узнавали легкомысленного вида девицы, вызывающе поправлявшие то чулки, то бюст:

— Бориска, давно нас не навещал! — хихикнула изрядно выпившая блондинка в жёлтом платье с открытыми плечами.

— А когда ему? Смотри, какую кралю отхватил! — весело пропищала вторая, в бело-розовом платье, безвкусно облепленном маленькими бантиками по всей пышной юбке.

— Да ведь ни кожи, ни рожи! — третья дама весьма пышных размеров в зелёном подбежала к Катерине и защипала её за бока и бёдра, пугая дворянку. Все три женщины бестактно захохотали, вызывая лучезарную улыбку у Бориса.

— Давайте-давайте, топайте! — Тамара рассерженно отгоняла девиц, как мух, от Катерины. — Потом вдоволь наобщаетесь!

— А ты, Томочка, тоже к нам бы шла. Такая мордашка пропадает! — они снова засмеялись и, не стихая, продолжили путь.

— Отпустите меня, пожалуйста, — бесшумно, опустив голову, произнесла Катерина.

— С ними? — вскинула бровь Тамара. — Как же тебя отпустить? Ты же своим доложишь, а нас повесят. Нет, пока отпустить тебя не получится.

— Зачем же Вы меня ещё тогда не убили? — на светло-голубых глазах блеснули прозрачные слёзы. Глухой голос вздрагивал. — Отпустите, прошу. Никто ни о чём не узнает.

— Дорогуша, у меня на тебя слишком большие планы, чтобы так просто отпустить, — на лице Бориса промелькнула хитрая усмешка. Катерина, запрокинув голову, внимательно всмотрелась.

— Ты… — она побледнела. — Моя мама… — и начала задыхаться. — Чудовище!

Картина воскресного утра застыла перед барышней. Её ровный зуб не попадал на второй. Животная ненависть к Борису охватила её.

— Да… — со вздохом протянул он. — Красивая была женщина.

Девушка, дрожа, кинулась на мужчину и думала вцепиться ему в лицо острыми ногтями, но её руки перехватила Тамара. Со смехом Борис сделал шаг назад от Катерины.

— Отпусти! Отпусти! — истерично кричала Катерина, отпугивая от себя пьяных прохожих. Повторив попытку освободиться ещё несколько раз, она опустилась на колени и разрыдалась. Тамара ослабила хватку. — Господи, за что ты посылаешь эти испытания! За что милуешь сих безбожников! — Тамара надменно посмотрела на русую макушку.

— Ну всё, всё. Вставай, — Борис, закатив глаза, потянул Катерину за руку.

— Не трогай меня, чудище.

— Это ты сейчас так говоришь. Придёт время — просить будешь.

— Довольно, Боря. Перебираешь, — работница грозно взглянула на мужчину. Он замолчал и за всю дорогу больше не произнёс ни слова. — Тебе, Катя, нужно сменить одежду. Слишком выделяешься.

III

В гардеробе Тамары имелась всего одна пара брюк и одна длинная юбка, которую она обычно надевала на встречи с Щербаковым (он не раз предлагал купить ей хорошую одежду, но она всегда отказывалась под предлогом того, что соратники неправильно растолкуют их отношения). Именно эта потрёпанная юбка из самой дешёвой ткани и старая рубашка Бориса были отданы несчастной Катерине. Платье же её Тамара забрала, пообещав возвращать его по мере необходимости (на вопрос когда наступит эта мера ответ Катерина, конечно, не получила).

Поселили Катерину в комнату Тамары на не самое приглядное ложе — пол. Как подушка была дана скомканная простыня, давным-давно поеденная молью. С одеялом дела обстояли лучше — в комнате Бориса их нашлось целых два.

Квартира была относительно хорошо обставлена (в основном украденными из разгромленных квартир вещами). Площадь полностью оплачивал Щербаков. (До облавы она была местом встречи так называемых подпольщиков. Олегу Владимировичу удалось подкупить начальника полиции, и квартиру больше не осматривали. И пусть она стала непригодной для собраний, Щербаков оставил её родственникам Алексеевым.) Дорогая посуда и мебель были приобретены также им.

Уже наступила глубокая ночь, и Катерина, проплакавшая всю дорогу, заснула мёртвым сном. Тамара и её брат сидели на убранной кухне, обсуждая итоги собрания и дня.

— Зря ты так с матерью. Трудно было просто воткнуть нож и уйти? Сколько времени из-за тебя угрохали!

Борис, откинувшись на спинку стула, от скуки поглядывал то в потолок, то на стену.

— Не провоцируй её больше, — с упрёком приказала Тамара и покачала головой. — Дурные сны сегодня будет видеть.

В его голове будто что-то щёлкнуло после этой фразы, и он, без эмоций, повернул голову к сестре.

— Мне, конечно, очень интересно слушать твой бубнёж, — мужчина приподнялся, — но у меня, кажется, появились неотложные дела.

— Ты скоро.

— Не уверен.

— Это был не вопрос, — женщина ухмыльнулась.

***

Борис уверенным шагом направился к комнате Тамары. Подойдя к двери, он дёрнул за ручку. Раз. Второй. Дверь не поддалась. Чертыхнувшись, мужчина вернулся на кухню. Тамара стояла у тумбочек, опираясь о них руками.

— Закончил дела? — после смешка раздался звонкий хруст затёкшей женской шеи.

Борис, отчего-то улыбаясь почти как сытый кот, подошёл к сестре и буквально навис над ней, положив свои руки за её выгнутую спину. Заглядывая в её довольное лицо, он полузашептал:

— Как догадалась?

— И сдалась же она тебе? — Тамара игриво хмыкнула. — Ты же ей в отцы годишься.

— Так и в отцы?

Их лица находились друг к другу близко настолько, что за любым резким и не очень движением неминуемо последовало бы соприкосновение распалённой кожи, но Тамара намеренно избегала этого движения, кокетливо покачивая головой.

— В два раза старее.

— Всё в старики меня записываешь?

Взгляды были прикованы друг к другу. Мельком Борис опустил глаза на полураскрытые сухие губы и снова поднял их на плутовато блестящие зрачки.

— А кто же ты? Молодишься, как старик: ни с того ни с сего бороду сбрил, волосы зализал… — расслабленно Тамара прошлась кистью по подбородку брата. — Небось под Горького подделываешься?

— Может и подделываюсь, — он ловко перехватил скользящую ладошку. — Тебе же он нравится?

— Может и нравится.

Тамара озорно отвернула голову так, что лёгкий поцелуй пришёлся не в губы, а в нижнюю часть скулы.

— Я спрашивал, как ты догадалась, что я пойду к ней, — второе влажное касание было к шее.

Женщина, лукаво улыбаясь, выскользнула из полуобъятий Бориса и заняла прежнее место за столом. Борис поступил так же.

— Что же, не знаю я тебя? Планы он большие построил, — работница передразнила заявление брата на улице.

— Тебе настолько жаль её? Дочь угнетателей?

— Во-первых, я уже говорила, что мы не с молодыми девками боремся, — взрослых же, закоренелых помещиц, она считала ненужными для революции существами. Из них, по её мнению, ничего полезного выжать было нельзя. — Во-вторых, у меня тоже на неё планы.

— Какие же?

— О, однозначно великодушней твоих.

IV

— Сохранила я ей жизнь в первую очередь из-за нецелесообразности её смерти. Позже мне пришла в голову идея. Что, если нам её использовать… хватит улыбаться, Боря. Так вот, что, если нам её использовать в качестве информатора?

— Информатора? — Борис изобразил удивление. — Зачем и каким образом?

— Это очень рискованно, но её нужно свести с царскими. Или с кем-нибудь из подполья, кто мог бы донести…

— Намекаешь на хвостик Щербакова?

— Да. Заодно проверим его. Завтра за обедом отправлю Олегу телеграмму, чтобы после нашей смены они зашли в гости.

— И что ты хочешь передать?

— Пока ничего. Сейчас нужно протоптать почву. Дима и Катя должны сблизиться, но так, чтобы они оба ничего не заподозрили.

— Расскажешь Щербакову?

— Что за глупый вопрос? Он возится с мальчишкой, как с родным сыном.

***

Наступил долгожданный обеденный час. Рабочие собрались в столовой: мужчины сидели отдельно от женщин (того требовали правила фабриканта Сафронова, однако устраивали они мало кого). На входе Тамара спешно передала письмо верному соратнику Губанову, — лохматому и очень крупному угольщику.

— Щербаков должен получить его в кратчайшие сроки.

— Устрою.