Сцены из нашего прошлого

Юлия Валерьевна Санникова, 2023

Какие люди жили раньше на нашей земле? О чем думали-гадали, на что надеялись, чего боялись? Истории о вмышленных и реально существовавших персонажах. Здесь и князь Василько Теребовльский, ослепленный по приказу своих братьев-князей. И боярин из дружины Ингваря Ингваревича, возвращающийся домой в разоренную Батыем Рязань. И Александр Александрович Благоев, назначенный в судебную палату Санкт-Петербруга и не выносящий несправедливости, которая царит повсюду. И другие люди, похожие и не похожие на нас сегодняшних.

Ревельский швейцар

История, которая будет рассказана, стара как мир. И конечно, она про любовь. Все события произошли совершенно неожиданно, как, впрочем, происходят все важные вещи в жизни, в апреле 1775 года. В ту пору в Ревеле, в доме, стоявшем недалеко от главной площади, жила Анастасия Павловна Розова, девица девятнадцати лет. Вместе с ней жил ее опекун бывший гоф-медик, а ныне обычный доктор — Якоб Берг.

Анастасия Павловна рано осиротела, отец ее Павел Васильевич погиб в Цорндорфском сражении, победу в котором не могли поделить между собой король прусский Фридрих и российская императрица Елизавета Петровна, и приписали ее, каждый себе.

Мать Настеньки, как называли ее в близком кругу, умерла вскоре после мужа, выплакав все глаза, и не имея сил совладать со страданием вечной разлуки. Единственной родственницей девочки осталась бабка, мать матери — Капитолина Марковна, но и она вскоре сошла в могилу.

Опекуном пятилетней сиротки назначен был младший сводный брат Капитолины Марковны — Якоб Берг — из лифляндских дворян, в то время обучавшийся в Лейпцигском университете медицине. Девочкой он не интересовался, ему было тогда двадцать пять лет, и ребенок доставил ему одни ненужные и неприятные хлопоты. Очень скоро, впрочем, хлопоты из неприятных сделались, крайне приятными. Анастасия Павловна была наследницей сказочного, несметного состояния, доставшегося ей от отца, который происходил из княжеского рода. К богатому наследству присовокуплены были капиталы семьи Нечаевых по материнской линии.

Берг нанял в Петербурге роскошный особняк, окружил Настеньку сворой мамок и нянек, приставил к ней учителей и гувернанток, а управляющего бабьим царством выписал из Пруссии. Он полагал, что только люди этой нации способны поддерживать Ordnung (нем. «порядок») в отсутствии хозяина.

Деньги подопечной открыли перед Бергом перспективу безбедного существования на всю оставшуюся жизнь, чем тот не преминул воспользоваться. Он одевался в лучшее платье, из меблированных комнат переехал в особняк на Петерштрассе, из окон которого была видна крыша церкви Святого Петра, крытая красной черепицей, завел экипаж с парой вороных лоснящихся от сытости лошадей, а обедал только в лучших заведениях.

По окончании университета Берг приехал в Петербург и был зачислен на службу гоф-медиком. В ту пору на врачебную службу брали только немцев, справедливо считая, что лишь в Пруссии можно выучится лекарскому искусству. Поселился Берг, само собой разумеется, со своею воспитанницей.

Время шло, Берг зарабатывал авторитет на государственной службе, Настенька росла и хорошела и к девятнадцати годам сделалась красавицей невестой. Длинные почти черные волосы обрамляли смуглое лицо. Незнакомые иногда принимали ее за арапку. Под черными пушистыми бровями прятались карие смешливые глаза. Девушка прекрасно говорила по-французски, по-немецки и по-русски, играла на клавикордах, была остра на язык, за словом в карман не лезла, однако же, совершенно по-детски могла спеть песенку своим веселым мелодичным голоском и вышила шелком столько прекрасных гобеленов, что ими можно было бы устлать весь Невский проспект.

Если бы читатель увидел Анастасию Павловну, он тут же влюбился бы в нее без памяти. Что вскоре и произошло с нашим гоф-медиком.

Сорокапятилетний Берг попытался увлечь Настеньку своей любезностью, веселостью, образованностью и умом, и это у него не так что бы хорошо получилось. Никаких выдающихся качеств и талантов он не имел, ему нечем было блеснуть и обратить на себя внимание. Девушка воспринимала его не иначе как своего опекуна, называла mon oncle (фр. «мой дядя»), целовала в щеку, а страстные, пышущие любовью взгляды, которые Берг бросал на нее, словно бы не замечала. Да и то сказать, наружность гоф-медика была уж очень некрасива: большой крючковатый нос, рано наметившаяся лысина с боков, неровные лошадиные зубы, — влюбиться в такого было решительно невозможно.

Берг довольно скоро потерял всякую надежду на взаимность. Нафантазировав в мыслях неизвестно что, он сам себе все напортил и разозлился, но, поразмыслив на досуге, вскоре успокоился, решив, что Настя во что бы то ни стало сделается его женой. Он запретил ей выезжать в свет и показываться в обществе, где бывают молодые люди, боясь как бы она ненароком не встретилась с каким-нибудь блестящим кавалером и не влюбилась в него.

Однако из его запрета ничего не вышло.

— Вы это не всерьез, дядя, — сказала Настенька на приказ остаться дома, когда она собралась ехать на вечер к Щербатовым, куда пригласила ее Надин, вторая ее лучшая подруга. Первой была Прасковья Лопухина, почти одного с Анастасией Павловной возраста.

— Конечно, всерьез, ручаюсь вам, мадмуазель, сегодня по крайней мере вы останетесь дома. Хватить вам шляться куда ни попадя.

Девушка только рассмеялась, подбежала к нему, обдав волной тонкого парфюма и пудры, чмокнула в щеку, и упорхнула в распахнутые услужливым лакеем двери.

Да и то подумать! Запретить выезжать знатной молодой девице, которая танцевала на каждом балу и имела таких же титулованных, как и она подруг, графинюшек и княжон. Немыслимо, невыполнимо! Пошли бы слухи, вмешалось общественное мнение, возможно дошло бы до правительствующего Сената, а там в кандалы, в острог, в Сибирь!

Насчет Сибири, положим, он хватил лишнего. Но все ж таки!

Покуда Берг размышлял, как ему запереть Анастасию Павловну, к осуществлению намеченных им матримониальных планов встретилось еще одно серьезное препятствие. По церковным законам опекун не мог жениться на своей воспитаннице. Несмотря на то, что Настенька не была ему кровной родственницей, ни один священник не обвенчал бы их без согласия Святейшего Синода.

Благоприятного разрешения, Берг знал это непременно, было не видать, как своих ушей. Тогдашним обер-прокурором Синода был князь Сергей Васильевич Акчурин, человек строгих нравов. Берг лечил и его самого, и его супругу княгиню Варвару Алексеевну, они знали Настеньку, Настенька бывала в их доме. Заикнись он о женитьбе, тотчас последовали бы порицания и насмешки.

Оставался один выход — бежать из столицы, поселиться на задворках империи, найти простодушного или легковерного священника, готового обвенчать их, подкупить его, а потом с молодой женой можно жить где угодно. С такими-то как у него, вернее у нее, деньжищами хоть куда: в Париж, Рим, Лондон — везде открыта дорога.

Действовать следовало быстро. Настенька неумолимо двигалась к возрасту совершеннолетия, по достижению которого становилась полноправной хозяйкой всего движимого и недвижимого имущества и всех капиталов. Берг, конечно, сделал кое-какие распоряжения, подготовил почву для передачи прав, отложил на черный день для себя. А ну как эмансипировавшись от гоф-медика, княжна Розова не захочет его больше видеть? Такой исход исключать не следовало.

Со всех сторон, куда не посмотри, женитьбой на Настеньке финансовые вопросы решались положительным образом. Берг получал красавицу жену и миллионное наследство, а к нему в придачу и княжеский титул. Впрочем, на титул наш герой особенно не посягал и пользы от него большой не видел. Он жаждал завладеть любимой женщиной и миллионами.

Берг решил ехать в Ревель, там у него, в силу происхождения, имелись определенные связи. Там он рассчитывал без лишних затруднений и в лучшем виде обделать дело. Врачебную службу пришлось на время оставить. Впрочем, ему и без того было чем заняться.

Под надуманным предлогом он увез Анастасию Павловну из Петербурга. В Ревеле они поселились недалеко от главной площади в каменном доме с двумя дворами. Со всех сторон дом был обстроен ровными трехэтажными корпусами. Выглядел он как тюрьма, впрочем, таковою для Настеньки и являлся. Жить в нем было тягостно.

Опекун и его воспитанница занимали в том доме весь прекрасный бельэтаж, большое помещение, позволявшее им жить как в Петербурге, роскошно и безмятежно, не заботясь о хлебе насущном. Во флигелях, которые окружали господский дом, селились квартиранты. Швейцаром при них состоял Филимон Захаров по фамилии Волчинов.

К моменту нашей истории Волчинов уже пару месяцев служил у Берга и считался преданнейшим ему человеком. В жильцах ходили разные, иногда нелепые, иногда выгодные толки про Филимона. По мнению многих женщин и девок швейцар был красавец. Он и правда был импозантным молодым мужчиной, движения производил с достоинством, в глаза бросалась его всегда многозначительная позитура. Расшитый галунами длинный ярко-синий сюртук его притягивал внимание.

По своей представительности и сноровке, ловкости рук и приличной внешности Филимон мог получить место швейцара или даже управляющего в любом самом блестящем ревельском доме, но предпочитал служить у Берга. Он кажется видел дом насквозь и всегда знал, что делается в самом последнем его закоулке. О прошлом Филимона была известно мало. Опять же были слухи, что он из беглых крепостных, добывший себе фальшивую бумагу, другие говорили, что он откупился на волю, причем суммы откупа назывались самые разные, от сотни целковых до тысячи рублей серебром. Волчинов слухи не подтверждал, но и не опровергал, отчего они становились гуще и разрастались сильнее.

Анастасия Павловна с Филимоном встречалась редко и относилась к нему скорее как к предмету мебели, то есть попросту не замечала. Филимон же, напротив, интересовался берговой воспитанницей и знал, в общих чертах, ее судьбу и незавидное положение. Известно ему было, что хозяин намерен в скором времени жениться и прибрать к рукам розовские миллионы. Именно для этого к Бергу часто ходил господин Блюм, известный в Ревеле мздоимец и дармоед, чиновник из губернского правления. Они запирались в кабинете и беседовали, понятно на какие темы.

Таковы были отношения между нашими героями ко времени той самой истории. А началась она ровно тогда, когда князь Абашев приехал в Ревель. Полгода назад случай свел его на Невском проспекте с Анастасией Павловной. Абашев был знатный молодой человек и пользовался удивительным успехом у женщин, благодаря своему блестящему происхождению, привлекательному лицу и крупному состоянию, коим владела его семья. Девицы, женщины и даже старушки всех сословий и званий просто с ума от него сходили. Молодой князь Алексей тяготился подобным вниманием и мечтал встретить девушку, которая полюбит его за его самоё, а не за влиятельность и родовитость.

Анастасия Павловна пленила, заворожила, очаровала впечатлительное сердце молодого князя, он безуспешно искал ее по всему Петербургу. Только недавно он узнал, что ее зовут Анастасией, происхождение ее благородно, она сирота и замужем за старым немцем-медиком по фамилии Берг.

Вторую неделю Абашев, нарядившись в костюм простолюдина, который, впрочем, не мог скрыть его горделивую осанку, прогуливался под окнами кнжны Розовой в надежде увидеть ее и как-то заявить о себе. Увидеть ее ему удалось. Она выглянула из окна, забранного решетчатыми жалюзи, которые всегда стояли закрытыми, и бросила взгляд в сторону князя. Что делать дальше Алексей не знал. Отправить записку казалось ему делом рискованным, поэтому он день за днем мерил шагами мостовую и сверлил глазами ее окна.

И вот однажды, в один прекрасный апрельский день, когда все цвело и благоухало, а солнце светило лучами так, словно собиралось продырявить стекла, прохаживаясь под окнами, князь Абашев столкнулся с Филимоном, шедшим куда-то по своим делам.

Лицо Филимона показалось Абашеву знакомым. Волчинов сначала принял князя Алексея за местного священника, вечно больного и скучающего, а сегодня отчего-то здорового и веселого. Присмотревшись повнимательней, он вспомнил, где встречал эту горделивую благородную осанку.

— Ну, как есть живой! И ухватка вся его! Филимон Волчинов, неужели ты?! — воскликнул князь Алексей.

— И я вас угадал, ваша милость, — ответил Филимон, подходя ближе к Абашеву.

— Растолстел, раздобрел, — сказал Абашев, — что же ты делаешь в Ревеле? Ведь я дал тебе рекомендательные письма к купцу Жирову, чтобы ты подыскал себе место в Петербурге!

— Я его и получил, ваша сиятельство, и признателен вам по гроб жизни, — при этих словах Филимон низко склонился.

— Стой, дурак, — зашипел на него князь, — ты мне не кланяйся, не видишь разве по моему наряду, что я хочу остаться неузнанным.

— Я исчезаю…

Филимон уже повернулся, чтобы уйти, но князь Алексей схватил его за рукав.

— И речи быть не может. Я тут кое-кого караулю, а двое разговаривающих между собой людей вызывают меньше подозрений. Итак, давай разговаривать. Что за место дал тебе Жиров?

— Жиров, прочтя рекомендательные письма вашего благородия два раза, сказал, что у него сейчас нет ничего подходящего, но он знает, что в одном приличном доме как раз ищут человека, готового ехать в Ревель на хорошие деньги.

— И ты поехал?

— Деньги немалые, а уж и стоило бы поехать. И работа не пыльная — брать плату с постояльцев и смотреть за слугами, чтобы не шибко воровали.

— И ты смотришь?

— Слежу, батюшка, зорко слежу, но слуг в доме такая прорва, — за всеми не углядишь.

— Отговорка достаточная! И что хозяин, доволен ли тобою? — сказал князь, поглядывая в сторону окон Анастасии Павловны.

В это время к Насте, сидевшей около окна, подошел Берг.

— Скорей за мной, спрячемся, — крикнул князь Алексей, таща за собой Филимона. Тот послушно последовал за ним.

Они укрылись за углом. Там князь рассказал, что он делает поблизости от дома Берга каждый день.

— Вы волочитесь за ней на расстоянии, — сказал Филимон, выслушав сбивчивый рассказ Абашева.

— Фу, ну что за пакости ты говоришь. Впрочем, может ты и прав. Ведь она замужем, а за замужними женщинами не ухаживают, за ними волочатся.

— А с чего вы решили, что птичка в клетке замужем?

— Все так говорят.

Волчинов ухмыльнулся.

— Эту небылицу Берг сам и выдумал, едва приехал из Петербурга, чтобы обвести вокруг пальца и отбить охоту поклонникам. Пока Настасья Павловна лишь его воспитанница, но скоро все переменится…

— Ах, ты Боже мой, какая новость, — воскликнул князь Алексей, — я-то собирался, когда встречу ее, принести соболезнования, а она оказывается свободна! Тем более нельзя медлить ни минуты. Я должен добиться взаимности и спасти ее от несчастья, которое для нее готовит этот старый развратник. Так ты говоришь, что знаешь ее опекуна?

— Я у него служу, — ответствовал Филимон, да и всякий бы приличный человек не стал медлить на его месте с ответом.

Князь Абашев любил его и искренне заботился об его судьбе, Филимон тоже питал к нему самые добрые чувства. Князь нуждался в помощи и Волчинов мог ее оказать.

— Что он за человек? — спросил князь Алексей.

— Скотина порядочная, сидит все время над душой у Настасьи Павловны и надзирает. Терпеть не могу контроля, а уж как она, бедная, его выносит, не представляю. Ненавидит, конечно, его как собака палку и презирает. А ему хоть бы хны.

— Выходит, шансов у Берга нет, чтобы ей понравится…

— Тридцать шесть шансов и все против.

— Тем лучше для нас. Насколько он честен?

— Мошенник, во-первых, и… во-вторых, — ответил Филимон тоном палача, наказывающего кнутом жертву, — пора уж до него добраться.

Конец ознакомительного фрагмента.