Девочки начинают и выигрывают

Юлия Валерьевна Надеждинская, 2018

Книга "Девочки начинают и выигрывают" – это вторая книга лирических миниатюр, написанных автором в стиле «саркастического феминизма».Первая – "Сказки про Принцессу" – выдержала уже несколько изданий и получила горячий отклик читательниц всех возрастов от Калининграда до Находки."Девочки" – это своеобразный дневник автора, на страницах которого она размышляет о любви и дружбе, о верности и предательстве, о счастье и самоуважении, а главное – о месте женщины в этом мире, в который она спускается с небес как богиня – побеждать!

Посвящается Мирозданию, всем моим подругам и моему коту.

Коктейль из слёз и валерьянки

Любимый заботится обо мне. Он не может быть со мной на неделе, потому что у него нервная работа. И в выходные тоже не может — у него нервные родственники. Я же — само спокойствие. Поэтому он просто привозит мне по пятницам литр домашнего вина и говорит ласково:"Не скучай". И даже кот, присутствующий при передаче спиртного, всячески демонстрирует, что он абсолютно спокоен и ему уже весело. Вернее, не скуШно.

И потом…глядя на такое к себе отношение, тебе в будущем тоже захочется сделать для него что-нибудь значительное! Перевести через дорогу, вынести из огня, записать в очередь на протезы. Подать стакан воды. И, наконец, в доказательство вечной любви и преданности, посадить вокруг его могильной оградки маргаритки! Хотя нет. С маргаритками выйдет перебор! Одуванчиков будет достаточно.

И главное — не надо паники! Потому что какая, в сущности, разница, к кому он от тебя, такой раскрасавицы, ушел? Накрасила губы Макс Фактором, налила себе Мартини, слезы смахнула и — послала сопернице дружеский воздушный поцелуй!.. Пусть сидит теперь, зараза, мучается и с середины лба его отдирает.

А иногда просто накрывает желание подойти и уткнуться носом в крепкую мужскую грудь! Подходишь решительно, утыкаешься! И только бы Боженьке"спасибо"прошептать, как чувствуешь, как грудь под твоим носом — ходуном ходит! А это мерзавец на часы посмотреть пытается, мол, не затянулось ли во времени и пространстве твое блаженство? Как бы ты дыру своим острым носом у него меж ребер не просверлила! Как-никак, 151-я ты у него уже за сутки-то, такая романтичная. Так, глядишь, и полжизни у него на чужие носы уйдет! Освобождается от тебя предельно аккуратно, рубашечку поправляет и — бежать! Ну, а ты, как и полагается в таких ситуациях, остаешься. С носом.

Или во время ваших романтических объятий он вдруг тушит сигарету о косяк, кашляет, поправляет галстук и говорит:"Я, конечно, не добрый волшебник, но кое-какие дамские желания исполнить могу. Вот скажите-ка мне, уважаемая, чего Вам сегодня очень сильно по-женски не хватает, может, я Вам в чем-то и подсобить смогу. Только, ради Бога, не говорите, что не хватает ума! Это же и так видно! Невооруженным глазом!".

А еще мужчины — чтобы уйти от ответа! — любят говорить:"Просто у меня такой образ жизни…". И ты представляешь, как выходит из сумрака она, его жизнь, помятая, вальяжная, босая, с замусоленной сторублевкой, засунутой за дырявый чулок. Кашляет от табачного дыма и с прононсом говорит:"Ну, чего уставилась, курица? Не видишь разве… Я — в образе…".

А после долгих лет ожиданий воображение рисует тебе его, единственного, ну в точности, как Смерть в комиксах! Другая бы содрогнулась — чур меня! — а тебе — хоть бы хны! Потому что, если принять во внимание, какая у тебя Жизнь…

И когда он начнет рассказывать вам про свою тяжелую жизнь, про безжалостных стерв, подорвавших в нем веру во все святое, главное — мысленно круг вокруг себя очертить, волнения не выдавать и не всхлипнуть. Иначе придет Вий…

А потом мы проводим ежегодный разбор наших полетов. Только кто-то пересчитывает головки мертвых роз в гербарии, а кто-то — порванные в хлам застежки нижнего белья. А вздыхаем все одинаково — счастливо.

А мужчина должен быть таким, чтобы ты даже на расстоянии чувствовала, что как бы ты его ни долбила, ты все же не сможешь искрошить его в вермишель!

А еще, собственно, чего хочется-то? Чтобы вы встретились с ним, будто бы невзначай, он по-дружески тебя в щеку чмокнул, а угасшая было искра оторвала от дивана свою тощую задницу и пошла бегать!

А еще у женского сердца есть свой защитный механизм. И когда становится совсем невмоготу, он — бац! — и защелкивается на крохотный замочек! Правда, есть одно обязательное условие — не больше трех"невмоготу"в год. Иначе замок попросту блокируется. Без возможности психического восстановления.

А он-то как рассуждает? Мол, если любит, то любого примет! И не важно, сколько воды со времен разлуки утекло! Выжидает терпеливо… лет пять! Приходит под порог — без слез не взглянешь! С ноги на ногу переминается, кряхтит…И решительно нажимает на кнопку звонка! Ты в дверной"глазок"смотришь…И вот теперь для него самое главное — вовремя убежать!

А еще ты можешь, надув губки, попросить у него в кафе шоколадку. И пуговица на твоих джинсах, слабо пискнув, прохрипит ему:"Купи этой ненасытной дуре 500 килокалорий, раз просит! Пусть подавится!".

Ну, а ушел и — черт с ним! И не нужно унижаться и просить! А надо горькую не пить и грустных песен не петь! А просто бодрую мелодию — на rewind, рот алой помадой нарисовать, левую грудь оголить, знамя сопротивления в руках зажать и — вперед, на баррикады своей любви! А предателю вслед — пушечное ядро! Patrie ou la Mort! Wir werden gewinnen! No pasarán! Мышь не проскочит. Уж не проползет. Птица не пролетит. Словом, у нас для изменников — all inclusive! Затяжных военных действий не ведем. За стол переговоров в трезвой памяти не садимся. Победителей с горячими сердцами не судим. Пленных с холодными руками не берем. (Прим. — готовим так себе, целуемся — выше всяких похвал).

А еще хочется, чтобы он пришел к тебе однажды, пусть уже совсем чужой и предельно официальный! А ты бы обняла его за шею, поцеловала нежно. Он бы вздрогнул, очнулся, улыбнулся, обнял бы тебя в ответ. И закрутилось бы! Только успевай фиксировать! Шерсть вдруг с него опала, рожки отвалились, копытца вытянулись! А главное — колокольчик на шее! Колокольчик весело"Аллилуйя"отзвенел и пропал!

И заклинаю — прекрати сейчас врываться в мои сны! Даже просто так, по пути! Даже только для того, чтобы в дверях молча постоять и с немым укором посмотреть, как мне без тебя хорошо! Сплю в пижаме, одеяло на пуху, окно — настежь, холод собачий, а не мерзну! Разве только ты — в дверях! — сквозняк создаешь, а молчанием мысли мои кричащие отпугиваешь! Инициативы их лишаешь! А в принципе… черт с тобой! Хочешь — стой! Хоть всю ночь стены подпирай! Только не кури и чайником на кухне не греми…Потому что в прошлый раз кружка, оставленная тобой, сама по себе треснула…А счастье не пришло. Разве только…Ты же не хочешь сказать, что ты и есть…СЧАСТЬЕ?

И потом…невозможностью своей удивить его захотела: про ненасытность, которой"перекармливаешь всех", ему написала. Встретились. Закрутилось!..А через неделю он сидит в одних трусах за столом, кашу ест, а ложкой в рот попасть не может. Руки трясутся.

И еще…есть ли смысл драматизировать ситуацию? Ты же уже отомщена. Ты же внушила ему, абы какому, ложную уверенность в том, что он — самый лучший. А вот ушла, и уверенности в себе у него теперь — ноль. И со словом ЛУЧШИЙ у него — затяжная конфликтная ситуация. Потому что зеркало, сколько ему ни улыбайся, не говорит. А другая женщина про слово САМЫЙ — по растерянности — забывает.

А, уходя, он скажет тебе:"Даже если мы расстались, уверяю Вас, я тут совершенно не при чем! Просто у Вашей девичьей мечты слишком большие аппетиты!". Ты, конечно, переубеждать кинешься, кулачком по груди стучать и все такое!.. А потом шторку на кухне отодвинешь…Так и есть! Вот она, там, в углу! Сидит, жрет.

И ждешь, как дура, чуда…А утром открываешь глаза — и дежа вю: вроде, настроение — качественно новое, а вокруг все — отвратительно старое. Те же стены, обои, люстра с"рожками", этажерка с книгами и расшатанный частыми переездами стеллаж. А вот диван, на котором лежишь, наоборот — не расшатанный! Потому что пришла, разделась, одиноким калачиком свернулась и замерла. И весь мир вокруг тебя — замер.

Вот так вот выглянешь под вечер в окно — и сложится фантастическое ощущение, что живешь ты, допустим, на Крайнем Севере! Где пронизывающие ледяные ветра, бескрайняя белая пустошь и ездовые собаки! Сытые, плотные, роскошные! С улыбающимися от трудового энтузиазма мордами! И где-то в глубине души ты абсолютно уверена, что — раз погонщиков воображение не принесло! — живешь ты среди этой вечной мерзлоты исключительно из-за…собак!

А потом он и говорит тебе:"Я прямо-таки чувствую, что у нас с Вами непременно все будет хорошо, если вы своим нелепым Я ВАС ЛЮБЛЮ все не испортите".

А, может быть, это и к лучшему, что у тебя никого нет, поэтому и жаловаться тебе особо некому, разве что чайнику. И это — достаточно надежно, потому что, во-первых, он не болтлив. Да даже если и болтлив, все равно, если судить по этикетке — китаец.

И очень хочется, знаете ли, хотя бы мизерного, но реванша! Он позвонил — ты не ответила. Он написал — ты промолчала. Он примчался — ты не открыла. И все! Гордость в рост пошла! Самооценка корни пустила. Сама себя по голове гладишь, руки себе целуешь, трюфельным тортом — за стойкость — балуешь! Вся загвоздка лишь в том, где бы такого болвана найти, чтобы позвонил, написал и примчался.

А еще люди часто говорят друг другу:"Между нами нарушена эмоциональная связь". И это означает, что, когда ты улыбаешься мне, я поворачиваюсь к тебе спиной и молча смотрю на спящий город. А когда я плачу — на город смотришь ты.

И романтика из ваших отношений уходит на цыпочках. Чтобы не застукали и не вернули. Потому что он, считая вас своей, уже не покупает вам розы. А вы, считая его своим, начинаете покупать ему трусы.

И потом…как же это все-таки красиво, когда предельно вежливо:"Я надеюсь, Вы не сойдете с ума, когда я уйду!". Не сойдем, мил человек! Мы привычные. Как ни крути — один организм! И после Вашего ухода мы крепились! Голова работала, сердце билось, глаза улыбались, руки не тряслись. Да даже рот, что удивительно, гадостей не нес. Только пил и закусывал.

Рецепт"как влюбиться не в того парня"прост. Допустим, поцеловал он ее, она очнулась. Платьице поправила, пыль со лба смахнула, коленками скрипнула, проморгалась. Его увидела, мысленно перекрестилась, вздрогнула и — влюбилась! Потому что в анамнезе — соска, подгузники и колыбель. Белые носочки, бантики и куклы из фарфора. А вот если бы как только говорить да ходить научилась да — на стрельбище.

А это чудесное слово САМООБЛАДАНИЕ! Когда уже не знаешь, в какое место себя поцеловать, чтобы"перестать беспокоиться и начать жить"с"чистыми руками, горячей головой и холодным сердцем".

А когда все заканчивается, то начинается оно, пост-отношенническое лицедейство!"Я звонил три раза, ты не брала трубку! Что ты делала?!". Да все как обычно: мыло соскальзывало, веревка путалась, табурет отлетал.

А, может, просто там, наверху, связь барахлит, поэтому Космосу кажется, что я обращаюсь к нему на редком языке индейцев: в общем-то, красиво, но абсолютно непонятно — то ли маленькое черное платьишко клянчу, то ли большой и чистой любви.

А иной раз думаешь…Может, не очень-то надежно ты его крыльями своими ангельскими укрывала. Может, не все пылинки с его лысой макушки сдула. Рот его, перекошенный, не обильно повидлом вымазала. Раз он, собака, постоянно вырывался, чихал и облизывался и в один из дней вырвался-таки от своего счастья и — убился!

— А если бы я не пришел, — спрашивает он, приосанившись. — Ты бы долго проплакала? — Все 10 минут, — отвечаешь ты, надевая халат. — Только 10 минут! — слегка сдувается он. — А потом? — А потом смыла бы тушь и пошла варить кофе.

— Через пять минут подъеду! Выходи! — кричит он в телефон. — На улице — дубак, не форси, одевайся теплее! Не форсишь. Одеваешься, как мама учила: сапоги — мечта полярника, свитер — в пол, штаны с начесом, рукавицы суровые — под метлу, шапку — на уши…Выходишь. Подъезжает. Не узнает. Проезжает мимо. Ты кидаешься вслед. Тормозит…И в его полных ужаса глазах ты читаешь, какое же это сильное испытание для вашей любви!

Так уж устроена наша девичья жизнь! От погремушек — к куклам. От кукол — к побрякушкам. От побрякушек — к окошку! Ждать. Надеяться. Верить. Снова ждать!.. А потом, когда ты немного успокаиваешься, ты, наконец-то, встречаешь его. Своего…кота.

— Ну, ладно я, — сказала я ему, подливая заварку в чашку, но как я объясню коту, что мы снова с ним — брошенки? Боюсь, что для его неустойчивой психики это будет серьезная травма… — Ха, кот! — рассмеялся он, размешивая сахар с ревом курантов. — Разве животное может это чувствовать?! И тут на кухню зашел кот, сел напротив и при помощи бессмертной системы Станиславского доказал, что животное на этом крошечном квартирном пространстве — не он.

И потом…какая же это, в сущности, се ля ви, когда ты еще толком и привыкнуть-то к нему не успела, не успела перед зеркалом отрепетировать фразу:"Ах, мне кажется, что я Вас уже люблю!". А он уже ходит расстроенный, задушенный жабой. И, если и дарит тебе что-то ценное, то только автобусные билеты со счастливым совпадением номеров.

И пока он злится где-то там, в углу, ты вспоминаешь, что демонстрация физической любви была заложена в тебя еще в детстве. — А покажи-ка, детка, как ты любишь маму! — умиляются родители. И ты подходишь и целуешь маму. — А папу? Как ты любишь папу?

Ты подходишь и обнимаешь отца. Обходишь с дружескими объятиями бабушку и дедушку. Слегка касаешься подвернувшейся по случаю тети…Любить же пока незнакомого тебе, самовлюбленного и капризного мужика — тебя никто не просит. А он даже не пытается заменить собой целый мир.

От неразделенной любви, знаете ли, чудовищно устаешь. Я любила его так сильно, что хотелось кричать! А, когда он внезапно ушел — я даже не пикнула.

Как же это все-таки здорово и в высшей мере справедливо, что я так долго умирала от любви к Вам и все-таки не умерла! Выжила, выкарабкалась, исцелилась!.. Правда, когда смотрю на свет — слезы из глаз, а наливаю себе чай — трясутся руки.

А потом ты вытираешь слезы и думаешь, что может, это и хорошо, что"все подруги замужем", и только ты — одна. Может, в этом"одна"как раз и проявляется высшая справедливость. И, возможно, даже чья-то мудрость. И уже не важно — чья…В этом"одна"есть даже какая-то особая изысканность! Исключительность даже! Это почти как последняя шоколадная конфета в открытой для гостей коробке: вот лежит она — кругленькая, в фольге, с вензелями. Так в рот и просится! Ну, кто смелый? А нет таких. Все смущенно взгляд в сторону отводят и руки за спину прячут. Мол, пардон, пардон! Пусть лучше засохнет. Таков этикет! И никому не обидно… Разве что конфете. Только кто ее, дуру, об этом спросит.

— Ну, а что бы ты хотела от меня услышать? — спрашивает он неожиданно с интонацией:"А ты оплатил проезд?". А ты нервно роешься в сумке, высыпаешь мелочь на пол в прихожей и произносишь так тихо, что слышно только тебе:"Мне, пожалуйста, один билетик обратно. В один конец".

А прохожие тем временем интересуются шепотом:"Скажите, а Вы точно не сумасшедшая? Почему у Вас вдруг оранжевые волосы и зеленый шарф?". А ты отвечаешь сквозь зубы:"Сами вы — дураки! Потому что красных шарфов в тот день в продаже не было! А так хочется новенького. Весна".

А потом ты думаешь:"Наверное, я вела себя недостаточно искренне, и поэтому он не полюбил". Или:"Я сразу же дала понять, что — по уши, и поэтому он не полюбил". Или:"Я надела слишком скучное платье, и поэтому он не полюбил…Я похудела/Подурнела/Поправилась/Подстриглась/Отрастила волосы/Много смеялась/Молчала как рыба/Трещала без умолку/И поэтому он не полюбил…/Ну, и зачем он тебе?

Бросить женщину, которая влюблена в тебя как кошка — это поступок. И все остальные твои поступки — уже не в счет! Потому что ты на своей шкуре прочувствовал, каково это — отказать. Когда она выгнула спину, а ты не стал. Или она свернулась клубочком, а ты не смог. А она дотянулась до тебя — и смогла. А ты ее за шкирку — и за дверь! И"чуть-чуть не считается" — мелом на стене. И"как ты мог, сволочь?" — помадой на дверях. И ты выходишь — и слухи за тобой. И она заходит — и сплетни за ней. Она в тебя — когти, а ты в нее — зубы! А ночами ты вспоминаешь, как она мурлыкала тебе в ухо, и тихонько воешь на Луну.

И только с возрастом понимаешь, что за все эти годы в тебе скопился такой нерастраченный запас нежности и любви, что, если добавлять их по чайной ложечке в вишневое, яблочное или клубничное варенье, каждая баночка будет светиться под крышкой и тихонечко потрескивать в темноте. А особенно — варенье из лепестков роз.

А еще мне очень нравится фраза НАДО УМЕТЬ СТАРЕТЬ КРАСИВО. Сразу видишь себя в платье в узорах, на голове — кокошник, в руках — платок! Выплываешь белым лебедем в центр зала, а по бокам — друзья, родственники, отдел кадров, профсоюз. Сидят, между собой шепчутся, мол, глядите-ка! Красиво пошла! Может, и хорошо, что на пенсию.

И потом…Да, какая, в сущности, разница, что он не звонит? Зато, согласно сентенции о не терпящей пустоты природе, звонят другие. Менее нужные, согласна, а чаще всего — не нужные совсем. Но звонят, надеются! Заполняют собой все пространства и пробелы. Все впадины и пустоты. Все твои личные провалы и прочерки.

Это только поначалу не верится, что все пройдет…А спустя год щеки от стыда будет жечь, что ревела по какому-то невнятному негодяю так, что у Боженьки уши закладывало. И будешь после ночами перед зеркалом сидеть, уговаривать свои щеки, чтобы Боженька тебе свои уши простил.

— Выпустишь ее по дороге, — сказала я, провожая его до дверей. — Кого? — удивился он, оборачиваясь на пороге. — Мою душу, — ответила я, поворачивая ключ в замке. — Она опять, дуреха, за тобой увязалась.

А плачешь-то еще, почему? Потому что, ежели ему от тебя что-то надо — он душу твою целиком из сердца вынет! А не надо — обратно затолкает впопыхах как есть! И сидишь ты, зареванная, встревоженная, и за ребрами — какое-то неудобство чувствуешь! То ли сквозняком продуло. То ли кусок измятой души наружу торчит.

Одиночество вдвоем — это страшно…Ты возвращаешься в ваш мертвый дом, оставляешь на вешалке мокрый плащ."Где ты была? Где?!" — спрашивает он из полумрака гостиной.

А ты молчишь. Потому что"на Кудыкиной горе" — будет не в рифму. Ответить в рифму — слишком пошло. Сказать правду — слишком рано. Поэтому…"За хлебом ходила", — говоришь ты и проходишь мимо кухни.

А потом он, насмотревшись фильмов о любви, принесет тебе в подарок крылья. Беленькие, всамделишные. Только надевай и лети! Ты примеришь, в зеркало на себя посмотришь, подружке позвонишь — похвастаешься! Та позавидует, мол, сильно он тебя!Пару фото на память сделаешь. На подоконнике посидишь — всем покажешь. На балконе постоишь — помашешь. Подпрыгнешь, покачнешься, испугаешься. В комнату вернешься, снимешь, сложишь, под кровать затолкаешь. Ну, и поплачешь, конечно, что какие-то дурацкие крылья, а не кольцо.

Веселая наука

Ах, как было бы замечательно, если бы проблема выбора решалась его отсутствием! Не ковырялась бы в женихах, недостатки с достоинствами в граммах не взвешивала, а первому встречному-поперечному, не задумываясь, руку и сердце отдала! Порадовалась пару часов легкости такого решения, ночью до соплей наревелась, руку высвободила, сердце выкрала и — все! Страница перевернута,"галка"поставлена! Можно посвятить свою бесценную жизнь чему-то более значимому. Спасению китов.

В юности очень хотелось, чтобы все у тебя было по-взрослому. По-настоящему. Без дураков. Настоящие синяки на коленках после похода на каток. — Ты очень старалась, падала, и тебе есть чем это доказать. Настоящие друзья. — Ты очень старалась, а если и падала…В общем, вы с ними дружите до сих пор. Настоящая любовь…Ты знаешь, ты очень старалась.

А потом думаешь…Может, слукавил, может, не все рассказал нам про Аленушку и ее братца великий русский народ? Может, не было потом, после копытца, никакого чудесного превращения? Торжества эмпирического над трансцендентальным не было? Иначе, как объяснить, что столько веков уже в Лету кануло, а страждущим и жаждущим любви красным девицам попадаются во всех уголках земного шара одни козлы!

И не надо тешить себя иллюзиями! Дескать, так ему, твоему бывшему, плохо с другой, что он — втайне от нее! — твое фото к груди, как подорожник, прикладывает, и по его щетинистой впалой щеке скупая мужская слеза ползет. Не надо придумывать, мол, он так по тебе страдает, что кусок мимо горла проносит, по две пачки сигарет в день выкуривает и мозгам, тобою сверх меры, забитым, ни днем ни ночью покоя не дает. Не надо метаться от двери к телефону, дескать, вдруг мимо проходить будет и — заглянет по старой привычке или — больше по той же привычке! — позвонит. РАЗРЕШИ СЕБЕ ЖИТЬ.

Гадала на суженого. Как обычно приснился Президент Путин — без ботокса, в дорогом твидовом костюме, с букетом подсолнухов в сильных руках. Я стояла перед ним в белых гольфах, которые носила в садике, и красном плаще, made in Poland, купленном мамой в ГУМе, когда я училась в 7-м классе. — Зачем Вы мне снитесь? — шепотом спросила я, поправляя гольфы. — Мы же никогда не будем вместе! — Это еще как посмотреть, — ответил Президент, пряча в подсолнухах загадочную улыбку и стальной взгляд. — У меня больше не осталось подходящей шпионской одежды, — вздохнула я. — Разве только хранимые мамой ползунки и школьная форма. — Не беда, — приободрил Президент, осторожно оглядываясь. — В следующий раз я приснюсь тебе в стеганом таджикском халате и с окладистой бородой. Нас никто не заметит…(Он вручил мне букет, вынул из кармана рацию и"запищал"морзянкой).(…) — Тебе не кажется, что вчерашнее шампанское было паленым? — растворяя в бокале аспирин, спросила сестра.

А потом все заканчивается, ты отпускаешь его с миром. И ждешь нового"ты", и придумываешь для себя новый мир.

А доброжелатели тебе и говорят, мол, никогда ты, девка, новую жизнь не начнешь, пока над старой жизнью не все точки расставлены! Ты весь вечер эти самые точки добросовестно к отношениям приклеиваешь. Они, собаки, падают на твою карму как конфетти! А наутро, устав от усердных хлопот, выходишь во двор — свежего снежку зачерпнуть, разгоряченную голову остудить, а соседи из окон тебе — театральным шепотом! В парадной, конечно, бардак после ее «последнего прости». Но подумать только — все с нуля! Какая героическая женщина! И ты под этим свежим снежком со стыда уже не горишь, а всего лишь медленно плавишься.

— Вот ты расквасилась! — бурно отреагировала подруга на мое"не могу без него". — Что значит — "не могу"? Я еще со школы помню, что не надо эмоционально привязываться к хомячку — он живет всего три года!

И потом…Всегда же хочется себе чего-нибудь этакого напридумывать со скуки. Например, случайную встречу…И в первом попавшемся пузатом мужике с портфелем увидеть…Пашку Иванова из 7"а"! Короче, увидеть Пашку, на шею ему кинуться, вопросами замучить, даже портфель любезно подержать, пока он внезапно хлынувший пот утирает. А потом портфель отдать, след от французской пудры с лацканов его пиджака стряхнуть и сказать:"Извините, по-моему, я обозналась". Голову назад откинуть, каблучками по мостовой застучать, а Пашка-то, Пашка! Так и будет бежать за тобой вприпрыжку до самого метро с криком:"Девушка, а в какой школе Вы учились?!". Дурак!

И когда становится так хорошо, что небо опускается ниже, и, казалось бы, еще чуть-чуть — и вот он, обморок!..Он вдруг спрашивает тебя со всей серьезностью:"Любимая…А, что еще я могу сделать для тебя?". Ты небо рукой придерживаешь, чтобы не придавило, и замираешь в недоумении:"Упс! Так все-таки заказывать обморок…или нет?".

И потом…Кто-то ведь объяснил ему в отрочестве, дескать, слушай сюда, парень, такое дело. Астрономию с тригонометрией и прочую лабуду ты можешь не знать, но"чем меньше женщину…" — вольную интерпретацию классика — обязан! И он по жизни особо и не заморачивается. Дважды два — при помощи калькулятора, а"чем меньше" — как"Отче наш". Нет, чтобы и к тебе, дуре, подошел в тесном школьном коридоре добрый человек и сказал:"Ну их к чертям собачьим, эти физику с правописанием! Выходи, девка, замуж! А этот"чего же боле"твой…Словом, ногти отполирует и позже на все готовое подтянется".

— Убедилась, что это безнравственно — называть мужчину, с которым только что рассталась,"козлом"! — сказала подруга. — Во-первых, этим ты оскорбляешь свои чувства, а во-вторых, он, бедняга, так жалобно блеял за дверью, что у меня до утра разрывалось сердце.

И потом…Мама зря, что ли, учила: держи его как можно дольше на расстоянии вытянутой руки! Ну, и ладно. Ты — послушная дочь. Завлекла, держишь. День держишь, два, неделю, две. Чувствуешь, рука затекла. Пальцы, особенно — указательный, онемели. Дрогнула, конечно. Сначала — сердцем, потом — рукой. Он колебания в воздухе почувствовал. Подскочил! И все! Все, что мама говорила — псу под хвост! И руки его — как у карманника в троллейбусе! — где только ни шарят! Куда только ни лезут! День лезут, неделю, две. В начале третьей недели — жалуются на судорогу. В начале четвертой — залезают в карманы брюк…И все! И ты снова — послушная дочь! Потому что, сколько руку ни вытягивай — не дотянуться! Разве только за нос его ухватить и тут же отпустить. Потому что если не отпустить, все, хана! Он от любви твоей вездесущей задохнется.

И ты поняла, что разница между любовью и влюбленностью заключается в том, что когда любишь — хочется с этим человеком — ЖИТЬ, тихо, спокойно, без экзальтации и всплесков. А когда просто влюблена — хочется из-за него непременно УМЕРЕТЬ! С пафосом и фейерверками.

Утро принесло радостное предчувствие: мол, осталось лишь немного подождать — и абсолютно все в твоей судьбе изменится к лучшему! Хворь отступит, волосы отрастут, любимый — заново в тебя влюбится, новая работа — найдется. И тогда твоя жизнь непременно заиграет! Ну, если не красками, то хотя бы на балалайке. Это все-таки лучше, чем совсем ничего.

И очень зря, что кто-то до сих пор не верит в волшебную силу Мирозданья! Потому что, когда всё уже конкретно и вконец, просто зажмурить глаза, закрыть уши руками, разозлиться, закричать! Да без разницы что."Мама, ниточку распутай!" — например. И"распутывает"так, что после даже сама с собой разговариваешь только шепотом. Дескать, благодарствую, Космос. Почудили и ладно. И так за троих свезло.

Вот так вот вслушаешься в собственное сердце, а там — свист! То ли соловьи поют, то ли казаки на лихих скакунах скачут, то ли вольный ветер гуляет! Транзитом. Из головы.

Конец ознакомительного фрагмента.