Любите женщину за грех

Юлия Вадимовна Клименко, 2022

Эта книга создана для женщин и посвящена женщинам. Все героини её – реальны, все истории – существующие и лишь прикрытые маской светских дам 18 века и антуражем парижского шика. Книга призывает узнать себя в наших антигероинях и заглянуть в будущее, полное печальных финалов во имя нездоровой любви: любви к мужчине, любви к себе, любви к мысли быть любимой. А также для того, чтобы очаровать прекрасных читательниц стихотворениями об одержимости и освобождении от надоевших чувств.

Пять историй

Лилит

Лилит сидела на пыльном узорчатом ковре. В одной руке она держала бокал игристого «Вдова Клико», а пальчиками другой перебирала бахрому на краю ковра, ставшую серой от грязи. Подле неё лежала горстка белых круглых таблеток. Это был морфин.

Разум Лилит окутала беспросветная тишина. Она больше ни о чём не думала, ни о чём не мечтала, ни на что не надеялась. Она проводила последние минуты тишины наедине со своей давней подругой — Госпожой Смертью, которая вот уже два года не отпускала мысли Лилит ни на секунду.

Каждое утро Лилит просыпалась, окутанная в трепетные объятия Госпожи С. Её дурманящий и трепетный шёпот требовал одиночества, темноты и антуража, так что Лилит чинно не спешила распахивать в ночи бархатные шторы и впускать во мрак своего будуара ни одну мужскую плоть. Однако нельзя не сказать, иногда Лилит, полная ярости, решительно отказывалась подчиняться Госпоже: она подскакивала с кровати, срывала с петель тяжёлые бордовые шторы и бежала к зеркалу. Резко останавливаясь, она со злостью смотрела в свои полные слёз красивые янтарные глаза и шептала: «Ненавижу тебя».

Выдохнув, она подходила к своему дамскому столику, тянула позолоченную ручку шкафчика и доставала оттуда те свечи, которые сегодня приглянулись её душе. Розовые она использовала, когда хотела напомнить себе, что она Женщина; медовые, когда думала пройтись по рынку и наладить наконец-то хозяйство в своей квартире; свечи с ароматом чёрного мускуса, когда была необходимость настроиться на работу с гостем.

Нет, она не всегда была погружена в сладкую муку экзистенциального мира. Были и солнечные дни, когда неизвестно от чего на неё находила волна благодарности за то, что её жизнь ещё не кончилась.

Были и моменты, когда она, после очередной неудачной попытки самоубийства, ругала себя и плакала от счастья, что сумела выжить. После таких событий порыв к смерти всегда казался ей ошибкой. Она думала о том, сколько ещё чудесных событий ждёт её впереди, сколько приятных сюрпризов, прекрасных чувств и незабываемых вкусов она сможет ощутить.

Порывы её настроения не зависели от событий. В шумной весёлой компании дам и джентльменов она вдруг могла почувствовать себя одинокой, а прогуливаясь в наедине с собой по вечерней набережной понять, что она наполнена цветущей энергией.

Но сейчас всё было иначе. День назад она абсолютно точно поняла, что просто не в состоянии больше идти по жизни с этой могильной плитой на душе. Она уже мертва. А значит осталось убить только оболочку из плоти. Дух же свой она отдала ещё два года назад тому мисье.

И вот она, с непривычной для себя порывистой истерикой, подскочила с кровати и побежала на знаменитую улочку за ядом.

Почему она выбрала морфий? Почему не холодный ствол или упругую верёвку, почему в конце концов не зеркальное лезвие на венах или не романтизированное хождение на дно ласкающей кожу реки? Причины было три. Во-первых, таблетки всё же достаточно щадящий метод, а Лилит не из храбрых. Она хотела вдохнуть последние минуты этой гнилой жизни, а не моментально броситься в объятия Аида. Во-вторых, наркотик — это символично для неё, ведь однажды она уже была там — на самом дне с ума сводящего наслаждения. Она обещала себе больше не открывать эту порочную дверь, но сейчас это было подтверждением её ничтожности, её недостойности этой счастливой жизни. А в-третьих, могилой своей она выбрала крохотный отельчик Montpellier, в котором ровно два года назад переживала своё самое сильное опустошение — потерю ребёнка от того самого мисье.

В тот вечер она гуляла по грязным улицам Парижа, собственная квартира вызывала у неё отвращение, а прийти без приглашение в семейный очаг мисье было бы нонсенсом и означало окончание её карьеры куртизанки. Так, с чёрной дырой в душе и белым сухим в крови она и добрела до этого отеля. И стены его стали для неё убежищем, кровом, разделив с ней боль её утраты. Подушка благотворно принимала все её слёзы, небрежно скомканное одеяло укутывало её в свои объятия, а стены отказались стать рикошетом горя, напротив: они мягко впитывали её отчаяние.

В 01:03 она мягко вложила себе в рот три белых таблетки, медленно запив их красной кровью Иисуса. Она закрыла глаза и стала ждать.

Два года назад стояла необычайно тёплая весна. Воздух искрился радостью, а ветер разносил сладкий аромат яблони и вишни. Лилит обедала в ресторане La Tour d’Argent. Пикантный вкус фирменной утки из этого местечка отлично сочетался со сладостным видом на Нотр-Дам, а дополняли атмосферу лимеренции грубый тембр его голоса и терпкий аромат древесных нот его парфюма. Сквозь открытое окно просачивался лёгкий ветерок, что развивал каштановые локоны каре, в то время как лучи солнца нежно скользили по бархатной коже. Лилит чувствовала себя абсолютно гармоничной: ей было легко общаться, в кое-то веки она улыбалась мужчине искренне и была тотально уверенна в своей привлекательности, которая сочилась изнутри её духа.

Через неделю, одним из вечеров, они быстрым шагом шли под руку, а Лилит звонко смеялась. Рядом с ним даже нарастающий с каждой секундой ливень не мог испортить ей настроение: он накрыл их обоих своим пиджаком, а аромат древесных нот от влажности стал еще более насыщенным и притягательным.

Ворвавшись в номер-люкс Герцог де Крильон отеля Hotel de Crillon, они наконец-то могли выплеснуть своё желание друг в друга. Он уронил Лилит на кровать — в их первой ночи не было нежности, только животный инстинкт и психологическая страсть к владению человеком. Только спустя месяц он будет долгих десять секунд снимать одну бретельку и вдыхать аромат её локонов, и даже разрешит ей овладеть им и занять главенствующую роль. Ну а пока их поцелуи сочны, резки и опасны укусами до крови. Уже через две минуты её руки были «связаны» его ладонью и прижаты к изголовью кровати, а номер наполнился громкими стонами. Корсет, игриво подчёркивающий её декольте своим ажурным кантом, решительно остался на прежнем месте: у них не было даже лишней минуты, чтобы развязывать его шёлковые нити. Лунный свет мягко ложился на их возбуждённые загорелые тела, играюче переливаясь от быстроты движений их силуэтов.

Однажды утром в дверь квартиры Лилит громко постучали. Это была доставка одной тысячи персиковых роз, символизирующих трепетную нежность к дорогой Лилит, и одной красной розы, ставшей знаком их страсти, с которой всё начиналось. Безгранично счастлива и неизмеримо влюблена: она была одержима тем мисье. Все её мысли отныне были заняты мечтами о его тёплых чуть морщинистых ладонях и белёсых голубых глазах. А жизнь её теперь состояла из двух сменяющих себя событий: обед в ресторане рядом с Люксембургским парком и ночь любви в отеле Hotel de Crillon.

Надо сказать, что тот мисье действительно умел красиво ухаживать. Неделя за неделей в квартире Лилит приживались различные вещицы, например:

— шкатулка для ювелирных украшений, которая хранила в себе золотое кольцо от Boucheron с тридцатью тремя бриллиантами, чокер из жёлтого золота, усыпанный трёхсот тридцатью шестью бриллиантами в 14 карат и многочисленные украшения от Van Cleef & Arpels, которые, как считал мисье, соответствовали детскому нраву милой Лилит.

— до покраснения пошлая картина полтора на метр, на которой красовалась девушка с раздвинутыми ногами и вычурно написанными гениталиями, рядом же лежало красивое павлинье перо для плотских утех.

— а ещё много-много денег. Пачками он носил их Лилит со словами «Купишь всё, что пожелаешь, душа моя».

Вопреки предрассудкам, Лилит не была зависима от траты тех денег, что он давал ей. Более того, каждая дорогая покупка давалась ей тяжело. Только если эта вещь не касалась напрямую мисье. Например, она была крайне довольна приобретённым за баснословные деньги платьем, которое родилось на этот свет для единственной роли: быть снятым любимым мужчиной Лилит.

И вот теперь она сидит в стандартном номере на грязном ковре, запивая три таблетки морфина. Слёзы из глаз капают на непризентабельный халат Лилит, она вытирает их рукой, на пальчиках которой красуется кольцо от Boucheron. Её начинает клонить в сон, сердце замедляет ритм, а во рту появляется до боли ужасная сухость. Жалеет ли она о прошлом? Нет. Но не потому что повторила бы это вновь, а потому как её мысли уже начал окутывать галлюциногенный дурман. Конечно, она всегда мечтала о большой семье — двух сыновьях с тёмными кудряшками и янтарными глазами как у неё, и златовласой доченьки с небесными глазами, как у того самого мисье. Она была готова всю жизнь быть под его покровительством и делить его с другой женщиной, ведь она знала бы, что его постель, как и сердце, принадлежит только ей.

«Лилит, прекрати так вести себя. Мне нужно уехать. Работа не поддаётся слабости. Нет, я не знаю, когда вернусь, да и какая тебе к чёрту разница, я что, дал тебе мало денег за секс сегодня?». Лилит была настолько ошеломлена этими словами, что следы её истерики испарились в воздухе и только солёные слёзы остались высыхать на её щеках. И это после того, как она объявила ему, что беременна.

Он уехал. Обещал не вернуться. И оборвал с ней всяческие связи. Он лишь передал ей через своего знакомого стеклянную баночку новомодного лекарства — амфетамина, который в числе своих побочных эффектов имел выкидыш. Ни записки, ни переданных слов. Будто их двоих и не было. Будто не было этих мгновений счастья. Будто не было между ними одного дыхания и сладкого послевкусия.

А дальше: два года бесконечных и бесполезных метаний между докторами и их снотворными по рецептам и гадалкам по руке, между попытками самоубийства и лицемерными улыбками, между гниющей внутри пустотой и исповедью у папы, в попытках заполнить эту дыру. Вещи, встречи, новые клиенты, деньги, оперы и театральные постановки — ничего не могло помочь ей стать нужной. Нужной, в первую очередь, самой себе. Она вновь и вновь проживала те благие закаты и рассветы и всё больше чувствовала свою бесполезность в этой толпе озабоченных только своим эго людей. Она была чужачкой среди человеческого рода. И всё больше она ощущала, как её воспалённый разум перестаёт воспринимать свою телесную оболочку, а место её грешной душе отныне — в аду, думала она.

Она закончила предсмертную записку своим последним стихом. К тому времени она уже билась в горячке. Ей было тяжело дышать, а непрекращающееся слюноотделение бесконтрольно капало ей в декольте, стекало по халату и крупицами падало на пол. И вот на секунду, на одну, но столь значительную толику времени, её глаза расширились, она вдохнула полной грудью и в её голове пронеслось: «Зачем я так?». И не в силах больше сопротивляться склизкому и горькому поцелую Госпожи Смерти, дух её вышел из тела. Больше её страдания, которым она, бывало, придавала долю романтизма, не имели смысла. Бывшая королева постели того мисье лежала на грязном ковре, опрокинув голову на пыльную софу, а изо рта её обильно вытекала белая пена. Грязная, ненужная самой себе Лилит.

А мир тем временем продолжал жить своей обыденной жизнью. Дом свиданий мадам Тьерри всё также посещали богатые клиенты, а получив ответ на вопрос: «Почему нельзя заказать Лилит?», отмахивались со словами: «Жаль. Ну ничего. Кто там у вас ещё свободен на сегодня? Кажется, у вас новенькая появилась, брюнетка такая, с родинкой?».

Тот самый мисье узнал о смерти Лилит случайно. Пять лет спустя от их общей знакомой мисс Виктории — хрупкой блондинки с голубыми глазами — танцовщицы в местном кабаре «Мулен Руж». Мисье сильно выдохнул, цокнул языком, и попросил Викторию подлить ему ещё виски. Только на этот раз добавить один кубик льда вместо двух, чтобы было покрепче.

Тем временем в голове у Виктории пронеслось: «Милая Лилит. Ты забыла, что любовь — это то, что даёт нам жизнь. И только одержимость несёт нам смерть».

* * *

И Я посажу голубые цветы.

В память о тебе,

Моя Лили.

(Памяти П. Л.)

Заметалось сердечко во тьме,

Потерялось в февральских морозах.

Моя дорогая Лилит

Не увидит июньские грозы.

Не заметит она листопада,

Не пройдётся по снегу зимой.

Лишь душа её звездопадом

Мной увидится в небе ночном

В марте солнечном в вазу поставлю

Я тюльпанов весенний букет

В этот день мы потеряли, но нашла свой покой

Лилит.

Джульетта

«Не знаю, почему, но я хочу доверить тебе кое-что», — в воздухе прозвучало многозначительное молчание.

«Что, мадам?»

«Я хочу поведать тебе историю своей любви. Своей жизни».

Мы познакомились в одном местечке в Сицилии в 1760 году. Слава о его прибытии из-за границы на Родину быстро разнеслась по «Королевству обеих Сицилий». Его называли иностранным законодателем мод. Народ был настолько очарован им, что в конце концов по всем улицам столицы можно было найти его портреты, подписанные примерно так: «Друг человечества. Каждый его день отмечен новыми благодеяниями». Он был известен своими добрыми делами и поражающе огромными суммами, вложенными в благотворительность. Его сердце было открыто бездомным детям, поэтому он повсеместно открывал учебные учреждения для мальчиков и девочек со дворов. Он был озабочен жизнью кошек и собак, снующих по грязным улочкам Палермо, так что в городе появилось несколько приютов для животных. И, конечно, он просто любил людей, у которых были мечты, поэтому в нескольких городах торжественно открылись школы алхимии и стали преподаваться уроки ораторства.

Граф Инганнаморте обладал безграничной харизмой, поэтому сразу несколько местных аристократов стали покровительствовать ему. В их числе был и мой отец — герцог Филичиати. Инганнаморте никогда не брал с него деньги, польза, которую он приносил, оплачивалась иными благами — прочными связями с аристократическими семействами со всего света. Герцог Филичиати советовался с Инганнаморте по разным вопросам: в их числе международная внешняя торговля, проблемы казначейства и даже особенности технического оснащения особняков для продажи.

Иногда, сидя в соседней комнате за роялем и ненароком подслушивая их разговор, я думала: «Есть ли на свете хоть что-то, в чём он не сведущ?». Казалось, все темы ему были покорны, все знания лились в его светлую голову рекой и стройным рядом укладывались: слой за слоем.

Каждый день его был расписан от и до, притом, что он очень ценил себя и, откровенно сказать, не перерабатывал. Его достоинству можно было только поучиться: если в данную секунду он желал игр и развлечений, то его невозможно было заставить трудиться. Так, просыпался он с рассветом и непременно принимался за новости столичной газеты. Читал он увлечённо, в течение часа или даже двух. Потом он прогуливался в саду нашего особняка в одиночестве: он чувствовал себя уверенно будучи одному, его можно было назвать самодостаточным человеком. А в обед он приступал к работе.

Папа выделил графу подсобное помещение. Что он там творил — одному Богу известно, однако, всего через год работы, заголовки газет кричали: «Граф Инганнаморте — сицилийский иностранец раскрыл секрет философского камня!», «Сенсационное открытие секрета бессмертия Инганнаморте!», «Эликсиры красоты древних египтян во власти Инганнаморте». Некоторые даже поговаривали, будто бы граф родился во времена Юлия Цезаря и молод благодаря применению знаний алхимии на практике. А некоторые пугали детишек разговорами о его вампиризме, которым он заразился после путешествия в гробницу Бастет.

Так или иначе, его мистицизм притягивал к нему огромное количество людей, часть из которых была одержима получением знаний, которыми обладал граф, а часть была очарована идеей просто находиться в его обществе.

Конец ознакомительного фрагмента.