Тысяча китайских журавликов

Юлия Бельская

Он – преподаватель в университете. Она – студентка. Ему 45 лет, роговые очки, уродливый клетчатый пиджак, классические английские детективы на книжной полке. Ей 22, джинсы, футболки, странная музыка и шумная компания. И еще ее только что бросил парень. А он вообще не женат и не собирается. По крайней мере, не собирался… Потому что не надо помогать молоденьким студенткам справляться с их проблемами на личном фронте! Можно заработать себе головную боль… или обрести наконец счастье? Книга содержит нецензурную брань.

Глава 3

Смех смехом, но заявление Олеськи, что нам надо съехаться, изрядно меня напугало. И ладно бы она, увидев мою реакцию, мудро затаилась — хрен! Она наоборот утроила давление! И пусть это проговаривалось вскользь, незаметно, полунамеками, шутками не в тему, факт оставался фактом: Олеся захотела определенности, и теперь каждая наша встреча заканчивалась ее нытьем, мол, когда мы будем жить вместе? Спустя месяц морального прессинга я был на грани.

Нужен был совет.

— Женись.

— Бросай ее на хер.

— Отличные вы, блин, советчики!

Вик с Аней засмеялись.

Мы сидели в моем кабинете после рабочего дня и обсуждали ситуацию с Олесей. Точнее, я в панике мерил кабинет шагами, а они смотрели на меня, как на льва в клетке, и стебались.

— Ладно, давай взвесим все «за» и «против»! — рассудительно сказала Аня, поудобнее устраиваясь на диване рядом с мужем. — Первое «за»: ты, наконец, остепенишься и перестанешь трахать все, что движется.

— Ань, я, между прочим, не такой кобель, каким ты меня лестно выставляешь. Но и остепеняться, как ты выразилась, не хочу.

— Игорь, семья — это не так страшно, как тебе кажется, — Вик поцеловал Аньку в макушку, — там миллионы плюсов.

— Еще бы ты сказал обратное! — едко заметил я.

— Семья — это ответственность за других и…

— А я безответственная скотина!

— Дело не в этом. Хотя — да, ты безответственная скотина.

— Вик, уйми жену.

— Ань, он не безответственная скотина. Он просто боится.

— Я не боюсь!

— Ага-ага.

— Ладно, не так: я боюсь семьи с Олеськой.

— А-а, — протянули ребята хором, — так бы сразу и сказал. Конечно, надо расходиться.

— Во-от, в этом-то вся загвоздка: я не хочу с ней расходиться! Она всем меня устраивает.

— Чем, например? — спросила Аня.

— Она… — Я как-то беспомощно всплеснул руками — этот простой вопрос поставил меня в тупик. — Она яркая, красивая. Фигура потрясающая, волосы, ноги.

— Стоп-стоп-стоп! Ты описываешь ее внешность. Но мы-то в курсе, что она модель. А внутренние ее качества?

— Э-эм…

— Она изобретательна в постели! — сообщил Вик, и мы с интересом на него посмотрели.

— А ты откуда знаешь? — нахмурился я.

— Ты же мне и рассказывал!.. Что?!

— А обо мне, о наших с тобой отношениях ты тоже ему рассказываешь? — Аня скрестила руки на груди и сжала губы — явный признак недовольства. Я отчаянно замотал головой за ее спиной.

— Нет, конечно, солнышко! Это же наши с тобой отношения! — заискивающе промямлил Вик, а я мысленно ухмыльнулся: и эти люди пытаются меня убедить, что брак — это радость. Ага.

— Сделаем вид, что я поверила, — мудро решила Аня, демонстративно отвернувшись от еле сдерживающего улыбку мужа. — Готовить она умеет?

— Кто? Олеся?! Может сделать бутерброды из нарезанного хлеба.

–…и нарезки.

— И нарезки.

— Кошмар какой, — вздохнул Вик. Еще бы, Анька офигенно готовит, что очень наглядно демонстрирует его расползшаяся фигура. Еще один минус семейной жизни.

— Ну, а какие-то общие темы для разговоров у вас есть? — не унималась Аня.

— Ну-у… Она пару раз таскала меня на свои тусовки в какие-то пафосные клубы, и потом мы это обсуждали.

— Да гони ее в шею, Кольцов! — засмеялся Вик. — Давай найдем тебе нормальную дев…

— Подожди, — Аня зажала ему рот ладошкой, — ты сам-то чего хочешь?

Я задумался.

— Я хочу, чтобы все было как раньше.

— Секс без обязательств.

— Да. Грубо, но верно.

— А гражданский брак это, в общем-то, и есть секс без обязательств, — встрял Вик.

— Не-ет, я не хочу брака, — застонал я, — ни гражданского, ни какого! Это не мое. Пусть все будет как раньше!

— Как раньше не будет, — настойчиво произнесла Аня. — Ты съездил с ней в отпуск, и она завела разговор о переезде. Теперь — либо вы расстаетесь, либо съезжаетесь. Решать тебе. — Она посмотрела на часы и пнула локтем Вика. — Поехали, мне в книжный надо.

Ребята ушли, а я, немного побродив по опустевшему офису, стал собираться в институт — ненавижу поздние пары, но сейчас даже был рад, что можно отложить решение проблемы на какое-то время. Тем более Олеся улетела на съемки в Милан, и у меня была трехнедельная фора.

Но за три недели ничего не изменилось: я как не хотел жить под одной крышей с Олесей, так и не захотел. Зато обнаружил, что Громова, кажется, не на шутку в меня влюбилась. Теперь она одевалась исключительно в платья и юбки, на ногах появилась обувь на каблуках, а во взгляде — любовная тоска. Плюс к этому она пересела с «галерки», где обычно садилась со своей гоп-компанией, на первую парту и во время лекций смотрела мне прямо в глаза, в отличие от остальных студентов, которые либо пялились на доску, либо занимались своими, далекими от лекции делами. Я мысленно над ней посмеивался, но, сказать откровенно, порой отвести от нее взгляд было трудно — поразительно, как одежда может из серой моли сделать леди!

И, наверное, я слишком увлекся подмечанием всевозможных изменений в ее стиле, потому что вернувшаяся со съемок Олеся неприятно резанула глаз агрессивной красотой. Катя при всех своих каблуках была какой-то, хм… нежной, что ли? Олеська же наоборот: хоть в пижаму будет одета — все равно яркая и «громкая».

Хватило одной встречи после долгой разлуки, чтобы окончательно убедиться: надо расставаться.

Я выбрал день и заказал столик в ресторане: Олеся любит красивые жесты, значит, и расставаться надо красиво.

Накануне «торжества» я позвонил ей и сказал, что нам надо поговорить. Да, этот момент получился банальным, но ничего умнее я придумать не смог.

В день «икс» меня слегка трясло. Все-таки Олеся — девчонка с чертовщинкой какой-то, ожидать от нее можно всякого, например, грязной разборки с матом и биением посуды. А я такие вещи не особенно люблю, мне становится неудобно перед окружающими, поэтому ресторан был выбран равноудаленный от мест, где я регулярно появляюсь. Ехать я собирался прямо из института, и когда Наталья — кафедральный секретарь — сообщила, что на проходной меня ожидает девушка, запаниковал: если я не выйду отсюда через пятнадцать минут — опоздаю.

— Олеся?! — я удивленно таращился на Олеську, кутающуюся в коротенькое пальтишко.

Олеся подвинула плечом замешкавшегося на проходной студента и молча прошла мимо меня. Ничего не понимая, я засеменил за ней.

— У вас тут кафетерий есть? — спросила она через плечо. — Я замерзла.

— Боюсь, что уже все закрыто — пятница, восемь вечера… Олесь, стой, — я поймал ее за локоть и развернул к себе лицом. — Что происходит? Мы же договорились встретиться в ресторане!

Она горько ухмыльнулась.

— Давай вон к лестнице отойдем.

Не дожидаясь моего ответа, она зашла во мрак лестничного пролета и присела на подоконник. Я встал рядом.

— Игорь, я… — она запнулась, но продолжила: — Я не люблю, когда меня унижают на глазах посторонних.

— О чем ты?

— Ты хочешь расстаться, так ведь?

Я опустил глаза и кивнул.

— И давно ты это решил?

— Месяца два назад.

— Угу… Сразу после отпуска. Все было так плохо?

— Олесь, все было прекрасно! Мне было очень хорошо с тобой, но нам надо расстаться!

— Ты причину-то назови!

— Эти отношения, они… Вообще, почему мы должны разговаривать здесь, — я брезгливо отошел от заплеванной урны, — поехали в ресторан, посидим, нормально поговорим!

Но Олеся как будто не слышала меня. Дрожащими руками она нашарила в сумочке сигареты, достала одну из пачки и долго не могла справиться с зажигалкой.

— Из-за того, что я предложила съехаться? Я же… — она глубоко затянулась, — я же ничего такого не имела в виду! Съехаться — это просто жить вместе, это не значит, что сразу после переезда мы побежим в загс!

— Я понимаю, — терпеливо сказал я, — но и ты меня пойми: я не привык постоянно жить с женщиной, мне это неудобно. В последний раз такой опыт у меня был лет семь назад, мы прожили два года и расстались. Потому что я не создан для семейной жизни, и меня в этом все устраивает.

— Хорошо, давай оставим все как было! Будет гостевой брак, как на Западе. — Вот не стоило ей говорить слово «брак». Если до этого я еще колебался, может, и правда получится вернуть все как было прежде, то теперь я просто стал ждать, когда весь этот мелодрамный бред кончится. — У меня подруга во Франции так живет — они с молодым человеком встречаются, спят вместе, ездят в отпуск, но каждый живет на своей территории.

— Это не гостевой брак. Они просто встречаются, спят вместе, ездят в отпуск, и каждый живет на своей территории.

— Я тебе надоела? — неожиданно спросила Олеся, и я чуть было не брякнул откровенное «Да!».

— Олесь, ты молодая красивая девушка, тебе действительно пора замуж, но не за меня! Выбери себе кого-то из своего окружения, помоложе, побогаче, попроще.

Блин, не хотел произносить это слово, но — вылетело. Олеся подняла на меня глаза и злобно ухмыльнулась:

— Попроще?

— Я не это хотел сказать.

— Попроще?! Я для тебя — тупая модель, да? Просто красивая кукла, которую можно трахнуть и бросить! По-твоему, я тебя не достойна, да?! Умом не вышла?

— Спокойнее! «Попроще» я имел в виду… — я неопределенно махнул рукой, пытаясь подобрать слово, но Олеся отшвырнула окурок и не дала мне договорить.

— А ты знаешь, что я с золотой медалью закончила физико-математическую школу? Ты знаешь, что я этой весной диплом в МГУ защитила? Что ты вообще обо мне знаешь?!

— Да, я ничего о тебе не знаю, — взбесился я, — потому что все полгода, что мы встречались, ты корчила из себя полную дуру! С тобой вообще не о чем поговорить, ты, кроме шмоток, ни о чем не думаешь! На какую тему был диплом?

— Э-э-эм-м… Как же там?.. «„Депрископ“ как основной инструмент для оценки подростковой депрессивности».

— Отличная тема! Почему бы тебе не рассказать мне об инструменте для оценки депрессивности вместо того, чтобы в сотый раз поведать, как вы в Лондоне с Машкой или Наташкой обдолбались в каком-то клубе?!

— Но ты же не спрашивал…

— Да?! А про клубы я спрашивал?! Про шмотки Гуччи-Фигуччи спрашивал?! Ты сказала, тебе контракт в Милане предложили? Милан — столица чего?

У Олеси заметались глаза.

— Ит-италии?..

— Рим — столица Италии! — Я хотел добавить «идиотка», но удержался. — Господи, это же в школе проходили! За что тебе медаль дали? А диплом… Если бы ты действительно отучилась в МГУ, ты бы даже речь свою по-другому строила. Мне пора. — Я развернулся, чтобы уйти, но Олеся схватила меня за рукав.

— Игорь, подожди!

— Что?

— Я… Я умоляю! Хочешь, на колени встану! Пожалуйста!!! Не бросай меня! Я все сделаю, как ты хочешь, — поступлю в вуз, брошу на хрен модельную школу, я… я… Я люблю тебя! Клянусь, я изменюсь, я все сделаю ради тебя!

Меня мутило. Я смотрел на дрожащую Олесю, судорожно вцепившуюся в мою руку, и никак не мог побороть отвращение, вскипавшее где-то в области груди. По ее лицу катились крупные слезы, она всхлипывала, и это бесило еще больше: я впервые видел, как она плачет, и не думал, что это так… хм? Ненатурально.

На счастье, у меня в кармане пискнул мобильник.

— Не надо плакать, красавица. — Я посмотрел на мобильный, с серьезно-озабоченным видом прочитал, что мой баланс близок к отключению. — Меня вызывают на кафедру. Тебя проводить до выхода? — Олеся закрыла лицо ладонями и зарыдала в голос. — Прощай, красавица.

Я развернулся на каблуках и сбежал по лестнице.

— Ты пожалеешь! — крикнула Олеся вдогонку, и я цинично хмыкнул: о да, я уже жалею. Жалею, что вообще с тобой связался!

До Нового года оставалось всего полтора месяца, и активизировались всевозможные должники. Во-первых, клиенты моей фирмы. У меня есть довольно неприятная для них привычка прекращать обслуживание в это горячее время при наличии малейшей задолженности в оплате счетов. Но поскольку 1С крайне всем необходим именно в конце года, то все откуда-то внезапно находят деньги и срочно погашают долги. Во-вторых, студенты. До них, опять-таки внезапно, начинает доходить, что сессия вот тут за углом, и чтобы к ней допустили, надо написать, сдать, защитить.

А тут еще Дима заболел. Меня и так на части рвут, а он простыл, сволочь.

Я сидел на семинаре у пятикурсников и мечтал, как приеду к Диме в гости, насильно волью ему в глотку аспирина и притащу в институт. В маленькой аудитории было жарко, настежь открытая форточка не справлялась с духотой и палящим жаром батарей. Студенты старательно пыхтели над написанными мной на доске задачами, мозговой процесс был практически осязаем.

Но не все прилежно занимались. Вот Громова, например, постоянно на окно косится. Чего там смотреть-то, не видно ни зги. Я тоже невольно отвернулся к окну и чуть не задремал, укаченный огоньками проезжающих машин, но очнулся от сдавленного хихиканья. Громова и Назарова.

— Девушки, вы решили?

— Почти, — прохрипела Катя, что-то яростно строча в тетради.

Я достал документы по работе, но дремотное состояние никак не проходило. Меня раздирала еле сдерживаемая зевота, еще чуть-чуть и…

На сей раз отчетливо хохотнула Назарова. И хрен бы с ними, пусть ржут, но это был замечательный повод размять кости. Я медленно встал, со вкусом потянулся и подошел к их парте.

— Очень сомневаюсь, барышни, что вы хоть что-то тут нарешали, поэтому еще один писк из вашего угла — и я вас выгоню.

Катя явно что-то прятала на коленях. Я прошел обратно к столу, но резко повернувшись, успел заметить листок. Переписка. Так-так. Сон мгновенно улетучился, и я стал внимательно следить за девчонками. Ох, не над решением задач они так веселятся. Когда Назарова явственно покраснела, любопытство пересилило, я бесшумно подкрался к парте девушек и выхватил листок.

— Мало похоже на доказательство леммы, — сказал я, пробежав переписку глазами. Кинув листок на свой стол, объявил перерыв. — Все вон, надо проветрить помещение.

Девчонки оцепенели. Медленно, косясь на мой стол, они вышли из аудитории, неплотно прикрыв дверь.

Я распахнул окна и с наслаждением вдохнул не свежий и не чистый, но морозный воздух. Ну, что вы там понаписали, девушки?

Уже с первых строк я еле сдерживался, чтобы не начать хохотать: эти поганки обсуждали меня и мой роман с Олесей — откуда узнали-то?! Порадовала их версия нашего расставания: натрахался. В целом — верная. Затем, что у меня аппетитная задница, и в итоге Назарова предложила Кате меня соблазнить. Я прыснул. Хотя, факт, что та с удовольствием согласилась, пусть здесь, в переписке, несомненно, льстит.

Я спрятал листок в карман и решил сходить за водой в кафетерий — Катины откровенные описания, как именно будет происходить акт соблазнения, изрядно меня взбудоражили.

Громову я удачно нагнал у кассы.

— Ам-м… Мне «Аква Минерале» без газа, пожалуйста, — запинаясь, промямлила она. Кажется, ее сильно смутило, что я прочитал переписку.

— Две, — я протянул деньги, хмыкнув на протянутые девочкой мятые бумажки. — Мне вот тоже… жарко стало. Начитался всякого.

Катя пыталась открыть бутылку, но крышка не поддавалась — ладошки взмокли. Я протянул свою, открытую.

— А как насчет тайны личной переписки? — с вызовом спросила она, двумя глотками опустошив бутылку до половины.

— Угу.

— Слушайте, это не то, что вы подумали! В смысле не то, что вы прочитали!

Я рассмеялся. Все то, девочка, все то. Потому что сложно придумать иной, чем сексуальный, подтекст во фразе «…подойду к нему развязной походкой, толкну на стул… встану на колени… расстегну ему ширинку… и…». Надо же, дословно запомнил.

— Хочешь, я тебя домой сегодня подвезу?

— Зачем?.. То есть… да. Хочу. — Она слизнула языком капли воды с губ, я судорожно вздохнул — как эротично!

— Жди меня на стоянке.

Я подошел к аудитории и взялся за ручку двери, показывая, что перерыв окончен. Оставшееся время от пары девочки старательно избегали смотреть и на меня, и друг на друга.

Уже полчаса я ходил кругами возле машины. Дважды очистил снег, сбил ногами налипшие куски грязи с колес, потрепался со сторожем стоянки и вконец замерз. Хорошо, что в машине журнал какой-то валялся, а то совсем околел бы.

Когда запыхавшаяся Катя сугробом ввалилась в салон, я уже готов был довести ее до ближайшего метро и высадить к черту. Но тут случилось забавное.

— Ты чего так долго? — сурово спросил я и на автомате подставил щеку для поцелуя. Катя так же автоматически меня поцеловала.

— Да я…

Мы замерли. А потом быстро одновременно заговорили:

— Извини, привычка. Как-то всегда получается, что…

— Простите! Папа всегда злится, если он меня подвозит, а я долго собираюсь, но…

–…девушка садится в машину, поцелуй, объяснение опозданию…

–…стоит его чмокнуть, и он тут же успокаивается…

Замолчали мы так же одновременно.

— Мда… Страшная это штука — условные рефлексы. — Я поправил зеркало заднего вида и стал выворачивать со стоянки.

— Ничего, бывает. Главное, в универе держать все рефлексы в узде. А то так опоздаю на лекцию: «Громова, ну какого хрена?! Опять опоздала!» — «Да ладно, ерунда!» И — чмок в щеку.

— Хм… Надо запомнить текст. Так ты не договорила, почему шла так долго.

— А, да я от самого вагона метро возвращалась! Народ как-то цепко меня в окружение взял, а как объяснить, зачем мне в другую от них сторону, — не придумала.

— Позвонила бы, я бы тебя у метро и подхватил.

— И куда бы я позвонила?

— А, ну да, у тебя же номера нет… Продиктуй свой. — Я достал мобильник, увидев который девочка брезгливо поморщилась. Пришлось оправдываться: — Я разбил свой мобильный, а до магазина все не дойду. Это запасной. Друг одолжил. Запиши мне свой номер… Как поедем? Через город или «огородами»?

— Лучше через город — там сейчас пробок больше.

Вот оно как — через город, чтобы по пробкам. Чтобы подольше покататься. Хорошее начало. За полтора часа вполне можно будет ее уболтать до приглашения к себе в гости. Блин, переспать с ней перед сессией? У нее по моему предмету полная жопа, начнет ведь просить, клянчить. Ладно, разберемся.

До центра доехали очень быстро, зато на подъезде к «Маяковке» ожидаемо встали в глухую пробку. Медленно и печально спускаясь вниз к Красной площади, вели непринужденный треп в стиле «что вижу, то пою».

— «Маяковка»! — радостно вскрикнула Катя и ткнула пальцем в здание метро. — Здесь я встречалась с мальчиком на своем первом свидании!

— О, как интересно! Сколько же тебе было лет?

— Семнадцать.

— Так много?!

— А что?

— Я думал, современная молодежь на свидания начинает бегать лет с тринадцати.

— Может, и начинает. Меня в тринадцать лет больше интересовали роликовые коньки, чем мальчики. Я даже поцеловалась первый раз в десятом классе, и то в благодарность за установку новой «Винды».

Я так опешил, что не заметил, как впереди освободилось пространство. Под возмущенное бибикание ржавенькой «Хонды» сказал:

— Боюсь представить, что бы ты сделала за новый компьютер! — И, каюсь, красочно представил, что бы она сделала за новый компьютер.

— Да ладно вам! — Катя, смеясь, хлопнула меня по плечу перчаткой. — Вы же программист, вы должны меня понять!

— Нет, Катюш, извини, за установку «Винды» целоваться я бы точно не стал. Она хоть лицензионная была?

— Господь с вами, откуда у простого школьника взялась бы лицензионная операционка?

— Значит, это был школьник. О времена, о нравы! — Я удрученно покачал головой. — А школьник твой ее устанавливать-то умел? Или просто диск отдал, сорвал поцелуй и смылся?

— Ну, в общем…

— Понятно: за установку — отдельная плата.

— Не пошлите!

— Я пошлю. Ага. Первый поцелуй — за программный продукт для компьютера. Ты — настоящий технарь.

— Да что вас так смутило-то?!

— Кать, а где романтика?! Ты же девушка!

— Все было не так прозаично! — Мне показалось, девочка начала оправдываться. — Я ему нравилась. Он мне — не очень. Разговорились как-то на перемене, что у меня «Винда» старенькая, стыдно с такой в наш универ поступать…

— Да, конечно. При поступлении в наш вуз наличие последней версии «Винды» было обязательным условием, — не удержался я от «шпильки», но Катя проигнорировала мой подъеб.

— Он сказал, что может дать мне диск. Давай, мол, после школы встретимся. Встретились. Погуляли. У подъезда он отдал мне диск. Я сказала спасибо. Он меня поцеловал. Вот.

— Замечательно. И что в этой истории было самым романтичным?

Катя задумалась. Ответить было нечего.

— Вот-вот. Не девушка, а парень в юбке, — я покосился на ее ноги, обтянутые джинсами. — Даже не в юбке!

— Да я всю осень ради вас в юбке пробегала! А сейчас… холодно.

Я решил сменить тему, Катя слишком близко к сердцу приняла мои издевки насчет ее неромантичности.

— Откуда вы знаете Олесю?

— М-м-м… Ну-у… Как бы это сказать… В общем, мы с Машкой случайно услышали, как вы с ней… расстались. А потом напоролись на нее в туалете. И она попросила проводить ее до выхода. Она была так расстроена…

Мы подъезжали к Большому театру, и я вспоминал, где можно развернуться.

— Плакала…

Так, если сейчас успеть перестроиться, то можно…

— Так переживала…

Кто переживал? Видимо, пока я тут скакал из ряда в ряд, потерял нить беседы.

— Почему вы расстались?

А, вот она о чем. Я неопределенно махнул рукой.

— Маша правильно написала в вашей переписке.

Она нахмурила лобик, вспоминая переписку, и вдруг смущенно отвернулась. Вспомнила.

— Ну, а что с ней еще делать? Книжки она не читает, фильмы смотрит какие-то дурацкие, молодежные сериалы, еще и музыка эта — то ли рэп, то ли непонятно что. Я пару дней выдержал, потом убрал магнитолу, сказал — сперли.

— Кстати, о магнитоле! Она сказала, что у вас «Мерседес»!

Я кивнул.

— Это моя предыдущая машина. Служила верой и правдой пятнадцать лет. Я в тот день ее на техосмотр гонял.

— Вы говорите о ней как о ненужной вещи.

— Как же о ненужной?! Отличная машина, даже продавать ее не собираюсь.

— Я про Олесю!

— Ой, Катя! Я тебя умоляю! Да она тоже меня как вещь воспринимала! Думаешь, там прям любовь какая-то была?

— Не знаю, — Катя отвернулась к окну. — Я говорю то, что видела. Она плакала. Плакала перед людьми, перед которыми что-либо играть не нужно. Мы были как раз той публикой, которой можно выговориться, чтобы стало легче, а не врать.

Господи, сколько пафоса!

— Я ей ничего не обещал, она мне тоже. Олеся вообще сразу предупредила, что длительного романа не получится, и как только я понял, что наша связь начинает меня напрягать, то решил с ней расстаться. Просто слегка опередил события. Так что не понимаю, к чему были эти сцены.

— И вы не жалеете?

— Нисколько. Я вообще про нее не вспоминаю, к тому же мне нравится другая женщина, — сказал я, надеясь, что в интонации будет заметен прозрачный намек на то, какая именно «другая женщина» мне нравится. Но я ошибся.

— Остановите, — судорожно прохрипела Катя.

Я повернулся и увидел, что она судорожно дергает шарф.

— В чем дело?

— Пожалуйста!!!

Мы уже ползли вверх по Тверской; я свернул и встал у шлагбаума перед Камергерским переулком. Катя выскочила из машины, добежала до ближайшей скамейки и села прямо на обледеневшую поверхность.

Что происходит? Решив, что девочку просто укачало, я припарковался поровнее, включил «аварийку» и вышел из машины.

Катя сидела на скамеечке, сжавшись в комок. Я сел рядом, снял с себя шарф, намотал ей на шею. Руки убирать не стал, но Катя тряхнула плечами.

— Не надо.

— Катя, что случилось?

— Ничего не случилось. Укачало. И не надо меня обнимать.

— Что я не так сказал? Ну не люблю я твою Олесю, что мне, себя ломать?

— Дело не в Олесе.

— А в чем тогда?

— Вы так ничего не поняли? — она усмехнулась. — Я. Вас. Люблю! Да, это глупо и по-детски, но ничего не могу с собой поделать. А вы, зная о моей влюбленности, зачем-то издеваетесь надо мной. Зачем вы предложили меня подвезти? Почему, прочитав переписку, не сделали выговор или что там положено делать в таких случаях? Зачем защищали перед Младшим с этим чертовым зачетом? Зачем все это надо, если вам нравится другая?!

Понятно. Я едва не рассмеялся. Видимо, намек был слишком прозрачным. Но пока я соображал, что ответить, в кармане зашевелился мобильный.

— Извини… Алло?

— Игорь…

Олеська. Как не вовремя!

— Блин, Олесь, не сейчас! Я занят…

— Игорь, я беременна.

— Что?!

— Я беременна. Нам надо поговорить.

Машинально отметил, что обычно женщина сначала говорит «Нам надо поговорить», а потом уже «Я беременна».

— Я перезвоню, — нажал кнопку отбоя и закрыл лицо руками. Твою же мать…

Олеся беременна. У меня будет ребенок! Да нет, это невозможно. Мы же всегда предохранялись! И в первую очередь — это была ее инициатива, дескать, рано ей детей иметь, карьера важнее. А может, она, как в идеальном мексиканском сериале, залетела от другого, а он, подлец, детей не хочет, и она решает повесить ребенка на меня? Могла бы Олеся такое провернуть?

— Что-то случилось?..

Я вздрогнул. Катя. Совсем про нее забыл.

— Случилось… Извини, мне надо ехать…

— Подождите! — девочка задержала меня за рукав. — Ответьте… Я… вам нравлюсь?

Я посмотрел в ее влажные, горящие испуганной решимостью глаза и понял, что мой честный ответ, мол, да, нравишься, и я даже готов закрутить с тобой интрижку в обход своих принципов, на фоне потенциальной — надо все-таки убедиться — Олеськиной беременности будет выглядеть подленько.

— Нравишься. Нравишься, как вся остальная масса студентов и студенток, — ответил я и с тоской посмотрел, как Катя сорвалась с места и стремительно удаляется в сторону метро.

Я набрал Олесин номер.

— Рассказывай.

— Это не телефонный разговор, — с неуместным достоинством ответила она и с едва уловимой мольбой добавила: — Можно я заеду к тебе?

Она сидела за столом и грела ладони о кружку с чаем. Я цедил виски.

— Я беременна.

— Это я уже слышал. От кого?

Олеся метнула на меня гневный взгляд и прошипела:

— От тебя, идиот!

— Без хамства. Давай заново. От кого ты беременна, при условии, что мы с тобой всегда предохранялись?

— Не всегда, — она зябко поежилась, — помнишь, недели за две до того, как ты меня бросил, — она с нажимом выделила «бросил», — мы впервые испробовали позы из журнала…

— Не помню. Ты все время что-то изобретала.

— Тебе же это нравилось! — вспыхнула она.

— А я и не отрицаю. Но как бы и в каких позах мы этим ни занимались, я всегда надевал презерватив.

Она кивнула.

— А снимал?

— Что ты имеешь в виду?

— То, что в тот раз презерватив порвался.

— Порвался?!

— Порвался. Но ты этого не помнишь, потому что уснул буквально через пару секунд после того, как…

— А почему ты утром не рассказала?

— Не придала значения.

Не придала значения, блядь! Она не придала значения, а я теперь расхлебывай!

— И какой срок получается?

— Пять недель.

Я отвернулся к окну. Пять недель — это немного. На принятие решения есть еще месяца полтора. Блин, да решение здесь одно! Я не готов стать отцом. Не го-тов.

— Сама-то чего хочешь?

— Хочу ребенка.

— Тогда рожай.

— Но с Миланом придется распрощаться. И с карьерой модели тоже.

— Не рожай.

— Для тебя так все просто — рожай или не рожай?!

Я дернул плечом.

— Да, для меня все просто. Рожаешь — прекрасно. У ребенка будет моя фамилия, вы ни в чем не будете нуждаться. Не рожаешь…

— Мы ни в чем не будем нуждаться, но жить ты с нами не будешь?

— Да.

— И мы не распишемся?

— Зачем?

— Чтобы у нас была полноценная семья, — у Олеси задрожали губы: о нет, сейчас разревется.

— У нас не может быть полноценной семьи, потому что я тебя не люблю. А жить с нелюбимой женщиной не смогу даже ради ребенка. Это будет кошмаром для всех нас. Извини.

Несколько секунд она с презрительным разочарованием сверлила меня взглядом, потом прошептала «Ребенка не будет» и больше не проронила ни слова. Молча вышла из кухни, молча оделась и молча шарахнула входной дверью.

Фу, как театрально.

Первым делом о ребенке я сообщил Вику. Хотя, кому еще можно было сообщить? Он и Анька и есть моя семья.

После торжественного «Нам надо поговорить», кинутого мною письмом по корпоративной почте, Вик зашел в кабинет, закрыл дверь на замок и вытащил из-под свитера фляжку и две маленькие стопки.

— Да, это самое оно, — протянул я, даже не задумываясь о том, что мы оба за рулем.

— Рассказывай, — сказал Вик после второй порции коньяка.

— Я тебе говорил, что с Олеськой расстался?

— Говорил. Я тебе уже на эту тему посочувствовал.

— Да почему посочувствовал-то?! Ты же сам говорил, что она мне не подходит!

— И сейчас говорю — она тебе не подходит. Но без секса ты долго не протянешь, я тебя знаю. И поскольку ты в последнее время вечно раздражен, значит, у тебя никого нет. Вот я и думаю, а не поторопился ли ты? Может, сначала надо было найти ей замену?

Я махнул рукой и достал из ящика письменного стола начатую шоколадку.

— Она беременна.

— Кто?

— Олеся.

— От тебя?

— Вроде да.

— То есть ты не уверен?

— Вик, а мужчина вообще может быть в этом уверен?

Вик пожал плечами.

— И что вы будете делать?

— Ну, я сказал, мол, хочешь — рожай. Не хочешь — не рожай. Она обиделась и хлопнула дверью.

— Предсказуемо.

— Что мне делать?

— Ты знаешь мое к этому отношение…

Знаю. Вик и Аня женаты три года, и все три года они пытаются завести детей. И, конечно же, Вику сейчас странно слышать о моем выборе между иметь ребенка или избавиться от него.

Подонком я себя не чувствовал: ответственности с себя не снимал, прервать беременность не уговаривал, отцовство признал без ДНК-тестов, помощь предложил.

Но все равно на душе было как-то гадко. Откуда ни возьмись, вокруг меня стали появляться пейзажи с пасторальными сюжетами на тему играющих друг с другом отцов и детей. С утра выхожу на работу — сосед с пятого этажа ведет двоих сыновей в садик. Они визжат, брыкаются и дерутся друг с другом, но он смеется вместе с ними и выглядит счастливым. Вечером иду с работы — по двору катает коляску новоиспеченный отец из соседнего подъезда.

И еще Вик рассказал Ане. А Аня… Я думал, она, как всегда, закатит глаза и назовет меня моральным уродом, а она вместо этого сказала лишь одну фразу: «Может, это твой последний шанс стать отцом».

Такой моральный прессинг я выдержал ровно неделю и позвонил Олесе без особой надежды на чудо.

— Олесь, ты уже сделала?.. — спросил я, даже не поздоровавшись.

— Нет, — ответила Олеся после минутного молчания. — На послезавтра записалась.

— Не делай этого, прошу тебя! Я очень хочу ребенка.

Она долго не отвечала, и я несколько раз смотрел на дисплей мобильного, проверяя, не пропала ли связь.

— Нет, — наконец сказала она. — Извини, я уже все решила. Я не могу рожать вне брака.

Твою мать, подумал я. Какой откровенный и беспардонный шантаж! Ну зачем ей нужен этот брак? Все равно же разведемся.

— Ладно, — я закрыл глаза и уткнулся лбом в руль. Как смертный приговор себе подписал. — Распишемся. Только уже после Нового года, не до этого сейчас.

Олеся счастливо взвизгнула и тут же вбила еще один гвоздь в гроб моего будущего:

— Когда ты заедешь за моими вещами?