Устрицы. Черный Архитектор, Кошкино золото и другие приключения

Юлия Бекенская, 2015

Какие тайны хранит заброшенный архитекторский дом? Куда приведет путешествие на плоту во славу великого Ра? Как намыть целую кепку золотого песка? Что делать, если шторм застал вас на старой барже? Устрицы – это съедобное или несъедобное? Ответы ждут, стоит только выйти из дома!

Пуля

— Юлька, смотри!

Мне на ладонь лёг кусочек металла. Тяжёлый двухцветный конус, красный у наконечника, а у основания чёрный.

— Подумаешь, пуля, — сказала я.

Мы стояли на берегу. Течение возле Ивановских порогов, в самом узком на Неве месте, было очень сильным. Мы смотрели, как вода бурлит и бьётся о камни.

— Подумаешь, пуля, — противным голосом передразнил Юрик, — это трассирующая пуля! Ты хоть знаешь, что это такое?

Я не знала. Хотя пулями удивить меня было трудно. Во время Великой Отечественной тут, на Ивановском пятачке — маленьком плацдарме, где наши бились за Ленинград, патронов было расстреляно великое множество.

Гильзы, осколки, перекорёженные листы железа раскиданы были по всему берегу: и на песке, и под водой, и на крутых откосах из жёсткой глины. Всё ещё валялись, врастали в землю, хотя с войны прошло уже много лет.

— Трассирующая пуля, — объяснил Юрка, — может лететь и гореть. Подавать сигнал. Поджечь что-нибудь. Это тебе не обычная от винтовки!

Я кивнула, оценив важность находки. Винтовочных гильз у меня была целая куча: ржавые, покрытые коркой от воды и песка, зелёные от окиси и блестящие, выкопанные из глины, в которой они сохранились, как новые. Я прятала их от предков во дворе, в игрушечном ведёрке. Ещё в гильзы можно было свистеть.

— Дарю! — великодушно объявил Юрка, — ты можешь просверлить в ней дырку и носить на шее.

Подарок был царский. Мы побрели вверх по тропинке, глядя под ноги: босыми пятками запросто можно было поймать стекло, или, того хуже, колючую проволоку. Она тоже осталась с войны: в наростах ржавчины, скрученная спиралью или разломанная на куски, валялась по берегу, часто незаметная под водорослями и травой.

Мы шли по течению вверх, чтобы через пару километров зайти в воду и плыть обратно. Это было обычной забавой, и даже бабушки, которые летом отвечали за нас перед родителями, не сильно ругались.

Юрка, ныряльщик и следопыт, рассказывал о своих находках, извлеченных с невского дна. Нырял он бесконечно, до мурашек и синих губ, заглядывал под каждый камень на дне, не сильно заботясь, что одна из найденных им железяк может взорваться. Он вытаскивал добычу и тащил домой. Тайком от родителей устроил на чердаке целый склад: каски, патроны, штыки…

— Если отец узнает — убьёт, — говорил он.

Мы спустились к реке. Всем известная рыбка, корюшка, на самом деле пахнет Невой. Это просто Нева пахнет свежими огурцами.

Плыть по течению интересно. Вроде бы никуда не гребешь, но гаражи для катеров, люди на берегу, деревья, что сползают к воде корнями наружу, проносятся мимо. А для тебя течение совсем не заметно.

Только когда поравняешься с красным бакеном, тем, что с берега казался игрушечным поплавком, успеваешь испугаться: над тобой двухметровый монстр с облупленной краской. А твоя голова едва торчит из воды. Кажется, что бакен со свистом взрезает волну и проносится мимо. На самом деле, он стоит на якоре, а плывешь именно ты.

Вечером я подошла с пулей к деду:

— Дедуль, не подскажешь, как можно просверлить вот тут дырку?

Он оторвался от газеты и долго смотрел на пулю в моих руках. Потом снял очки, взглянул на меня и тихо произнес:

— Выб-ро-сить. Немедленно.

— Почему?! — от удивления голос у меня сорвался, — это же пуля! Она же не может взорваться? Почему?!

Бабушка наблюдала за нами.

— А ты хоть раз видела, — начал дед и замолчал.

Посмотрел на меня, на пулю, хотел что-то сказать, но махнул рукой и закончил твердо:

— Выкинуть. Живо. Ты слышала?

— Да! — я вылетела из дома, хлопнув дверью.

Спиной чувствовала, как он наблюдает за мной из окна. Внутри всё кипело: что за глупости?! Это мне подарили! Мне! Почему я должна выбрасывать?!

Был большой соблазн схитрить и оставить подарок в кулаке, сделав вид, что кидаю. Но это нечестно. Я размахнулась и бросила пулю в траву, стараясь запомнить место падения.

С дедом мы не разговаривали весь вечер.

Утром я вышла во двор, и, как ни в чем не бывало, двинулась к месту, которое приметила ещё вчера. Хотела найти свой подарок.

Что это ты там роешь, Юля? — окликнула меня бабушка.

Засекла. Мне ничего не оставалось делать, как брякнуть:

— Да вот, цветы тут, трава…

— Цветы, травка, — ответила бабушка, — хорошо. Это ты молодец. Иди-ка, прополи мне настурции, очень уж они заросли, — и, усмехнувшись, скрылась на веранде.

За настурциями последовала морковка, потом горох. Ползая по грядкам, я ругала все пули на свете, их дарителей, а также деда и коварную бабулю, которая так ловко воспользовалась моей растерянностью.

Только к вечеру удалось вырваться на свободу. Юра жил через дом, и я увидела его во дворе. Вид он имел невесёлый. Руки были испачканы в краске.

— Штрафной батальон, — подвел он итог, выслушав мои новости, — а меня вчера батя засек. На чердак влез, а тут я со своими железками…

— И что? — выдохнула я.

— Выпорол. Выбросил. Выдал краску. Ещё ползабора осталось, — приятель был неразговорчив, — и неделю без Невы! А ты говоришь.

— Засада! — посочувствовала я, — и чего они взбеленились? Не пойму.

— А я вот, ты знаешь, понял, — Юрка сел на траву. — Как батя за ремень взялся, так прямо озарение нашло…

Он помолчал и добавил:

— Дед твой эти самые пули в действии повидал. И сам стоял под ними. А мы с тобой, два кретина, нашли сувениры…

Он поднялся и со вздохом взялся за кисть. А я побрела своей дорогой, туда, где над прохладной рябью Невы за синие леса другого берега катилось закатное рыжее солнце.