Хокку для души и дивные стихи забвения. + Рассказы и размышления

Юлия Афиногенова

В данном сборнике собраны разнообразные хокку, рассказы, размышления в виде дневниковых записей, а также лирические и фэнтезийные стихи, которые унесут тебя в чарующие волшебные миры, наполненные сказочными образами и фантазиями, из которых не хочется возвращаться. Произведения наполнены мистикой, легкой грустью и иронией, но в каждом из них есть частичка моей души, которая останется в сердце каждого, кто их прочтет.

Рассказы

Единое целое

Все началось жарким летним утром, когда мне было одиннадцать лет.

Моя семья жила в деревне в маленьком уютном доме на берегу озера.

На улице только рассвело, и мы с моей соседкой и единственной на тот момент подругой играли на лужайке недалеко от моего дома. Мы устроили чаепитие нашим тряпичным куклами. Мама сшила мне русалку из старых тряпок, найденных в чулане. У нее был длинный синий хвост и зеленые волосы из толстых нитей. А у моей подруги Сабины была новенькая дорогая кукла в пышном бордовом платье, подаренная ей на день рождения.

Мы готовили завтрак для наших кукол, ползая в траве и собирая различные цветы и траву, которые служили нам ингредиентами для блюд. Скоро я уже далеко ушла от Сабины, забираясь все глубже в заросли высокой растительности.

Вдруг я почувствовала резкую боль в большом пальце руки, будто от пореза. Поднеся палец к глазам, я не заметила в нем никаких изменений, потом провела по коже языком, ожидая почувствовать знакомый металлический вкус, но его не было, а боль не прекращалась.

Я сжала палец ладонью и решила вернуться к подруге.

Я обнаружила Сабину под деревом, на поляне. Она сидела на корточках и разглядывала свои пальцы. Я подошла поближе и как завороженная смотрела на нее. Из ее большого пальца левой руки сочилась кровь от пореза.

У меня болел тот же самый палец, притом что на нем не было ни царапины. Сказать, что я была удивлена, — ничего не сказать.

А потом закапал дождь, и мы, хватая кукол и фарфоровую посуду, с визгом бросились по домам.

Шли месяцы, и ничего подобного не повторялось. Я и думать забыла о том случае, решив, что мне все почудилось.

Но потом, в день, когда мне исполнилось тринадцать, знакомый мальчишка по имени Саша, который нравился почти всем моим одноклассницам, и мне в том числе, полез на крышу заброшенного дома, в котором, как мы считали, водятся привидения. Он считал себя ужасно храбрым, и чтобы доказать это, на глазах моих одноклассниц он взобрался по водосточной трубе и оказался на крыше, осторожно ступая по мокрой от дождя черепице.

Девчонки стояли внизу и выпученными глазами смотрели на Сашу, зажимая себе рты от страха. Я же сидела вдали от них и наблюдала за происходящим в тени деревьев.

Я изначально была против этой затеи, считая ее глупой, но Саша назвал меня трусихой и только посмеялся над моими страхами.

Поэтому, сделав вид, что мне все равно, я решила посмотреть на сие действо из укрытия.

Не прошло и минуты пребывания Саши на крыше, как тот поскользнулся и рухнул в куст перед фасадом дома.

Девчонки вскрикнули и бросились ему на помощь. Я же в этот момент отвлеклась на большого блестящего жука, сновавшего у меня под ногами, но сразу же поняла, что произошло, когда почувствовала адскую боль у себя в голени. Слезы хлынули из моих глаз, и я машинально схватилась руками за больное место.

Затем я увидела, как две мои одноклассницы помогают Саше идти, поддерживая его под руки. Его правая нога безжизненно болталась на весу. Он поджал ее, завывая от боли. Я также не могла сдерживать себя и тихонько всхлипывала.

Вдруг наши глаза встретились. Увидев, как я, держась за то же самое место, где была сломана его нога, реву, тот нахмурил брови и бросил мне пару обидных слов. Он подумал, что я издеваюсь над ним, но это было не так. Я попыталась совладать с собой и, когда боль отпустила, побежала домой, давясь слезами.

После этого происшествия Саша больше никогда не говорил со мной.

Также он настроил против меня моих одноклассниц. К счастью, у меня была Сабина, которой было наплевать на моих одноклассников. Она училась на два года младше меня.

Как-то раз я рассказала ей обо всем. Она слушала меня, нахмурившись, а потом сказала, что считает мой рассказ очень странным и нереалистичным. Другой реакции я и не ожидала и поэтому предложила ей провести эксперимент.

Я пригласила ее в свой дом после занятий. Закрывшись в кладовке, я ожидала.

Через минуту я почувствовала, будто кто-то щиплет меня за левую руку.

— Выходи! — прокричала Сабина, и я вышла из своего укрытия.

Я показала ей место, где почувствовала боль, а она лишь открыла рот от удивления, не веря своим глазам. Затем удивление сменилось восторгом.

— Удивительно, — прошептала Сабина. — Я думала, ты меня разыгрываешь.

— Как видишь, я говорила правду, — улыбаясь, ответила я.

Теперь Сабина частенько подшучивала надо мной, то и дело щипая себя за различные части тела, тем самым приводя меня в бешенство. Все это продолжалось до тех пор, пока я не накричала на нее и не стала игнорировать любые ее попытки заговорить со мной целых три дня.

Наконец, Сабина подкараулила меня у калитки моего дома и со слезами на глазах бросилась обниматься, прося прощения. В этот раз я простила ее, наказав, что, если подобное повторится, она может забыть о нашей с ней дружбе навсегда.

Она согласилась и больше не решалась подшутить надо мной таким образом.

К сожалению, наша дружба не продлилась долго. Сабина проболталась кому-то из школы о моей способности. Я поняла это, когда, прогуливаясь по школьному коридору, вдруг услышала смех за своей спиной.

— Это та ненормальная! — кричала какая-то незнакомая мне девчонка.

— Идиотка! — подхватила ее подруга, показывая на меня пальцем.

Затем они громко рассмеялись и побежали вдоль по коридору, при этом толкнув меня, от чего я пошатнулась, и учебники с тетрадями выпали из моих рук. Когда я забывала тетради дома, я писала на отдельных листах, а потом вкладывала их в тетради. Теперь все эти листы разлетелись по грязному коридору. Какой-то мальчишка прошелся по ним, даже не посмотрев под ноги. Это было последней каплей. В этот момент я возненавидела Сабину.

Я подкараулила ее в раздевалке после уроков и ударила по лицу. Та тут же расплакалась, а я бросила ей что-то вроде того, что нужно отвечать за свои поступки.

Она попыталась извиниться, сказав, что проговорилось случайно и жалеет об этом, но я не стала слушать ее оправданий. Утирая проступившие на глазах слезы, я с тяжелым сердцем отправилась домой.

Моя единственная подруга предала меня. Я решила, что больше никто не узнает моей тайны.

Когда мне было семнадцать, умерла моя бабушка по маминой линии. В этот момент я поняла, что могу чувствовать не только чужую физическую боль, но и душевную.

В момент, когда душа бабушки покидала ее тело, я почувствовала пустоту, а еще через несколько минут, когда ее глаза закрылись навеки, я была словно в трансе, не чувствуя совершенно ничего.

Я сидела возле ее кровати, держа еще теплые родные руки, и смотрела на ее белое спокойное лицо.

Потом я вышла из комнаты. И в этот момент в дверь позвонили. Я отворила и увидела на пороге маму и деда. Он забрал маму с работы, так как сам был в городе, покупая лекарства. Когда я сообщила им печальную новость, на меня тут же нахлынул поток чувств. Секунду назад я была совершенно спокойна, а теперь рыдала в голос вместе с мамой. А дед закрылся у себя в кабинете, где он обычно писал свои романы. Я кожей чувствовала исходившую от него боль.

С этого момента я перестала понимать, что чувствую я, а что мои близкие. Мне захотелось поселиться одной в каком-нибудь глухом лесу, подальше от боли и страданий. Было невыносимо переживать за нескольких людей сразу.

Поэтому я старалась не искать друзей и тем более парней.

Как-то раз мне понравился темноволосый юноша с серыми глазами. Он подошел ко мне в парке. В то время я училась в художественном училище и прогуливалась после занятий в парке.

Он ужасно понравился мне, и я не смогла побороть своего желания пообщаться с ним.

Мы начали встречаться, и наши отношения продлились год. Все стало рушиться с того момента, как я, пролистывая ленту в инстаграме, решила посмотреть фотографии подписчиков своего парня. Когда наткнулась на фото светловолосой миловидной девушки в синем купальнике, меня вдруг захлестнули странные чувства. Никогда прежде я не чувствовала ничего подобного к девушкам.

Как оказалось позже, мой парень изменял мне с ней. Он сам признался в своих грехах, когда я заговорила о нашем с ним будущем.

Тогда я пожалела о том, что когда-то не сдержала обещания, которое дала самой себе насчет отношений с парнями.

Теперь я стала избегать любого мужского внимания, даже если это было очень тяжело сделать.

Я обладала весьма привлекательной внешностью: большими голубыми глазами, белоснежными ровными зубами, длинными золотистыми волосами, которые волнами ниспадали на мои плечи, а также хрупкой женственной фигурой, поэтому поклонников у меня было довольно много.

Когда с учебой было покончено, мне стало намного легче, поскольку поклонники, которые преследовали меня в училище, остались в прошлом, и донимать меня было некому.

Я устроилась в маленькую кофейню пекарем, поскольку печь пирожные мне нравилось не меньше, чем рисовать. А в свободное время я участвовала в выставках. Я очень любила изображать на своем холсте абстракции. Мало кто знал, что я изображала чувства людей.

Мои способности росли. Скоро я открыла для себя то, что во время обычной беседы, например, с клиентом моего кафе, официантом или хозяином заведения, я могла ощущать то, что они чувствуют. Притом что они не были для меня близкими и я не питала к ним никаких особенных чувств, я могла определить, что у парня, с которым я перекинулась парой слов, болит зуб, или что новенькая официантка недавно влюбилась, или то, что у одной из посетительниц произошла какая-то трагедия, которая отдавалась тупой болью у меня в животе, и мне стало так грустно, что я не смогла сдержать слез.

В одно прекрасное утро я проснулась с мыслью о том, что хочу выучиться на психолога. Я подумала о том, что благодаря своему дару я смогу понять своих клиентов как никто другой.

Когда я, наконец, сдала все экзамены и поступила в медицинский институт, радости моей не было предела. Я считала свое решение идеальным, будто в этом и есть мое предназначение. Как оказалось, я была права.

Я познакомилась с Димой, когда тот стал одним из моих пациентов. Ему было двадцать восемь лет, и недавно у него умерла жена. Я сразу почувствовала жгучую боль утраты, как только он появился за дверью моего кабинета.

Мы долго беседовали. Он рассказал мне историю о том, как два года назад его жена Василиса погибла в автокатастрофе.

Он считал себя виноватым, поскольку он был за рулем и не смог справиться с управлением, когда им навстречу несся огромный грузовик. Удар пришелся на пассажирское место, и она скончалась на месте.

Дима сказал, что он уже пытался завязать отношения с другими женщинами, но не может забыть чувства к Василисе. Они строили грандиозные планы, мечтая купить загородный домик и всю жизнь путешествовать по миру. Василиса работала фотографом, занимая первые места на всевозможных выставках. А Дима был владельцем сети гипермаркетов, которые давали неплохой доход. По моему мнению, их план был идеальным.

Мы долго разговаривали с Димой. У меня получилось убедить его в том, что в случившемся нет его вины и очень многое в нашей жизни происходит случайно.

Он посетил десять моих сеансов, а на одиннадцатый пришел с букетом пышных пионов и предложением руки и сердца. Недолго думая я согласилась. Я вновь нарушила обещание, но не смогла отказаться от такого мужчины, как Дима. Наши с ним взгляды на жизнь оказались почти идентичными. Мы понимали друг друга с полуслова.

Но я не надеялась, что он сможет полюбить меня так же сильно, как Василису.

Мы начали жить вместе в загородном двухэтажном коттедже. У меня появилась своя мастерская на первом этаже, с выходом в сад, где я рисовала свои картины. А Дима все так же занимался бизнесом.

Все больше узнавая его, я все сильнее влюблялась в его голос, запах его волос. И как ни странно, я чувствовала взаимность.

Однажды я обнаружила, что фотографии его жены, которые он хранил на ноутбуке, исчезли. Он, наконец, смог отпустить ее.

Скоро мы решили пожениться. Это случилось на берегу Ливийского моря на острове Крит. На мне было полупрозрачное легкое белое платье в пол, а на нем белый костюм, отчего наша с ним загорелая кожа казалась еще темнее.

Нас обвенчали на закате под аркой, украшенной лиловыми цветами. Пляж был освещен конусовидными фонариками, излучающими теплый приглушенный свет, которые стояли прямо на песке.

Приглашенных гостей не было. Только священник и мы вдвоем, не считая нескольких зевак, наблюдавших за нами со стороны.

Мы пробыли на Крите целый месяц. А домой вернулись счастливыми и отдохнувшими. Этот месяц был самым прекрасным в моей жизни.

Мы прожили вместе еще полгода, пока в одну ужасную безлунную ночь Диме не стало плохо.

Как выяснилось позже, у него был рак головного мозга. Последняя стадия.

Тогда я впала в депрессию, смотря, как мой любимый мужчина умирает у меня на глазах.

Когда у него случались приступы, я тоже чувствовала их.

— Сейчас начнется, — шептал он, лежа в постели.

— Я знаю, — отвечала я, гладя его по голове.

Я не открыла ему своей тайны, и в этом не было необходимости. Мне казалось, что он сам все понял, когда однажды резал хлеб на кухне и случайно порезался.

В этот момент я поливала акацию перед нашим домом. Я вскрикнула, подскочив от неожиданности, почувствовав боль в ладони, и тут же инстинктивно поднесла ее к глазам.

Затем я почувствовала его взгляд и, подняв голову, увидела Диму, наблюдавшего за мной из окна.

Все закончилось жарким летним утром, когда мне был тридцать один год.

Я была готова умереть вместе с ним. Несмотря на всю боль, которую мы ощущали, я чувствовала себя героиней сказки: «жили они долго и счастливо и умерли в один день». Единственное, что было неверно в этой фразе, так это слово «долго». Мне было жаль, что это произошло так рано. Но я была спокойна от того, что мы уйдем из жизни вместе и никому из нас не придется страдать от ужасной боли и тоски по утраченной любви.

Мы лежали в нашей постели, и я прижималась к Диме щекой, ощущая дикую боль во всем теле. Мы умирали. Наши души и тела превратились в единое целое. Я чувствовала, как засыпаю, боль медленно отступала вместе с моей жизнью. Мы последний раз встретились взглядами, а затем наши веки закрылись навсегда.

Освобождение

1

Открываю глаза. Через секунду чувствую, как ломит все тело. Каждая частичка меня изнывает от боли. Медленно поднимаю голову и оглядываю то, что от меня осталось. Все тело покрыто синяками, а на руках несколько маленьких порезов. Хм, а в этот раз все не так страшно. Я лежу на белой постели с запекшимися пятнами крови. Поворачиваю голову влево и вижу на прикроватной тумбочке шприцы. Для чего они? Чем их наполняли? У меня кружится голова. Кажется, что я вот-вот потеряю сознание. Вдруг слышу скрип двери и топот шагов на первом этаже. Кажется, я знаю, кто это. Воспоминания возвращаются. Зачем мой брат это делает? Для чего это нужно ему? Я в растерянности. Ничего не соображаю. Мой разум не поддается мне. Видимо, он вколол мне обезболивающее, и его действие почти закончилось. Я даже не помню, что он делал со мной. Он псих. Это давно мне известно. Голова кругом. Он делает это со мной нечасто. Последний раз это случилось две недели назад. Все это похоже на какой-то странный, понятный лишь ему ритуал. И почему-то я жалею его. Мне жаль этого психопата и не жаль себя. Наверное, я тоже сошла с ума, если позволяю ему это делать. Но все же позволяю. Значит, я тоже давно больна. Помешательство. Почему-то я молча все это переношу. Никто не знает об этом. Его бы уже давно заперли в психушке, если бы не я. Он мог найти кого-то другого, кто согласится на эти вещи, но тогда есть риск, что люди могут узнать о его расстройстве. Тогда я никогда не увижу своего брата. Я люблю его. Сильнее, чем кто-либо. Отца у нас нет. Он ушел в другую семью, когда Джереми было пять. Потом мама вышла замуж во второй раз и родила меня. Но и этот брак длился недолго. Отчим ушел от нас к другой женщине, подобно моему отцу. Он был против меня, говорил, что не собирается нянчиться с маленьким ребенком. Он просто наплевал на нас. Люди иногда так делают — просто уходят от проблем, надеясь начать все с чистого листа.

Я все еще лежу на постели, пытаясь прийти в себя. Снова слышу шаги. Поднимаю голову и вижу его. Он стоит посреди комнаты. Свет из окна падает на него, играя бликами на его золотистых каштановых волосах. Большие голубые глаза смотрят куда-то сквозь меня. На нем пижамные штаны и больше ничего. Я закрываю глаза и чувствую, как он подходит и резко наклоняется ко мне. Чувствую, как он гладит меня по волосам.

— Прости меня. Прости. Тебе больно, — тихо шепчет Джереми, целуя в каждый порез.

От его поцелуев кожу начинает пощипывать, но я терплю. Каждый раз так. Он делает мне больно, а потом подолгу извиняется. Эти приступы, кажется, пугают его самого, но он не в силах с собой ничего поделать. Раньше он резал себе руки и сам ставил себе синяки. Подолгу задерживался в ванной и смотрел, как кровь стекает в раковину. Он рассказал мне об этом. Мне тогда было восемь, а ему тринадцать. Я сделала себе первый надрез и тут же разревелась. Он был расстроен моей реакцией. А я испугалась, пытаясь понять, зачем это все нужно. Но потом стала воспринимать это как должное, позволяя ему иногда делать это со мной. Это звучит чудовищно аморально. Мама этого не замечала, она всегда была занята работой и личными проблемами. Вечно искала мужа для себя и отца для нас.

— Я люблю тебя, Джулия, — говорит он и запечатлевает поцелуй на моих высохших губах. — Мне плохо.

— Я тоже люблю тебя, — лепечу я в ответ. — Я понимаю…

— Знаю. Только ты меня понимаешь.

Я улыбаюсь в ответ.

— Тебе нужно в ванную, — говорит он, берет меня на руки и несет в ванную комнату. Там я принимаю душ, а потом он обрабатывает мои порезы. Целует места, на которых красуются свежие засосы. Если бы мама узнала, она была бы в шоке, да и любой другой посчитал бы нас сумасшедшими и давно бы сдал в психиатрическую клинику. Интересно, она действительно не замечала ничего странного в нашем поведении? А может, ей просто было все равно? Я не могу знать этого.

— Мне нужно в институт через три часа, — напоминаю я, но понимаю, что я не в силах куда-то идти.

Все болит, хотя уже не так сильно, но я все равно не в состоянии посещать занятия.

— Отдохни сегодня, — отвечает Джереми.

Смотрит на меня глубокими голубыми глазами и держит меня за руку. Я подчиняюсь его голосу и решаю сделать себе выходной.

Мы убираемся в комнате, а потом он отправляется на работу. У него свой строительный бизнес. Он руководит строительством высотных зданий и торговых центров. Влиятельный человек, добившийся всего сам. Я горжусь им. Он одевается, выходит за дверь и покидает наш с ним личный мир… на время, чтобы снова вернуться. И так каждый день.

Мир, полный сумасшествия и деградации. Сначала мне было страшно, а потом я привыкла, смирилась. Сумасшествие заразно, это точно. Особенно быстро и незаметно им заражается ребенок, на которого может повлиять кто угодно, не говоря уже о родном ему человеке, которому он полностью доверяет. Также сказываются любопытство и неспособность отличить плохое от хорошего. У меня искаженное представление о мире. Но я чувствую, что еще не совсем сошла с ума и могу адекватно оценивать ситуацию, в которой нахожусь. Я люблю брата ненормальной запрещенной любовью и позволяю делать с собой извращенные вещи. С одной стороны, меня это пугает, а с другой — я получаю от этого удовольствие. По-хорошему нам нужно было давно обратиться к специалисту, но почему-то мы оставляем все как есть, наслаждаемся своей собственной вселенной, которая у нормального человека должна вызывать отвращение и страх.

Я отправляю сообщение своей одногруппнице Сьюзен о том, что я приболела и не приду, и спускаюсь на первый этаж. Иду по мраморному светлому полу в белоснежную кухню. Она наполнена солнечным светом, который проникает в огромные окна. Там я наливаю себе чай с бергамотом. Сижу на кожаном белом диване и наслаждаюсь каждым глотком любимого напитка. Чай немного обжигает губы и язык, но я привыкла пить его таким горячим. А может, за столько лет я так привыкла к боли, что перестала ее замечать. Наверное, многие мои чувства уже атрофировались.

Я опустошена, плохо сплю. Я не знаю, чего хочу от этой жизни. Что же дальше? Что нас ждет в будущем? И есть ли вообще у нас будущее?

Я начала задумываться об этом еще два месяца назад, когда мне исполнилось двадцать лет. Через год я окончу университет, хочу стать дизайнером интерьера. Но что же я буду делать помимо работы? У меня никогда не будет семьи? Нормальной семьи, в которой будут мой муж и дети. Хоть я и никогда не питала особой тяги к замужеству и рождению детей, но все же не хочется остаться старой девой с кучей кошек и братом-извращенцем. Я люблю его всем сердцем, но не могу представить, что наши с ним, мягко говоря, необычные отношения будут продолжаться вечно. Каким-то удивительным образом мне удалось сохранить рассудок и ясность мыслей, хоть они иногда и затуманены, когда я смотрю в Его бездонные глаза.

Слышу, как звонит телефон. Я оставила его в спальне на тумбочке. Допиваю чай и спешу ответить на звонок. Это Сьюзен:

— Ты там как? Кинула меня тут одну! — Слышу, как она улыбается. — Поправляйся!

— Меня э-э-э… подташнивало с утра. Кажется, съела вчера что-то, — вру я. — Думаю, что завтра приду.

— Хорошо, — коротко отвечает Сьюзен, — без тебя тут тоска. Четыре пары тяжело сидеть.

Ох, сколько же я теперь пропустила. Я и забыла, что сегодня такой загруженный день. Хотя я бы все равно столько не выдержала в таком состоянии. Я будто бы вагоны разгружала. Тело все еще ноет, напоминая о вчерашнем.

— Ничего, разлука только укрепляет отношения, — шучу я.

Сьюзен смеется. У нее очень приятный смех.

— Что же ты съела такое, подруга?

— Э-эм… Думаю, это был салат, — говорю я первое, что приходит в голову.

Наверное, пора заканчивать разговор. Хватит с меня вранья. И так подмывает ей все рассказать. Или хотя бы кому-нибудь, любой живой душе, которая способна выслушать. Тяжело носить в себе эту тайну. Вот только никто не поймет, если только он сам не такой же псих, как мы с братом.

— Я пойду, прилягу, — заканчиваю разговор. — До завтра, Сьюзен.

— Ладненько, Джули, пока, — неохотно прощается та. — Не болей.

— Постараюсь, — неуверенно отвечаю я и отключаюсь.

Я снова иду в душ. Абсолютно белая ванная комната, как и кухня. Залезаю в душевую кабину и решаю побрить ноги. Вспоминаю, что последний раз делала это неделю назад. Включаю воду и достаю гель для бритья. Он пахнет персиками. Вдыхаю этот аромат и наношу гель на ноги. Движение бритвы. Еще одно. Вижу, как по ноге стекает тонкая струйка крови. Порез начинает пощипывать не сразу. Какая же она острая. Ловлю себя на мысли, что Джереми понравилось бы.

Заканчиваю бритье и закутываюсь в большое белое полотенце. Иду к шкафчику за пластырем. Как же сильно я порезалась. Обычно, когда Джереми делает это со мной, он вкалывает мне обезболивающее. Боль я чувствую только спустя время.

Надеваю свою голубую пижаму и иду в спальню. Стелю чистую постель и ложусь в нее, накрываясь одеялом с головой. Я лежу и слышу лишь свое дыхание. Еще два часа назад я лежала здесь голая, обколотая обезболивающим, а он целовал меня, кусал, ставил на моей коже засосы и порезы.

Закрываю глаза и чувствую, что хочу спать. Я совершенно не выспалась. Кутаюсь поудобнее и засыпаю. Тело полностью расслаблено и уже не так сильно болит. Мне уже намного легче.

Во сне я вижу маму. Она куда-то спешит. И так было всегда. Она с нами почти не занималась, отдавая нас на попечение нянек. Она работает учителем младших классов. Мама занимается воспитанием чужих детей, притом что на нас у нее никогда не было времени. У нее вечно взлохмаченные светло-русые волосы, она не умеет одеваться, пользоваться косметикой. Но мужчинам она нравится. Раньше она все время проводила на свиданиях, в поисках любимого мужчины, который захочет остаться с ней навсегда и примет ее такой, какая она есть. Я не хочу ее обвинять. Когда она родила Джереми, ей было всего семнадцать лет. С нашим воспитанием ей помогали моя бабушка и дядя Дэниел — родной брат мамы. Вот только это длилось недолго, вскоре бабушку сбила машина. Водитель тогда даже не остановился, чтобы помочь. А дядю арестовали за кражу со взломом, которую он не совершал. Его подставили. А потом он был убит в тюрьме своим сокамерником. Мне на тот момент было всего полгода.

Грустно. Но что было, то было. Прошлое, к сожалению, я изменить не могу. Поэтому нужно думать о будущем. Хочется уже скорее покончить с учебой и начать работать. Сейчас я зависима от Джереми в материальном плане и не только. Хотя чувствую, что его потребность во мне намного сильнее, чем моя в нем.

Я сплю, и мысли уносят меня все дальше и дальше. Мне снится наша старая квартира с облезлыми обоями, обшарпанными полами и захламленными шкафами. Во сне я вижу момент из своей жизни, о котором стараюсь не думать наяву. Я открываю ящик комода и нахожу там пухлую зеленую записную книжку, которая принадлежит моей маме. Книжка полностью исписана мелким неразборчивым почерком. Медленно листаю тонкие пожелтевшие страницы. На одной из них буквы с такой силой вдавлены в бумагу, что она вот-вот порвется: «…я не могу без него, думаю только о нем. Так нельзя. Я не могу объяснить свои чувства к нему. Это неправильно. Что же мне делать? Как же нам быть дальше? Я сказала маме, что ребенок от парня с отдыха и что сама во всем виновата. Она хочет искать этого мифического парня, но я пытаюсь убедить ее, что это бесполезная трата времени и сил. Никто никогда не узнает правду…»

Просыпаюсь от того, что чувствую чье-то присутствие. Это Джереми вернулся и теперь стоит в моей комнате, и смотрит на меня. Сколько же я проспала? За окном начинает темнеть. Который час? Будто бы услышав мои мысли, он говорит:

— Уже половина седьмого.

— У меня совершенно нет сил, — шепчу я, приподнимаясь на кровати.

— Прости, — он снова извиняется передо мной.

Снова этот тревожный взгляд. В нем будто бы поселились два человека, и один из них постоянно просит прощения за проступки другого.

— Ничего, мне уже лучше, — отвечаю я.

И это правда. Я действительно чувствую себя хорошо.

— Сон пошел тебе на пользу. — Он едва заметно улыбается.

Он выглядит провинившимся ребенком.

— Как работа?

— Мы заключили контракт. Очень выгодный проект. — Когда он говорит о работе, выражение его лица сильно меняется.

По нему видно, как он ее любит. Уж перед работой он не чувствует себя нашкодившим мальчишкой.

— Рада за тебя.

Он подходит ко мне и целует прямо в губы. Они такие горячие и мягкие. Они действуют лучше любого обезболивающего. Уже ничего не болит.

Наши отношения напоминают мне какой-то опасный дорогой наркотик. Они опасны, и в то же время я чувствую эйфорию. Два противоречия. Боль и отчаяние — расплата за удовольствие.

— Я приготовил ужин. Он на столе, — говорит Джереми. — Спускайся вниз. Жду тебя.

Он уходит. Я встаю, застилаю постель и иду на кухню.

На столе жареная курица с ананасами, картофельное пюре и графин с апельсиновым соком.

Я усаживаюсь за стол, где меня ждут столовые приборы, приготовленные для меня.

— Хочу за тобой поухаживать, — говорит Джереми и кладет в мою тарелку хрустящую ароматную ножку и три ложки картошки, наливает в мой стакан сок.

— Спасибо, — улыбаюсь я и пробую на вкус курицу.

Она божественна. Только Джереми умеет готовить ее так, что пальчики оближешь. Восхитительный вкус.

— Нравится? — спрашивает он.

— Ты как всегда на высоте.

Он улыбается и накладывает порцию себе.

Слышу, как звонит мой телефон. Я снова оставила его в комнате. Надо держать его при себе, чтобы не бегать с этажа на этаж. Это утомляет.

— Я принесу. Ешь, — говорит Джереми и идет за телефоном, а я даже ничего не успеваю ответить ему.

Кто бы это мог быть? Снова Сьюзен? Надеюсь, что не кто-то из моих друзей парней. Джереми ревнует меня. Чувствую себя не его сестрой, а женой. Его болезненная ненормальная любовь ко мне напрягает. Я даже не пользуюсь электронной почтой, не сижу в социальных сетях. Джереми против этого. Он боится, что я брошу его и наш с ним мир. Я не сопротивляюсь, но отказываться от общения с противоположным полом не собираюсь.

Слышу, как Он возвращается.

— Вот, — тянет мне мой телефон. — Доедай.

— Спасибо, — благодарю я.

Смотрю пропущенные вызовы — звонила Сьюзен. Уф. Можно выдохнуть.

Доедаю ужин и перезваниваю Сьюзен, когда Джереми отправляется спать.

— Привет. — Слышу я ее голос.

— Привет. Извини, что не ответила. Не слышала, — оправдываюсь. — Что ты хотела?

— Слушай, я тут подумала… — говорит Сьюзен. — Ты же не отмечала свой день рождения…

— Что ты хочешь сказать? — я в предвкушении.

— Приглашаю тебя завтра в клуб. Развлечемся. — Чувствую, как она улыбается, видимо, в восторге от этой идеи.

— Но только пусть это будет просто поход в клуб. Ты же знаешь, что я не люблю праздновать свои дни рождения, — отвечаю я.

Этот праздник всегда нагонял на меня тоску и напоминал о том, что я становлюсь старше, а ничего стоящего в моей жизни не происходит. Я прекратила их отмечать лет с пятнадцати.

— Как скажешь, вредина, — дразнит меня Сьюзен и тем самым вызывает у меня улыбку.

Чувствую, как она торжествует, что я согласилась.

— Не нарывайся, а то никуда не пойду, — в шутку угрожаю я.

— Знаешь что, Джульетта? Если не будешь выходить из дома, никогда не найдешь своего Ромео.

— И слава богу. Умирать я еще не собираюсь. — Я закатываю глаза и слышу, как хохочет Сьюзен.

— Шутница, завтра в восемь за тобой заеду, — говорит она. — Так что жди.

Сьюзен водит машину, в отличие от меня. И выполняет функцию моего личного водителя, когда Джереми занят.

Завтра придется ехать в клуб. Мне не хочется, я привыкла быть одна в тишине, с Джереми. Но не могу отказать подруге, тем более я уже очень давно никуда не выбиралась.

2

Просыпаюсь в холодном поту. Снился какой-то полнейший бред. Еще темно. Джереми сладко спит рядом со мной. Я смотрю на настенные часы. Они показывают пять утра. Вспоминаю, что вечером мне нужно ехать в клуб. Нужно подготовиться как следует. Возможно, даже воспользуюсь косметикой. Не делала этого уже год. Да и ногти пора привести в порядок. Боже, какая же я домашняя. Только дома чувствую себя комфортно. Настоящий интроверт. Мне обязательно нужен свой уютный уголок, где можно обитать только мне и Джереми. Но даже от него иногда хочется отдохнуть. И сделаю я это сегодня.

Он бы не пустил меня в клуб, если бы не знал, что я пойду со Сьюзен. А ей он доверяет. Они в хороших отношениях. Но думается мне, что, если бы она узнала о нас с Джереми, отношение к нему у нее резко изменилось бы. Стараюсь об этом не думать.

Иду в душ. Мою голову. Чищу зубы. Затем делаю очищающую маску для лица. Привожу в порядок каждый ноготок. Волосы уложу к вечеру. Еще слишком рано.

Отправляюсь в кухню и готовлю там блинчики для себя и Джереми. Ему скоро нужно отправляться по делам.

Когда стол накрыт, иду будить брата. Он смотрит на меня сонными глазами, а потом целует в нос. Я автоматически улыбаюсь и говорю, что завтрак готов. Он благодарит меня, берет меня за руку, и вместе мы спускаемся в кухню. Уже семь утра. На улице рассвело.

Я сижу за столом на высоком стуле, обтянутом белой кожей, — такие обычно можно увидеть за барными стойками, — уминаю свои блинчики и смотрю, как это делает Джереми. Он накидывается на них с аппетитом, намазывая малиновым вареньем. Я наливаю ему морковный сок. Он пьет его по утрам, потому что это полезно. А я предпочитаю апельсиновый.

— Ты сегодня куда-то собираешься? — интересуется Джереми, указывая на мои отполированные ноготки.

Он хмурится. Подозрительно смотрит мне в глаза. Мне кажется, что они темнее, чем обычно. Это значит, что он нервничает. Нужно сказать, куда я собралась.

— Мы со Сьюзен идем в клуб, — отвечаю я, запивая блинчики апельсиновым соком.

— Надолго? — Кажется, он все еще нервничает, но уже не так сильно, услышав имя Сьюзен.

— Я даже не знаю. Вряд ли мы там задержимся, — успокаивающе говорю я.

— Кто еще будет?

Я даже понятия не имею. Мне в голову не пришла мысль спросить об этом подругу. Теперь я начинаю переживать. Решаю сказать, что мы будем вдвоём.

— Только я и Сьюзен, — с поддельной уверенностью говорю я.

— И еще куча пьяных незнакомых парней, — добавляет Джереми, немного повысив голос.

Его лицо как камень. Даже ни один мускул не дрогнул.

— Мне нет до них дела, — я отвечаю с безразличием, а у самой внутри все переворачивается от взгляда Джереми.

Но я говорю правду, мне не нужен никто другой.

— Знаю, — говорит он, и его лицо вмиг смягчается.

Кажется, что он ждал именно такого ответа.

Я выдыхаю. Не хочу, чтобы он подумал что-то не то. Я и сама надеюсь, что Сьюзен не приведет своих друзей мужского пола, а у нее их пруд пруди.

3

На часах без пятнадцати восемь. Вот-вот должна приехать Сьюзен. Я делаю пышную укладку. Теперь мои густые взлохмаченные светлые волосы выглядят обновленными, они перестали быть безжизненной паклей. А то я стала походить на свою маму, будто у меня нет на себя времени. Надеваю обтягивающее платье чуть выше колен без декольте и черный жакет с рукавами в три четверти. Обуваю черные туфли-лодочки на низком каблуке.

Конец ознакомительного фрагмента.