Демоны города масок

Юлия Арвер, 2023

Амаль – в прошлом властная и непоколебимая ведьма, владеющая личным отрядом сильнейших колдунов. Ныне же она потеряла власть над Вароссой и чуть не лишилась собственной магии. Бывшей наместнице больше некуда идти. Девушка вынуждена скрываться от брата Айдана, который убил ее людей. Помочь Амаль может только Тир Ак-Сарин – воевода Мирен, жаждущий жениться на ведьме и удержать трон. Амир отчаянно ищет Амаль и лелеет надежду увидеть ее живой. Он терзается чувством вины за то, что предал наместницу, но прошлого не исправить. По ее следу он направляется в Мирею. Но удастся ли ему заслужить долгожданное прощение? Нарамцы борются за свою независимость в империи, а возлюбленные жаждут справедливости. Но какая судьба уготовлена каждому из них в мире, объятом пламенем?..

Глава 5. Демоны и Беркуты

Амаль

Я сонно вглядывалась в причудливые огненные узоры и дула на дымящийся отвар, пахший травами и ягодами. Побег под проливным дождем не прошел бесследно ни для меня, ни для половины отряда. Надсадный кашель поселился в нашем временном лагере, как и ломота в теле, и текущие носы. Игла показала свой талант травницы, сварив исцеляющий отвар. Я точно знала, что в вещевом мешке ученицы Мансура покоилась настойка Гаяна от простуды, но, по ее словам, снадобья варосского лекаря было слишком мало, чтобы напоить пятнадцать человек, значит, поднимать нас на ноги требовалось по-другому.

Я с завистью наблюдала, как Игла колдовала над отваром, и жалела, что прошедшие шесть лет стерли из моей памяти почти все рецепты, которым учила меня в детстве Маура. Мать растила меня ведьмой, а получился волхат, полагающийся лишь на свое пламя. Владеть им меня тоже научила Маура. Без ее науки однажды я попросту сожгла бы себя.

Веки уже давно потяжелели и предательски закрывались, но я то и дело трясла головой, отгоняя сон. Где-то на краю поляны в который раз мелькала фигура Душечки, но та скромничала и не подходила. Наверное, боялась людей. Я сонно улыбнулась ей, зная, что дочь Шурале прекрасно меня видит.

Кто-то уже в третий раз сдался усталости, отправившись в объятия кошмаров, кто-то, как и я, старательно бодрился. Два человека неторопливо доедали поздний ужин из запеченной в костре картошки и вареной репы, несколько солдат дули на дымящийся отвар от простуды. Игла рядом клевала носом, но засыпать не решалась. Только Маура безмятежно спала на своей кровати — с нее хозяин леса плату не брал.

Вчера Игла окончательно исцелила рану матери, после чего неохотно призналась, что дар целительства отнимает огромное количество сил и опустошает куда быстрее, чем любой другой.

— Именно поэтому я лечу травами, — сказала она. — Если надеешься, что я буду тратить силы на каждую твою царапинку, то выброси это из головы. Уповай на настойки своего целителя и на мой талант травницы, но не на магию.

Я громко фыркнула, показывая, что от Иглы мне ничего никогда не понадобится, и больше не сказала ей ни слова, как и она мне. Даже сейчас, полусонная, она в гробовом молчании вручила мне кружку отвара, уселась рядом и продолжила делать вид, будто меня не существует.

Впереди была последняя ночь в Нечистом лесу и последняя плата Шурале. Я надеялась переждать бесконечно долгие часы, погруженные во мглу, но понимала, что не сумею. Вчера тоже не смогла, и Айдан всю ночь отрезал кусочки от моего тела. Сон прервался с первыми лучами солнца. После я вновь глотала капли с остервенением путника, наткнувшегося на источник в пустыне. Только бы завтра солдаты отыскали крепость Меир-Каиль, иначе я сдохну во время очередной пытки!

Игла уже заснула, свернувшись клубочком, и подрагивала во сне. Прошлой ночью, запутавшись в собственном кошмаре, она кричала и хрипела, словно раз за разом мучительно умирала. Это мне поведала Алия.

Уставясь на напряженное лицо Иглы, я и сама не заметила, как погрузилась во мглу. Вскоре она прояснилась, явив мне каморку в подвале корпуса навиров. Ту самую, где меня совсем недавно держали. И там ждал он, облаченный в ненавистный зеленый мундир с красным воротом. Аккуратно пострижен, гладко выбрит, слишком холеный и оттого слишком мерзкий. Руки, затянутые в белые парадные перчатки, сжимали особый кинжал. Предатель смотрел цепко, словно хищная птица, и его губы, когда-то с упоением целовавшие меня, кривились в глумливой ухмылке.

Поигрывая кинжалом, он сделал шаг навстречу, еще шаг и еще. Я пятилась, пока не уперлась спиной в стену. Ужас и злость перемешались, взорвавшись перед глазами, когда его пальцы сжали мое левое запястье, а после пригвоздили к стене кинжалом. Я зашлась в неслышном вопле, но предатель зажал мне рот ладонью в окровавленной белой перчатке. Пара мгновений, и мое правое запястье проткнул второй кинжал. Боль разнеслась по телу, заплясала языками колдовского пламени. Особый металл разрывал рану, причинял страдания, которые заставляли меня молить о смерти.

— Неужели я вам не нравлюсь, Амаль Кахир? — прошептал подонок мне на ухо и вдруг прильнул губами к моим губам. Я хотела укусить его, вцепиться намертво и разорвать его плоть, словно бешеный пес, но не могла — рот не размыкался, будто кто-то сшил его крепкой нитью.

Обжигающая пощечина обрушилась на меня, но не могла сравниться с болью, доставляемой особыми кинжалами.

— Не хочешь меня целовать?! Я тебе противен?! Ты тоже противна мне до рвоты!

С этими словами ублюдок вновь прильнул к моим губам, но, не дождавшись ответа, схватил меня за волосы и ударил головой о стену. Разноцветные всполохи заплясали перед глазами, почти закрыв от моего взора ненавистное лицо. Пусть он вырвет мне глаза, чтобы я больше никогда не смогла смотреть на него!

— Несговорчивая? Неужели не хочешь спасти его?

С этими словами окровавленная рука предателя развернула мою голову вправо, и я узрела распятого на стене Беркута, чье безвольное тело истекало кровью. Он хрипел и стонал от боли, а по щекам текли дорожки слез. Моя душа рвалась к Михелю, но тело не шевелилось, а губы не размыкались для крика.

— Попробуем снова? — Я не пошевелилась. — Нет? Так тому и быть.

С этими словами предатель вынул из ножен меч и сделал несколько шагов к Беркуту. Еще миг, и голова Михеля покатилась по полу прямо к моим ногам. Обезглавленное тело обвисло на стене, все еще удерживаемое кинжалами навиров.

Позвольте мне умереть! Михель! Позвольте мне убить этого ублюдка!

— Неужели тебя не взволновала эта картина?

Рука, только что обезглавившая Беркута, схватила мой подбородок и заставила поднять голову. Глаза цвета дерьма взирали на меня с насмешкой и звериной жестокостью, а губы кривились в том же надменном изломе.

— Покажи мне, как сильно хочешь жить. Мое решение будет зависеть от того, как ты постараешься. Если же нет, то твоя голова покатится следом.

— Руби… — прохрипела я, приложив последние силы, что сохранились в моем измученном окровавленном теле.

Улыбка предателя стала шире. Он поднял меч, замахнулся и…

Я с криком очнулась, едва не скатившись в костер. Все вокруг спали, но кто-то нежно коснулся моих волос. Я с воплем обернулась. Передо мной на коленях сидела Маура, и на лице ее читалось искреннее сожаление.

— Не кричи. Ты проснулась. Это просто сон, — приговаривала она, продолжая гладить меня по волосам.

Я тряхнула головой, сбрасывая ее ладонь, и закашлялась. В горле ощущалась желчь, а на губах до сих пор чувствовался поцелуй ублюдка. Перед внутренним взором застыла голова Михеля… и моя собственная, уже готовая отделиться от плеч…

— Шесть лет назад Шурале брал с меня такую же плату. Каждую ночь я видела страшные видения, в которых умирали то ты, то Мансур, то я, то мы вместе. Это продолжалось несколько недель, пока хозяин не сжалился надо мной, — призналась Маура. — Наши страхи подпитывают его лучше любой другой еды. Когда он наедается, то даже слегка толстеет.

— Ты никогда не рассказывала мне об этом, — пробормотала я.

— Тебе было всего четырнадцать. На твои плечи свалилось управление городом и противостояние совету. Разыгранная смерть и жизнь в Нечистом лесу — мой собственный выбор, и ничей больше. Я не могла возложить на тебя еще и свои проблемы.

— Зато возложила бремя внебрачной дочери воеводы, — процедила я и вновь тряхнула головой в попытке прогнать образ предателя и отголоски боли в запястьях. Пожалуй, только во сне кинжалы могли быть остры настолько, что проткнули стену.

— Я желала и желаю тебе лучшей доли, чем у тебя была бы, не приворожи я Кахира и не обмани его. Всю свою жизнь ты провела как дочь воеводы, правила городом и имела власть. Ты и сейчас остаешься его признанным ребенком, несмотря на то что знаешь правду. Разве это так плохо?

— Меня пытались убить оба моих брата. Думаю, это плохо, — фыркнула я.

— Я не могла рассказать раньше. Мне известен твой вспыльчивый нрав, доставшийся по наследству от Мансура. Разве сохранила бы ты эту тайну? Разве продолжила бы притворяться дочерью Кахира? Даже ненавидя Айдана, ты не желала зла Арлану, пока этот тихоня не убил отца, Беркута и едва не убил тебя. Расскажи я правду, ты бы никогда не помыслила о собственном праве на власть над Нарамом.

Я угрюмо покачала головой, с горечью понимая, что Маура права. Поведай она истину раньше, и мне не хватило бы наглости продолжить выдавать себя за дочь воеводы. Еще пару месяцев назад я бы повинилась перед отцом, мысленно признала победу Айдана и даже поняла бы его ненависть. Сейчас же… он сжег мой дом и моих солдат, Арлан убил Михеля и едва не отправил к Творцу меня саму. Никто из «братьев» не заслужил моей вины. Я была законной дочерью воеводы! Я имела право на власть! И собиралась добиться ее хотя бы в награду за свои страдания.

— Разве ты не испытывала чувство вины перед воеводой и его семьей? Мы вторглись в их жизнь, сделав несчастными всех. И себя, в том числе, — с сомнением поинтересовалась я.

— Все эти годы мне было не до вины, ведь я жила ради того, чтобы возвысить тебя. Да, я разрушила семью Кахира и всучила ему своего ребенка, но ты — моя единственная дочь, а его дети, жена, да и он сам — люди, на которых мне плевать! Мне на всех плевать, кроме тебя и Мансура. Вы — то, ради чего я живу. И я готова убить каждого, кто попробует вас у меня отобрать!

Я вспомнила посеревшее лицо матери и стрелу, торчащую из плеча. Она прикрыла меня своим телом, только бы сберечь единственного ребенка. Они с Мансуром видели во мне надежду, посланную Творцом. Как бы мы ни были далеки с матерью, теперь мы оказались ближе, чем когда-либо. Я наконец разгадала подоплеку каждого из ее слов и поступков. Поняла, ужаснулась и восхитилась. Все это она терпела и делала ради меня. Ради моего величия.

Моя рука скользнула к руке Мауры, и наши пальцы переплелись, делясь теплом. По щеке матери скользнула слезинка, едва различимая в освещенной костром предрассветной серости. Поддавшись волне благодарности и нежности, так плохо мне знакомой, я обняла ее и уткнулась носом в плотную ткань дорожного плаща, пахнущего сыростью и тиной из-за речной воды, в которой мы стирали вещи.

В носу защипало, и я потянулась к потайному карману в поисках капель. Однако Маура мягко остановила меня.

— Учись самостоятельно справляться с горем. Я не поддерживаю Мансура в том, что он дал тебе эти капли с собой. К ним слишком быстро привыкаешь.

Я послушно убрала руку и опустила голову на плечо матери. Она едва ощутимо погладила меня по лохматой макушке и с тяжелым вздохом произнесла:

— Я долго мечтала о мгновении, когда ты обнимешь меня, но не могла и представить, что оно настанет посреди пучины горя, в которой мы оказались.

Я промолчала, отвлекшись на зашевелившуюся рядом Иглу. Распахнув заплаканные глаза и с остервенением вытирая их, она грязно выругалась.

— Если эти медлительные идиоты не откроют коридор сегодня же, я пойду к ним пешком. И когда догоню, убью всех до единого, — бормотала она, с ненавистью глядя на свои мокрые ладони, но после подняла голову и заметила нас с Маурой. — Какие нежности.

Я отодвинулась от матери и направилась к котелку, в котором мы кипятили воду. Пришла пора заварить еще отвара.

Утро, начавшееся с первыми лучами солнца, перетекло в теплый день и вместе с солнцем скатилось к закату. Костер вел себя как подобает и ничем не выдавал магии, которой мы ждали. Чем темнее становилось на поляне, тем меньше воодушевления оставалось в каждом из нас. Игла непрестанно ругалась, как и большинство солдат, за нерасторопность костеривших своих братьев последними словами.

В тайне от Мауры я все же приняла капли и наконец-то обрела блаженное спокойствие. Стоило им подействовать, как костер затрещал и разгорелся, словно в него плеснули горючую смесь.

Мы все сгрудились вокруг огня. Еще минута, и из глубин взбесившейся стихии показалась мужская фигура. Солдат по имени Наим с кряхтением вывалился из костра, но быстро вскочил на ноги. Он выглядел усталым, изумленным и взъерошенным, но довольным. По широкому лицу солдата стекали градины пота, которые он усердно вытирал тыльной стороной ладони.

— Вот это путешествие! Теперь в этой жизни я попробовал все! — ошарашенно выдохнул он, перебегая взглядом с одного лица на другое.

Ансар вышел к Наиму и приветственно похлопал его по плечу.

— Вы нашли Меир-Каиль? — спросил он.

— Знал бы ты, чего нам это стоило. Пришлось драться с десятком разбойников.

— Драться или убегать? — фыркнул Ансар.

— Ты за кого нас принимаешь, командир? Мы их разбили и даже разжились оружием. Бедолагам оно уже ни к чему.

Ансар хохотнул, его поддержали несколько солдат.

— А мы уж думали, что вы, олухи, заблудились по дороге. Ну или звери вас сожрали.

— Или нагнали солдаты, — добавила я, и Ансар тут же почтительно замолчал.

— Думаю, мы здорово обогнали погоню. Наверняка имперская солдатня долго думала, что мы сидим в лесу. Ну или нас сожрала нечисть.

— Узнать бы, сожрала ли она кого-нибудь из них, — буркнула Игла, коварно усмехнувшись. Меня этот вопрос тоже мучил, но ответа на него мы так и не получили — Шурале больше не появлялся на поляне.

— Меньше болтайте. Пора выдвигаться. Я тоже засиделась, — поторопила нас Маура. — Мне нужно уйти, пока не вернулся хозяин. Боюсь, если не успею, он меня не отпустит.

Здесь наши с ней пути расходились. Мы собирались в Адрам, а Маура — обратно, в пещеру. Для всего мира она все еще оставалась мертва.

За пару минут мы вновь собрали мешки, надели теплые походные плащи и выстроились у костра. Я обняла Мауру напоследок, услыхав тихое «Тэле́ сэфа́р», и шагнула в костер. Что же значили слова матери и Мансура? Оба так напутствовали меня в дорогу. Похоже, желали счастливого пути.

Огненный коридор принял меня в жаркие объятия, всколыхнув приглушенные настойкой Мансура воспоминания о кладбище и выгоревшем дотла Зеленом особняке. Я тряхнула головой и упрямо зашагала дальше. За мной по пятам следовала Игла, за ее спиной тянулась вереница солдат, среди которых мелькала белоснежная макушка Гарая.

Огненный коридор питал меня своей магией, окрылял и вселял ощущение могущества. Магия огня Мансура тянулась к моей. В нас обоих текла кровь волхатов, и в эти минуты я как никогда чувствовала крепкую связь с предками.

Коридор тянулся и тянулся, будучи таким же длинным, как тот, что вел нас с вершины горы до Вароссы. Наконец впереди показалась темная точка, постепенно расширившаяся до костра, языки которого рвались к полуразрушенному каменному своду. Я вывалилась из огня, мысленно гадая, когда же научусь делать это грациозно, как Маура.

Стоило отползли подальше, как на пол, покрытый каменной крошкой, шагнула Игла. За ней вываливались солдаты, ругаясь и по-белоярски, и по-старонарамски. По сравнению с ними я смотрелась не такой уж неуклюжей. Когда все, включая женщин из прислуги, оказались в безопасности, мы пересчитались и осмотрелись.

Древняя крепость Меир-Каиль впечатляла. Во времена расцвета Нарама, возвышаясь на горном плато Алаг-Дан, она служила границей между властелином и его рабами… вернее, колониями. Ее охраняли горные духи-защитники, весьма охотно обитавшие возле мощного сиира. Меир-Каиль стала первой в череде побед Белоярской империи, пав вместе с защищавшими Нарам воинами. Наполовину разбитая, она так и осталась одиноко возвышаться остовом былого величия посреди безучастных гор. Годы разрушали ее, и забредали сюда разве что те, кто стремился отыскать сиир, о котором мало кому известно.

Нас окружали полуобвалившиеся стены из белого камня, в которых еще сохранились узкие стрельчатые окна и кое-где остались колонны и своды. Стоило мне отойти чуть дальше, и крыша над головой закончилась. Светлые стены, изъеденные безжалостным временем, стремились в затянутое тучами небо. Ни одной звезды не светило над головой, но на закате отсюда наверняка открывался чудесный вид. Недаром цитадель получила название Меир-Каиль — крепость заката.

Магия, пульсирующая в каждом клочке земли, даже сквозь толстую подошву сапог отдавалась в ступни едва заметными перекатами волн, а тело улавливало тепло даже под дуновениями осеннего ветра. К утру мы наберемся сил от сиира и с первыми лучами солнца выдвинемся дальше. До Адрама около десяти дней пути. Верхом мы добрались бы быстрее, но пешком без привалов далеко не уйдешь.

Неподалеку слышалось лошадиное ржание и плеск воды. Прежде чем расположиться на развалинах древней цитадели, я обернулась на солдат и улыбнулась, гордая собой и всеми нами. Мы сумели выбраться из Нарама, чтобы однажды вернуться туда победителями с Аждархой за спинами. И тогда Айдан не устоит. Его власть рухнет, а там, быть может, и власть Белоярской империи.

* * *

Босыми ногами я ступала по хрупкому, тонкому слою снега, оставляя черные следы. Белый покров таял под горячей кожей, но я не ощущала холода. Душу терзало тягучее, душащее чувство неизбежности. Оно давило на плечи, костлявыми пальцами сжимало грудь и нашептывало, что я не смогу… сама же утопну.

Покрасневшими от холода пальцами я сжимала черную перчатку и дрожала, ведь теплый камзол остался сиротливо лежать на снегу.

Шаг, еще шаг и еще. Босые ноги потихоньку погружались в обманчиво спокойную речную воду, а едва слышный звон звучал громче и громче. Течение казалось медленным, почти невидимым глазу. Вскоре оно поглотит меня, как множество незадачливых ведьм до этого. Куда я полезла? Это — высшая материя, доступная таким светилам, как моя мать, но уж никак не мне — полуволхату-полуведьме, которая не может повелевать ничем, кроме огня.

Конец ознакомительного фрагмента.