Командировочные предписания

Юлий Гуголев, 2006

Для небольшой книжки (80 страниц) – диапазон поэтической речи очень широк, от коротких, почти классически философских текстов до минипоэм. В них звучит, характерный для автора проговор с “ненормативной лексикой”, вполне органичной на фоне “ненормативной” реальной жизни. В этих более объемных вещах проговаривается живая речь поэта, не спихивающего ответственность на лирического героя, а принимая близко к сердцу все то, что произошло, но и то, что не произошло, и это-то и страшновато. Гуголеву потребовались долгие годы, чтобы дойти до жизни такой в поэзии, до такого мастерства, точности, абсолютной речевой, звуковой обоснованности каждой поэтической эмоции: “ С годами утверждается харизма…” Книжку эту рекомендуется читать в несколько приемов, с перекурами, и тогда открывается слой за слоем и хочется заглянуть и дальше, если только не страшно. Потому что там не про литературу, а про “жисть”.

ТВОРЧЕСКАЯ КОМАНДИРОВКА С ПРОЖИВАНИЕМ В ГОСТИНИЦЕ «МЕДВЕДЬ»

1

Ехали до Ярославля,

то ли зимой, то ли летом,

сам я дорогой ослаб, бля,

только ведь я не об этом.

Ждут нас в гостинице «Юность»,

ждут в «Юбилейной» с «Медведем»,

там, вероятно, убьют нас,

мы всё равно туда едем.

Нам проводница сказала

голосом нервным, но строгим:

«Следуйте в зданье вокзала!»

Следуйте!.. А мы не могем!!

Полностью, хоть имя дико,

всяко — и сидя и лёжа,

выпита нами мастика,

палинка выпита тоже.

Мы тут чуток поболеем

в вашем вагоне уютном.

Ведь не сбежит «Юбилейная»,

ведь не спешит наша «Юность».

Ладно, Андрюша, ответь им,

выйдем мы, раз так охота им,

к Фавфаваофам, к медведям,—

вот наш гостиничный тотем.

2

Заполночь — по Ярославлю,

то ли весна, то ли осень,

след свой неверный оставлю,

вот, блядь, как ёбнусь щас оземь.

Снегом ли, палой листвою,—

чем занесён этот дворик?

Кто это там эти двое?

Что он сказал про топорик?

Кто произнёс в ответ «инч, э»?

Кем им приходится Света?

Что она делает нынче,

и что ей будет за это?

Как угораздило Свету

спутаться… с кем, бишь?.. с Норайром?!!

Двое — по нашему следу.

Разве свернуть не пора им?

Ведь не вполне я — Светлана,

ты ж — абсолютно не Норик.

Как же, Андрюша, «да ладно»?

Что он сказал про топорик?

Мама-медведица, где ты?

Мы не торопим с ответом.

Мы проживём дольше Светы.

В сущности, я не об этом.

3

То, с чем угасло сознанье —

это что не было лифта;

то, как восстал ото сна я,

чем-то напомнило Свифта.

Словно туманной порою,

в повествованьи старинном,

пав Человеком Горою,

встал я Куинбус Флестрином.

Тысячи тайных шнурочков,

пригнанных тесно друг к дружке,

репу мою как нарочно

так притянули к подушке,

что, когда сел я с ухмылкой,

чтобы спросить «А в щём зело?»,

наволочка от затылка

не отлипала, висела.

Тут и Андрюша проспался

и пояснил: «В полвторого

я тут уже просыпался,

как от медвежьего рёва.

Что там Везувий и Этна!

Глянь, что ты сделал с паркетом.

Что, блядь, почти незаметно!

Что значит, ты не об этом!»

4

С утра объяснял ей всяко:

«Действует тошная сила».

Сестра-отвечала-хозяйка:

«Ужас, вот прям так бы и убила».

Ну, ведь не ужас-ужас!

Мы ведь решим в буфете

есть ли на свете мужество

и сколько его на свете,

много ль на свете чести,

где затерялся след их?

« — Нам два раза по двести.

Да, и котлеток, котлеток…

Мы тут живём, в „Медведе“.

Нас сюда Бог занёс.

Выдайте ж нам по котлете,

и хоть один чистый поднос».

А что, мы уже отвыкли?

Мы забурели немножко?!

Может, ещё нам вилки?

— Извиняюсь, не будет ножика?

Будет. Могло быть хуже.

Лучше — тоже могло.

Не отвечает Андрюша,

тычется снег в стекло,

лепятся к водке, к котлетам

неба обмякшего комья.

В сущности, я не об этом.

…………….

Да, так о чём я…

* * *

Говорит Христос: — Пора!

Нету худа без добра.

Думает Иуда:

— И добра без худа…

Я ж стою с открытым ртом.

…………….

Так вот и живём втроём.