Парад Солнцу: повесть о почитателях, друзьях и любовниках Дикости

Юкатáн, 2020

Дорога ведет на остров Ки-Уэст. Прямиком в синюю гавань, обитель таинственного Лудо Гаринчо, которую ежегодно арендуют джанки, фрики и странники континента для своего дикого представления – Фестиваля Фантазий. Здесь с конца семидесятых легко затеряться от испуга, сойти с ума от счастья, прислуживать ради любви. Идеальный исследовательский пункт для медицинского сообщества и их случайного попутчика, писателя Юкатáна. Придется испытать солнце Флориды, прячась под зонтиками для коктейлей от местных преступников. Но кто помешает чудной погоде? Разве что нагрянувшие байкеры… Но не будем опасаться за будущее. Вокруг столько живности. Обещают неслабые проблемы и обильный клев!

1

Нужда ведет путь. Кофеин, деньги, алкоголь, секс, адреналин, шмотки, мефедрон, путешествия, эмоции — долгий лист покупок на новый сезон. Но все не так уж важно, когда обзавелся главным атрибутом — спокойствием. Умиротворением. Затяжное спокойствие перерастает в скуку, что возвращает тебя к нужде, и наш длинный список вновь становится актуальным, хотя бы частично.

Скучал я прилично. В кафе сидела пара ленивых посетителей, за стойкой вяло барабанил Сниззи. Из колонок тяжело струился джаз, и можно было услышать, как при записи с клавишника мелодично падают капли пота.

В общем, обед задался.

— Уже собрал чемоданы на южные заводи Лудо? — спросил Сниззи.

— Еще не решил.

— Цену набиваешь? Это правильно.

— А ты стал нашим личным каналом связи?

— Да, после того как этот ирландец подкрутил мне поясницу, я готов работать на него хоть личным эскортом. Главное, чтобы спину не травмировал.

— Думаешь, он действительно ирландец?

— Да его рыжая плешь сама за себя говорит. Натура лезет, как сорняки по весне.

— Да, жадность как второе имя.

— Только боец из него никчемный. Слишком хилый. Слишком спокойный. Ничего его не бесит. Как вон те двое.

Он кинул взгляд на столик у окна, где сидели два старика. Странно неопрятные и неопрятно странные.

— Что поменьше, мой босс.

— А второй?

— Понятия не имею. Говорят, актер, но похож на бродягу. На вид походит на обоих. Нормальные не станут постоялыми в доме с такой вывеской.

— А может, они бойцы?

— Не. Просто чудики.

— Одна большая странная семья. Вот и трутся вместе.

— Немного не моя лига, но ты прав. В нашем деле главное — оставаться оригинальным, слегка безумным. Ведь если ты безумен, то непредсказуем. А если непредсказуем, то с тобой не соскучишься.

— Воистину, святой отец!

— Ладно, хватит занудства. Ночью идем в «Три Сестры».

— Сегодня четверг.

— Значит, сначала идем на рестлинг, затем в «Три Сестры». Завтра я уже в отпуске.

— Ты хотел сказать, на бои?

— Это Настоящий рестлинг, братишка! Сегодня я проведу тебя в святая святых. Только никому. Первое правило рестлинг…

— Перестань вонять этой чушью из бойцовского клуба. Каждый пятый в городе знает о боях. А в пригороде вообще любой с достаточным уровнем тестостерона в курсе. — Я повернулся к столику. — Эй, парни, что вы знаете о Конкард-стрит?

— Это там, где раз в неделю проходит рестлинг?

— Именно.

— Нет, впервые слышу.

— Ну я же говорил! — крикнул Сниззи.

— Ладно, и во сколько начало?

Начало было в 22.00. В частном зале для спарринга на окраине города каждый четверг собиралось полсотни мужиков, чтобы отметить свое потоотделение. Никакой музыки — только ругань, гормоны и выпивка. Окружив ринг в плотное кольцо, они жадно разглядывали артистичное подобие мордобоя, которое назвали рестлингом, не забыв всегда добавлять: «Настоящий». На деле же за канатами происходил самый обыкновенный бой, где носы шли в щепки, а ноги под костыли, но при этом участники грациозно проводили приемы, элегантно выписывали трюки, после чего эффектно наносили удары. Нечто среднее между постановкой и уличной дракой, но если скажешь подобные мысли вслух, то быстро узнаешь, как и куда могут поставить уличные парни всех неугодных Настоящего рестлинга. Аналогичное шоу, что крутят по ТВ, они называли показухой, а спарринги в октагоне — тупостью. В Настоящем рестлинге было и то и другое. Чтобы вдоволь насладиться, раундов было три, первые два для эстетики, последний до смерти. Поэтому ставки были только в двух категориях: на победителя и проигравшего. Никаких подсчетов очков, в случае ничьи назначали дополнительный раунд, пока один не ляжет. И матчи поистине непредсказуемы. Можно хорошенько измотать соперника к третьему раунду, и публика напоит тебя в перерыве так, что будет двоиться в глазах. А отказываться некрасиво. Вырубил в первом раунде — во втором обязан пропустить. Вырубил во втором — получишь реквизитом в третьем. Не показал трюков — домой можешь вернуться без лодыжки. В общем, зрители имели полную власть на ринге и вне его. И не сказать, чтобы кто-то был против, ведь проигравший письменно обязывался убирать зал после вакханалии, которую устроят сразу, как прозвенит гонг. Да и победная упаковка пива, смазанная местной славой, представляла неплохую мотивацию. Так что участники ответственно брались за дело и имели успех, о чем свидетельствовали настенные стенды с лучшими фотокарточками, газетными вырезками, трофейными поясами, боевыми масками, вырванными ногтями и выбитыми зубами на ниточке.

Сегодня проходил только один бой. 120-килограммовый здоровяк с гипертрофированной брюшной мышцей мерился силами с рыхловатым фермером. Где-то в гуще раздался звук мегафона.

— Леди и джентльмены! Главное событие сегодняшнего вечера — три раунда беспринципной схватки претендентов на трофей нашего клуба! В красном углу находится 120-килограммовый буйвол с проблемами желудка. Взвешенный, но неуравновешенный психопат с лицензией на убийство авансом. Ему запрещено появляться на территории восьми штатов за неподобающее поведение в церкви, торговых центрах и детских площадках. Дважды был подстрелен в Мексике, откуда и привез свою ярко-зеленую вонючую балаклаву. Опасный грязный чмошник. И он только разогревается. Встречайте, То-о-омми Брю-ю-юхо!

Его соперник на сегодня — абсолютно конченый мерзавец из глубинки, судимый за аморальное обращение с животными. Свирепый, проклятый собственными родителями за суровый натурализм. По слухам, он может вытянуть соки из любого противника, а практикуется на крупном рогатом скоте, из чьих ушей и сшил свою мерзкую маску. Встречайте, в синем углу ринга — Ко-озлодо-о-ой!

Прозвенел гонг, и поединок начался.

Первые два раунда они танцевали вокруг зрителей, попеременно заваливая друг друга спиной, лицом и головой вперед. А затем пошла жара вперемешку с подножками, ударами сквозь руки, искривленными от боли лицами внутри ринга и такими же искривленными, но от счастья, вне матов. Ужасное зрелище, но такое притягательное. Когда череп Козлодоя оказался прижат пузом соперника к земле, то все было кончено. Возможно, ему удалось бы выгрызть что-то через чужеродный пупок, но маска из говяжьих ушей плотно впечаталась в пасть, перекрыв доступ кислорода. Синхронные удары публики по мату — встречайте победителя!

Пена из бутылок устремилась ввысь, а уже слегка неадекватный люд начал реветь во все горло, пока Козлодой выбирался из-под оппонента, направившись с опущенной головой в сторону раздевалки. От досады он стянул свою липкую маску и бросил ее у снарядов. Но кому дело до вторых мест? Вся сальная толпа уже двинулась на ринг, поздравляя сто двадцать килограммов триумфа. Я честно пытался присоединиться к всеобщей вакханалии и прыгнуть через канаты, но остался у помоста. Ринг трещал от переизбытка потовых желез — ярых фанатов, приветствующих неожиданного победителя. Всего за полчаса он, словно в Вегасе, успел обручиться с удачей и выходил с ней рука об руку под выпущенную в воздух белую пену в честь святого союза. Но фортуна — ветреная женщина с праздничным настроем: ухажеры сменяются каждую неделю. Свадебная же церемония — никогда. Ему протянули откупоренную бутылку как кубок. Громила принял, затем поднял две своих массивных лапы с намерением сказать тост.

— Выпьем за Настоящий рестлинг. И за нашего отца, Лудо Гаринчо!

— За Лудо Гаринчо!

— Кто такой Лудо Гаринчо? — тихо спросил я Сниззи.

— Отец-основатель Настоящего рестлинга, великий чемпион! — Он подвел меня к стенду и ткнул пальцем в фотографию загорелого атлета с волосатой грудью и маской огромного марлина. — Тут много чего интересного найти можно.

На глаза попалась вырезка из Майами Геральд 74-го года с заголовком «Сын Вавилонской Башни».

— Статья о вашем Лудо?

— Ну, во всяком случае, имя его точно найдешь.

— Посмотрим, — сказал, уставившись на буквы.

— С Гаринчо можно встретиться на Ки-Уэст, он как раз там обитает. Может, и меня увидишь на его лужайке.

— Тоже собрался на фестиваль?

— Кто знает.

Пока я щурился, за спиной послышался протяжный вопль.

— ГДЕ МОЯ МАСКА, УБЛЮДКИ! — это Козлодой с опухшей злой рожей свирепствовал в проходе. — Кто спер мою маску?!

— Ооо, это не к добру. Может, лучше в «Три Сестры»? Ну как, ты дочитал статью? — он вырвал листок и протянул мне — Держи, дома закончишь. Но только с возвратом.

Мы частенько ходили в «Три Сестры», вписывались в компанию, не вылизывали воротнички, а влипали по-крупному. Там красиво курили, складно бурчали, а танцевать разрешалось всем желающим. Вот и сидели до утра, обсуждая бои и личность таинственного Лудо Гаринчо. Информации оказалось настолько много, что наутро я проснулся с опухшей головой, легкой амнезией и шлейфом изо рта.

Слегка опоздал на обед, но не пропустил ничего интересного. Внутри царствовала тишина, и прислушавшись, можно услышать капли пота, падающие с музыканта на клавиши при записи трека, что стекал из подвесных колонок. А за стойкой красовалось уже знакомое лицо. Сегодня инвентаризация, и шеф вызвал Сниззи сверхурочно по двойной таксе. Но радости наличка не добавляла, он был зол, молчалив и одутловат чуть больше прежнего.

— Ни слова не говори. Я уже час разбираюсь с поставками и еще час потратил на разгрузку. Твою-то мать, обдристанный твой рестлинг с тремя сестрами, гибонья жопа.

Было еще много невероятных эпитетов, более точно отражающих суть, но мы люди приличные, в заведениях не материмся. Однако работал Сниззи славно. Собственно говоря, это единственное, что он умел. Еще до того, как здешнее место набрало ход, он скитался между кафе и ресторанами, бросив колледж. Многие из нас так делали. Легкие деньги кружились между пальцами, сотни новых невиданных лиц мелькали, как кадры кинопленки. Самые честолюбивые выбирали подобные места как трамплин в лучшую жизнь, к американской мечте и еврейскому счастью, нарабатывая связи, но в итоге променяли их на американскую выпивку и еврейскую жадность, навсегда пустив корни где-то между социумом и стеллажом с алкоголем.

— Все. Закончил, — выдохнул Сниззи.

— Поздравляю.

— Да пошел ты! И без тебя хватает этих клоунов за столом.

— Не парься, Опи Тейлор¹, скоро на свободу.

— Ладно, надо бы подзарядиться.

Он выписал себе несколько банок энергетика из инвентаризационного листа. Со словами: «Списанное — бесплатное. Бесплатное — мое», — он выпил все залпом, слегка побагровел, хотел вызвать скорую, но передумал.

Хозяин заведения с широченной улыбкой проводил гостя до парадного выхода и запросил на баре две рюмки мадеры. Жадно заглатывая фужер практически с ножкой, шеф расплескал часть на стол, чем испортил любимое занятие Сниззи. Для бармена это как плевок в лицо. От досады, агрессии и энергии глаза закатились до темечка. Сочетание таких эмоциональных дестабилизаторов способно покачнуть любого, кто покажет красную тряпку. Глядел этот затравленный бык на густую кроваво-красную лужу, стиснув зубы, но после накаляюще восторженных «эх, какой человек, какой человек!» в сторону уходящего гостя Сниззи выпалил.

— Босс, какого хрена! Чего вы с этим стариком вечно воркуете? Он же с придурью, шарики за ролики заехали. А вы только радуетесь!

Тот не ожидал такого поворота и на секунду вылупил глазницы. Но затем перевел взгляд на меня. Опрокинул рюмку и спокойным тоном усадил быка на пятую точку.

— Дурак ты, Снизвелл, и не учишься. Единственное, что ты знаешь, это язык звона стекла да наполненных бокалов. Так с ними и будешь общаться. А я же вкушаю блаженство беседы с тысячью личностями в одном теле. Понятно? На, лучше убери фужер.

Бармен сглотнул сухую слюну и, скалясь в свое собственное отражение от поверхности, принялся отшлифовывать до блеска столешницу с намерением протереть ее до дыр.

Я представил, как Сниззи уделывает своего босса на ринге одной лишь тряпкой, и слегка отодвинулся. Зашарил по карманам в поисках телефона, но нащупал лишь свернутую газетную вырезку. Нет, в другой раз, не дай бог взведу курок, что за стойкой. Но позвонить Джо было бы неплохо.

— Сниззи, у тебя есть телефон?

— Телефон? Я что, похож на абонента?

Сын вавилонской башни

Майами Геральд, 1974

Огненная неделька подошла концу в Приемной Господа. В течение последних семи дней работники нашего издания неустанно рыскали в поисках невероятных сюжетов, потели, опрашивали, документировали, записывали и редактировали полученную информацию, чтобы радовать читателей «Майами Геральд». От высоких температур и неисправной отопительной системы у двух корреспондентов случился тепловой удар, и они временно выбыли из строя. Но, к счастью, в редакцию пришло невероятное письмо, которое смогло обеспечить необходимый отдых для больных. История от некоего мистера Фахима, где он описывает свое пребывание в отдаленной жаркой интернациональной стране, что отлично подойдет нашему выпуску, учитывая предположения синоптиков. Мы премного благодарны нашему читателю и с радостью выставляем высланный рассказ в свет. Советуем не пропускать ниже описанные события, они весьма занимательны с исторической, лингвистической и туристической точек зрения. А также не забывайте про средства защиты от солнца. Следующие дни погода обещает быть знойной.

***

Я родился в небольшом бедном городке под названием Танта, что находился в дельте Нила. Моя мать работала на плантации, собирая фрукты. Благодаря своему расположению местные финиковые и цитрусовые сады давали частые и обильные урожаи. А такой товар всегда расходился на экспорт, что приносило неплохую прибыль. Но простые сборщицы надрывались за гроши. Поэтому в свои шесть лет меня отправляли на заработок вместе с матерью.

Плантациями, на которых мы проводили большую часть дней, владел один очень влиятельный британец с фамилией Галахер. Годом ранее он скупил все фруктовые поля в городке вместе с рабочими и переехал в Танту сразу же, как только Великобритания объявила о протекции Египта. Бизнесмен считал, что для развития промышленности и приумножения собственного капитала необходим личный контроль.

Однажды сын мистера Галахера, Том, играл в одном из апельсиновых садов. Подражая первым самолетам, он с забавными звуками лавировал между деревьями, но вдруг сбился с курса и затерялся где-то в оранжевых джунглях. К счастью, его поиски продолжались недолго. Во время сбора мать нашла юного мистера и вернула его в целости и сохранности. Галахер-старший не успел даже узнать о пропаже, как в его кабинет привели сорванца-летчика с мокрым лицом. Заплаканным и изнуренным от жары.

Шел 1916 год. Во всех крупных североафриканских и восточноазиатских городах поднимались восстания. Родной отец ловил пули то ли в борьбе за независимость Египта, то ли бок о бок с Лоуренсом Аравийским. О его судьбе мне известно мало. Мама говорила, что он ушел из дома с бравыми людьми и правыми идеями.

Местные лидеры хотели вернуть суверенитет государству бога Ра. Но малую родину все передряги затрагивали в меньшей степени. Практически каждый здесь был безграмотен и жил под навесом. Неудивительно, что городок быстро прогнулся под колкими европейскими умами, не пытаясь что-либо изменить.

Мистер Галахер все же беспокоился за обстановку дел, и дабы склонить зарождающиеся сомнения среди подчиненных, он вознаградил мою мать за возвращение собственного отпрыска, позволив мне, самому младшему, пройти школьное обучение при местной церкви святого Петра. Мать была безмерно счастлива. Хоть там проповедовали христианство, такой подарок сулил прибыль и уважение. Окружающие не порицали ее, а искренне поддерживали, гордились и порой по-доброму завидовали моей скорой судьбе. Собственно, мама была рада мне обеспечить хоть какое-то будущее.

Так я начал свою жизнь и, прежде всего, приступил к английскому языку.

Меня определили в начальные классы, где начал учиться вместе с младшим мистером Галахером. Католическая церковь была пристанищем иностранных торговцев, военных, чиновников. Соответственно обучались здесь дети только «белой» масти. Не считая меня, ворона среди святых голубей, заведение имело высоко привилегированный характер.

Том же был рад, что я учусь вместе с ним. Мы были равны как существа, но не как люди. Он видел во мне друга, ребенка из неблагополучной семьи и раба одновременно. Сильный повод для уважения в высших кругах, пусть и среди малышей. На ближайшие годы я попал под протекцию Тома.

Язык стал нашим способом коммуникации. Английский язык. Занятия велись исключительно на нем. Пришлось начать с нуля. Сначала буквы, затем звуки, слова, фразы, предложения. Переучивали писать, как у них принято, слева направо. Изучали Библию, Книгу Бытия, историю о Ноевом Ковчеге. Тайком читали Оливера Твиста. И я не был против. Постепенно, отдаляясь от прежних устоев, я пришел в новый мир. Казалось, Дивный Новый Мир.

С каждым новым словом менялись мои знания. С каждым изменением менялся я сам. Мои мысли, личность, взгляды на добро и зло. Менялись мой облик, выражение, скулы. Менялось Лицо. Я умер как житель Танты, родился неизвестным.

Позднее признание суверенитета Египта заставило семью Галахеров вызволить своего сына на Британские острова. Я же перебрался под их крышу. Мистер Галахер скучал по отпрыску и уделял мне больше времени в качестве частичной замены родному. Мечты о жизни значительной все больше и больше отрывали меня от кровного дома. Благодаря знанию арабского и английского я стал незаменим на плантации. Конечно, я не был ровней, но как англоязычный слуга делового человека ценился особенно.

Постепенно я стал отдаляться от прошлого, а окружение Галахеров ухватилось за меня, но не стремилось к породнению. Я застрял где-то между старых разваливающихся кровных связей и новых, не принимающих в свои ряды покровителей. Мне уже не хотелось гулять со старыми друзьями, все время уделялось новой семье. Нас объединяло одно — язык. Мы часто слушали истории о великой стороне свободы под названием Америка. Нашим глазам представлялись картины строящихся высотных зданий до небес, современных Вавилонских башен. Звуки минаретов больше не возбуждали мой слух. Меня завораживали дивные сказы о радиоприемниках и никогда не утихавшем из их динамиков джазе. Краски песчаных барханов блекли по сравнению с картинами ярчайших искрящихся городов из металла и стекла.

Но ни с одной из семей я не чувствовал вкус дома, пока не был определен в порт как помощник при отправке грузов за рубеж. Только общаясь с моряками и торговыми рабочими из других стран, приходило чувство. Чувство значимости. Они простодушны и предсказуемы, как мои родственники. Осведомленные и занятные, как Галахеры. Но самое привлекательное то, что неказистые и некорректные попытки с обеих сторон донести свои мысли при помощи несовершенного английского языка размывали границы между нами. Мы играли роли тех, кем являлись на самом деле. Рыболовы из Испании, скупщики апельсинов из Италии и один портовый помощник из Египта — класс людей с общим языком, уникальным, собственным. Их много на свете, многие не ограничены символами, но для каждой группы он свой. И вот напротив стоял уже далеко не чужак, а родной брат, выросший по другую сторону моря иль океана. Жадный до жизни, впитывающий как губка все, что через него проходит. Но раз есть общий язык, значит, существует общий дом, общая родина.

Корни, пущенные в египетские земли, постепенно высыхали, держаться было не за что, но я боялся. Страх потери даже того, от чего отдалялся, останавливал сначала год, затем два, а может, и пять. Многие делились рассказами и сказками о капитане Немо, Одиссее, Лудо Гаринчо, лично знакомыми с океаном, говорящим на его диалекте. Может, он и есть новый Бог? Я долго слушал и в конце концов не выдержал: солнце мне опротивело, а жара стала невыносимой. Я почувствовал тошноту и поспешил излечиться морской качкой. В 1935 году пароход переправил мое обожженное солнцем тело на другую сторону Атлантического океана. Ужесточение эмиграционных правил заставило меня пойти на хитрость. И в США как эмигрант приехал один из духовных настоятелей Католической церкви Египта, Контар Фахим. Благо, прежние учителя написали прекрасные отзывы о моей работе для церкви, о которой договорились.

Почему я выбрал именно Америку? Ведь это страна свободы, сборище эмигрантов. Место, созданное разношерстными изгоями своих стран. А что может сплотить подобных людей? Язык. Основываясь на английском, был вылеплен новый вид коммуникации, куда абсолютно любой мог внести свой вклад. И процесс не остановить, он продолжается сегодня под командованием новых сынов лингва франка. Каждое слово, взятое от отдельного носителя, порождает новый вид оружия под кодовым названием Simple English. Оружие, поражающее не тело, а сознание.

У любой цивилизации есть общая цель — объединить людей под общими знаменами, возвышая свою Отчизну. Как и в прежние времена, эти цивилизации — огромные и незаметные. Они пытаются построить очередную Вавилонскую башню. Больше всех в этом преуспевает звездно-полосатая страна. И раз уж Бог есть во вселенной, то на сей раз он не против данной идеи. Возможно, время повернули вспять: объединение разлученных народов, строительство высоченных башен, способных потревожить владения Создателя. А раз время перелистывает страницы справа налево, то Всемирный Потоп не заставит долго ждать. Время бежит назад, и я вместе с ним.

Я вспоминаю свой первый день в школе. Как мать держала меня за руку перед тем, как ее отпустить, у входа в церковь. Знала ли она, что домой больше не вернется прежний человек? Знала ли она, что у нее украли сына? Знал ли я, что у меня украдут мою родину, мою семью, мою личность, мое лицо? Знал ли я, что буду лишен всего, что когда-то имел? Знал ли я, что получу взамен? Я подхватил неизлечимую болезнь. Болезнь, чье имя «язык».

И теперь нахожусь здесь. От жары во Флориде избавиться не удалось, но это не беда, ибо я среди близких. Один из неопределенных. Мультикультурный. Мультилингвистический. Новый виток вне вида и класса. Свободный представитель неизвестной эры, о которой всегда будут молчать. Безумный, как и прочие мечтатели. Ваше здоровье, братья! Впитаем и выпьем до дна!

Примечания

1

Opie Taylor (англ. урб.) — белый простак. Происходит от персонажа Опи Тейлора в «Шоу Энди Гриффита», который был деревенским сыном деревенского шерифа из деревенского городка.