И прольется кровь

Ю Несбё, 2015

Я – наемный убийца-неудачник. Я обманул заказчика, но мой обман раскрылся, и я был вынужден бежать, спасая свою жизнь. Та, из-за которой я решился взяться за это дело, умерла, не дождавшись моей помощи, так что все было впустую. И теперь я оказался на самом краю земли, где меня никто не знает и где мне не от кого ждать помощи. А между тем преследователи дышат мне в затылок… Впервые на русском языке! «Кровь на снегу», «И прольется кровь»… Эти два романа связаны некими сюжетными нитями. Но связь их может оказаться глубже, чем нам кажется. Что же ожидает читателя дальше?

Глава 4

Кнут принес прозрачную густую вонючую мазь от комаров, наверное просто напалм. И еще две немаркированные бутылки, заткнутые пробками, с прозрачной жидкостью, пахнущей сивушными маслами, — точно напалм. С наступлением утра солнце стало светить ярче и подул ветер, от которого засвистело в печной трубе. Тени облаков скользили по пустынному, монотонному волнистому пейзажу, как стада оленей, на несколько секунд окрашивая светло-зеленые островки растительности в темный цвет, гася солнечные блики на маленьких озерцах вдали и отблески породы на оголенных скалах. Это было похоже на неожиданно раздавшийся глубокий бас в песне, которую поют высокие голоса. Ну что же, все равно песня минорная.

— Мама сказала, что рада пригласить тебя на собрание в молельном доме, — сказал мальчик и уселся за стол напротив меня.

— Вот как? — произнес я, проводя рукой по бутылке.

Я снова заткнул ее пробкой, не сняв пробы. Разминка. Пробку надо вынуть, тогда напиток станет лучше. Или хуже.

— Она думает, тебя можно спасти.

— А ты так не думаешь?

— Я не думаю, что ты хочешь быть спасенным.

Я встал и подошел к окошку. Олень вернулся. Когда я заметил его утром, то почувствовал облегчение. Волк. Их ведь уничтожили в Норвегии, верно?

— Мой дед проектировал церкви, — сказал я. — Он был архитектором. Но он не верил в Бога. Он считал, что когда мы умираем, то умираем совсем. Я больше верю в это.

— Он и в Иисуса не верил?

— Раз он не верил в Бога, вряд ли он верил в Божьего Сына, Кнут.

— Понимаю.

— Ты понимаешь. И что дальше?

— И тогда он будет гореть.

Я хмыкнул:

— В таком случае он уже давненько горит: он умер, когда мне было девятнадцать. А тебе не кажется, что это немного несправедливо? Бассе был хорошим человеком, он помогал людям, нуждавшимся в помощи, а этого я не могу сказать о многих знакомых мне христианах. И если бы я мог быть хоть вполовину так хорош, как мой дедушка…

Я заморгал. Глаза жгло, в них мелькали белые точки. Неужели это все солнце, пытающееся прожечь дыру в моей роговице? Неужели посреди лета у меня начнется снежная слепота?

— Мой дедушка говорит, что добрые поступки не помогают, Ульф. Твой дедушка сейчас горит, и скоро наступит твоя очередь.

— Хм. Значит, ты утверждаешь, что если я пойду на это собрание и приму Иисуса и этого твоего Лестадиуса, то попаду в рай, даже если никогда ничем не помогу ни одной живой душе?

Мальчишка почесал рыжую шевелюру:

— Да-а-а-а. Во всяком случае, если ты примешь учение Лингена.

— А что, существуют разные учения?

— Есть младоперворожденные в Альте, люндбергианцы в Южном Тромсе, старые лестадианцы в Америке и…

— И все они будут гореть?

— Так говорит дедушка.

— Судя по всему, в раю будет просторно. А ты не думал, что если бы мы с тобой поменялись дедушками, то ты наверняка был бы атеистом, а я лестадианцем? И тогда гореть предстояло бы тебе?

— Может быть. Но к счастью, гореть будешь ты, Ульф.

Я вздохнул. В здешних местах было что-то первозданное. Словно ничего не должно было и не могло произойти, словно неизменность была естественной.

— Слушай, Ульф…

— Да?

— Ты скучаешь по папе?

— Нет.

Кнут застыл:

— Он что, не был хорошим?

— Думаю, был. Но дети хорошо умеют забывать.

— А так можно? — тихо спросил он. — Не скучать по папе?

Я посмотрел на него:

— Думаю, да.

И зевнул. Плечо болело. Мне надо было выпить.

— Ты правда совсем один, Ульф? У тебя совсем никого нет?

Я задумался. Мне и в самом деле пришлось задуматься. О господи.

Я покачал головой.

— Угадай, о ком я думаю, Ульф.

— О папе и дедушке?

— Нет, — ответил он. — Я думаю о Ристиинне.

Я не стал спрашивать, как я мог это угадать. Мой язык был похож на высохшую губку, но выпить можно будет только после того, как он выговорится и уйдет. Он даже принес мне сдачу.

— И кто такая эта Ристиинна?

— Она учится в пятом классе. У нее длинные золотистые волосы. Она в летнем лагере в Каутокейно. На самом деле мы тоже должны были быть там.

— Что это за лагерь?

— Лагерь как лагерь.

— И что вы там делаете?

— Мы, дети, играем. Когда нет встреч и проповедей, конечно. Но в этот раз Рогер спросит у Ристиинны, хочет ли она стать его девушкой. И может быть, они поцелуются.

— Значит, целоваться — это не грех?

Кнут склонил голову набок и прищурил один глаз:

— Я не знаю. Перед тем как она уехала, я сказал, что люблю ее.

— Любишь, вот так прямо?

— Да. — Он подался вперед и, глядя вдаль, прошептал с придыханием: — «Я люблю тебя, Ристиинна». — Мальчишка снова посмотрел на меня. — Это было ошибкой?

Я улыбнулся:

— Ни в коем случае. Что она ответила?

— «Вот как».

— Она ответила «вот как»?

— Да. Как думаешь, что это значит, Ульф?

— Ну, как сказать. Конечно, это может значить, что для нее это чересчур. «Люблю» — очень сильное слово. Но это может означать, что она подумает над твоими словами.

— Считаешь, у меня есть шанс?

— Безусловно.

— Несмотря на то, что у меня есть шрам?

— Что еще за шрам?

Он отлепил пластырь ото лба. На бледном кусочке кожи все еще виднелись следы швов.

— Что случилось?

— Упал на лестнице.

— Скажи ей, что ты бодался с оленем, что вы боролись за территорию. И что ты, разумеется, победил.

— Ты спятил? Она ни за что не поверит!

— Ну да, потому что это всего лишь шутка. Девчонки любят мальчишек, которые умеют шутить.

Он почесал верхнюю губу:

— Ты сейчас не врешь, Ульф?

— Послушай. Даже если у тебя не будет шансов именно с этой Ристиинной именно этим летом, то будут другие Ристиинны и другие лета. У тебя будет полно девчонок.

— Почему?

— Почему?

Я измерил его взглядом. Кажется, он низковат для своего возраста? По сравнению с ростом мозгов у него было много. Рыжие волосы и веснушки, возможно, не будут достоинствами в глазах дам, но ведь это мода, которая приходит и уходит.

— Ну, если ты спрашиваешь меня, то я бы сказал, что ты — ответ Финнмарка на Мика Джаггера.

— Чего-о?

— На Джеймса Бонда.

Он непонимающе уставился на меня.

— На Пола Маккартни? — сделал я еще одну попытку.

Реакции не было.

— Битлз. «She loves you, yeah-yeah-yeah».

— Не очень-то из тебя хороший певец, Ульф.

— Это точно. — Я открыл топку печи, сунул в нее влажную тряпку и натер мокрым пеплом блестящий прицел на винтовке. — А почему ты не в летнем лагере?

— Папа на ловле сайды, мы должны его дождаться.

Что-то случилось, какая-то морщинка в уголке губ, что-то не так. Что-то, о чем я решил не спрашивать. Я посмотрел на прицел. Теперь, надеюсь, он не будет отражать солнечные лучи, и когда они придут, то не поймут, что я лежу и целюсь в них.

— Давай выйдем на улицу, — предложил я.

Ветер сдул комаров, и мы сели на солнышке у стены. Когда мы показались, олень отошел подальше. Кнут захватил с собой нож и веточку и тут же начал ее строгать.

Конец ознакомительного фрагмента.