Злоречие. Иллюстрированная история

Ю. В. Щербинина, 2019

Доступный и увлекательный рассказ о негативных явлениях речи и формах словесной вражды от древности до современности. Интереснейшие исторические факты и яркие литературные примеры, синтез научного подхода и популярного изложения заинтересуют как специалистов-гуманитариев, так и всех неравнодушных к актуальным проблемам языка и коммуникации. В книге более 400 тематических иллюстраций с искусствоведческими и речеведческими комментариями.

© Щербинина Ю.В., 2019

© Издательский дом «НЕОЛИТ», 2019

Гортань — открытый гроб

Если заочно злословит кто друга; или, злоречье Слыша другого о нем, не промолвит ни слова в защиту; Если для славы забавника выдумать рад небылицу Или для смеха готов расславить приятеля тайну: Римлянин! Вот кто опасен, кто черен! Его берегись!

Гораций «Сатиры» (пер. М. Дмитриева)

Злословить, и остро при этом,

Весьма приятно, милый мой.

Ведь было сказано поэтом:

Злословье греет нас зимой

И освежает жарким летом.

Лопе де Вега «Валенсианская вдова»(пер. М. Лозинского)

Сюда, о клеветницы, стар и млад,

Ходячее злословье, станьте в ряд,

Чтоб нашей теме был противовес,

Как гимну — пасквиль, как святому — бес.

Ричард Шеридан «Школа злословия»(пер. М. Лозинского)

На фоне глобальных мировых проблем злоречие кажется и не проблемой вовсе — едва ли не досадной мелочью, чем-то малосущественным и неопасным. Враждебность ретушируется смягченными формулировками и подменяется эвфемизмами «словесная несдержанность», «активность в диалоге», «напористость в общении». Злоязыких называют сильными, настойчивыми, энергичными. На тех же, кто не склонен к грубости, ставится клеймо «слабака», неспособного дать словесный отпор, завоевать авторитет.

Однако злоречие — капкан наподобие ящика с апельсином в известном фокусе с обезьяной. В стенке ящика проделывают небольшую дыру, обезьяна сует в ящик лапу и хватает апельсин, но вытащить через дыру не может, бросить добычу тоже не может — так и сидит возле ящика, пока ее не схватит хитрый охотник. Так и человек не в силах остановиться, начав сплетничать, насмехаться, сквернословить… Злоречие незаметно встраивается в структуру личности, в иерархию жизненных ценностей, в систему социальных отношений.

Негативные явления коммуникации традиционно соотносят с речевой агрессией как словесным выражением отрицательных эмоций и враждебных намерений. В англоязычных исследованиях используются также понятия verbal aggression (вербальная агрессия), verbal abuse (жестокое словесное обращение), insult (нанесение оскорбления), cursing (сквернословие, ругань, проклятие). Между тем, понятие «речевая агрессия» не отражает всей глубины, многообразия возможностей и вариантов причинения вреда посредством речи.

Не будучи научным термином, злоречие куда более всеохватно и многомерно раскрывает разнообразные формы словесного зла. Злоречие не сыграешь в трех аккордах — это богатейшая партитура смыслов, побуждений, намерений. Оно не поддается универсальному определению. Это не только оскорбления, угрозы, насмешки, но и более сложные речеповеденческие комплексы: глумление, хамство, богохульство…

Злоречие часто отождествляют со злословием. Объективно контекст злословия более узок и соотносится преимущественно с осуждением и сплетничеством. В Словаре русского языка XI–XVII веков злословие разъясняется как калька латинского maledicentia в значении «брань, оскорбление». Злоречие — более масштабное и объемное — обобщает целый ряд смежных понятий, прежде именовавшихся вредословием, гнилословием, жестокословием, кощунословием, неблагословием, срамословием, худословием… К архаическим синонимам злоречия можно отнести гаждение — поношение, хуление, бесчестье.

Изучать злоречие начали еще в Античности. Его определению и классификации посвящена часть знаменитого очерка «Характеры» древнегреческого философа Теофраста. Древнеримским политиком и писателем Катоном Старшим сформулированы этические максимы, среди которых «Не будь злоречивым», «Не осуждай», «Ни над кем не смейся». Одновременно уже в Древнем мире были профессионалы злоязычия: сикофанты, делатории, выдалбливатели табличек с проклятиями.

При этом в разные эпохи общественная оценка менялась вплоть до переключения полюсов. Так, доносчиков-делаториев в Древнем Риме сначала поощряли, затем презирали, позднее и вовсе изгоняли. А вот жестко пресекавшееся в традиционных обществах богохульство впоследствии едва ли не поощрялось, вспомнить хотя бы период воинствующего атеизма в СССР.

Однако, в целом, злоязычие издревле считается гибельной страстью, искажающей человеческую природу. В Послании святого апостола Павла к Римлянам гортань нечестивых уподоблена открытому гробу. Этот сколь памятный, столь и устрашающий образ, взятый из пятого Псалма, обличает словесное непотребство — прежде всего хулу и клевету. Не в силах изречь себя устами божества, зло говорит устами убожества. То громогласное, то вкрадчивое, оно вроде внутри человека — как адский механизм, а вроде бы и вовне — как дьявольское искушение. «Кто хочет преодолеть дух злоречия, тот пусть винит не человека, подвергающегося падению, но внушающего сие демона», — сказано в «Лествице», духовном сочинении византийского богослова Иоанна Лествичника.

Злоязычие — инфернальное «потусторонье» речи, альтернативная словесная реальность. И в предзакатных сумерках поздней Античности, и в предрассветных лучах эпохи Возрождения, и в негасимом свете Нового времени речевое «антиповедение» так или иначе маркировано, по-особому отмечено. Его можно опознать прежде всего по несоответствию сложившемуся порядку и предустановленному идеалу.

Здесь обнаруживается теснейшая взаимосвязь этики с эстетикой. Моральное наделяется свойствами прекрасного. Простейший и нагляднейший пример — отрицательно оценочные реплики. Как мы чаще всего выражаем осуждение или неприятие? Он поступил некрасиво; очень неприглядное поведение; просто нелепость какая-то!; непригожие слова (устаревшее обобщенное название оскорблений и ругательств); что за безобразие!; вот ведь урод!

При этом на одном полюсе злоречия оказываются естественные, природные речеповеденческие реакции — например, насмешка. Потому и относились к ней издревле менее строго, чем к другим формам словесных нападок. На другом полюсе — речевые аномалии и перверсии, в частности, глумление как изощренное издевательство ради удовольствия. Патологическое злоязычие не просто порочно — оно бесчеловечно, это предел антиповедения.

Злоречие — ребус, не имеющий решения. Оно во многом иррационально и непостижимо, неподвластно формальной логике и механическому описанию. Исторически это связано отнюдь не только с магическими практиками (проклятие, сквернословие), но и непосредственно с общением. С одной стороны, обижать часто равнозначно играть — развлекаться, наслаждаясь злом. Иррациональность — в способности злоречия быть извращенным удовольствием. С другой стороны, нечаянно причинив зло словами, мы порой говорим с досадой: черт за язык дернул! Поминание черта — косвенное самооправдание и перекладывание ответственности. Дескать, я не виноват — просто так получилось, меня как бы принудили.

Иррациональность злоречия наиболее заметна в исторической ретроспективе и на обширном словесном материале — от летописей и философских трактатов до мемуаристики и беллетристики. В библиографическом списке отражены только основные из использованных источников: крупные монографии, научно-популярные книги авторитетных специалистов, тексты позапрошлого и начала прошлого веков, англоязычные работы. Вся история злоречия не набор тематических сведений, а захватывающее приключение идей. Великая битва чернильниц и мировая война книг.

Наряду с фактическими сведениями активно задействованы исторические анекдоты и народные легенды — как хрестоматийные (например, об Апеллесе и сапожнике), так и менее известные (вроде деталей казни Цицерона). Для уяснения сути злоречия иногда важнее не достоверность информации, а ее легендирование. Здесь редкий случай, когда сам процесс баснословного сочинительства, обрастание событий домыслами и вымыслами подчас раскрывают явления объективнее, чем скрупулезное уточнение и кропотливая сверка фактов. Легенды и анекдоты нужны не для доказательной базы, а для полноты картины — полифонии суждений, многоголосицы оценок.

Злоречие впечатляюще метафорично. Наиболее последовательное и типичное его представление в европейской лингвокультуре — словесный бестиарий: оскорбление — собака, клевета — змея, насмешка — обезьяна, сплетня — сорока… Известный афоризм Диогена: «Злословец — самый лютый из диких зверей». Среди других популярных метафор — колюще-режущие инструменты, различные виды оружия, вирусы, яды. Заглядывая в прошлое, мы увидим, как эти общие аналогии отливаются в конкретные образы, отражаются художественной литературой и оживают в изобразительном искусстве.

В книге более четырехсот репродукций произведений живописи и графики разных эпох. От широко растиражированных образцов визуализированной речи вроде «Фламандских пословиц» Брейгеля или «Клеветы» Боттичелли, — до малоизвестных работ европейских и отечественных художников. Многие иллюстрации сопровождаются искусствоведческими справками и пояснительными комментариями.

Общая структура книги стремится к повествовательной цельности, но не имеет композиционного единства. Одни главы организованы хронологически: показывают этапы эволюции разных форм злоречия (клевета, проклятие, богохульство). Другие подчинены кластерному принципу: описывают частные явления внутри общего (оскорбление, порицание, сквернословие). Некоторые главы построены по принципу «кругового обхода»: отдельная проблема помещена в центр и рассмотрена с разных сторон (глумление, хамство, ссора).

Специфичность проблематики требует особого предупреждения относительно ненормативной лексики: она представлена без отточий. Это настоятельно продиктовано необходимостью объективного и достоверного предъявления словесного материала. К тому же научная этика предписывает цитирование без купюр, если таковые отсутствуют в исходных текстах.

Однако исследовать словесное зло не значит снимать крышку с гроба и выпускать наружу смрад и тлен. Здесь напрашивается иная образность: обнаружение и обезвреживание демонов, обитающих в «потусторонье» речи. Помимо всего прочего, языковредие — как еще называли его в старину — мощнейший двигатель ментальных процессов, эффективный инструмент общественного управления и род социальной магии. Это очередная объяснительная метафора и лейтмотив настоящей книги.

Современность создала множество прогрессивных технологий в самых разных областях, но до сих пор не изобрела надежной защиты от злых слов. Слова давно уже не всевластны, но по-прежнему непобедимы. Библейское определение lingua dolosa (язык лукавый, коварный) вечно актуально. И сегодня, как всегда, «жизнь и смерть во власти языка».

При этом само злоречие — неиссякаемая тема досужих разговоров и постоянный объект обличительных острот. Его гримасы проглядывают в античной мифологии, его личины скрываются в средневековой символике, его снисходительная ухмылка сквозит между строк полемических текстов Нового времени, его звериный оскал мерцает в черных зеркалах смартфонов… Мы так много говорим о нем — но еще больше оно говорит о нас.

Как относиться к тому, что неизбывно и неискоренимо? Старательно отводить взгляд от разверстой гортани-гроба? Стеречь родных и близких над пропастью во ржи? Неустанно работать над собой, отделяя зерна добрословия от плевел злоязычия? Книга не дает ответов, но рассказанные в ней истории взыскуют внимания и участия.

Алексей Бельский «Не делай зла и не досаждай никому», из серии нравоучительных картин-панно, исполненных для украшения Смольного института, 1771, холст, масло