Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 2

Ю. В. Лебедев, 2020

Юрий Владимирович Лебедев, заслуженный деятель науки РФ, литературовед, автор многочисленных научных трудов и учебных изданий, доктор филологических наук, профессор, преподаватель Костромской духовной семинарии, подготовил к изданию курс семинарских лекций «Русская литература», который охватывает период XIX столетия. Автору близка мысль Н. А. Бердяева о том, что «вся наша литература XIX века ранена христианской темой, вся она ищет спасения, вся она ищет избавления от зла, страдания, ужаса жизни для человеческой личности, народа, человечества, мира». Ю. В. Лебедев показывает, как творчество русских писателей XIX века, вошедших в классику отечественной литературы, в своих духовных основах питается корнями русского православия. Русская литература остаётся христианской даже тогда, когда в сознании своём писатель отступает от веры или вступает в диалог с нею. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Русская литература и общественное движение 1870–90 годов

С развитием в пореформенной России буржуазных отношений в драматическом положении оказалось не только крестьянство, но и русская интеллигенция. Старая дворянская культура умирала вместе с гибелью дворянских гнёзд, скупаемых на корню новоявленными российскими «предпринимателями». Интеллигенция теряла всякую связь с общественными силами, определявшими жизнь страны. Она превратилась в прослойку, не ангажированную современной властью, но ощущающую своё кровное родство с ведущим и ещё более бесправным сословием — крестьянством. Интеллигенция стала осознавать свою вину, свой долг перед ним. В её миросозерцании наметился уклон к идеализму и метафизике. Естественные науки, обожествляемые радикальным поколением шестидесятников, в семидесятые годы потеряли былой ореол. Более того, они переродились в социал-дарвинизм — боевое оружие нарождающейся буржуазии. Писаревская группа лишилась былого общественного влияния, оно склонилось вновь в пользу Чернышевского и Добролюбова. Есть нечто символическое в том, что в 1868 году не только умирает Писарев, но и осуществляется переход «Отечественных записок» в руки Некрасова, Елисеева и Щедрина, возродивших традиции запрещённого в 1866 году «Современника».

Общественные взгляды Петра Лавровича Лаврова (1823–1900)

Тогда же в газете «Неделя» печатает свои «Исторические письма» (1868–1869) Лавров, укрывшийся под псевдонимом Миртов. Эти «письма» сыграли ключевую роль в духовной подготовке народнического движения. Обращаясь к русской интеллигенции, Лавров говорит: «Современник, помни, что у тебя нет ничего собственного. Всё, чем ты гордишься, всё, что доставляет тебе наслаждение, весь комфорт, которым ты пользуешься, критическая мысль, освободившаяся от предрассудков, — всё это стоит страшно дорого и стоит на твоём личном счету, если у тебя есть честь, совесть, сознание собственного достоинства».

Вслед за Герценом Лавров ставит перед мыслящими современниками вопрос о цене исторического прогресса: «Дорого заплатило человечество за то, чтобы несколько мыслителей, в своём кабинете, могли говорить об его прогрессе». Если бы счесть число жизней, погибших в борьбе за его существование, «то, вероятно, наши современники ужаснулись бы при мысли, какой капитал крови и труда израсходован на их развитие».

Остро ставя вопрос о цене прогресса, Лавров делает шаг вперёд по сравнению с Герценом: «Каждое поколение ответственно перед потомством за то лишь, что оно могло сделать и чего не сделало». А чтобы снять эту ответственность и чтобы расплатиться за прошлые жертвы, русский интеллигент должен знать, что главным двигателем прогресса является «критически мыслящая личность», которая ставит цели, соответствующие своим идеалам, и борется за их осуществление.

«Я сниму с себя ответственность за кровавую цену своего развития, если употреблю это самое развитие на то, чтобы уменьшить зло в настоящем и будущем. Если я развитой человек, то я обязан сделать это, и эта обязанность для меня весьма легка, так как совпадает именно с тем, что составляет для меня наслаждение».

Идеалом «критически мыслящей личности» является «русский социализм». В общинном владении землёй Лавров вслед за Герценом и шестидесятниками видит зерно будущего гармонического устройства общества. Как все народники, Лавров считает капитализм не органичным для России явлением, чуждым в своих основах русскому национальному самосознанию.

Общественные взгляды Николая Константиновича Михайловского (1842–1904)

Позитивную основу народнической идеологии наиболее глубоко разработал в своих философско-социологических трудах Михайловский. Его убеждения формировались в процессе решительной критики идей социал-дарвинизма и теории «органического прогресса общества» английского философа и социолога Герберта Спенсера.

Дарвинистская социология переносила законы биологического развития на общественную жизнь и утверждала, что царящая в обществе борьба за существование ведёт к естественной гибели неприспособленных индивидов и к выживанию приспособленных и сильных. Михайловский назвал такую социологию «забвением человека среди всеобщего ликования». В работе «Теория Дарвина и общественные науки» (1870–1873) он доказал, что эта мысль неверна. Сильный чаще всего является неприспособленным, а приспособленным — слабый. Активными деятелями исторического процесса являются неприспособленные индивиды.

Михайловский находил, что буржуазной идеологией проникнута не только дарвинистская социология, но и натурфилософия. Дарвин, по определению Михайловского, «гениальный буржуа-натуралист». Его философия природы — сплошное мещанство: в научный принцип возводится у него отсутствие ярких индивидуальностей. «Сплочённая посредственность» губит всё, что, так или иначе, выходит из нормы. Выживают у Дарвина не одарённые, но наиболее приспособленные к среде. Торжествуют практические типы и гибнут идеальные.

В противовес буржуазной социологии Михайловский создаёт стройное социалистическое мировоззрение, в основе которого лежит «цельный», «идеальный» тип личности. Дарвинистскому критерию приспособляемости к среде Михайловский противопоставляет закон русского учёного Карла Бэра, который считал критерием совершенства человека «степень разнородности его частей и степень разделения труда между этими частями».

Михайловский заметил, что Спенсер неправомерно перенёс закон Бэра с развития личности на развитие общества. Нельзя «физиологическое разделение труда между человеческими органами» отождествлять с экономическим разделением труда в обществе между индивидами. Чем экономическое разделение труда в обществе сильнее, тем физиологическое в индивиде слабее, и обратно. Экономическое разделение труда внутри общества приводит к крайней специализации людей, в это общество входящих. Такое общество убивает личность, лишает её необходимой полноты, выражающейся в соразмерном упражнении всех способностей человека. В обществе, развивающемся по буржуазному типу, экономическое разделение труда торжествует, а личность деградирует. Идёт эволюция, но не осуществляется духовный прогресс.

В статье «Что такое прогресс?» (1869) Михайловский развивает своё учение о типах и степенях развития. Современный буржуазный общественный строй стоит на высокой степени развития, но это высокая степень низшего типа. И наоборот. Первобытный строй находился на крайне низкой степени развития, но зато представлял собою высший тип. Это же относится и к современной крестьянской общине, экономически отсталой по сравнению с формами капиталистического хозяйства, но являющей высший тип общественной организации. Задача «критически мыслящих личностей» заключается в том, чтобы через слияние с народом перевести высокий тип общественной организации к столь же высокой степени его развития.

Вот ключевое место из статьи Михайловского: «Первобытное общество представляет в целом массу совершенно однородную. Все члены его занимаются одними и теми же сведениями, имеют одни и те же нравы и обычаи. Но каждый из них, отдельно взятый, вполне разнороден: он и охотник, и пастух, он и лодки умеет делать, и оружие, и жилище сам себе строит…

Но вот происходит первое дифференцирование общества на управляющих и управляемых. Общество сделало шаг от однородности к разнородности, но входящие в его состав неделимые перешли, напротив, от разнородности к однородности. Мускульная система у одних стала развиваться в ущерб нервной системе, а у других наоборот…

Цельность личности, её разнородность, полнота развития всех её сил и способностей — словом, все необходимые условия для счастья — уступили место экономической и общественной специализации, тому процессу, который превращает человека в “палец от ноги”, в колёсико бесконечно большой общественной и государственной машины». По этому поводу Михайловский приводит очень убедительный пример. В ряду поколений тульских оружейников переход от разнородности к однородности происходил следующим образом: «Предки их делали всё ружьё, и потому должны были принимать в соображение такие данные, которые совершенно не нужны и непригодны потомкам, только сверлящим стволы или делающим курки. Поэтому предки были разностороннее потомков».

Цивилизация развивается за счёт раздробления отдельного человека, уничтожения его личности. Чтобы использовать одну какую-либо его силу, один его орган, от него отнимаются другие. Так, древние спартанцы выкалывали глаза своим рабам, приставленным к ручным мельницам, чтобы эти несчастные не развлекались, а могли бы молоть и молоть без конца. Такой тип развития Михайловский не считает прогрессом, ибо он приводит к деградации личности.

Прогресс возможен лишь на путях развития простых форм кооперации, в которых экономическое разделение труда между индивидами заменяется физиологическим разделением труда между отдельными органами этих индивидов. Отсюда — уникальная формула прогресса Михайловского: «Прогресс есть постепенное приближение к целостности неделимых, к возможно полному и всестороннему разделению труда между органами и возможно меньшему разделению труда между людьми. Безнравственно, несправедливо, вредно, неразумно всё, что задерживает это движение. Нравственно, справедливо, разумно только то, что уменьшает разнородность общества, усиливая тем самым разнородность его отдельных членов».

В идеализации крестьянского общинного уклада Михайловский сходился с Лавровым. Вслед за ним он считал также, что историю творят не народные массы, а отдельные «критически мыслящие личности» В работе «Герои и толпа» (1882) Михайловский утверждал, что народное сознание в современном обществе, изуродованном разделением труда, находится в состоянии пассивности и склонно к бессознательному подражанию. Однако на массовую психологию «толпы» особое влияние оказывает «герой», сильная личность, способная увлечь её за собою на любое дело, как доброе, так и злое, как на подвиг, так и на преступление.

Призвание современной интеллигенции Михайловский видит в «благотворительной опеке народного развития». Поэтому он терпимо и даже сочувственно оценивает умеренное культурничество. Он считает, что «коренные начала русской экономической жизни не требуют революции», но требуют поддержки общины, организации различных форм кооперативного движения, поощрения кустарных промыслов, поддержки государством мелкой народной промышленности.

Михайловский принадлежал к умеренному крылу народничества, которое в семидесятые годы не занимало лидирующего положения в общественной жизни. Ведущую роль в ней играло тогда народничество радикальное, осуществившее попытку поднять крестьянство на революцию. У «ходоков в народ» с революционными целями были свои идеологи, вожди и наставники: П. Л. Лавров, М. А. Бакунин, П. Н. Ткачёв. Но между ними существовали разногласия и споры. В чём заключалась суть их политических программ, с чем были связаны споры и разногласия?

Общественная позиция Михаила Александровича Бакунина (1814–1876)

К 1870-м годам Бакунин, находившийся в эмиграции, становится одним из идейных вождей и вдохновителей «хождения в народ». В работе «Государственность и анархия» он утверждает, что общественный организм России после реформы 1861 года раскололся на два враждебных полюса. На одном — общинное крестьянство, способное к историческому развитию. На другом — государственная надстройка, паразитический нарост на здоровом теле народной жизни, удерживающийся на нём с помощью насилия. Между двумя этими полюсами идёт постоянная вражда. Крестьянский мир искони борется с государством и правящими классами за торжество своих общинных начал, за разрушение паразитической надстройки. Эта борьба нуждается сейчас в направляющем, организующем элементе, каким и должна стать революционная интеллигенция.

Бакунин-теоретик признает научную ценность «Капитала» Карла Маркса, но лишь в двух моментах: в необходимости «экспроприации экспроприаторов» и в организации коллективного владения средствами производства. Далее начинаются расхождения. Вслед за Прудоном Бакунин отрывает экономическую организацию общества от политической. Экономическая организация является результатом естественной связи между людьми в процессе трудовых отношений их друг с другом. И сама по себе она стремится к равенству, справедливости и коллективизму.

Но на пути её естественного развития встаёт надстройка, политическим насилием насаждающая в обществе социальное неравенство. Главной целью революции должно быть полное уничтожение этой надстройки, разрушение государства, освобождение естественной и живой экономической стихии от его ига. Эта стихия в своём широком разливе сама придёт к естественной для неё коллективистской и разумной организации.

Бакунин считал бессмысленной борьбу за улучшение государственных форм или захват государственной власти. «Между революционной диктатурой и государственной, — утверждал он, — вся разница только во внешней оболочке: обе одинаково реакционны». Единственно плодотворным и творческим видом борьбы за освобождение является бунт, анархическая революция.

Бунт не будет в русских условиях «бессмысленным и беспощадным», так как в душе русского крестьянина существует исторически выработанный, ставший общенародным культурным инстинктом социалистический идеал «жизни миром». К этому творческому бунту крестьянская масса сейчас готова. Не хватает лишь искры, чтобы вспыхнуло пламя. «Летучая» пропаганда интеллигентов поднимет бунтарские настроения в народе и будет той искрой, которая вызовет революционный пожар. Этот пожар уничтожит паразитическое государство и приведёт крестьянский мир к социалистической федерации сельских общин, организующих жизнь на началах общинного самоуправления.

Программа Бакунина встретила неприятие у Лаврова. Он считал, что в настоящее время народ не готов к революционной борьбе. Грядущая революция нуждается в тщательной культурной подготовке, в длительном воспитательном периоде, призванном внести сознательное начало в стихийные, бунтарские настроения народных масс. Эта воспитательно-подготовительная работа выпадает ныне на долю русской интеллигенции.

Общественно-политические взгляды Петра Никитича Ткачёва (1844–1886)

Совершенно иначе относился к политической борьбе Ткачёв. Как и все народники, он связывал надежду на будущее России с крестьянством, с его социалистическими инстинктами, с общинным владением землёй. Но, в отличие Лаврова и Бакунина, он считал, что крестьянство в силу своей пассивности и отсталости совершить революцию не способно. Община может стать «ячейкой социализма» только после уничтожения существующего государственного строя. Первоочередную задачу революции он видел в захвате государственной власти и установлении диктатуры «революционного меньшинства». Эта диктатура откроет путь для «революционно-устроительной деятельности» интеллигенции в народе. Политическая революция будет первым шагом к революции социальной. Поэтому Ткачёв оправдывал политический террор, целью которого являлся захват власти в стране горсткой революционеров.

Основные этапы «хождения в народ»

Первые народнические кружки (Н. В. Чайковского, Ф. В. Волховского), начавшие «хождение в народ», придерживались тактики Лаврова. Под видом сельских учителей, врачей, писарей в волостных правлениях революционеры пытались закрепиться в деревне и вести систематическую пропаганду революционных идей в крестьянской среде.

Однако правительственные репрессии показали вскоре, что подобная «оседлая» пропаганда затруднительна. К тому же движение принимало всё более широкий, массовый характер, молодёжью овладевало революционное нетерпение. Таким настроениям более соответствовала идея «летучей» пропаганды, к которой молодёжь и приступила. Массовое «хождение в народ» завершилось в 1874 году арестами нескольких тысяч человек и последовавшими затем процессами «193-х» и «50-ти».

После провала первой волны «хождения в народ» революционеры решили вновь сменить летучую агитацию организацией прочных поселений в деревне, но действовать при этом крайне осмотрительно. Они сплотились в 1876 году в подпольную организацию «Земля и воля». Основой её считались поселения в деревне, а подвижный идеологический центр оставался в нескольких крупных городах и вёл пропаганду среди учащейся молодежи и рабочих.

Вскоре между деревенскими поселенцами и городским ядром землевольцев возникли разногласия. Первые всё более и более убеждались в невозможности поднять народ на революцию в ближайшее время и частично переходили к культурной деятельности в деревне, отказываясь от революционных целей. Вторые, напротив, всё более и более заражались революционным нетерпением и энтузиазмом, находясь под большим давлением молодых интеллигентских сил. В городской прослойке землевольческой организации становилась популярной ткачёвская идея политического террора.

Летом 1879 года на съезде партии в Воронеже «Земля и воля» распалась: «политики» организовали новую партию «Народная воля», провозгласив главной целью движения политический переворот и террористические формы борьбы с правительством, «деревенщики» во главе с Г. В. Плехановым и П. Б. Аксельродом отделились в свою партию под названием «Чёрный передел».

1 марта 1881 года, после многократных покушений, народовольцы убили Александра II. Это событие подтолкнуло либералов на последнюю и самую решительную попытку реформировать самодержавие. В газете М. М. Стасюлевича «Порядок» было опубликовано открытое обращение к новому царю Александру III с предложением ввести в России представительную форму правления. Одновременно в адресах и заявлениях многих земских собраний выдвигается требование созыва Всероссийского земского собора.

Однако в этой критической ситуации либеральное движение тоже раскололось на два лагеря. Правая его часть в лице Г. К. Градовского и Б. Н. Чичерина направляет Александру III записку о несвоевременности введения конституции: «власти необходимо показать свою энергию» перед угрозой революции.

Консервативные взгляды Михаила Никифоровича Каткова (1818–1887)

Начало 1880-х годов характеризуется расцветом консервативной идеологии. На крайне правые позиции переходит редактор журнала «Русский вестник» и газеты «Московские ведомости» Катков. В 1884 году в «Московских ведомостях» он занимает «наблюдательный пост», с высоты которого произносит приговоры «врагам отечества» и призывает правительство к «твёрдой власти», способной «внушать спасительный страх». Его общественная позиция чётко формулируется в статье о «царском пути», написанной в момент вступления на престол Александра III:

«Предлагают много планов. Но есть один царский путь. Это — не путь либерализма или консерватизма, новизны или старины, прогресса или регресса. Это и не путь золотой середины между двумя крайностями. С высоты царского трона открывается стомиллионное царство. Благо этих ста миллионов и есть тот идеал и вместе тот компас, которым определяется и управляется истинный царский путь.

В прежние века имели в виду интересы отдельных сословий. Но это не царский путь. Трон затем возвышен, чтобы перед ним уравнялось различие сословий, цехов, разрядов и классов. Бароны и простолюдины, богатые и бедные, при всём различии между собой, равны перед царём. Единая власть и никакой иной власти в стране и стомиллионный, только ей покорный народ, — вот истинное царство…

Только по недоразумению думают, что монархия и самодержавие исключают “народную свободу”, на самом же деле они обеспечивают её более, чем всякий шаблонный конституционализм. Только самодержавный царь мог без всякой революции, одним своим манифестом, освободить 20 миллионов рабов и не только освободить лично, но и наделить их землёй. Дело не в словах и в букве, а в духе, всё оживляющем.

Да положит Господь, Царь царствующих, на сердце Государя нашего шествовать этим воистину царским путём, иметь в виду не прогресс или регресс, не либеральные или реакционные цели, а единственно благо своего стомиллионного народа…»

Историософские воззрения Константина Николаевича Леонтьева (1831–1891)

Леонтьев отстаивал в 1880-е годы свои консервативные убеждения в книгах «Восток, Россия и славянство» (т. 1–2, 1885–1886) и «Наши новые христиане. Ф. М. Достоевский и граф Лев Толстой» (1882). Он называл Каткова «нашим политическим Пушкиным», но, в отличие от него, давал религиозно-философское обоснование курсу правительства Александра III на сильную власть и подавление как революционного, так и либерального свободомыслия.

Философские взгляды Леонтьева формировались под воздействием русского идеолога «неославянофильского» направления Николая Яковлевича Данилевского (1822–1885). В труде «Россия и Европа» (1869) Данилевский утверждал существование в истории обособленных друг от друга, развивающихся по своим индивидуальным законам национальных «культурно-исторических типов». Подобно живому организму, они проходят стадии возмужания, дряхления и неизбежной гибели. В ходе истории один культурно-исторический тип сменяется и вытесняется другим. В современном историческом процессе качественно новым и развивающимся оказывается, по Данилевскому, «славянский тип», наиболее ярко выраженный в русском народе.

Леонтьев наследует у Данилевского идею культурно-исторических типов, утверждая, что каждый из них проходит в истории три стадии развития: 1) первичной простоты, 2) цветущей сложности, 3) вторичного смесительного упрощения. Главным признаком упадка и вступления нации в стадию вторичного смесительного упрощения Леонтьев считает распространение буржуазного либерализма и социализма с их идеалами равенства и культом всеобщего благополучия.

Либерализму и социализму в России Леонтьев противопоставлял «византизм» — сильную монархическую власть и строгую церковность. Эти общественные институты призваны сохранить и укрепить в стране общественное неравенство, пестроту сословных интересов и привилегий — «цветущую сложность» национальной жизни. Государственное и религиозное могущество России превращает её в новый исторический центр, тормозящий процесс либерализации и распространения революционных идей.

Леонтьев был принципиальным противником самой идеи прогресса, которая, по его учению, приближает тот или иной народ к смесительному упрощению и смерти. Остановить, задержать прогресс и «подморозить» Россию — эта идея Леонтьева пришлась ко двору консервативной политике Александра III.

Консервативная идеология. К. П. Победоносцев

Существенную роль в борьбе с конституционными идеалами русских либералов и примкнувших к ним в 1890-е годы радикальных народников играл обер-прокурор Святейшего Синода Константин Петрович Победоносцев (1827–1907). В своём «Московском сборнике» (1896) он немало страниц посвятил обличению безверия русской интеллигенции, связывая этот порок с влиянием идей, идущих с Запада.

Главный изъян этих идей он видел в утверждении антихристианской по своей сути веры в «исконное совершенство человеческой природы». Эта прекраснодушная вера, отрицающая догмат о грехопадении человека, породила «чрезмерные ожидания, происходящие от чрезмерного самолюбия и чрезмерных искусственно образовавшихся потребностей». Из этой веры в человека вышли идеи свободы, равенства и братства, убеждения, что в демократических институтах власти действует закон народоправства и все решения принимаются с учётом мнения большинства.

В статьях «Великая ложь нашего времени» и «Новая демократия» Победоносцев утверждал, что «одно из самых лживых политических начал есть начало народовластия, та, к сожалению, утвердившаяся со времён французской революции идея, что всякая власть исходит от народа и имеет основание в воле народной. Отсюда истекает теория парламентаризма, которая до сих пор вводит в заблуждение массу так называемой интеллигенции…»

«На фронтоне этого здания красуется надпись: “Всё для общественного блага”. Но это не что иное, как самая лживая формула; парламентаризм есть торжество эгоизма, высшее его выражение. Всё здесь рассчитано на служение своему я».

«Вот как практикуется выборное начало. Честолюбивый искатель сам выступает перед согражданами и старается всячески уверить их, что он, более чем всякий иной, достоин их доверия. Из каких побуждений выступает он на это искательство? Трудно поверить, что из бескорыстного усердия к общественному благу… Кто по натуре своей способен к бескорыстному служению общественной пользе в сознании долга, тот не пойдёт заискивать голоса, не станет воспевать хвалу себе на выборных собраниях, нанизывая громкие и пошлые фразы. Такой человек раскрывает себя и силы свои в рабочем углу своём или в тесном кругу единомышленных людей, но не пойдёт искать популярности на шумном рынке…

Лучшим людям долга и чести противна выборная процедура: от неё не отвращаются лишь своекорыстные, эгоистические натуры, желающие достигнуть своих личных целей. Такому человеку не стоит труда надеть на себя маску стремления к общественному благу, лишь бы приобрести популярность. Он не может и не должен быть скромен, — ибо скромности его не заметят, не станут говорить о нём. Своим положением и тою ролью, которую берёт на себя, — он вынуждается лицемерить и лгать с людьми, которые противны ему… Какая честная натура решится принять на себя такую роль?»

«Выборы — дело искусства, имеющего, подобно военному искусству, свою стратегию и тактику. Кандидат не состоит в прямом отношении к своим избирателям. Между ним и избирателями посредствует комитет, самочинное учреждение, коего главной силой служит — нахальство. Искатель представительства, если не имеет ещё сам по себе известного имени, начинает с того, что подбирает себе кружок приятелей и споспешников; затем все вместе производят около себя ловлю, то есть приискивают в местной аристократии богатых и не крепких разумом обывателей, и успевают уверить их, что это их дело, их право и преимущество стать во главе — руководителями общественного мнения.

Всегда находится достаточно глупых или наивных людей, поддающихся на эту удочку, — и вот, за подписью их, появляется в газетах и наклеивается на столбах объявление, привлекающее массу, всегда падкую на следование за именами, титулами и капиталами.

Вот каким путем образуется комитет, руководящий и овладевающий выборами, — это своего рода компания на акциях, вызванная к жизни учредителями… Организуются собрания, произносятся речи: здесь тот, кто обладает крепким голосом и умеет быстро и ловко нанизывать фразы, производит всегда впечатление на массу, получает известность, награждается кандидатом для будущих выборов, или, при благоприятных условиях, сам выступает кандидатом, сталкивая того, за кого пришёл вначале работать языком своим. Фраза — и не что иное, как фраза — господствует в этих собраниях. Толпа слушает лишь того, кто громче кричит и искуснее подделывается пошлостью и лестью под ходячие в массе понятия и наклонности!

В день окончательного выбора лишь немногие подают голоса свои сознательно: это отдельные влиятельные избиратели, коих стоило уговаривать по одиночке. Большинство, т. е. масса избирателей, даёт свой голос стадным обычаем, за одного из кандидатов, выставленных комитетом».

«Энтузиасты демократии уверяют себя, что народ может проявлять свою волю в делах государственных: это пустая теория, — на деле же мы видим, что народное собрание способно только принимать — по увлечению — мнение, выраженное одним человеком или некоторым числом людей; например, мнение известного предводителя партии, известного местного деятеля, или организованной ассоциации, или, наконец, — безразличное мнение того или другого влиятельного органа печати…» «Страшно и подумать, что возникло бы у нас, когда бы судьба послала нам роковой дар — всероссийского парламента!».

Всё, что связано с идеей народного представительства, Победоносцев подвергает беспощадной критике. Суд, основанный на этих началах, родит «толпу адвокатов, которым интерес самолюбия и корысти помогает достигать вскоре значительного развития в искусстве софистики и логомахии, чтобы действовать на массу».

Присяжные представляют в этом суде «пёстрое смешанное стадо, собираемое или случайно, или искусственным подбором из массы, коей недоступны ни сознание долга судьи, ни способность осилить массу фактов, требующих анализа и логической разборки».

Ещё более вредна периодическая печать, так называемая «выразительница общественного мнения». Это сила развращающая, ибо она, будучи безответственной за свои мнения и приговоры, вторгается с ними всюду, навязывает читателю свои идеи и механически воздействует на поступки массы самым вредным образом. «Любой уличный проходимец, любой болтун из непризнанных гениев, любой искатель гешефта может, имея свои или достав для наживы и спекуляции чужие деньги, основать газету, созвать толпу писак»…

Александр Блок в поэме «Возмездие» дал Победоносцеву такую уничтожающую характеристику:

В те годы дальние, глухие,

В сердцах царили сон и мгла:

Победоносцев над Россией

Простер совиные крыла…

Но приведённые нами отрывки из статей Победоносцева свидетельствуют о незаурядном уме и проницательности этого консерватора, взгляд которого далёк от «стеклянного взора колдуна».

«Философия общего дела» Николая Фёдоровича Фёдорова (1829–1903)

В эпоху конца 1870-х — 80-х годов начинает обретать популярность учение Фёдорова. Его взгляды во многом разделяет Достоевский («прочёл как бы свои»), Толстой чувствует себя «в силах защитить их», Горький называет его «замечательным», «своеобразным мыслителем». Под влиянием Фёдорова формируется мировоззрение русского философа В. С. Соловьёва и в какой-то мере отца русской космонавтики К. Э. Циолковского.

Будучи библиотекарем Румянцевского музея, Фёдоров вёл аскетический образ жизни, считая грехом всякую собственность, в том числе и собственность на книги. По этой причине он отказывался печатать свой главный труд «Философия общего дела», и его учение распространялось в рукописном виде или в устном изложении его последователей.

В основе «Философии общего дела» лежит мысль о полном овладении человеком тайнами жизни, о победе над смертью и достижении человечеством богоподобного могущества и власти над слепыми силами природы. Фёдоровский проект «регуляции природы» призывает человечество сосредоточить все интеллектуальные, гуманитарные и научно-технические усилия на сознательном управлении эволюцией и на преобразовании природы в соответствии с высшими нравственными потребностями человека. Идея «регуляции природы» включает у Фёдорова переустройство самого человеческого организма, выход человечества в космос, управление космическими процессами, победу над смертью с всеобщим воскрешением предков.

В процессе регуляции человечество, по Фёдорову, собственными усилиями осуществит преображение телесного состава человека, сделав его бессмертным, и одновременно добьётся управления «солнечной и другими звёздными системами». «Порождённый крошечной землёю, зритель безмерного пространства, зритель миров этого пространства должен сделаться их обитателем и правителем».

Для достижения такого могущества человечество должно устранить созданный в процессе эволюции разрыв между отвлечённым познанием мира и практическим делом, между «учёными» и «неучёными». Вчерне такая гармония уже существует в «сельском знании», «которое не отделяется от жизни и составляет с ней одно». Знание преодолеет отвлечённый, «городской» характер и обратится на службу «всесословной» земледельческой общине, где оно начнет осуществляться практически в самой природе. Этим всеобщим знанием будет охватываться вся земля, включая весь пройденный ею земной опыт, и все ушедшие в небытие поколения, солнечная система и космические миры. В процессе познавательно-преобразовательных усилий человечество должно, по Фёдорову, добиться «имманентного воскрешения» всех умерших людей на земле путем овладения тайнами наследственности.

Но для осуществления подобного проекта необходимо в первую очередь отказаться от всяких личных привилегий, являющихся источником вражды и обособления. Нужно освободиться от всех формально-гражданских отношений, страдающих неродственностью. Нужно преобразовать современные города как «совокупность небратских состояний» и положить в основу социально-нравственной организации человечества культ предков, «всемирный культ всех отцов». Этот культ откроет перед человечеством двери «взаимознания», сделает всех людей братски «прозрачными» друг для друга. Без такой нравственной переориентации человеческого прогресса проект регуляции недостижим. Нужно пробудить любовь сынов к отцам, острое сознание ответственности и нравственного долга ныне живущих перед всеми умершими. Всеобщее воскрешение невозможно без глубоких сердечных и нравственных усилий каждого человека и всего человечества. Нужно, чтобы «все рождённые поняли и почувствовали, что рождение есть принятие, взятие жизни от отцов, то есть лишение отцов жизни, — откуда и возникает долг воскрешения отцов, который даёт сынам бессмертие». Только объединившееся в братскую семью живущих и умерших поколений человечество с помощью Божьей благодати придёт к управлению «атомами и молекулами внешнего мира так, чтобы рассеянное собрать, разложенное соединить в тела отцов».

По Фёдорову, прогресс, ведущий человечество к саморазрушению и смерти, нужно остановить и повернуть в другую сторону: к познанию исторического прошлого и овладению слепыми стихиями природы, обрекающими на смерть новые и новые поколения людей. Пора оглянуться назад, обратить внимание на отцов и предков, на их воскрешение, которое должно, по Фёдорову, начаться с изучающей памяти. Это чувство памяти необходимо пробудить у всех людей, призванных сначала в памяти же воскресить всё умершее, «ввести в историю каждый городок и село, как бы незначительны они ни были».

Фёдоров вступает в решительную полемику с толстовским пониманием бессмертия: «Даже величайший враг воскрешения, Толстой, который, чтобы отвергнуть истинное воскресение, назвал воскресением неважную нравственную, совершенно бесплодную перемену, — что он делал, создавая “Войну и мир”, как не воссоздавал, воскрешал своих предков, хотя и делал это лишь мнимо, а не действительно».

Добро Фёдоров определял как «сохранение жизни живущим и возвращение её теряющим и потерявшим жизнь». Толстой же видит добро лишь в братском единении живущих людей «без всякого отношения к умершим отцам, по которым только мы и братья». Человечество призвано преодолеть данный ему слепой природой бесконечный процесс рождения и смерти, в ходе которого родители покорно уступают место детям, а дети забывают родителей, устремляя любовь на своих детей, и т. д.

Вопросы и задания

1. Дайте характеристику общественных взглядов П. Л. Лаврова, Н. К. Михайловского, М. А. Бакунина и П. Н. Ткачёва. Раскройте основные этапы «хождения в народ».

2. Дайте характеристику консервативных взглядов М. Н. Каткова, К. Н. Леонтьева и К. П. Победоносцева.

3. Сформулируйте основные положения «Философии общего дела» Н. Ф. Фёдорова.