Одинокие души

Эшли Дьюал, 2016

Лия потеряла все: любовь, дружбу, память. 365 дней, которые, кажется, не вернуть. Теперь у нее новая жизнь. Другая. Но прошлое все равно заявит о себе. Загадочные смерти подростков, проблемы младшей сестры, тайна несчастного случая, изменившего жизнь Лии, – кто за этим стоит? Девушке необходимо узнать правду и самой во всем разобраться. Даже если то, что она вспомнит, может убить ее или, наоборот, заставит бороться до конца.

Глава 4

Секреты в моей голове

Кто-то поднимает мою голову и сжимает руку настолько сильно, что мне становится больно.

— Нет! Лия! — Голос кричит, орет. — Лия!

Я пытаюсь раскрыть глаза. Не могу.

— Стас! Стас, вызови «Скорую»! Стас!

Я чувствую, как холод обволакивает ноги, поднимается по пояснице, выше к животу, рукам, шее, голове. Меня тошнит, будто я несколько секунд назад летела, парила в небе. Встав сейчас на ноги, я непременно упала бы.

— Стас! — продолжает кричать голос, меня поднимают с асфальта. — Где он? Позовите Стаса!

Мы куда-то бежим. Боль отдает во всех участках тела, особенно в голове. Я буквально чувствую, как рана на виске расширяется, трещит, превращается в дыру.

— Держись, — ласково произносит голос, и я ощущаю тепло. Меня укрывают чем-то тяжелым и горячим. Запах мяты взрывается в голове. — Ты только держись, любимая. Прошу тебя, держись. Не засыпай.

Но я не могу выполнить обещание. Мне хочется, но я не могу.

Теплота в голосе согревает, дает надежду, правда, сейчас этого мало. Я удивляюсь новому тембру Астахова, чувствую резкую боль в голове и громко выдыхаю. Эхом повторяется: «Держись, держись, держись…» Я пытаюсь ухватиться за эти слова, но не могу.

Я проваливаюсь в темноту.

Удары ногой об асфальт пробуждают меня. Я вновь вижу, как толпа подростков стоит перед будкой в парке аттракционов, как она кричит, ликует, шумит, живет. Шрам выходит на пьедестал, осматривает стаю и гордо говорит о том, что ночь в нашем распоряжении. Вновь взрывается ор, я закрываю руками уши, не могу вытерпеть этот хаос и хочу отойти назад, но вместо этого невидимые нити тянут меня вперед. Сопротивляясь, я цепляюсь руками за людей, прошу помочь, кричу, пытаюсь остановиться, но не могу ничего с собой поделать. Уже через несколько секунд я оказываюсь перед предводителем и смотрю в его большие карие глаза. Он громко дышит, он недоволен, он хочет сказать мне что-то, но молчит. Я чувствую недоверие, гнев и обиду правда не могу понять, чем вызваны такие эмоции. Осознав, что Шрам говорить не собирается, я вновь пытаюсь убежать, и на этот раз мне удается сорваться с места. Я расталкиваю толпу, бегу сквозь маленькие проходы, тяжело дышу, спотыкаюсь и внезапно выбираюсь на свободу. Я не останавливаюсь, не сбавляю скорость, надеюсь, что нахожусь уже далеко от стаи, но когда поворачиваю голову назад, вновь сталкиваюсь со Шрамом. Паника. Я опять убегаю, опять оказываюсь перед предводителем. И опять. В конце концов, я уже не тороплюсь сбежать. Дикое недоумение рвет меня на части. Гнев бурлит в венах, не дает страху взять контроль. Я испускаю яростный рык и делаю шаг к Шраму, нас разделяют сантиметры.

— Что тебе от меня нужно? — Внезапно чувствую, как парень хватает меня за руку. Он крепко сжимает ее, кладет к себе на плечо и тихо выдыхает:

— Мне нужна правда.

Я резко открываю глаза, хочу встать, но не могу даже пошевелиться.

Знакомый запах заползает в ноздри, переворачивает внутренности, впитывается в кожу, и я еле сдерживаюсь от крика. От безумства. От паники.

— Нет, — протягиваю я и осматриваю пространство вокруг себя. — Нет.

— Лия?

— Нет. Только не сейчас. Только не здесь.

— Лия!

— Не хочу! — Состояние безумной паники и беззащитности. Я понимаю, что нахожусь не дома, и мне становится так страшно, что тело сковывает судорога. — Не хочу!

— Чего не хочешь, милая?

Я поворачиваю голову в сторону голоса и вдруг вижу маму. Она в белом халате, уставшая, поникшая. Сидит рядом со мной, сжимает руку. Поправив мне волосы, она вновь спрашивает:

— Чего ты не хочешь, Лия?

— Не хочу забывать, — сквозь слезы шепчу я и растерянно оглядываюсь. — Мам, я не хочу вновь все забыть.

— О, дорогая моя… — Мама притягивает меня к себе и обнимает так крепко, что я ощущаю покалывание в руках, спине и шее. Но мне страшно, а страх притупляет боль. Вместо слов я вдруг начинаю плакать, судорожно вожу пальцами по маминым плечам, пытаясь найти опору. — Все хорошо, — протягивает она. — Ты ничего не забудешь.

— Но вдруг?

— Нет. Не в этот раз и никогда больше.

Я обнимаю маму еще крепче и опять осматриваюсь.

Больница. Я запомнила запах лекарств, старой мебели и плесени еще в тот раз. Запомнила грязные белые стены, узкие кровати, пожилых людей и не всегда приветливых медсестер. Запомнила абсолютно все: от количества дыр на потолке в своей палате до цвета стен в главном регистрационном зале. Мне так хотелось впитать в себя новые впечатления и эмоции, словно они смогли бы заменить те чувства, что исчезли вместе с памятью. Но этого не случилось. Пустота и сейчас преследует меня. И будет преследовать до тех пор, пока я не узнаю всю правду о себе и о прошлом годе.

— Тебя поцеловал ангел, — неожиданно заключает мама, и я отстраняюсь, чтобы посмотреть ей в глаза.

— Разве?

— Так и есть. Ты могла умереть четыре месяца назад, ты могла умереть сейчас. Но, Лия, кажется, Господь следит за тобой и не позволяет тебе покинуть нас.

Я весьма скептична в отношении Бога и религии, поэтому молчу. На самом деле я прожила совсем мало и практически ничего не знаю о жизни. Конечно, мне ясен смысл веры и ясен смысл надежды, но в последнее время я начала убеждаться лишь в том, что чудес не бывает. Судьбы как таковой не существует: иначе у человека не оставалось бы вариантов для решения тех или иных проблем, ведь понятие судьбы отрицает понятие выбора. Поцеловал меня ангел или я просто удачно приземлилась? Кто знает. Возможно, вера в Бога и имеет под собой какой-то вес, но я уверена, она ничто, если нет веры в себя.

— Счастливица, — шепчет мама и гладит меня ладонью по щеке. — Опять решила напугать нас? Проспала шесть дней: шесть долгих, тяжелых дней. Сейчас твое состояние стабилизировалось. К счастью, на тебе все заживает так же быстро, как на собаке.

— Прости. На дороге что-то появилось, кажется, это была девушка. — Я болезненно морщусь. — Рыжая девушка. Она стояла посередине трассы, а Леша не успел среагировать и… — Замираю, мои глаза расширяются, и я испуганно съеживаюсь. — Астахов, что с ним? Он пострадал?

— Не волнуйся. В отличие от тебя Леша пристегнулся и лишь ушиб колено.

Я выдыхаю.

— А что со мной?

— А с тобой, как всегда, проблемы, — шутя, протягивает мама. — Лия, ты вылетела через лобовое стекло. — Ее лицо омрачается, но она пытается сохранить улыбку. — Повредила плечо, живот, правую руку и…

— И?

— И голову. У тебя сотрясение.

— Сотрясение? — Я обеспокоенно осматриваю свои руки, словно найду там признаки очередного ушиба головы. — Надеюсь, ничего серьезного?

— Лия, любая травма головы — серьезная.

— Ты понимаешь, о чем я.

— Не волнуйся, — кивает мама, — потеря памяти тебе не грозит. Полежишь в больнице несколько недель. Подлечишь плечо, а затем за тебя возьмемся мы с папой уже дома.

— Несколько недель? — Я в ужасе распахиваю глаза. — Но у меня скоро экзамен! Я должна ходить на занятия по вождению.

— Господи, о чем ты? Ты попала в аварию! Ты вылетела через лобовое стекло! Какое вождение? Какие экзамены? — Мама качает головой и встает с кровати. — Пойду схожу к твоему отцу. Тебе пора принимать анальгин.

— Мам!

— Попытайся отдохнуть. И, пожалуйста, не вставай с постели. В любой момент голова может закружиться, ты упадешь в обморок и повредишь себе еще что-нибудь. Не рискуй.

— Я и не собиралась.

Мама выдыхает, словно читает мои мысли и знает, что на самом деле я так и собираюсь поступить.

— Поспи.

Она выходит, и в тот же момент я стаскиваю с себя одеяло.

Ноги покрыты огромными синяками, живот коричневый, будто я загорала в открытом неровном купальнике. Я выдыхаю и с трудом встаю. Голова тут же начинает кружиться, но я хватаюсь рукой за полку. Мне не привыкать к боли. Медленно иду к выходу из палаты и вижу двух бабушек: они сидят на скамейке, настороженно следят за моими движениями.

— Здравствуйте, — бросаю я и прохожу по коридору. Они шепчутся, переглядываются, но я не обращаю внимания.

Наверное, сейчас вечер, людей мало. Правда, запах стоит такой же отвратительный: тяжелый, гадкий и старый.

— Куда ты? — спрашивает медсестра. Она появляется неожиданно, и я отпрыгиваю в сторону. — Разве тебе можно выходить?

— Я в туалет. — Если это знакомая мамы, мне не поздоровится. — Мне нужно в туалет.

— Подожди врача.

— Я не могу ждать, — театрально сгибаюсь. — Мне правда очень нужно!

На самом деле мне просто необходимо пройтись, но женщине не обязательно знать об этом.

— Я провожу ее, — внезапно говорит женский голос, и я вижу Киру. Она стоит в очках, в белом халате, с завязанными в конский хвост золотыми волосами. Я выпрямляюсь и еле сдерживаю смех.

— А ты кто? — Медсестра вскидывает брови. — Я раньше тебя не видела.

— Я интерн. Новенькая.

— Неужели?

— Да, и раз уж тут нужна моя помощь… — Кира подходит ко мне, берет под локоть и сдвигает с места.

— Ты что здесь делаешь? — Я говорю с таким диким восторгом, что наверняка мои глаза светятся от счастья. — Откуда этот халат и очки?

— Не спрашивай. Ты даже не представляешь, как сложно было к тебе пробраться. Та мымра все еще пялится.

— Черт с ней. Лучше объясни мне, что происходит!

— Ничего особенного. — Кира открывает мне дверь, и мы проходим в туалет. Здесь воняет еще хуже, чем в коридоре, и она закрывает рукой нос. — Твою мать, разве в больницах не должно быть таких туалетов, где бы человека после них не приходилось откачивать?

Я хочу ответить что-то едкое и смешное, но неожиданно примерзаю к полу.

Мое отражение.

— О господи! — Я практически ору. Резко подскакиваю к зеркалу, и плевать на боль, на ушибы и отеки. Мое лицо в порезах. Оно похоже на один сплошной синяк, и меня тошнит от страха. — Господи!

Я начинаю мять руками кожу, надеюсь, что сейчас уберу пальцы и лицо станет прежнего цвета. Но ничего не выходит.

— Лия.

— Твою мать, Кира! Что со мной?

— Успокойся. — Девушка подходит и берет меня за руки. — Не трогай, сделаешь хуже.

— Отпусти! — Я вырываюсь и вновь касаюсь пальцами лица. — Боже мой.

— Так, сейчас же посмотри на меня.

— А вдруг это не пройдет? Вдруг останутся шрамы? — Я сглатываю и вспоминаю рану на лице предводителя стаи. Господи, я не смогу с этим жить. — У меня такое лицо, словно я побывала на скотобойне!

— Детка, а чего ты хотела? Ты вылетела через лобовое стекло и думала остаться целой и невредимой? Это еще цветочки.

— Кира, я омерзительна!

— Не набивай себе цену! — Девушка становится рядом со мной. Мы смотрим на наши отражения, и я буквально горю желанием разбить зеркало к чертовой матери. Кира такая красивая, высокая, у нее широкие скулы и ровные брови, а я — гигантский отек. — Синяки скоро заживут, раны — затянутся. Так что не паникуй.

— Не паниковать? Не смеши меня. Если бы я умерла, мой труп не опознали бы.

— Я бы опознала.

— Неужели? И каким же образом?

— Пощекотала бы тебя.

Такой ответ застает меня врасплох. Я недоуменно поворачиваюсь лицом к Кире.

— И что?

— Как что? — Девушка улыбается и закатывает глаза к потолку. — Ты бы отреагировала и начала хихикать. А твой смех невозможно перепутать ни с чьим другим.

— Но я же умерла!

— Лия, ты же бессмертная задница! Ты бы не умерла.

Неожиданно смеюсь. Искренне смеюсь. Болят ребра, спина, ноги, но я смеюсь так долго, что просто забываю об этом как по волшебству.

— Так-то лучше, — заключает девушка и снимает очки. — В них жутко неудобно.

— Ну что, теперь ты скажешь мне, что делаешь в больнице?

— По-моему, очень просто догадаться. — Выгибаю бровь, и Кира отвечает: — Я пришла навестить тебя. Все волновались.

— Все? — недоуменно переспрашиваю я.

— Естественно. Ты же теперь член стаи. Мы своих в обиду не даем.

— Неужели? Мне после аварии ходить почему-то гораздо легче, чем после того, как меня избил Максим.

— Стечение обстоятельств. На самом деле тебе банально повезло.

— Повезло?

— Шрам и я думаем, что авария была подстроена. Так что ты вновь легко отделалась.

— Что? — Я ошеломленно отступаю назад и сталкиваюсь с туалетной кабинкой. — Что ты сказала?

— Подожди. Мы лишь рассматриваем этот вариант.

— Но кто и зачем это сделал? — удивленно спрашиваю я. — Какой смысл в моей смерти? Или в смерти Астахова?

— Смысл есть. — Кира тяжело выдыхает и подходит ближе ко мне. — Давай сделаем так: ты благополучно отсиживаешься в больнице эти две недели, никуда не лезешь, лечишься и принимаешь всю дребедень, что тебе прописали, а потом, когда ты здоровая выйдешь, я расскажу тебе все, что знаю. Договорились?

— Но почему не сейчас?

— Во-первых, потому что у меня слишком мало фактов, одни лишь предположения.

— А во-вторых?

— А во-вторых, с тебя и так хватит потрясений.

— Очень смешно, — саркастически отвечаю я и прижимаю руку к груди. — Твои слова опасны, Кира. Подстроить автомобильную аварию — это же преступление!

— Понятно, что не чаепитие. Считаешь, мы не понимаем, насколько все серьезно?

— Надеюсь, что понимаете.

— Все не так просто, как кажется. У меня нет доказательств, но я чувствую, что дело нечисто. — Блондинка выдыхает и откидывает хвост за спину. — Леша водит всего год, и, конечно, вашу аварию можно списать на его невнимательность, но мы-то с тобой знаем, что Астахов самый серьезный человек на земле. Чтобы он плохо вел? Не заметил впереди машину или человека? Не смешите меня.

— Откуда ты так хорошо его знаешь? Вы ведь не общаетесь в школе.

— Не задавай лишних вопросов.

— Кира, ну хотя бы на это ты мне можешь ответить?!

В моем голосе столько горечи, что девушка неуверенно прикусывает губу.

— Хорошо. Я и Леша были друзьями.

— Ха, неужели. И когда же вы успели?

Кира молчит, а мне уже становится не по себе.

— Конечно, — шепотом протягиваю я и обхватываю себя руками. — Вы познакомились год назад, но я забыла об этом. Я забыла, потому что потеряла память. — Я отхожу дальше от блондинки. — Логичный вывод. И почему я раньше не додумалась.

— Лия, это ничего не меняет. Знала ли я Астахова или же нет, сейчас ты не должна высовываться из больницы, ясно?

— Почему вы не сказали мне, что знаете друг друга?

— А зачем?

— Как это зачем? — Меня начинает колотить. Она задает глупые вопросы, и я злюсь. Злюсь на нее, на Лешу, на себя. — Я словно слепая хожу по улицам. Возможно, рядом со мной проходят знакомые, возможно, друзья, но я не замечаю, и знаешь почему? Потому что я их забыла! И сейчас любая информация, любые сведения важны для меня. Мелочи могут помочь мне восстановиться, могут помочь мне вспомнить. А вы скрываете от меня такие простые и банальные вещи, как дружбу! Берете и тупо скрываете!

На последнем слове я срываюсь и чувствую дикую боль в пояснице. Резко сгибаюсь, ощущаю головокружение и неуклюже кренюсь на бок.

— Лия…

— Не трогай меня. Вы только притворяетесь друзьями. На самом деле ты, Леша, мои родители — все вы обманщики, которые и не думают рассказать мне правду.

— Перестань. Дай мне помочь тебе.

Кира тянет руки, но я не позволяю ей притронуться. Она лгунья, как и все остальные.

— Уходи.

— Приди в себя, Лия, — командует блондинка и все-таки кладет свои худые руки мне на плечи. Правое плечо обдает жаром. — Твоя истерика не разрешит проблему. Ответы не свалятся на тебя с неба, так что придется поискать их.

— Зачем искать то, что находится перед носом?

— Ты многого не видишь. Дело не в том, что ты слепая, а в том, что ты не хочешь замечать.

— Тебе не понять меня.

— Я всегда понимала тебя так, как не понимал никто другой, — уверенно отрезает Кира и встряхивает меня слегка за плечи, чтобы я перестала сопротивляться. — У тебя есть союзники, и ты можешь мне доверять.

— Могу ли?

— Мне — можешь.

— Но почему? Что ты такого сделала, чтобы я могла доверять тебе?

— Твои вопросы сведут тебя в могилу, — саркастично замечает блондинка и кивает в сторону двери. — Пора возвращаться в палату, иначе твоя мама поднимет на ноги всю больницу.

— Если мои вопросы и сведут меня в могилу, так это потому, что никто не собирается на них отвечать.

— Всему свое время. — Кира обнимает меня за талию, открывает дверь, и мы выходим в коридор. — Не торопись, иначе упустишь что-нибудь важное.

— Я и так упустила все, что у меня было. — Я облокачиваюсь на девушку, потому что ноги начинают предательски заплетаться. — Мне нечего терять.

— Не говори так.

— А как мне говорить?

— Не знаю. Но только не дави на жалость. Это не твой конек.

— Я не давлю на жалость! — горячо отвечаю я, хочу отстраниться, но не получается. Тело становится слабым, тяжелым, мышцы наливаются свинцом. Я начинаю моргать, боюсь, что упаду от усталости, но в то же время стараюсь сохранить равновесие. — Мне противно, когда на меня смотрят с сожалением. Но неужели желание узнать правду расценивается как повод нарваться на сочувствие?

— Хочешь узнать правду — узнавай. Но не надо говорить, что тебе нечего терять и что вообще ты бедная страдалица.

Кира открывает дверь в палату и первая проходит внутрь. Затем она выглядывает и подзывает меня.

— Пусто. Твоя мама еще не вернулась.

— Две недели в больнице сведут меня с ума. Терпеть не могу это место.

— Придется пересилить себя.

— Но какая разница? Лечиться дома или лечиться здесь?

— Тут за тобой присмотрят, а дома ты уязвима.

Я усмехаюсь и очень медленно сажусь на кровать. Голова начинает кружиться так сильно, что я перестаю ориентироваться в пространстве.

— Уязвима? Мы играем в мафию?

— Лия…

— Сама себя послушай, — перебиваю я. — Ты говоришь так, словно мы ввязались во что-то настолько серьезное, что даже дома уже небезопасно.

— Так и есть. — Кира помогает мне лечь, не обращает внимания на то, как я корчусь, и я благодарна ей. — Восстанавливайся, набирайся сил и только потом пытайся разобраться в своих проблемах. Сейчас от тебя мало толку.

— От меня не может быть мало толку. Сильней всего я повредила плечо, а не голову.

— В любой момент это может измениться. — Блондинка подходит к двери. Она вновь надевает очки и тяжело выдыхает. — Сделай так, как я прошу: не высовывайся.

— А ты мне что?

Кира смеется и открывает дверь.

— Шутишь? Возможно, мы встретимся гораздо раньше.

— Подожди. — Девушка оборачивается, и я прикусываю губу. — После того как мы попали в аварию, Леша звал Стаса. Кажется, это настоящее имя Шрама, так ведь?

— Астахов? Звал Стаса? Не может быть.

— Но я слышала.

— Наверное, тебе показалось.

— Кира, я ударилась головой, но не сошла с ума. Леша звал Стаса, искал его, а потом, когда понял, что тот не придет, схватил меня на руки и понес куда-то.

— Лия…

— Не перебивай. Я помню, как мы бежали, долго бежали…

— Лия!

— Что?

— Это невозможно. — Блондинка озадаченно смотрит на меня. Подумав, она закрывает дверь, подходит ко мне и садится рядом. — Может, тебе это приснилось?

— Вряд ли. Я отчетливо помню голос Астахова: он просил держаться, не засыпать. Правда, его тембр был другим. Я даже удивилась. — Сглотнув, я продолжаю: — Затем мы бежали. Бежали так быстро и долго, что у меня голова раскалывалась на части. А потом…

— Лия, подожди, — вновь перебивает меня Кира. — Леша не мог этого сделать.

— Почему?

— Как почему? — усмехается девушка. — Он повредил колено. Не сильно, конечно, но ходить он не сможет еще несколько дней.

— Что? — Я озадаченно замираю.

— Астахова вытащили из автомобиля прохожие. Он сам не смог выбраться даже с водительского сиденья. А тебя сразу же забрала «Скорая помощь». Один мужчина нашел у тебя в сумке паспорт, медицинскую карточку и полис. Так узнали твою фамилию, потом позвонили родителям. В больнице тебя отправили в нейрохирургическое отделение.

Я хмурюсь и начинаю прокручивать в голове воспоминания. Я отчетливо запомнила запах мяты, запомнила этот голос. Но если он принадлежит не Астахову, тогда чей он?

— Не может быть, — раздраженно смотрю на Киру. — Я не сошла с ума, кто-то подходил ко мне! Кто-то пытался спасти меня и, я… я не шизофреничка!

— Успокойся.

— Что за чертовщина? Откуда у меня эти воспоминания, откуда эти отрывки из памяти, если со мной ничего подобного не происходило?

Блондинка недолго думает. Внезапно ее глаза округляются, и она резко хватает меня за руки. Мне больно, я хочу выдернуть их, но не могу двигаться. Взгляд Киры завораживает. В нем что-то такое, что не позволяет мне нарушить момент.

— Бронская… — Давно меня никто не называл по фамилии. — Ты начинаешь вспоминать!

— Что вспоминать?

— Как что? Вспоминать свой прошлый год!

— Кира, это невозможно. Доктора сказали, у меня ретроградная амнезия. Зачастую воспоминания не возвращаются. Родителям предлагали попробовать электросудорожную терапию, но они отказались. Папа заявил, что никогда не позволит ставить на мне опыты.

— Зачастую! — выдергивает из контекста девушка и улыбается. — Лия, зачастую!

— Прекрати. Ты не понимаешь. Воспоминания возвращаются в хронологическом порядке, начиная с самых старых. Но я увидела, как меня кто-то уносит на руках, когда я пробила голову. Получается, что воспоминания возвращаются ко мне в обратном порядке, что невозможно с точки зрения науки. А это означает…

— О, замолчи! — восклицает блондинка. И я вижу на ее лице такую искреннюю улыбку, что мне становится не по себе. Кира так счастлива, но какое ей дело? — Неужели ты не понимаешь, что, повредив голову еще раз, ты дала толчок своим воспоминаниям! Я видела нечто похожее в каком-то фильме…

— Не говори глупостей. Сравнивать жизнь и кино смешно и наивно.

— Но ты ведь чувствуешь то же, что и я. Ясное дело, пытаешься рассуждать здраво, с медицинской точки зрения, но, Лия, ты сдвинулась с мертвой точки. Ты возвращаешься!

Неожиданно дверь в палату открывается. Я испуганно замираю, а Кира, выпустив мои руки, выпрямляется. Входят родители. Мама удивленно останавливается, увидев в палате гостью, а папа, наоборот, не меняя скорости, обходит Киру, кровать и оказывается с противоположной от нее стороны.

— И что ты здесь делаешь? — спрашивает он, закатив рукава халата. — Посещения строго запрещены.

— Я должна была увидеть ее, Андрей Александрович.

— Увидела? Теперь можешь уходить.

— Да, конечно. — Кира направляется к выходу. Перед дверью она останавливается. — Я еще приду к тебе.

— Кира, — холодно произносит моя мама и скрещивает на груди руки. — Тебе пора.

— До свидания, Вероника Николаевна. До свидания, Андрей Александрович.

Дверь закрывается, а я не могу дышать. В голове что-то взрывается, я плыву, лечу, падаю. Сначала мне кажется, что я и правда сошла с ума. Мне мерещатся космос, невесомость, пелена перед глазами. Но потом я осознаю, что не могу видеть отчетливо из-за слез, которые застлали глаза. Мне становится душно. Перепады настроения жутко пугают. Я еще не отошла от шока, ведь только что вспомнила один момент из прошлой жизни, а сейчас вдруг оказалось, что моя прошлая жизнь никогда не покидала меня. Ее просто надежно скрывали.

— Вы знакомы? — Я произношу это так тихо, что меня трудно услышать. Смотрю на маму и чувствую, как жаром обдает лицо. — Вы знаете Киру?

— Тебе нужно поспать, Лия, — безучастно бросает она и отводит взгляд в сторону. Тогда я поворачиваюсь к папе. Он наливает в стакан воды и готовит таблетки. На меня даже не смотрит.

— Пап. — Ноль реакции. — Пап! — требовательнее повторяю я.

— Давай поговорим после того, как ты поспишь, — предлагает он, протягивает стакан, но я качаю головой и отстраняюсь.

— Нет! Хочу сейчас услышать ответ.

— Лия.

— Вы меня обманывали. — Мне становится больно. Где-то в груди появляется новая рана, только на этот раз душевная. — Вы скрывали от меня то, что было важным и ценным. Я столько месяцев жила с пустотой и страхом одиночества, а сейчас оказывается, что это было бессмысленным. Ненужным.

— Лия, — начинает мама. — Тебе нельзя общаться с этой девушкой, с Кирой. Серьезно. Послушай меня, ничего хорошего она тебе не сделает и не скажет.

— Мы ведь были подругами, так? — Такое чувство, что меня накачали наркотиками. Я потерялась в пространстве, но продолжаю трезво мыслить. — Поэтому она помогает мне, поэтому мы с ней быстро нашли общий язык.

— Так, Лия, — папа садится рядом и недовольно поджимает губы, — мы твои родители, а значит, ты должна нас слушать.

— Неужели?

Я встречаюсь с его грозным взглядом и затихаю. Боюсь, что он ударит меня, хотя прекрасно понимаю, что он никогда этого не сделает.

— Мама сказала тебе больше с ней не общаться, значит, ты больше с ней не общаешься. Еще вопросы?

— Но это нечестно! Почему я должна рвать отношения с человеком, который может дать мне ответы?

— Ответы на что? — громче спрашивает он. — Разве мы не разговаривали об этом? Ты была хорошим ребенком, никуда не ввязывалась, нигде не шлялась. Училась, помогала нам, подрабатывала.

— Зачем ты лжешь мне в лицо? Неужели у тебя нет ко мне ни капли уважения?

— Тема закрыта!

— Но папа…

— Поднимешь ее еще раз, — и мы будем разговаривать по-другому, поняла?

Мне становится страшно. Я давно не видела отца таким злым и недовольным. Он напряжен, и я чувствую его ярость, чувствую, что он готов разодрать меня в клочья.

— Это несправедливо, — тихо шепчу я и смахиваю слезы со щеки. — Вы же знаете, что не сможете скрывать от меня правду.

— Тема закрыта, — еще раз повторяет папа, и я слышу, как расстроенно выдыхает мама. Она поворачивается ко мне спиной и выходит из палаты. — Пей. — Он протягивает мне стакан и таблетки. — Поспи. Тебе нужно отдохнуть.

Я обиженно делаю то, что мне велит отец, и отворачиваюсь. Не хочу его видеть.

Больше папа не говорит ни слова. Он встает и исчезает за дверью.