От Сталинграда до Берлина. Операции советских войск и вермахта. 1942-1945
Начальник отдела военно-исторической службы армии США Эрл Земке в своей книге рассказывает о важнейших сражениях Второй мировой войны и тех факторах, благодаря которым Советский Союз стал доминирующей державой Европы. Автор последовательно, день заднем проследил ход важнейших боев между советскими войсками и немецкими армиями от Сталинграда до Берлина, осветил все аспекты партизанского движения, поведал об операциях, которые призваны были изменить ход войны. В книге нашли отражение материалы из трофейных архивов германских сухопутных войск и военно-морских сил. Использованы мемуары и другие письменные свидетельства очевидцев, принимавших участие в боевых операциях на Востоке. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Оглавление
- Глава 1. Вторжение
- Глава 2. Отступление
- Глава 3. Сталинград. Окружение
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги От Сталинграда до Берлина. Операции советских войск и вермахта. 1942-1945 предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Глава 2
Отступление
Если к концу лета в высших военных эшелонах Германии царила напряженная обстановка, едва ли меньшая напряженность ощущалась в советском военном руководстве. 30 августа немецкие войска прорвали внешний рубеж обороны вокруг Сталинграда, вынудив русских отойти на внутренние оборонительные позиции, которые проходили почти в черте города[16] (еще 23 августа 14-й танковый корпус немцев вышел к Волге севернее города. — Ред.).
Два дня спустя советское командование обратилось к войскам с призывом стойко оборонять город. 3 сентября советский Верховный главнокомандующий И.В. Сталин объявил, что Сталинград «со дня на день может быть захвачен врагом», если советские войска между Доном и Волгой немедленно не перейдут в контрнаступление[17].
5 сентября советское командование спешно бросило в контрнаступление три резервные армии, состоявшие из необученного пополнения[18].
Ф. Гальдер через несколько дней отметил в своем дневнике, что наступающая на Сталинград 6-я армия значительно продвинулась вперед, успешно отразив контрнаступление на северном участке[19].
Русские еще не знали, каких жертв от них потребует очередная летняя кампания. Цена войны для советской стороны уже была колоссальной. К 6 млн (а возможно, и 8 млн) потерянными убитыми и пленными (за 1941 г. и первые три квартала 1942 г. до 1 октября потери Красной армии (убитые и пропавшие без вести, попавшие в плен) составили 5 531 539 человек (Россия и СССР в войнах XX в. ⁄ Под ред. Г.Ф. Кривошеева) добавились миллионы жертв среди гражданских жителей, а также 1 млн или более погибших от голода прошлой зимой в одном только Ленинграде. Советский Союз потерял 47 % своей обжитой территории, на которой до войны проживало около 80 млн человек. В этих районах выплавлялось до 71 % чугуна и 58 % стали, добывалось до 63 % каменного угля, производилось 42 % электроэнергии[20].
К концу немецкого наступления 1941 г. в руках оккупантов оказались территории, на которых выращивалось примерно 38 % зерновых и скота, производилось 84 % сахара[21].
Советское командование
Однако такая цена не казалась советскому режиму чрезмерной. Сталин вел поединок не на жизнь, а на смерть и понимал, что не стоит считать жертвы тогда, когда речь идет о том, падет коммунистическая система или останется у власти. На самом деле способность жертвовать территориями и жизнями своих граждан исторически была характерна для русской военной стратегии. Однако вопрос выживания в войне с более подготовленным в военном отношении противником в конечном счете стал диктовать новые условия. То, что они окажутся еще более жесткими, стало ясно сразу же, как только прошел первый шок после начала вторжения. С этого времени советское руководство не покладая рук работало над преодолением кризиса, вызванного потерями территорий. В тяжелые дни лета 1942 г., когда всем снова стало казаться, что немецкие армии способны пройти маршем в глубь территории коммунистической Родины куда только ни пожелают, вновь назрел болезненный вопрос: а не окажутся ли все эти усилия бессмысленными на фоне падения воли народа к сопротивлению? Моральный дух как в войсках, так и среди гражданского населения снова стал падать. Бремя страданий, поражений, совершенных ошибок казалось, как никогда, невыносимым. Вера и надежда, порожденные успехами, достигнутыми прошлой зимой, рассеялись. Казалось, настал предел терпению людей, которые больше не желали иметь командование, столько раз уже ставившее их на грань катастрофы.
С самого начала Второй мировой войны в сентябре 1939 г. до середины 1941 г. политика Советского Союза представляла собой странную смесь амбиций и осторожности. Агрессивное и одновременно нерешительное руководство страны раздувало в военных кругах наступательный дух, но вместе с тем всеми способами старалось избежать прямого военного столкновения. Подписание советско-германского договора в августе 1939 г. и добавленных к нему в сентябре секретных протоколов дало Советскому Союзу значительные новые территории на западе, свободу действий в соседних странах Восточной Европы и формальный иммунитет от агрессии со стороны Германии. Достигнутая в зимней войне с Финляндией 1939–1940 гг. победа и некоторые территориальные приобретения достались стране ценой потери как международного политического, так и военного авторитета. Победы Германии в 1940 г. во Франции и Голландии привели к сомнениям той и другой стороны в целесообразности пакта. Почти наверняка Иосифу Сталину не нравилась перспектива внезапно оказаться в Европе один на один с Гитлером. В Германии справедливо рассматривали как шантаж и угрозу действия Советского Союза в Прибалтике и Бессарабии и подготовку новой агрессии против Финляндии. После середины 1940 г. росло обоюдное недовольство договором, однако только Германия была готова предпринять в связи с этим конкретные шаги. В ноябре советский министр иностранных дел Вячеслав Молотов отправился в Берлин с целью добиться новых уступок для своей страны, но в ответ получил почти не завуалированное предупреждение о том, что Германия не намерена более терпеть экспансию русских на запад. Предупреждение возымело действие: в апреле 1941 г. Советский Союз ничего не предпринял в связи с захватом Германией Балкан, традиционной сферы российских интересов. Вплоть до дня немецкого вторжения советская сторона скрупулезно соблюдала график поставок в Германию, оговоренных экономическим соглашением с Германией. Немецкая сторона, в отличие от русской, проявляла в этом гораздо меньше рвения.
В конце апреля 1941 г., в дни, когда кампания на Балканах близилась к завершению, посол Германии в Советском Союзе проинформировал Гитлера о том, что «Сталин готов пойти на новые уступки»[22].
6 мая И.В. Сталин, который прежде предпочитал осуществлять свои полномочия, находясь за политической ареной, впервые принял официальный пост руководителя Советского государства, став председателем Совета народных комиссаров. Немецкий посол прокомментировал этот шаг тем, что, сознавая нарастающую угрозу, советский лидер решил занять официальную должность в правительстве и получить возможность лично заниматься проблемами сохранения добрососедских отношений с Германией[23].
Накануне войны оба диктатора решительно и стремительно вели свои народы к катастрофе. Гитлер, который пока еще не полностью подмял под себя всех своих советников, отбрасывал все аргументы против готовящейся авантюры в России. Подчиненные И.В. Сталина вряд ли имели возможность высказывать ему то, чего он не хотел слышать. Тем не менее ему тоже приходилось предпринимать значительные усилия для того, чтобы придерживаться выбранного курса. Развертывание немецких войск на Востоке, которое к весне 1941 г. приняло невиданный размах, можно было игнорировать или трактовать по-своему, однако оно не могло укрыться от внимания широко разветвленной разведывательной сети Советского Союза. Об этом свидетельствует приказ о повышении боеготовности в военных округах на западной границе, отданный 10 апреля 1941 г.[24]
Тем не менее немецкий посол заверил Гитлера в том, что эти меры представляют собой ответную реакцию советской стороны, обусловленную «хорошо известным стремлением русских застраховать себя на 300 %»[25].
При правильной оценке советским руководством причины немецкого развертывания те же соображения безопасности, несомненно, должны были заставить его принять куда более действенные меры и отдать приказ совершенно иного содержания, по сравнению с тем, который получили в войсках. Но И.В. Сталин предпочел хранить завесу непроницаемости, холодно игнорируя официальные предупреждения Великобритании и США. Очевидно, он не до конца отдавал себе отчет в надвигающемся военном конфликте между Германией и Советским Союзом, слухи о котором, по наблюдениям немецкого посла, уже ходили по стране, а конкретные факты, подтверждающие эти слухи, могли быть получены от любого лица, совершившего поездку из Германии в Москву[26].
14 июня 1941 г. советское официальное агентство новостей ТАСС опубликовало коммюнике, в котором заявлялось, что по информации, имеющейся у советского правительства, Германия так же строго соблюдает договор о ненападении, как и Советский Союз, а для слухов о намерениях немецкой стороны нарушить этот договор не было никаких оснований[27].
Советский Союз тоже не жил мирной жизнью: во второй половине 1930-х гг. он воевал в Испании, на Дальнем Востоке и в Финляндии. Нельзя сказать, что он был настолько же не готов к войне, как, например, Великобритания или США. Однако он был плохо подготовлен к войне. Это было связано в основном с пороками системы управления, которые, несмотря на значительные успехи, не позволили достичь такого уровня боеготовности, какой к началу 1940-х гг. был достигнут Германией, поднявшей военное искусство до настоящих высот.
Главной и постоянной слабостью советских вооруженных сил было отсутствие инициативы во всех звеньях, что приводило к догматизму, рабской зависимости от приказов сверху и приверженности четким утвержденным схемам даже тогда, когда они противоречили здравому смыслу и приобретенному опыту[28].
Эта слабость еще более усугубилась после массовых чисток 1930-х гг., когда из армии были удалены наиболее опытные и независимые командиры (в 1938–1941 гг. для усиления боеготовности Красной армии было сделано очень много. Но, безусловно, не все и с недочетами. — Ред.), а почти абсолютным условием выживания стал конформизм. Определенное негативное влияние на обстановку в армии оказал и так называемый культ личности, связанный с именем И.В. Сталина, однако представляется сомнительным, что этого явления можно было полностью избежать при сложившейся советской системе.
Несмотря на то что советское командование имело возможность изучить опыт первых кампаний Второй мировой войны на Западе, некоторые самые важные уроки были либо неверно истолкованы, либо в некоторых случаях неправильно усвоены. На основе опыта гражданской войны в Испании были сделаны выводы о бесполезности крупных танковых соединений, а также о том, что в будущей войне боевая авиация будут использоваться только для непосредственного прикрытия поля боя. Как следствие, были расформированы механизированные корпуса Красной армии, а авиационные предприятия сосредоточились на производстве истребителей и самолетов непосредственной огневой поддержки[29].
С 1939 г. (когда ошибочно были расформированы старые мехкорпуса, с 1938 г. назывались танковыми) и до 1940 г., когда было создано девять новых мехкорпусов, самой крупной советской войсковой единицей, имеющей на вооружении танки, была танковая бригада. Согласно советской военной доктрине того времени, танк рассматривался как оружие, предназначенное главным образом для поддержки пехоты. Со второй половины 1940 г., очевидно под влиянием опыта немецких войск во Франции, механизированные корпуса и танковые дивизии были восстановлены, однако в связи со стремлением получить большее количество таких соединений лишь немногие из них были укомплектованы полностью[30].
Для советского командования война с Финляндией явилась тяжелым уроком. Она вскрыла глубоко укоренившуюся слабость военной структуры. Финский маршал Карл Маннергейм метко сравнивал действия советских войск с игрой оркестра под управлением плохого дирижера, в котором музыканты не способны придерживаться общего ритма. Как позже признали сами русские, многие из офицеров «не имели ясного представления о современной войне» и не могли ни планировать, ни командовать, ни организовать взаимодействие войск[31].
Военному престижу Советского Союза за рубежом был нанесен огромный урон, который, возможно, стал еще более болезненным после недавних успешных боев против японской армии на озере Хасан и на реке Халхин-Гол на Дальнем Востоке.
Возможно, именно опыт войны с Финляндией побудил И.В. Сталина настойчиво пытаться любой ценой избежать столкновения с Германией. Вскоре после нее Советский Союз начал демонстрировать открытое стремление не дать вовлечь себя в крупный военный конфликт на любой стороне. Когда в апреле 1940 г. немецкие войска заняли Норвегию под предлогом опередить в этом англичан и французов, которые намеревались через Норвегию направить войска в помощь финнам, в Германии были уверены, что придется объяснять этот шаг русским. К безмерному удивлению немецкой стороны, это вторжение вызвало у русских «огромный вздох облегчения», даже несмотря на то, что советско-финская война к тому времени уже закончилась[32].
Насколько значительными были недостатки, выявленные в ходе той войны, продемонстрировали последовавшие за ней реформы в Красной армии. В апреле 1940 г., сразу же после окончания боевых действий, в армии отказались от прежних схематичных и чересчур упрощенных уставов и наставлений и приступили к созданию системы подготовки командных кадров, ориентированной на реальные боевые действия. В мае были восстановлены генеральские и адмиральские воинские звания и отменены некоторые другие пережитки уравниловки, остававшиеся в армии со времен революции. В августе был упразднен институт комиссаров. Тем не менее на состоявшемся в декабре 1940 г. совещании командного состава отмечалось, что подготовка офицеров в значительной степени продолжает оставаться шаблонной и что в вопросе развития инициативы и гибкости удалось добиться лишь незначительных успехов[33].
Советскому Союзу удалось добиться впечатляющих успехов в разработке новых вооружений. Так, были созданы реактивные системы залпового огня знаменитые «Катюши», оснащенный дизельным двигателем средний танк Т-34, скорость, броня и вооружение которого превосходили любой из немецких аналогов. Кроме того, на вооружение Красной армии поступил самый тяжелый в то время танк КВ («Климент Ворошилов») также с дизельным двигателем и весом почти 60 тонн (КВ-1 весил 47,5 тонны, КВ-2 — 54 тонны. — Ред.). Однако ко времени начала немецкого вторжения новые танки и ракетные системы, а также новые модели боевых самолетов еще не были запущены в массовое производство (запущены были, но выпущено было недостаточно, хотя и не так мало — к 22 июня 1942 г. РККА имела 1225 Т-34 и 639 КВ. — Ред.). Производство вооружений, как это предусматривалось пятилетним планом, находилось на высоком уровне и постоянно росло, но при этом не уделялось должного внимания выпуску новых образцов[34]. (В 1939–1941 г. были предприняты чрезвычайные меры по внедрению и производству именно новейших образцов техники. — Ред.)
Очевидно также и то, что советское командование не смогло сделать правильных выводов из побед, одержанных Германией в Европе. В качестве главной причины поражения Польши и Франции виделось отсутствие у войск воли к сопротивлению, а также деятельность в этих странах так называемой «пятой колонны»[35].
Такие объяснения, спроецированные на период крупных поражений Советского Союза, порождали обстановку всеобщей бессмысленной подозрительности, а временами и парализующего страха. Кроме того, советское командование не имело четкого представления о том, как будет проходить начальный период войны. Предполагалось, что сначала обе стороны должны провести мобилизацию и стратегическое развертывание, следовательно, в течение нескольких недель не будут в состоянии проводить крупные операции. Из этого следовало, что войска пограничных округов в состоянии сами сдержать наступление противника до тех пор, пока не будут завершены мобилизационные мероприятия в Красной армии, и она не будет в состоянии перейти в наступление[36].
В июне 1941 г. оборона западных областей Советского Союза была возложена на Ленинградский, Особый Прибалтийский, Особый Западный, Особый Киевский и Одесский военные округа[37].
В случае начала войны командования военных округов преобразовывались во фронтовые командования (аналог немецких групп армий). Всего в составе фронтов предполагалось иметь 12 армий, три из которых дислоцировались в районе советско-финской границы, а остальные девять должны были прикрывать территорию страны от Балтийского до Черного морей[38].
Трудно поверить в то, что западные военные округа перед войной находились в том плачевном состоянии (как это было принято считать в постсталинские времена при Хрущеве. — Ред.), вряд ли они были готовы к подобным испытаниям. Почти на всем протяжении границы войска располагались в районах, которые еще два года назад (а некоторые — Северная Буковина и Бессарабия — и год назад) не принадлежали Советскому Союзу. Пограничные укрепления и линии коммуникаций все еще находились в стадии строительства. Гораздо лучше оборудованная так называемая линия Сталина, проходившая за старой границей страны, к тому времени была заброшена (преувеличение. — Ред.) и даже не упоминалась в военных планах[39].
Более глубокий анализ позволяет сделать вывод о том, что в то время Красная армия представляла собой громоздкий механизм с непредсказуемыми результатами применения даже в самых благоприятных условиях и очень малой надеждой на успешные действия при неожиданном нападении. Она была поставлена перед необходимостью действовать в обстановке почти полной внезапности, что характерно для всех современных войн. Директива, оповещающая военные округа на границе о том, что страна находится на пороге войны, была передана туда в 00.30 22 июня. Через три часа, прежде чем это предупреждение дошло до войск на границе, германская армия вторглась на советскую территорию[40].
Поскольку советская сторона неохотно публиковала данные статистики, почти все данные, касающиеся численности советских войск (и, в гораздо большей степени, данные о потерях) в тот период, являются приблизительными. Наиболее авторитетные советские источники говорят о том, что к 1941 г. численность вооруженных сил СССР составляла 4207 тыс. солдат и офицеров[41].
Общее количество советских военнослужащих в западных округах можно оценить как 3 млн солдат и офицеров (2680 тыс. — Ред.). Вне всякого сомнения, планы мобилизации предусматривали немедленный массовый призыв в армию сразу же после начала боевых действий. Не подлежит сомнению и то, что эти планы удалось частично выполнить даже в условиях, в которых оказалась страна после немецкого нападения.
В технике и вооружении Красная армия имела впечатляющее количественное превосходство, однако качественно и то и другое в основном уступало немецким образцам. Например, из дислоцированных в Европе примерно 6 тыс. самолетов (6500. — Ред.) а весь парк боевой авиации вооруженных сил СССР состоял из примерно 8 тыс. машин (всего имелось 16 тыс. боевых самолетов, но часть требовала ремонта, а 5 тыс. находилось на Дальнем Востоке и на южной границе. — Ред.), только 1100 были самолетами новых типов. По данным немецкой разведки, на вооружении танковых частей и соединений близ границы Советский Союз имел 10 тыс. танков (на самом деле 12 378. — Ред.) а всего в Красной армии было 15 тыс. танков (на самом деле около 23 тыс. — Ред.)[42].
Подавляющая часть этой техники представляла собой машины устаревших типов, однако в западных военных округах имелось примерно 1475 новых танков КВ и Т-34, каждый из которых превосходил любой танк противника [43].
Производство новейших образцов вооружения росло стремительными темпами. Так, за первые пять с половиной месяцев 1941 г. было выпущено 1500 танков КВ и Т-34 (в предыдущем году было произведено всего 400 единиц этой техники).
Подводя итог, можно сказать, что в начальный период войны Советский Союз не столь уж явно уступал Германии (за исключением господства в воздухе), а в течение очень короткого времени имел все возможности превзойти противника в численности войск и, возможно, в производстве вооружений.
Испытав шок от вторжения, советское правительство приняло ряд вполне предсказуемых решений, направленных на централизацию военно-политического руководства страной и дальнейшее повышение роли коммунистической партии. 23 июня 1941 г. была создана Ставка Главного командования Красной армией, которую возглавил народный комиссар обороны Маршал Советского Союза С.К. Тимошенко[44].
В тот же день был восстановлен институт армейских комиссаров, которые получили равные полномочия с командирами. Спустя неделю вся государственная власть, включая контроль над вооруженными силами, была сосредоточена в руках Государственного Комитета Обороны (ГКО) в составе пяти человек, который возглавил И.В. Сталин. Важный пост в ГКО занимал нарком внутренних дел Лаврентий Берия, подчиненные которому войска НКВД (тайная полиция) занимали позиции за линией фронта с целью вылавливать дезертиров и не допускать отступления без приказа[45].
В первый же день войны пять военных округов на западной границе были преобразованы в Ленинградский, Северо-Западный, Западный, Юго-Западный и Южный фронты.
В районе границы внезапность нападения немцев вызвала замешательство, а кое-где и панику. Основным принципом советской стратегии, несмотря на его нереальность в сложившейся обстановке, оставалось удержание позиций первыми эшелонами до тех пор, пока не будет подготовлено контрнаступление. Сформированный на третий день войны на самом угрожаемом направлении, в районе западнее Москвы, резервный фронт в составе четырех армий первоначально был нацелен на проведение контрнаступления. Однако уже с 1 июля его пришлось объединить с войсками разбитого Западного фронта[46].
Все еще пытаясь остановить отступление, И.В. Сталин приказал расстрелять командующего Западным фронтом Павлова и его штаб, а через несколько дней применил те же драконовские меры и в отношении командования Северо-Западного фронта[47].
Впредь командир, допустивший отступление подчиненных ему войск, должен был заплатить за это жизнью. Для офицера любого ранга постоянным риском стала возможность окончить жизнь в результате выстрела из пистолета в основание черепа сзади. В течение первых двух недель июля 1941 г. советское руководство, которое под давлением реальных событий на фронте избавилось от прежних иллюзий, приступило к организации отчаянной, упорной и жестокой борьбы. 3 июля И.В. Сталин, никогда прежде не делавший публичных выступлений, в обращении к народу по радио призвал к «отечественной» войне против чужеземного агрессора, к применению тактики «выжженной земли» в районах, которым грозит оккупация, к ведению партизанской борьбы на захваченных территориях. Создание Ставки Верховного главнокомандования (вместо Ставки Главного командования) во главе со Сталиным продолжила централизацию власти, начатую после немецкого вторжения. Этот процесс был завершен после того, как И.В. Сталин принял пост народного комиссара обороны (19 июля 1941 г.) и Верховного главнокомандующего советскими вооруженными силами (8 августа 1941 г.).
На протяжении всей войны Ставка Верховного главнокомандования оставалась высшим советским органом военного планирования и контроля. Подчинявшаяся Государственному Комитету Обороны, Ставка представляла собой скорее комитет стратегического планирования, нежели Генеральный штаб, хотя она и обладала правом отдавать приказы через Генеральный штаб Красной армии, штабы родов вооруженных сил или фронтовым командирам напрямую. В число ее примерно двенадцати членов входили начальник Генерального штаба армии, начальник штаба ВМФ, высокопоставленные представители командования и видные эксперты технических родов войск.
Более настоятельной необходимостью, чем реорганизация в высших эшелонах командования, что было прежде всего в интересах укрепления власти И.В. Сталина, было создание эффективной системы управления на поле боя. Трое из пяти первых командующих фронтами продемонстрировали свою непригодность на занимаемых постах. Таким же и даже большим был уровень некомпетентности командиров более низкого звена. В результате чисток пострадало слишком много опытных командиров (основные чистки офицерского корпуса, помимо братоубийственной Гражданской войны, произошли в начале и в конце 1920-х гг., а не в конце 1930-х, как принято считать. — Ред.), а многие другие слишком быстро были выдвинуты на высшие командные должности (Красная армия быстро увеличивала численность. — Ред.). Единственным решением в сложившейся обстановке стало привести штатную организацию соединений и объединений в соответствие с возможностями командного состава. К середине июля стрелковые и механизированные корпуса были упразднены, а количество дивизий в армиях сократилось до пяти-шести. Численность личного состава стрелковой дивизии, которая в мирное время составляла 12 тыс. человек, в результате потерь и кадровой реорганизации сократилась до 6–9 тыс. солдат и офицеров. Танковые дивизии были разбиты на более мелкие части, которые теперь напрямую подчинялись командующим армиями. Роль танковых войск вновь была ограничена непосредственной поддержкой пехоты.
Единственным исключением из общего правила централизации и сокращения штатной численности соединений стало создание 10 июля трех так называемых командований стратегическими направлениями: Северо-Западным, Западным и Юго-Западным. Предполагалось, что они будут координировать ведение боевых действий на широких участках, сравнимых с секторами, назначаемыми для немецких групп армий. Появление таких командований должно было позволить избежать запаздывания по времени в поступлении в войска приказов и указаний из Москвы[48].
Эти приказы передавались главнокомандующим на направлениях маршалам К.Е. Ворошилову (Северо-Западное направление), С.К. Тимошенко (Западное направление) и С.М. Буденному (Юго-Западное направление), получившим боевой опыт еще во времена Гражданской войны. Высокие звания этих людей отражали скорее их политический вес, нежели профессиональный опыт. Как и следовало ожидать, создание командований на стратегических направлениях не оправдало себя, и все они были вскоре ликвидированы, за исключением Юго-Западного командования, которое просуществовало до начала 1942 г.
В середине июля, когда немецкая группа армий «Центр» устремилась в брешь в советской обороне, образовавшуюся между реками Западная Двина и Днепр, открывавшую путь на Московском стратегическом направлении, и провела несколько крупных операций на окружение севернее и южнее Смоленска, Ставка развернула к востоку от Смоленска новый Резервный фронт в составе шести армий[49].
Советское командование поступало именно так, как этого хотели немцы: оно требовало от войск стоять насмерть и ни в коем случае добровольно не отступать в глубь страны. Кроме того, как это предвидели Ф. Гальдер и В. фон Браухич, основные усилия было решено сосредоточить в центре, на Московском направлении[50].
В то время как войска группы армий «Центр» в августе и сентябре стояли на месте в ожидании возвращения своих танковых соединений, временно перенацеленных на другие стратегические направления, советская сторона продолжала укреплять этот участок фронта. К концу сентября перед фронтом возобновившей наступление группы армий «Центр» было сосредоточено до 40 % численности личного состава советских сухопутных войск, столько же артиллерии, до 35 % боевых самолетов и танков[51].
Тактика оставалась прежней: встретить противника в лоб, остановить и измотать его, а затем контратаковать. И вновь она продемонстрировала свою несостоятельность. В течение одной недели немцы окружили большую часть советских шести армий, создав котлы в районах Брянска и Вязьмы. 10 октября командование Западным фронтом, в который вошли войска Резервного фронта, принял начальник Генерального штаба Красной армии генерал армии Г.К. Жуков. Тем самым он взял на себя ответственность за оборону Москвы[52].
Октябрь 1941 г. стал для Советского Союза, пожалуй, самым черным месяцем за всю войну. Ленинград сжимало кольцо блокады; Москва находилась под угрозой; Харьков пал; немецкие войска вплотную подошли к Донецкому промышленному району. Потери в людях были ужасающими: немцы заявляли о том, что количество только пленных составляло 3 млн человек.
В то же время в течение четырех месяцев непрерывных боев немцы должны были противостоять и другим факторам, вызывавшим перенапряжение личного состава и техники, таким как осенние дожди и вызванная ими распутица. Они стали терять свои преимущества. Во второй половине октября советское командование сформировало три новые армии. В течение первых двух недель ноября оно развернуло еще шесть армий, образовывавших целый фронт заслона на рубеже Онежское озеро — Горький — Сталинград — Астрахань. К концу ноября пять резервных армий, в том числе две вновь сформированные, были сосредоточены в Москве и прилегающих районах[53].
Сначала слабость немецких войск стала ощущаться на флангах. В ноябре в районе Тихвина было остановлено наступление группы армий «Север»; группе армий «Юг» пришлось остановиться в районе Ростова, а затем к концу месяца отступить до рубежа по реке Миус. В конце ноября Ставка передала в распоряжение Западного фронта три резервные армии и еще более десяти дивизий. Утром 6 декабря войска Г.К. Жукова перешли в контрнаступление[54].
Это был момент, которого русские ждали с июня. Однако Ставка действовала осторожно, передав в состав Западного и Калининского (создан 17 октября) фронтов из резервов такое количество войск, которое обеспечивало превосходство над немцами в живой силе, танках и артиллерии в соотношении 1,5 к 1, а в самолетах — 2 к 1[55].
В декабре 1941 г., когда войска советских Западного, Калининского и Юго-Западного фронтов вели бои с целью ликвидировать угрозу Москве, по приказу Ставки было начато контрнаступление на всем протяжении фронта от Тихвина на севере до Керченского полуострова на юге. К концу года были разработаны планы и подготовлены резервы для общего наступления с целью уничтожения группы армий «Центр», деблокирования Ленинграда и освобождения территорий в Донецком бассейне и Крыму. 7 января 1942 г. Западный, Калининский и соседние с ними фронты получили приказ не просто окружить, но также расчленить и уничтожить по частям главные силы группы армий «Центр»[56].
Приняв решение на наступление по всему фронту, Ставка переоценила собственные силы. 10 января она обратила внимание на серьезные тактические ошибки, которые были допущены в ходе декабрьского контрнаступления, такие как неспособность сосредоточить достаточные силы на главном направлении, массированно применять танки и артиллерию, слабое взаимодействие родов войск[57].
Однако одно дело было понимание Ставкой своих ошибок и совсем другое — не допустить их повтора, задача, которая ложилась на фронтовых командиров. Во время общего наступления фронты и армии снова впустую растрачивали свои резервы и, несмотря на частые напоминания, не придерживались принципа сосредоточения и массированного применения войск, артиллерии и танков. 1 февраля в попытке достичь целей наступления хотя бы частично Ставка поручила Г.К. Жукову лично возглавить операцию против группы армий «Центр». Но было уже слишком поздно. К тому времени все резервы были уже израсходованы. Еще через полмесяца наступательный порыв в войсках начал угасать[58].
Несмотря на то что целей зимнего наступления 1941–1942 гг. полностью достичь не удалось, противнику был нанесен ощутимый урон. Прежде всего, удалось развенчать миф о непобедимости Германии. Кроме того, значительно выросли военный престиж Красной армии за рубежом и авторитет правительства внутри страны. Победа вселила надежду в народ, а руководству вновь была обеспечена поддержка населения по обе стороны фронта. Армия получила неоценимый опыт, который мог быть использован при разработке действенной наступательной доктрины. Эта возможность не была упущена. В Генеральном штабе, штабах видов вооруженных сил и родов войск, а также в военных академиях, при фронтах и армиях были созданы специальные отделы, которым был поручен сбор и оценка информации и разработка на ее основе уставов и наставлений[59].
1942 год. Отступление и новое наступление
Вдохновленная успехом зимнего наступления, Ставка планировала и далее удерживать инициативу и после весеннего таяния снега провести наступательные операции в районе Ленинграда, Демянска, Орла, Харькова, в Донецком бассейне и в Крыму — с целью упредить немцев и создать условия для нового общего наступления советских войск[60].
Было принято решение укрепить оборону на центральном участке фронта, так как ожидалось, что немцы снова сосредоточат основные усилия на Московском направлении. Возможность немецкого наступления на южном фланге также принималась во внимание, однако советское командование считало, что оно будет нацелено на север, на Москву, а не на юг, в направлении Кавказа и Сталинграда. Соответственно, вместо того чтобы сосредоточить большую часть резервов на Юго-Западном и Южном фронтах, Ставка направила их на центральный участок и в распоряжение Брянского фронта, который, как планировалось, должен был обеспечивать прикрытие Москвы с юга[61].
Такая неверная оценка обстановка Ставкой поставила страну почти в такое же опасное стратегическое положение, как и годом ранее.
12 мая 1942 г. войска Юго-Западного фронта начали в районе Харькова первую из запланированных наступательных операций. План предусматривал охват города с севера и юга; при этом главный удар наносился на юге — с плацдарма (Изюм-Барвенковского выступа), созданного в ходе зимних боев на реке Донец в районе Изюма. Операция планировалась при полном игнорировании противника и пренебрежении теми осложнениями, с которыми связана организация наступления с неукрепленного плацдарма и при отсутствии поддержки. Возможно, именно благодаря этим двум факторам, а не по каким-либо другим причинам наступление с западного участка плацдарма в течение первых четырех дней развивалось успешно. Однако использование Изюмского плацдарма предусматривалось и планами летнего наступления группы армий «Юг». 17 мая немцы нанесли удар под основание выступа с юга, а затем с севера и в течение следующей недели превратили его в котел, в который попали 240 тыс. советских военнослужащих[62].
Советское летнее наступление вылилось в харьковскую катастрофу; Юго-Западный фронт понес тяжелейшие потери как раз в то время, когда должно было начаться наступление немецких войск[63].
В конце концов, первая же неудача (не первая — первой в летний период стала катастрофа под Керчью (8—16 мая), виновником которой стал представитель Ставки Мехлис, парализовавший действия командования Крымского фронта. В результате около 200 тыс. наших воинов погибли или попали в плен. — Ред.) которую Ставка организовала сама для себя, заставила советское командование отказаться от прежних планов летней кампании. В июле вовремя был отдан приказ спасти от окружения войска Юго-Западного и Южного фронтов. В период с 28 июня до 24 июля Брянский, Юго-Западный и Южный фронты отошли назад на 130–200 км, оставив крайне важную для страны территорию восточной части Донбасса. Отступление серьезно сказалось на моральном духе населения, но тем не менее немцам не удалось одержать победу того масштаба, на которую они рассчитывали[64].
При полном отсутствии с советской стороны ясных объяснений относительно стратегии на лето 1942 г. представляется, что она основывалась на неправильном понимании намерений Германии, что повлекло за собой тяжелые последствия, которые едва не стали катастрофическими. Со свойственным ему упрямством, которое уже было продемонстрировано годом ранее, советское командование продолжало держать свои основные силы на центральном участке фронта. В конце июня 1942 г. 28 армий было сосредоточено между Ленинградом и Тулой и только 18 армий — между Тулой и Кавказом (сюда входили и 5 армий Брянского фронта, основной задачей которого было прикрытие Москвы с юга). В составе Юго-Западного и Южного фронтов было 10 армий, три из которых были практически разбиты во время Харьковского сражения. Развернутые на непосредственных подступах к Москве Калининский и Центральный фронты имели в своем составе 15 армий. Такого развертывания войск советская сторона придерживалась в течение почти всего лета. Усиление южного участка фронта осуществлялось за счет вновь сформированных частей и соединений из резерва, а не за счет переброски сил с других участков фронта, как того ожидали немцы.
Важнейшей характерной чертой летней кампании 1942 г. явилось то, что, несмотря на то что обе стороны при планировании боевых действий исходили из ложных оценок, пожинать горькие плоды этого в итоге пришлось немцам. В августе — сентябре советские армии отступили еще на 130–550 км, однако немецкие войска при этом оказались слишком растянутыми и далеко обогнали свои тылы. В то же время на нижнюю Волгу и на Кавказ начали перебрасываться советские резервы[65].
К осени 1942 г. сочетание таких факторов, как обширность территории, сопротивление советских войск и неспособность немецкой стороны соблюсти баланс между поставленными задачами и имеющимися для их выполнения средствами, во второй раз привело к опасной растянутости немецкой армии. Россия боролась с немецким нашествием теми же способами, какими в свое время противостояла вторжениям Наполеона и Карла XII; однако растворить захватчиков в русских просторах не было умышленным намерением советской стратегии — ведь в предвоенный период советская военная доктрина основывалась на принципе «разгрома врага на его собственной территории»[66].
Несмотря на то что в послевоенную сталинскую эпоху стратегическое отступление пытались задним числом представить как заранее продуманную военную доктрину, во время первых двух летних кампаний она таковой не являлась. Тем не менее как в 1941-м, так и в 1942 г. она являлась наиболее эффективным из всех возможных вариантов действий советского командования.
В течение второго стратегического отступления советских войск летом 1942 г. был, наконец, преодолен кризис страны как военной державы. Несмотря на падение основных производственных мощностей, обусловленное потерей Донецкого бассейна, и резкий спад добычи нефти, был отмечен общий рост военного производства. Так, выпуск самолетов увеличился по сравнению с 1941 г. на 60 % и составил к концу 1942 г. 25 тыс. машин. Производство танков выросло почти в четыре раза. По советским официальным данным, в этот год было выпущено более 24 тыс. танков, две трети из которых составляли Т-34. В 1942 г. было произведено более 3 тыс. реактивных ракетных установок, по сравнению с несколькими сотнями, выпущенными в предыдущем году[67].
В армии были вновь сформированы танковые корпуса, а также, по примеру немцев, танковые армии. В численности войск Советский Союз имел преимущество. По данным немецкой стороны, по состоянию на 20 сентября Советский Союз имел в составе своих вооруженных сил на германском фронте 4 255 840 солдат и офицеров, в том числе 3 013 370 человек на переднем крае и 1 242 470 в резерве. Немецкие группы армий «Север» и «Центр» имели перед своим фронтом превосходящего их численно противника, а с учетом имевшихся в Красной армии резервов можно было с полной уверенностью заявлять о количественном перевесе советской стороны на всех участках фронта (у немцев и их союзников также имелись резервы. — Ред.). Сравнительные данные по количественному составу сил сторон, по данным отдела «Иностранные армии Востока», представлены в следующих таблицах:
Немецкие войска и войска союзников:
Советские войска, противостоявшие немецким группам армий:
В дальнейшем эта разница все более усугублялась: например, призывной контингент 1925 года рождения составлял в Советском Союзе 1,4 млн человек, в то время как в Германии эта цифра была втрое ниже.
В ходе второго немецкого стратегического наступления в Советском Союзе, наконец, была завершена военная реформа, начатая в 1940–1941 гг. и приостановленная после начала войны. В конце лета, в период, на который пришелся наибольший размах немецкого наступления, офицеры и комиссары получили полномочия на проведение казней «трусов и предателей». Проведение таких казней фактически поощрялось вышестоящими инстанциями. Вскоре эти меры отчаяния пришлось несколько смягчить. Еще одним жестом отчаяния с точки зрения партийной этики, но необходимым с точки зрения здравого смысла стало введение в армии традиционных принципов армейского строительства, которые в партийных кругах считались пережитками феодализма и реакции. Однако именно они, как выяснилось, помогают армии выстоять на поле боя. И вот неожиданно в Красной армии начинают проводить политику столь долгое время презираемой жесткой военной иерархии: строгое и безоговорочное подчинение младших по званию старшим командирам, как основа воинской дисциплины, точное соблюдение воинских уставов, выделение особой касты офицеров, которые имели особые привилегии и носили обмундирование и знаки различия, отличавшие их от рядового состава. В противоположность прежней революционной (марксистско-ленинской. — Ред.) риторике была провозглашена политика русского патриотизма. В армии были введены новые награды (например, ордена Суворова, Кутузова, Александра Невского, Ушакова, Богдана Хмельницкого. — Ред.) В то же время такие личности, как К.Е. Ворошилов и С.М. Буденный, которые достигли вершин военной иерархии благодаря политическим, а не только (и не столько) военным заслугам, были потихоньку отодвинуты в сторону. Наиболее важным шагом в сторону большего профессионализма в армии стал возврат 9 октября 1942 г. к принципам единоначалия. Комиссары, которые прежде пользовались по крайней мере равными с командирами полномочиями, стали заместителями командиров; отныне их деятельность сводилась к политическому воспитанию личного состава с целью поднять его моральный дух[68].
Представители командного состава высшего звена быстро обретали и накапливали военный опыт. Во время отступления лета 1942 г. армейские командиры демонстрировали гибкость, которой прежде не было и в помине. Год войны воспитал среди высшего генералитета когорту закаленных, грамотных командующих. Двое лучших из них, Г.К. Жуков и генерал-полковник А.М. Василевский, во время летней кампании находились на фронтах в качестве представителей Ставки. Практика назначения таких представителей началась с лета 1941 г. и продолжалась в течение всей войны. Она давала Ставке эффективные средства контроля обстановки на важнейших участках фронта и позволяла проводить стратегические замыслы Ставки в жизнь на оперативном уровне. В конце августа 1942 г. германская разведка сделала вывод, что советское военное руководство овладело тактическими принципами современной войны и способно в полном объеме применять их на практике не хуже, чем немецкая сторона; в то же время уровень подготовки нижестоящих штабов все еще оставляет желать лучшего.
Оглавление
- Глава 1. Вторжение
- Глава 2. Отступление
- Глава 3. Сталинград. Окружение
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги От Сталинграда до Берлина. Операции советских войск и вермахта. 1942-1945 предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
16
История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945 гг. ⁄ Институт марксизма-ленинизма. М., 1961 (далее цитируется как ИВОВ). Т. 2. С. 438.
26
Эриксон Дж. Советское Верховное командование. С. 574; Зонтаг Р., Бедди Д. Советско-германские отношения… С. 334.
37
Районы ответственности делились между военными округами следующим образом: Ленинградский военный округ — от границы с Финляндией на побережье Арктики до Карельского перешейка; Прибалтийский Особый военный округ — вдоль границы с Восточной Пруссией; Западный Особый военный округ — от южной границы Литовской ССР до северной границы Украинской ССР; Киевский Особый военный округ — от северной границы Украинской ССР до границы с Румынией; Одесский военный округ — от границы с Румынией до устья Дуная.
