Фиолетовый сон

Эрих Мария Ремарк

В сборник включены статьи и очерки разных лет, в том числе «О стиле нашего времени», «Реклама и продавцы», «Основы декаданса», и не менее серьезные и поучительные «Фиолетовый сон», «О смешивании изысканных крепких напитков» и «Флирт с Карлом». В них Ремарк непредвзято высказывается о политике, рассуждает о литературе, искусстве, писательстве, автогонках и о многом другом. В формате a4.pdf сохранен издательский макет книги.

Природа и культура

I

В кристаллах и горных породах веками происходили темные неведомые процессы, эти процессы сталкивали камни, раскалывали их, упорядочивали и создали — по таинственным законам — образы, которые сегодня вызывают изумление, восторг и благоговение, там, где Геккель^[12] сделал достоянием всеобщего знания чудо известковых радиолярий, глубоководного ила и солевых кристаллов.

Но слепое движение природы не остановилось на этом, оно продолжилось, проявившись в сказочном морском свечении мириад инфузорий, развернулось ослепительной сладостью нежной красоты сияющих цветов, бабочками вспорхнуло над солнечными лугами, внезапно раскрылось материнской любовью гнездовых птиц на цветущих склонах, сделало поворот и вернулось на старую тропу, обрело божественность в чудесном разуме общественных муравьев и пчел, но, не достигнув и здесь конечной цели, снова сделало поворот и неудержимо пошло дальше, становясь все светлее и зорче; оно миновало ствол позвоночных, чтобы наконец в последнем толчке, вырвавшись из тьмы в образе человека, словно в сказке, открыть глаза к осознанию своей самости и «я»!

Человек — единственное существо, способное сказать «я» и «я есмь». В нем одном природа проснулась к самопознанию.

Человек — единственное существо, способное задуматься о самом себе и осознать свою самость как «я».

Здесь начинается трагедия и одновременно рождается величие рода человеческого.

II

Внутри нас колышется массивное наследие тысячелетий; в нас колышутся камни и звезды, пыль комет и снежные заносы, шум древесной листвы и морского прибоя, жужжание пчел и пестрота бабочек, буйство девственных лесов и духовный экстаз; в нас колышется и вибрирует Вселенная. В часы душевного напряжения, в минуты священного «Ом» индусов, последнего исполнения отчуждения, к нам является чувство, что и сами мы суть колыхания мировой души, что и мы колышемся во Вселенной, подобно кустам и деревьям, облакам и ветру, травам и зверям.

Однако это не безграничное, вечно длящееся одинокое и послушное колыхание, как у камней, растений и зверей. Что-то внутри нас мешает нам, камень за камнем строит внутри нас нечто независимое и самостоятельное; строит, строит неустанно, рушит, снова строит, и вот это нечто становится великим и необъятным, огромным, оно растет до тех пор, пока не возникает мир, противостоящий миру внешнему: «Я».

И точно так же, как в том, другом мире творящая воля природы вечно и неутомимо дает знать о себе в становлении и гибели, в самой жизни, так и в этот мир «я» упало семя творящей силы, и семя это растет и растет. И по тем же законам органического единства, по которым в природе возникает жизнь, возникает в «я» своя жизнь: искусство и его произведения.

III

Оба великих полюса: «Природа и я» и их эманации: «Жизнь и искусство» отнюдь не разделены враждебностью, находясь в теснейшей связи друг с другом. Без природы и жизни «я» и искусство немыслимы. Те поистине мистические часы, когда «я», охваченное вселенской любовью, сливается воедино с природой, те часы глубочайшей жертвенности, именно они суть часы зачатия творческих идей, которые затем, по неизведанным законам, обретают форму, чтобы в конце концов родиться на свет в краткий миг озарения. Но и тогда еще остаются они лишь только идеями, расплывчатыми или угловатыми, как небрежно оббитые камни, ясно указывающими направление или пребывающими пока еще в неопределенности; но они уже здесь и их становление, их воплощение становится неудержимым.

В то время как именно такие часы зачатия редки в жизни «я», неутомимое восприятие, мелькание форм, членение и упорядочение проявлений бытия — это процесс, никогда не прекращающийся в «я», процесс, начинающийся с первым криком ребенка и прекращающийся только с последним вздохом умирающего. Плодом этого процесса является картина мира, мировоззрение. В своей самой звонкой и чистейшей форме: человеческое. Но это лишь питательная среда для творческой идеи, среда, которая нужна, чтобы идея стала произведением.

Те законы, по которым из идеи возникает произведение, уже не лежат целиком погребенные во тьму. Пусть ее первооснова, как и первооснова всех вещей, недоступна человеку, но многие ее проявления вырываются к яркому свету познания и осознаются. Она, идея, оформляется разными именами: стиль, законы композиции, пространственное членение, ведение линий и так далее; точно познается воздействие; говорят о влиянии контраста, распределении масс, органичном строении, воздействии плоскости, принципах дополнительности, Ренессансе, классицизме, импрессионизме, экспрессионизме и прочем.

Вот здесь-то и начинается развилка. Произведение искусства, хотя и связано идеей и материалом с природой, но не является имитацией природы. Если, собственно, в идее на первый план в большей степени выступает в человеке универсальная тяга к творчеству, то индивидуальное творчество начинается с оформления идеи. Надо еще раз подчеркнуть, что в каждой идее уже с самого начала содержится ее форма, ибо для каждой завершенной и совершенной идеи существует только одна форма. Если ее удается достичь и воплотить, то произведение переживает века. «Илиада» и «Одиссея», «Дон Кихот», «Божественная комедия», «Фауст», художественные произведения Эллады, фрески Рафаэля, статуи Микеланджело, Кельнский собор, Акрополь, египетские храмы.

Научное определение, фиксация, членение и классификация искусства по его внешним приметам, то есть разделение на классицизм, романтизм, реализм, натурализм, экспрессионизм — умолчим о кубизме, футуризме и дадаизме, — вызывает у знающих людей искренний хохот. Только бравые профессора, взявшие искусство в наследственную аренду и воображающие, что могут его дозированно преподавать, ремесленники от искусства в худшем смысле этого слова и фантасты могут всерьез воспринимать эту рубрикацию, без которой их дела будут плохи. Следует проявлять глубокое недоверие к художнику, который верит в это разделение и принимает его всерьез: ибо такой художник принимает форму за нечто внешнее и тем самым отторгает себя от сущности. Это заметно и по нашим временам, коим известно немало «измов». И несмотря на это обилие, сейчас появляется очень-очень мало настоящих произведений искусства. Надо, конечно, признать, что единообразие нашей эпохи, сходные переживания, сходная духовная и душевная структура, сходное мировоззрение, сходное отношение к природе, сходная позиция в отношении к жизни создают известное сходство и единообразие творческих идей и тем самым порождают соответствующие формы, совокупность которых объединяют понятием стиля. Это обобщение, однако, всегда проводилось лишь позднейшими поколениями, в то время как сегодня для начала подыскивают подходящее слово и внешнее проявление, а после этого по привычной программе задают направление.

Но значение имеет только одно: совершенная гармония содержания и формы.

IV

Хотя природа в час зимнего заката, в лунную июньскую ночь, в образе серых деревьев во время октябрьского листопада, в прозрачной голубизне сентябрьских дней со светлой игрой цветов засыпающего леса, в нежных переливах мартовских вечеров, в бронзовом загаре пастухов выжженной солнцем Кампании, в фигурах словно вросших в землю коренастых крестьян Нижней Саксонии часто потрясает впечатлением гармонии, но эти образы лишь очень редко могут без всякой обработки стать произведениями искусства. Наоборот, многое из того, что прекрасно в природе, может в произведении искусства не произвести такого же впечатления. Это чувствует и любитель, когда, глядя, например, на ослепительно красивый закат, говорит: «Если кто-нибудь так нарисует, ему никто не поверит», причем слово «поверит» лишь в очень приблизительной мере намекает на сказанное выше. Каждый человек связан с природой своими индивидуальными чувствами и поэтому способен ее чувственно переживать. У творческого человека к этому добавляется еще и творческое начало, форма. Он не только смотрит, он видит.

Он видит в единичностях не только единичное, но и всеобщее. Дерево для него не отдельное дерево, а архетип дерева в его исконном значении в платоновской идее. В слезах женщины, оплакивающей сына, видит он материнскую скорбь, в стремительном движении боксера на ринге — силу. В погруженной в грезы молоденькой девушке — невинность цветка, в объятии двух людей видит он любовь.

Все случайное, мешающее, то, что часто присутствует в природе, устраняется или гармонично встраивается в образ и подчиняется идее, все существенное выдвигается на передний план, и, при необходимости, добавляется что-то новое. Природа — это материал, из которого возникает произведение искусства, как из глины в руках скульптора возникает фигура. Ничто не говорит против природы, но все говорится за нее.

Для наглядности я продемонстрирую три скульптуры венского профессора Антона Грата, вместе с которыми представлены фотографии моделей^[13]. Из них становится отчетливо ясно, что простая имитация природы в том виде, в каком она выглядит на фотографии, не создаст произведение искусства, хотя нельзя отрицать, что и фотография производит некоторое эстетическое воздействие.

Возьмем для примера скульптуру «Даная» и модель. Мы сразу видим, что вся поза скульптуры намного более закрыта, ибо все линии сильнее стянуты; ноги, беспокойно вытянутые у модели, в скульптуре подтянуты к линиям торса и руки. Не слишком красивая грудь становится упругой девичьей грудью; опорная рука смоделирована мягче, в особенности же наружная линия, которая плавно продолжается в линию волос, чем удачно подчеркивается покорность. Кокетливо разведенные пальцы левой руки модели в скульптуре сведены вместе; контур всей руки приобрел мягкую кривизну, идущую от кисти к лицу, чтобы затем продолжиться в волосы и в правую руку. У модели эти линии изломаны. Колени скульптуры несколько более открыты, тело отличается большей полнотой, что, как ни странно, делает его более девическим — почка набухла и готова раскрыться цветком, фигура полна готовности и ожидания, подчеркнутых отклоненным назад лицом.

У модели «Европы» в глаза снова бросается вялая грудь, некрасиво согнутая рука, грубая линия переброшенной через бедро ноги и скучающе-кокетливое выражение лица. Насколько же живо вылеплена нога скульптуры с ее округлой полнотой, насколько пластично положение правой руки, которая под прямым углом опирается на бедро, образуя красивую параллель с другой рукой и ногой. Изгиб поясницы отсутствует. Грудь стала более тугой; лицо и линия шеи изменены. В то время как поза модели выглядит искусственно, скульптура в той же позе выглядит невероятно естественно.

В скульптуре «Восторг» поза тела изменена очень сильно. В скульптуру привнесено нечто вибрирующее, некий неслышный ритм, рвущийся вверх по линиям бедер из вдвое согнутых в коленях ног, чтобы затем возвыситься до трезвучия рук и головы женщины, у которой от радости перехватило дыхание. Надо обратить внимание на вскинутые кисти рук, на плавное течение их линий, одушевленность головы, которые все вместе дают ощущение только что счастливо отзвучавшего восторга. Надо сопоставить живость неодушевленного камня с бездушностью живой модели, чтобы почувствовать, какая пропасть их разделяет.

Всем моделям недостает цельности, окрыленности, жизни, убедительности, извлеченных скульптурами из случайностей природного живого образца.

1922

Примечания

12

Геккель, Эрнст (1834–1919) — немецкий биолог-эволюционист и натурфилософ, сформулировал биогенетический закон, согласно которому первыми живыми существами на Земле были бесформенные частицы цитоплазмы, возникшие в результате спонтанного объединения белковых тел.

13

В оригинале текст сопровождается иллюстрациями. (Примеч. ред.)