Крепость. Кошмар наяву и по расписанию

Эрик Поладов

На Земле нет и не бывало никогда крепости, чьи стены защитили бы от любой напасти. Ежели и есть та крепость, что всё ещё остаётся неприступной, значит её жители ещё не столкнулись с тем врагом, перед которым падут любые стены, ибо не у всякого врага есть плоть и кровь, и не столь важно ему число воинов – тысяча или сотня тысяч, ведь все они простые смертные. Но не во всяком сражении можно победить слепой жаждой насилия. Триумф на поле битвы можно одержать, имея то, что оружием никто не назовёт.

ГЛАВА II: ДЕЯНИЯ САТАНЫ

1. ПОСЛАНИЕ АББАТУ

По пути в монастырь аббат Исаак размышлял над тем, как арестованный сообщил ему своё имя, перед тем как покинуть темницу. Аббат пытался понять причину этого поступка. Заключённый выкрикивал слова в спешке и понимал, что не получит ещё одной возможности поговорить со священником.

Добравшись до монастыря, отец Исаак отправился в свои покои, зажёг лампу, взял бумагу, перо с чернилами и начал старательно искать нечто такое, что, возможно, приговорённый к смерти пытался передать через своё имя.

Нанося имя на бумагу, аббат стал подробно разбирать его по частям. После каждой попытки отец Исаак перечёркивал свои предположения на бумаге. Он сопоставлял буквы в имени с порядковым номером в латинском алфавите, которому соответствовала каждая буква. Он пытался найти в рукописных текстах производные слова, но это не давало никаких результатов. И лишь с одиннадцатой попытки, когда монах написал имя и отложил перо, не имея представления как ещё можно изучить загадочное имя едва знакомого человека, он увидел то, что искал полночи, когда прочитал имя задом наперёд:

АНАТАС — САТАНА

На лице аббата всплывала гримаса глубокого ужаса, в котором тонул его разум. Его брови опустились и почти сомкнулись. Глаза слегка прикрылись веками. Уголки рта раздвигались всё шире. Сжимая бумагу с именем казнённого, аббат гирей упал на колени и уже на полу изо всех сил сжимал веки, из-под которых настойчиво просачивались наружу слёзы, окутанные глубоким переживанием за души жителей всего замка.

В страхе отец Исаак порвал бумагу, дабы скрыть тайну, а точнее частичку тайны, до которой он добрался. Аббат так и не узнал, что именно означает это послание — то, что в человеческом обличие был сам сатана, которого казнил король, или это был слуга сатаны, душа которого осталась в замке и может проявить свою месть в скором будущем. В любом случае, теперь было понятно, что сожжение не стало смертью для несчастного.

На следующее утро аббат отправился к маршалу. В нём отец Исаак видел единственного человека среди королевского окружения, который сможет выслушать, а главное поверить его словам. Маршал Октавиан не находил объяснения тому, как Анатас лишил жизни одного из рыцарей, пролив какую-то неизвестную жидкость, и это заставило его поверить в нечто, что не способен объяснить здравый ум. Маршал до сих пор не забывает о том кошмарном лике, а точнее о том, что осталось от лица — оголенный череп и лужа кровавой жижи на полу вместо плоти.

Добравшись до казарм, аббат разыскал маршала Октавиана, пока тот вёл беседу со своими командорами. Узнав от стражи о том, что у казармы находится аббат, маршал отпустил командоров и приказал пропустить священника. Монах перешагнул через порог, приветствуя Октавиана:

— Здравствуйте, маршал. Если у вас есть хоть немного свободного времени, то мне бы очень хотелось его украсть.

Маршал жестом предложил аббату пройти к столу. По обыденной привычке Октавиан сел в начале стола, а отец Исаак занял место на стуле справа от него.

— Я вас слушаю, аббат.

— Вы помните, как стража выводила арестанта из темницы?

— Да, конечно.

— Перед тем как покинуть темницу, он сообщил мне своё имя.

— Это я тоже помню.

— Этой ночью я долго не спал и пытался понять, что он этим хотел сказать. Этого мне не удалось сделать. Но я расшифровал смысл его имени.

— Его, кажется, звали Анатас?

— Да, всё верно.

— И что же вы обнаружили? — демонстрируя раскрытые ладони, спросил маршал.

Аббат достал бумагу и кусок древесного угля, которым, написав имя, обратился к маршалу, двигая листок к нему:

— Прочитайте слово в обратном направлении.

Пока маршал читал написанное имя, аббат пристально наблюдал за тем, как меняется его лицо, с нетерпением выжидая реакцию.

Стоило прочесть имя, маршал отвёл взгляд в сторону. Проведя некоторое время в томительном безмолвии, он приподнял глаза и произнёс:

— Зачем вы мне это показываете? Я ведь говорил вам, что не поверю ни в какую нечисть, пока не увижу хоть что-нибудь собственными глазами.

— Маршал, этот человек посланник сатаны. Но это в лучшем случае. Вы готовите армию к сражениям, и вы имеете право знать кто представляет угрозу для замка.

— Послушайте, аббат. Этот человек… или кем бы он ни был — мёртв. Никакого сражения не будет — эти слова прозвучали так, будто маршал сам не поверил в то, во что хотел заставить поверить монаха.

— Нет-нет-нет — быстро прервал маршала отец Исаак, едва не оторвавшись от стула. — Вы ведь всё слышали. Он сказал: «пройдёт год». Через год мы должны быть внимательны, чтобы не пропустить любое явление, которое отклоняется от нормы. И вполне возможно, что для решения проблемы понадобится армия.

— Хорошо. Аббат, давайте представим, что я вам верю — эти слова звучали куда убедительнее, чем до этого. — Какое оружие против сатаны я раздам своим рыцарям? Святую воду? Крест? Библию? Что произойдёт, если король узнает, что человек, который руководит военными делами в его замке, верит в сатанинские силы, а уж тем более если он собирается с ними воевать?

— Просто будьте готовы. Сатана может принять и простое обличие, в котором мы его не узнаем.

— Да будет так. Но учтите — мои воины всегда готовы к битве. Поэтому лишний раз суетиться я тоже не стану. — Немного промедлив, маршал добавил: — Если мы столкнёмся с чем-нибудь неземным, я сделаю всё что в моих силах.

Отец Исаак продемонстрировал своё относительное спокойствие:

— Это всё что я хотел услышать.

После этих слов они оба встали из-за стола и, дойдя до выхода, аббат обернулся и вновь обратился к маршалу Октавиану:

— Я искренне благодарен вам за то, что вы меня выслушали, маршал.

— Не стоит, аббат. Я не имел права поступить иначе.

Священник покинул казарму и отправился в аббатство, где вернулся к своим привычным делам, уже чуть меньше зацикливаясь над произошедшем.

2. ЗАТИШЬЕ ПЕРЕД «БУРЕЙ»

— Опустить мост! Поднять ворота! — громко и отчётливо прокричал командующий гарнизоном командор Рамо́н, отдавая приказ подчинённым, стоявшим у подъёмного механизма, который открывал и перекрывал вход в замок.

В Цертос возвращались король Георг и королева Матильда из поездки в Рим, куда они отправились, чтобы крестить своего старшего сына и первого наследника трона — Вильгельма IV. Впереди колонны на лошадях ехали король и маршал. Вслед за ними шла конница, которая состояла из дюжины копейщиков и дюжины лучников. Следом двигалась повозка, в которой восседала королева Матильда, Вильгельм и остальные четыре королевских отпрыска. Далее в качестве стражи двигалась колонна из двух тысяч боевых единиц: тысяча мечников, триста лучников, двести пятьдесят секирщиков³ и четыре с половиной сотни копейщиков.

Едва стоило пересечь порог главных ворот, как подданные уже встречали своего короля ликованием.

В честь своего возвращения монарх решил устроить пир в королевском зале. На столе была только самая отменная пища: запечённый поросёнок, копченая индейка, маринованная рыба, жаренная икра угря, жареная баранина, жареный павлин, рагу из мяса оленя, фаршированный шпинатом лебедь, запечённая курица в лимонном соке, хлеб в виде румяных овальных лепёшек, пироги с персиками и яблоками, виноград, груши, финики, белое и красное вино.

К столу были приглашены самые приближённые королю люди. Маршал Октавиан прибыл на пир в весьма непривычном для окружающих одеянии. На нём не было ни доспехов, ни меча на поясе, а был нарядный кафтан, сшитый римскими мастерами, а его сапоги отнюдь не были предназначены для боя.

— Октавиан, — с восхищением промолвил король Георг, — сегодня мой язык не позволит называть тебя маршалом.

— Да, милорд — саркастически согласился маршал. — Может мне сложить с себя полномочия на сегодня? Ведь если на замок кто-то нападёт, то всё, чем я смогу вас защитить, это своей грудью. Правда защищать я вас буду ровно пять секунд, пока из моей груди будут доставать клинок. — Георг и Октавиан громко засмеялись. — А ваша дальнейшая участь уже будет зависеть исключительно от вас.

Положив правую руку на плечо маршалу, король говорил уже без смеха:

— Ты столько раз спасал мне жизнь, что скорее я прикрою твою грудь и дам вражескому клинку пронзить мою. Я рад, что ты с супругой и дочкой прибыли разделить с нами эту радость.

Октавиан протянул продолговатую коробку, изготовленную из соснового дерева и отделанную шёлком, обратившись к королю:

— Это подарок Вильгельму.

Король Георг открыл коробку. Внутри лежал меч небольшого размера и столь же небольшой массы, подходящей для десятилетнего королевского мальчишки. Его рукоять была украшена сапфирами, а на самом её конце находился рубин, размером чуть больше.

— Будущий Король должен овладеть искусством боя как можно раньше — произнёс Октавиан.

— Прекрасно. Я думаю, он будет в восторге.

— Если позволите, я лично возьмусь обучать его этому делу.

— Ну, это я могу доверить только тебе, Октавиан — с довольной улыбкой ответил король.

Канцлер Клаус прибыл в окружении супруги и пятерых детишек. На нём был кафтан бордового оттенка, обшитый белым шёлком на краях манжет, на подоле и вокруг ворота.

А вот кафтан Корнелия буквально выдавал его должность казначея. На нём просматривалось столько узоров, вышитых из золотых ниток, что казалось, будто золота в этом кафтане больше, чем в государственной казне. Его внешнему виду уподобилась и супруга, которая выглядела так, что можно было подумать, будто это к ней все люди обращаются «Ваше Величество», а не к супруге короля Георга. Её белое платье казалось настолько длинным, что обувь на ногах было невозможно рассмотреть. Её тёмно-каштановые волосы были сплетены в косу, на конце которой была привязана прозрачная лента с золотой обшивкой.

Помимо всех прочих на пиру присутствовали и другие представители высших сословий: оружейник Брут и конюший Фабриций с семьями. Герцог Леонард — верный друг короля, прибывший из замка «Гоноре́м», расположенного на востоке от Цертоса. Из северных земель был приглашён барон Силва́н, являющийся давним товарищем покойного отца короля Георга — Максимилиана III.

— Барон! Для меня честь принимать вас в покоях моего замка в столь радушный день. Как добрались? — с заинтересованным лицом спросил король.

— О-о-о… Дорога не была столь утомительной как раньше. Погода стоит просто дивная. Давно солнце не светило так ярко.

— Это наши земли радуются вашему приезду — восторженно произнёс Георг.

3. ПОГРУЖЕНИЕ ВО МРАК

После того как дегустаторы опробовали пищу с каждого подноса и глотнули вино из всех кувшинов, гости приступили к праздничной трапезе. Наполнив кубки отборным вином до самых краёв, король Георг приподнялся с трона и начал произносить тост:

— Я благодарен всем, кто сейчас со мною бок о бок вкушает эту пищу. Этот кубок я поднимаю за всех вас, кого мне доводится лицезреть после каждого рассвета и за тех, кого я не удостаиваюсь чести видеть так же часто. До дна!

Все гости, расположенные за трехгранным столом, синхронно приподняли кубки и выпили отменное вино, сделанное из винограда, выращенного в садах Цертоса. Не успели музыканты заиграть, как вдруг из-за стола раздался чей-то голос:

— Георг, мальчик мой, кажется лучи солнца перестали радоваться моему прибытию — улыбаясь и подшучивая, произнёс барон Силван. — Слишком уж резко солнце спряталось за горизонт.

— Да, барон. Действительно. Я такого раньше не замечал — ответил король, слегка нахмурив брови, не припоминая на своей памяти подобную аномалию.

После этого барон энергично поднял свой кубок вновь и после первого глотка его пальцы ослабли, кубок рухнул на праздничный стол, пролив остаток вина на тёмно-синий праздничный кафтан, что когда-то ему подарил отец Георга. Из уголков рта покапали остатки вина. Его голова резко затряслась, откинувшись на спинку кресла. Кисти рук задрожали и вскоре тело барона рухнуло на мрачный серый каменный пол тронного зала.

Резко оторвавшись от стола, король подбежал к барону, наклонившись, взял его за плечи и положил голову себе на правое колено. Пока король держал барона, выкрикивая дикими воплями, чтобы тот не закрывал глаза, маршал отдал приказ одному из стражников разыскать врачевателя.

В то время как барон Силван с трудом вздыхал, казначей Корнелий продолжал стоя жевать куриную ляжку, после чего он свалился на пол, опрокинув один из подносов с едой, пытаясь ухватиться за край стола. Супруга в спешке подбежала к нему, положив обе руки на щёки мужа, пытаясь привести его в чувства истерическими воплями.

— Всем отойти от стола! Никому не прикасаться к пище! — резким и громким тоном воскликнул маршал. — Милорд, пища отравлена!

Король пребывал в панике, едва отрывая взгляд от барона, который находился одной ногой в склепе, то на казначея, не подававшего признаки жизни. Затем монарх взглянул на маршала, предположившего, что кому-то все-таки удалось отравить пищу каким-то непонятным образом, ведь дегустаторы были всё ещё на ногах.

— Да разве в это время на небе восходит луна!? — с некоторым страхом закричал ещё больше напуганный канцлер Клаус, когда заметил в окне ярко сияющую полную луну. — И солнце не заходит так рано!

Никто не произносил ни звука. И вдруг… за окном башни раздались истерические крики, которые усиливались с каждой секундой. Маршал Октавиан подошёл к окну и лицезрел жуткую картину. Граждане носились по улицам замка, в панике призывая на помощь. На пороге одной из хижин мать выносила ребёнка и в спешке направлялась куда-то вверх по улице. Из дома напротив башни два подростка, запрокинув по одной руке себе на шею, выносили отца со свисающей головой без каких-либо признаков жизни. По дороге неслась повозка с лошадьми, в которой лежали трое детей без сознания. Проехав ещё несколько метров, повозка отцепилась от упряжки, лошади резко свернули в сторону, а повозка врезалась в пустые торговые ряды. Увиденное ужаснуло маршала. Он замер, не понимая происходящего.

Через несколько мгновений прибежал стражник. Вздыхая с неимоверным трудом, он сообщил весть:

— Врачеватель лежит в своём доме на полу! Я старался привести его в чувство, но он не очнулся! Это происходит по всему замку. Никто ничего не ведает…

Брови короля сдвинулись, глаза медленно опускались, вырисовывая отчаяние на лице.

Затем из-за порога показалась молодая женщина с небольшой корзиной в руках.

— Это моя сестра — продолжал стражник, медленно восстанавливая сбитое дыхание. — Она знает кое-что о травах. Если вы позволите Ваше Величество, она осмотрит барона… — немного промедлив и наклонив голову в сторону — и Казначея.

С трудом совершив лёгкий кивок, король разрешил ей подойти.

— Нужна горячая вода — спокойным тоном вымолвила девушка.

— Вы слышали!? — свирепым тоном крикнул король, направив взгляд в сторону слуг.

Придя в себя после возгласа короля, слуги бегом отправились на кухню.

— Как тебя звать? — спросил монарх.

— Анна, Ваше Величество — ответила девушка тихим голосом, после чего сразу опустила глаза в корзину.

Анна приоткрыла корзину, сдвинув покрывало. Внутри находились разные травы, собранные в пучки, а также несколько пузырьков, содержащих травы, стёртые в порошок.

Наконец слуги принесли деревянный таз, который наполовину был заполнен кипятком. Анна взяла один из пузырьков, вынула пробку и высыпала больше половины содержимого в воду. Затем тоже самое она проделала с пятью разными пузырьками, добавив в кипяток несколько листьев неизвестного растения. После этого Анна попросила помочь перевернуть голову барона лицом вниз, чтобы пар из кипятка протиснулся в дыхательные пути. Маршал подошёл и обратился к королю:

— Милорд, позвольте мне.

Октавиан, обхватив барона Силвана обеими руками подмышками вокруг груди, начал постепенно переворачивать его до тех пор, пока голова не оказалась над тазом. Следом стражники приволокли обездвиженное тело казначея.

Проходили минуты. Никто не издавал ни звука. Все смотрели на неподвижное тело барона. Вдруг раздался сильный прерывистый кашель. Первыми словами барона Силвана были:

— Какая… какая мерзость. Уберите от меня эту дрянь.

Маршал перевернул барона на спину. Вздохнувший с облегчением король Георг положил свои руки на плечи Силвану и произнёс с громким и радостным смехом:

— Барон, лучше этой дряни вы не найдёте!

Тем временем, маршал подтолкнул таз поближе к обвисшей голове казначея. Вскоре он тоже очнулся.

После этого король обратился к девушке:

— Анна, расскажи, что за травы ты принесла. Жители во всём замке нуждаются в них.

Анна рассказала о местах в лесу, где она постоянно собирает растения. Король немедля отдал приказ отправить рабочих в лес и собрать как можно больше этих трав. Перед уходом король Георг вознаградил Анну, передав в её руки пять сверкающих рубинов.

В течении всей ночи по распоряжению Короля свыше сотни повозок возили растения из леса, которыми наполняли выстроенные вдоль дороги корыта и заливали кипятком. Жители приходили в себя, а очнувшийся врачеватель так и не смог понять причину, по которой возникли эти приступы.

О том, что еда могла быть каким-то образом отравленной, некоторые думали как о чём-то нелепом, поскольку никто не находил объяснения, каким образом кто-то мог бы отравить целый замок вот так в одно мгновение. Но и в то же время никто не находил иного объяснения произошедшему, а потому слова короля об отравленной пище были единственным разумным объяснением.

К утру удалось привести в сознание каждого жителя Цертоса. Днём король Георг приказал выбросить всю еду, которая была на столах у жителей замка тем вечером и приготовить свежую пищу. Для этого король отправил сотни повозок по всему Цертосу, дабы каждый выкинул туда всю еду, что была в доме. К каждой повозке было приставлено по четыре всадника на случай, если кто-то посчитает пищу слишком ценной для того, чтобы выкинуть её.

К концу дня, когда солнце уже наполовину спряталось за горизонт, четыре повозки прибыли к воротам аббатства — последнему месту, откуда надо было забрать испорченную пищу.

Постучав в ворота, всадник не дождался ответа. Поле нескольких попыток дверь, наконец, приоткрыл монах.

— Добрый вечер, святой отец. Я могу увидеть аббата Исаака? — сдержанным голосом спросил всадник.

— Следуйте за мной — вежливо ответил монах.

Следуя за священнослужителем, всадник пришёл в комнату, где два с половиной десятка служителей аббатства сидели за ужином. Монах, что привёл его, подошёл к аббату и шепнул ему на ухо о том, что его хотят видеть.

Поднявшись из-за стола, аббат Исаак подошёл к всаднику.

— Здравствуйте, аббат. Прошу меня извинить, что отрываю вас от трапезы.

— Ничего, сын мой.

— Я здесь по распоряжению короля. Вы не покажете мне, куда вы сложили остатки вчерашней пищи?

Как ни в чем не бывало, аббат Исаак ответил:

— Всё, что мы ели вчера вечером и сегодня утром, находится на этом столе — протянув открытую ладонь в направлении продолговатого стола, за которым сидели два с половиной десятка монахов.

— А сколько человек среди вас отравились вчера.

— Среди нас никто не отравился. Все живы и в полном здравии, сын мой.

— И всё же, аббат, мне приказано забрать всю пищу, что осталась со вчерашнего дня. Она отравлена.

— Наша пища чиста, сын мой. Можете сообщить о нашей воле маршалу.

— В таком случае, я это и сделаю.

4. ПРЕОДОЛЕНИЕ

Получив послание о решении аббата, маршал Октавиан отправился в монастырь.

Конец заката близился. Тем временем маршал уже прибыл в аббатство. Он снял свой серебристый шлем и спустился с седла, по которому волочился его синий плащ. Обхватив шлем правой рукой и придерживая левой рукоять меча на поясе, маршал вошёл в монастырь, минуя невысокие дубовые ворота. Он спросил, как найти аббата у монаха, что открыл ворота и направился к колокольне.

Маршал пересёк большую часть территории аббатства, прежде чем добрался до колокольни, где у её подножья находился отец Исаак.

— Добрый вечер, аббат.

— Здравствуйте, маршал. Кажется, вы здесь по распоряжению нашего короля?

— Как ни странно, но нет. — Голос Октавиана звучал дружно. — Я прибыл сюда по собственной воле. Избавиться от вчерашней еды просит вас не король Георг. Об этом прошу вас я. Я не прощу себе, если кто-то из священнослужителей отравится и окажется на волосок от смерти. Прошу вас, избавьтесь от этой еды.

— Избавление от пищи иначе, как грехом не назовёшь. Иисус говорил: «Ешьте хлеб — это плоть моя, пейте вино — это кровь моя». Я не позволю заставить меня совершить столь гнусный поступок.

— Аббат, пища отравлена — тон маршала стал немного настойчивее.

— Пища была отравлена, когда её вкушал казначей Корнелий, а вино было отравлено, когда его пил барон Силван. Мы едим то, что осталось со вчерашнего дня. И все монахи здоровы.

— Возможно, один раз вам повезло, но я уверен, второго раза не будет — продолжал настаивать маршал Октавиан.

— Сказать вам, почему жители по всему замку отравились? Вы ведь называете это отравлением.

— И почему же?

— А вы будто не знаете?

— К чему вы клоните, аббат? Говорите прямо. Я не любитель загадок.

— Вы помните человека, которого сожгли за подозрение в колдовстве?

— Нет! — Октавиан продолжал говорить уверенным тоном, при этом он резко выставил перед собой руку, оттопырив указательный палец и крепко сжав остальные. — Его сожгли не за подозрение, а за то, что он был колдуном. Я собственными глазами видел, как жидкость, которую он разлил на одного из моих солдат, поедала его плоть до самых костей. Вместо глаз я лицезрел орбиты в его черепе. Вы ведь сами определили смысл его имени. Этот… человек, как вы говорите, получил, что заслужил. Если бы я мог вернуться в прошлое, я бы сделал это ещё раз и костёр горел бы в тысячу раз сильнее. Наш замок — не место для врагов божьих.

— Что же, пусть будет по-вашему — сдержанным тоном продолжал аббат. — Но вы его помните.

— Да. Я его помню — голос маршала звучал недовольно и казался нервным.

— А вы помните его предсмертные слова?

— Да. Он нёс какую-то ересь про то, как через год мы вспомним о том дне и будем жалеть о том, что отправили его гореть на костре.

— Вы помните, маршал, сколько времени прошло с момента его кончины?

— Месяцев… десять или около того.

— Нет, маршал. Вчера был ровно год. И я осмелюсь предположить, что барон потерял сознание ровно в тот миг, когда год назад остановилось сердце того несчастного.

Брови Октавиана резко нахмурились, а глаза опустились, вспоминая события годовой давности. Его сознание словно прозрело.

После этого маршал в недоумении спросил у аббата:

— Почему же среди вас никто не отравился? У вас есть какое-нибудь противоядие?

— Противоядие? Я не занимаюсь приготовлением снадобий, которые помогут кого-то победить. Вопрос не в том, что ели казначей и барон. Вопрос — «Когда они ели?»

Маршал задумался, пытаясь вспомнить подробности того, что происходило во время пира. В ходе раздумий Октавиан стал подробно пересказывать отцу Исааку:

— Король произнёс тост. Все за столом выпили. Затем… внезапно исчезло солнце. Спустя ещё немного времени… барон упал после глотка вина. А вскоре и казначей повалился, когда съел кусок курицы. После этого с улицы начал доноситься дикий шум, а канцлер заметил восход луны.

— Всё правильно — подметил аббат. — Вся еда в замке становится непригодной для трапезы сразу после заката, и до восхода солнца её нельзя вкушать, то есть всю ночь.

— И почему же именно ночью?

— Помните, как читается его имя задом наперёд. Это прямо говорит о том, что этот человек покланяется тёмным силам. День — это время светлых сил. Ночь — время тьмы, время дьявола. Поэтому сейчас еда абсолютно безопасна.

— Но мы нашли лекарство — растения в лесу. Сегодня эти растения раздали всем жителям замка, чтобы их добавили в пищу.

— Я не думаю, что это поможет — уверенно произнёс отец Исаак, немного задрав подбородок. — Дьявола нельзя обмануть. Скорее всего, тот случай ему не удалось предвидеть, потому что вы сами об этих травах ничего не знали. Но сегодня ему известно, как вы собираетесь обойти расставленные ловушки.

— Допустим, я вам поверил. Но король… он ни за что не поверит, и не станет даже слушать.

— Давайте попробуем ему напомнить о том, что было год назад. Я отправлюсь с вами и попытаюсь убедить его в обратном.

— Тогда нам следует поспешить — решительно выдал маршал. — Закат близится, и пока мы доберёмся, у нас останется не так уж много времени.

5. ВЕРА КОРОЛЯ ГЕОРГА

Король Георг пожелал исправить неудавшийся пир, устроив ещё один. На кухне перебирали десятки трав, чтобы определить наименее зловонную для добавления в пищу. Когда стол был уже почти накрыт и оставалось подать только главные блюда, в зал вошёл маршал Октавиан и направился к королю Георгу, который стоял у громадного окна в форме купола.

— Милорд, с вами кое-кто желает поговорить. Это касается того, что случилось вчера.

Выпрямив спину и убрав руку, опиравшуюся о стену, король ответил с некоторой заинтересованностью:

— Что ж, я хочу видеть этого человека.

Маршал отдал приказ страже на входе и через несколько мгновений приоткрылись могучие двухстворчатые дубовые двери с металлическим каркасом. В зал вошёл аббат. В руках он держал чётки, которые активно перебирал, одновременно пытаясь подобрать нужные слова. Маленькими и неуверенными шагами, медленно отец Исаак приближался к королю. Лысина аббата на затылке скрылась под слоем пота, и как только первые капли начали стекать сквозь полуседую шевелюру, монах стал ещё больше теряться в собственных мыслях.

За спиной короля находились собранные рыцарские латы из серебра, в правой рукавице у которых находилась длинная алебарда.⁴ Через забрало просматривалась глухая пустота внутри. Доспехи лишь имитировали присутствие стражника в тронном зале. Между окнами на стенах висели перекрещенные мечи с бронзовыми рукоятями. Поверх мечей висели щиты с изображением рыцаря на коне, вылитые из чистого золота. Проходя мимо куполообразных окон, аббат бросил мимолётный взгляд на стулья с позолоченными ножками и золотистым обрамлением обивки.

— Рад видеть вас в моём жилище, аббат — поприветствовал король священника.

— Благодарю вас за то, что не отказались принять меня, Ваше Величество — с некоторой слабостью в голосе произнёс отец Исаак.

— Что вы. Для меня честь видеть слугу божьего в своих покоях. Я слышал, вам что-то известно о вчерашнем происшествии.

Ненадолго аббат приспустил взгляд, немного отодвинув глаза в левый угол, а затем, снова посмотрев в глаза короля Георга, ощущая, как капли пота вот-вот дойдут до висков, как вдруг:

— Присоединяйтесь к нашему столу — произнёс король сразу после того, как подали последнее блюдо. — Поговорим за столом. Сядете около меня.

Неожиданно для самого себя, аббат перестал дёргаться и придумал способ, как донести до короля Георга то, во что он так усердно отказывался верить год назад.

Уши не слушают. Разум не думает. Глаза поверят — подумал аббат.

Все гости уселись за стол. Зазвучала музыка. Аббат занял место справа от короля, откуда было хорошо видно западные окна, через которые вырисовывалось уходящее за горизонт солнце. Все принялись ужинать. Отец Исаак решил отведать овощное рагу. Не отрывая глаз от окна, он позволил монарху наполнить его кубок вином с примесью неизвестного растения, которое осело на дне. Едва заметив, как последний луч солнца скрылся за холмами, аббат резко поднял кубок, и, не успев коснуться его губами, нарочно разжал пальцы и кубок свалился на стол, пустив всё вино на жареную индейку. Губы священника так и оставались разомкнутыми в мучительном ожидании. Звук от свалившегося кубка был настолько громким, что музыка умолкла, все гости замерли, уставив свой взгляд на отца Исаака. Король посмотрел на аббата, затем перевёл взгляд на пролившееся вино, после чего велел слугам прибрать со стола пролитый напиток и принести чистый кубок.

Глаза отца Исаака опустились в отчаянии, что король не заметил сходства этого случая с тем происшествием, что повергло всех в панику прошлым вечером.

Тем временем громкие голоса беседующих гостей не утихали. Обсуждались вопросы государственной важности; говорилось о расширении зоны влияния на землях вокруг Цертоса; звучали анекдоты, последние новости из личной жизни и не очень. Гости продолжили активно вкушать пищу, жадно заполняя всё свободное пространство в своих ненасытных ртах. Никто даже не подавился едой. Даже барон Силван, который с огромным желанием поедал жареного поросёнка, дабы поскорее набить свой и без того толстый живот. Тем не менее аббат побоялся притрагиваться к тому, что было подано к столу. Вскоре ему принесли чистый кубок. Не успел король Георг наполнить его вином до краёв, как аббат попросил об уединении, дабы обсудить события, обеспокоившие весь замок минувшей ночью. Король непременно согласился. Они отправились на кухню. Войдя туда, монарх приказал всем слугам выйти. После этого они с аббатом присели за стол для разделывания мясных туш. Король занял место в начале стола, а аббат сел вдоль правого края.

— Я вас внимательно слушаю — наклонившись немного в сторону священника, произнёс король, вытирая рукавом с губ следы красного вина.

— Ваше Величество, я понимаю, вам неприятно слышать об этом. Но я все же рискну спросить. Вы помните человека, которого сожгли на костре за колдовство?

— Да, аббат. Я помню — к удивлению отца Исаака, король Георг сохранял беззаботное лицо.

— Вы помните его последние слова? — из-за напряжения внутри, аббат забывал смыкать челюсти, с нетерпением ожидая ответа короля.

— Кажется. Он кричал, что мы вспомним этот день, когда придёт время. Вроде бы… кажется… он говорил через год. — После непродолжительного напряжения на лице в попытке вспомнить, король резко поднял голову и глядя на аббата произнёс с большей уверенностью:

— Да, точно. Через год.

— Ваше Величество… вчера был ровно год. — Начиная с этого момента король слушал аббата так внимательно, как только мог. — Пища во всём замке стала отравленной сразу после того, как солнце спряталось за горизонт. День закончился и наступила ночь — время тёмных сил. Этого колдуна звали «Анатас». Той ночью, после казни, я много раз писал его имя на бумаге, пытаясь разгадать смысл этого имени, которое я впервые слышу. Я прочитал его задом наперёд. Получилось: «Сатана». Это доказательство того, что он прислуживал тёмным силам. Но дьявол не принял его к себе после смерти, так как этот человек не успел завершить то злодеяние, которое задумал. Все монахи в нашем храме сегодня ели ту же самую пищу, что и вчера. Мы не отравились, потому что не принимали еду после заката и воздерживались до самого восхода.

Король Георг повернул голову в сторону, слегка опустив глаза. Проведя некоторое время в абсолютном безмолвии и раздумьях, он, наконец, взглянул в глаза аббата и сдержанным голосом ответил:

— Я вот что думаю, аббат. Из ваших слов следует, что монастырь — единственное место, где никто не пострадал. Выходит, вы там все знали, что произойдёт некое зло. Откуда же вы узнали о том, что произойдёт и когда? И теперь я задаюсь вопросом — а не связаны ли вы с тем колдуном? Может быть, это он вам сообщил об этом? А ещё — король резко ухватил лежащий в стороне окровавленный топор, которым разрубили десятки туш, затем схватил аббата за его недлинные волосы, прислонил голову к столу и приложил лезвие к горлу монаха со словами:

— А ещё, я думаю, может быть вас отправить к этому исчадию ада!?

Аббата охватила паника от неожиданности. Его разум уже нарисовал жуткую картину с отрубленной головой. Тяжело дыша, пытаясь разжать челюсти, плотно прижатые к столу, на котором оставались следы крови недавно разделанного ягнёнка, он старался говорить, пока король не продавил лезвием его кожу:

— Ваше Величество! Клянусь! Мы не знали о том, что нас ждёт! Мы не только не ели! Мы не спали, потому что боялись, что не проснёмся! Мы не выходили на улицу, потому что боялись, что нашу плоть что-то может поразить! И так до самого восхода! Клянусь, мы не знали, что именно произойдёт! Мы просто боялись зла, которое может нас настигнуть! И не важно, что это: отравленная пища или огненный дождь! Зачем мне вас обманывать?

Молчание короля слегка затянулось. Георг чуть сильнее прижал лезвие к горлу аббата со словами:

— Солнце уже взошло! Мои гости едят и пьют, и никакого отравления нет! Что же он за колдун, что не может побороть действие обычного растения, что мы добавили в пищу?!

Аббат продолжал говорить с ещё большим криком от возросшей паники:

— Я не знаю! Может быть, он готовит что-то другое для нас! Я не могу знать, что именно! Пожалуйста, Ваше Величество, пожалейте старика! Моя жизнь и без того на исходе!

— Значит она ничего не стоит! — Взмахнув рукой, король довёл топор до своего плеча и резко опустил его, вонзив идеально наточенное, но забрызганное кровью лезвие прямо в старую доску стола. Лезвие опустилось в нескольких миллиметрах от кончика носа аббата.

Уверенным и строгим тоном король продолжил говорить:

— Я плюнул в этого колдуна тогда в темнице. Сейчас я тоже на него наплевал. Я победил в этой схватке. Благодаря мне вся пища в Цертосе стала безопасной и теперь жители моего замка могут вновь питаться ею. А вы со своими монахами можете голодать по ночам, если вам так хочется. Я, как и мои предки, одержал множество побед на поле боя, прогнав с этих земель тысячи вражеских рыцарей. И какой-то там горбатый смерд, присланный сатаной, меня не испугает!

После этого король убрал руку с топора, который так и оставался воткнутым в стол, и отпустил аббата, слегка дёрнув его голову.

Отец Исаак, задышав с лёгкостью, ещё какое-то время лежал неподвижно, в то время как король стремительно покинул кухню, направившись в тронный зал к гостям. После того, как король с яростью захлопнул за собой дверь, обессиленное тело аббата начало сползать со стола, приземляясь на каменном полу. На кухню вошла молодая служанка. Она стремительно подбежала и, опустившись на колени, начала расспрашивать аббата о том, что случилось. Но отец Исаак не мог промолвить ни слова. На его глазах наворачивались слёзы. Он громко заплакал, издавая истерические вопли, уткнувшись лицом в плечо служанки. Та крепко обняла священника, заботливо поглаживая старика по плечу.

6. САМОУВЕРЕННАЯ ПОБЕДА

Наступила ночь. На улицах Цертоса не было ни души. Такую тишину стражникам у главных ворот не доводилось встречать раньше. На протяжении всей ночи по дорогам замка не проехала ни одна повозка, не прошёл ни один крестьянин и не залаяла ни одна собака. Стражники на башне впервые смогли не только ощутить, но и услышать лёгкий свист слабого ветра, что едва колыхал флаг со знаменем Цертоса.

Взошло солнце. День прошёл спокойно. Весь замок словно забыл о случившемся недавно несчастье. Лишь монахи не забывали об этом, и продолжали остерегаться тёмного времени суток. Вскоре день растворился и ночь воцарилась над местными просторами. В королевских покоях накрывали стол для вечерней трапезы. Вскоре все гости собрались у стола, что сидели за ним прошедшей поздней ночью. Застолье, как и стоило ожидать, оказалось столь же бурным, как и предыдущее. Трапеза началась, и канцлер Клаус решил пошутить в своём репертуаре:

— Милорд! Если сегодня за этим столом кто-нибудь подавится, я хотел бы лично отправиться в лес за теми растениями.

Со всех краёв стола доносился громкий смех, причиной которому не в последнюю очередь стали несколько высушенных кувшинов с вином.

— Непременно — ответил король. — Я позабочусь, чтобы вам выдали новую телегу, а у лошадей были золотые подковы.

Смех только усилился. Казначей Корнелий решил не отделяться от компании аристократических юмористов:

— Милорд, позвольте возразить. Это слишком сильно ударит по нашей казне.

— О, не беспокойтесь. — Король Георг продолжал острить. — Если первым, кто подавится, станет сам канцлер, то я уверен, никакие подковы не понадобятся.

Гости смеялись так сильно, что, казалось, половина из них точно подавится пищей. Барон Силван так расхохотался, что, не удержав своего толстого живота, рухнул со стула прямо на бок к королевским ногам, облачённым в кожаные сапоги.

— О-о-о, барон — король был настолько в ударе, что никакой придворный шут не шёл с ним ни в какое сравнение. Разведя руки в стороны и опустив взгляд вниз на барона, король произнёс с сарказмом: — Я привык, что мне кланяются крестьяне. Но ваш поклон для меня небывалая честь и непозволительная роскошь.

Только барон уселся на стул, как королева Матильда закричала диким нескончаемым воплем. Стекая из кубка через губы королевы в рот, вдруг в один момент вино сменило цвет на более густой и непрозрачный, и главное — приобрело кровавый привкус. Во всех кувшинах и кубках вместо красного вина находилась кровь. Пока королева Матильда испускала громкие крики, тонкие струи крови текли по уголкам её пышных губ, спускаясь на золотистое платье.

Едва откусив кусок от плоти жаренного ягнёнка, супруга герцога Леонарда откинулась на спинку своего кресла. Её руки внезапно опустились, слегка ударившись о подлокотники и её нежные кисти рук повисли, словно в них перестала течь кровь. Голова герцогини безнадёжно опрокинулась на бок, и герцог уловил её безжизненный взгляд. На его глазах лицо жены покрывалось гниющими волдырями. Её волосы сменили прекрасный каштановый оттенок на цвет седоволосой двухсотлетней ведьмы.

— Елена! Елена! — ухватившись обеими руками за плечи жены, воскликнул герцог Леонард. — Елена! Господи, да что же это! — в ужасе продолжал кричать герцог.

Облик герцогини более не напоминал тело цветущей девы с роскошными волосами, голубыми глазами, пышной грудью и широкими бёдрами. Её плоть высыхала прямо на глазах, как высыхают розы спустя месяцы, что срезаны с кустов.

Королева Матильда тем временем ухватилась за кувшин с молоком, пытаясь в спешке перебить вкус крови на языке. Она резко наклонила сосуд к своим губам, но из кувшина вместо молока хлынула струя свежего кипятка, который ошпарил лицо королевы. Матильда в истерике вскочила с трона. Стараясь прикрыть лицо ладонями, она прислонилась спиной к стене, медленно опускаясь на пол. Король немедля поспешил к жене. Осторожно раздвинув её ладони, он взглянул на опухшее лицо Матильды, от которого исходил пар, оставленный горячей водой, сошедшей с её плоти.

Молоко превратилось в кипяток везде, где только было.

Восемнадцать детей, отведавших молоко, закричали от адской боли в животах. Кипяток обжигал их молодую плоть изнутри, заставляя издавать мучительные и болезненные возгласы, словно девственные души покидали их непорочные тела.

Небольшая и тонкая колбаса, кончик которой казначей Корнелий держал во рту, едва зажав её зубами, обвисла на его пальцах, будто размякла. Его рука держала змею, которая заползла прямо в рот казначея, пуская яд внутри тела. Он не кричал. Это скорее было нечто между громким криком и невнятным мычанием.

Супруга барона Силвана, сидевшая рядом, начала вздрагивать, едва откусив кусочек персика. Зрачки на её глазах стали закатываться к верху. Голова баронессы продолжала дёргаться, но с ещё большей силой. Зрачки постепенно исчезали из виду и на их месте остались белые склеры, покрывшиеся множеством тонких красных сосудов. Из ушей, ноздрей, рта и глаз потекли тонкие багровые ручейки.

Сумасшедшая паника воцарилась в тронном зале. Трагедия для хозяев, праздник для Него.

К восходу луны тридцать шесть человек скончались, сидя за королевским столом. Среди детей в живых остались лишь только что крещёный Вильгельм, двое из четырёх его братьев, единственная одиннадцатилетняя дочка маршала Октавиана, сын канцлера Клауса, дочь конюшего Фабриция и две осиротевшие дочери казначея Корнелия, чью мать убила ядовитая кобра, что когда-то лежала на столе в виде бараньей кишки, нафаршированной овощами. Барон Силван потерял не только свою супругу, с которой они прожили сорок восемь лет, но и единственного сына с невесткой и всех семерых внуков.

Тем временем на улицах Цертоса правила тишина… абсолютно мёртвая. Такая же мёртвая, как и толпы граждан, скончавшихся, сидя за столом в своих хижинах во время вечерней трапезы.

На следующий день из королевских покоев выносили тела умерших. Их похоронили в стенах замка, где покоились предки королевской семьи, что когда-то правили Цертосом. Мастера уже готовили каменные блоки для возведения склепов вокруг могил.

Король Георг заботливо обнимал дочерей Корнелия, дав клятву, что будет заботиться о них, как о родных. Он не переставал пускать слёзы, оплакивая двух младших сыновей, что отошли в мир иной. В это время королева Матильда убивалась горем, поглаживая ладонями надгробия на свежих могилах своих детей. Её голова была обильно обмотана тканями, пропитанными лечебными растворами от ожогов, оставляя едва открытыми глаза, ноздри и щель между губами.

Герцог Леонард, склонив голову, сидел на коленях около надгробной плиты молодой жены, вместе с которой ушло их неродившееся дитя, погибшее в утробе матери.

Барон Силван с трудом продолжал стоять на ногах, всматриваясь в могилы, под которыми покоился весь его род. Все потомки. Не справившись с таким горем, барон развернулся к стоявшему рядом королевскому стражнику, вытянул нож на поясе, и вонзил клинок в сердце, которое было окровавлено ещё до того, как лезвие проткнуло грудь.

7. УГАСАЮЩАЯ ПЛОТЬ

Наступил вечер. Король и канцлер сидели на балконе, расположенном на самой вершине башни. Направив свой пустой и убитый взгляд в сторону простиравшихся бескрайних равнин и холмов за стенами Цертоса, король сказал:

— Не могу поверить, что друг моего отца приехал сюда из далёких земель только за тем, чтобы похоронить весь свой род. А мой товарищ бросил все свои дела, и только для того, чтобы здесь потерять свою любимую жену и первое дитя, которого он так и не дождался. — На глазах короля скопились слёзы, готовые пустить первую каплю. Его нижняя челюсть задрожала. Теперь Георг посмотрел на канцлера и сказал сквозь дрожь в голосе:

— Что же это за дьявольщина могла сделать такое. Боже, — по его щекам начали пробегать первые капли, — восемнадцать ни в чём не повинных детишек. Каким чудовищем надо быть, чтоб сотворить такое. — Его веки сомкнулись, но были не в состоянии преградить путь слезам. Держась за перила обеими руками, Георг склонил голову от бессилия.

— Мой король, мы все скорбим об этой утрате. — Канцлер старался поддержать монарха, но его голос был таким же пустым. — Нам жаль о случившемся. Но мы с вами должны найти силы, чтобы идти дальше. По замку пошли слухи, что это всё проделки того колдуна, которого казнили год назад. Милорд, люди в панике. Вы должны постараться преодолеть весь этот ужас. Не позволяйте кому-либо усомниться в ваших силах. Ваш народ верит в своего короля.

Вскоре они спустились в палаты. Король выпил крепкий отвар и уснул. В тот день это был единственный способ уснуть, дабы на время уйти в небытие и оградить себя от горестных воспоминаний.

Той же ночью Георгу приснился его отец, который в детстве часто читал ему один замысловатый стих. Этот стих он услышал в очередной раз во сне:

Двадцать два лебедя летят на восток,

Шесть лошадей мчатся на юг.

Пересекутся они там, где островок,

За которым прячется плуг.

На том плугу зарыт мрачный сундук,

В котором прячется тёмный секрет.

Секрет не победят ни стрелы, ни лук,

Но спасётся тот, кто знает причину всех бед.

Этот стих во сне маленькому Георгу отец читал стоя у западной стены канцелярии. Проснувшись на утро, Георг ещё долго не мог забыть этот сон. Ему было известно, что этот стих его предки рассказывали из поколения в поколение: каждый мужчина из его рода, занимавший трон, рассказывал этот стих своему старшему сыну, которому предстояло сменить отца на королевском троне, а тот своему сыну, и тот тоже своему, и так продолжалось до самого Георга.

Этот сон повторялся каждую ночь.

Шли дни. Дни сменялись неделями. Миновали два месяца после ужасающих событий. За это время не было выявлено ни единого случая отравления. Королевские гости, прибывшие с других земель, давно разъехались. Георг в окружении жены, троих сыновей и двух девочек, которых он приютил, приступили к завтраку с первыми лучами солнца. Только детишки разбежались из-за стола, а король поднялся со стула, как двери распахнул маршал Октавиан.

— Моё почтение, милорд. Прошу извинить, что побеспокоил вас в этот час. Могу ли я с вами поговорить.

— Да, конечно — упадшим тоном вымолвил король, совершив лёгкий кивок.

— Но только не здесь. Вы должны сами это увидеть — указывая пальцем в сторону распахнутых дверей.

Спускаясь по многочисленным ступенькам башни, маршал рассказывал королю:

— Его доставили к нам сегодня ещё до восхода. Его привёз на телеге сын. Он сказал, что это продолжается уже несколько недель. Мы посчитали, что вам следует знать об этом. И таких случаев несколько дюжин по всему замку.

Покинув пределы башни, Октавиан с Георгом отправились в один из амбаров, что располагался в десяти минутах езды верхом. Они вошли внутрь амбара, и король лицезрел телегу, стоящую в правом углу. Он подошёл чуть ближе и разглядел тело мужчины, покрывшееся нездоровыми бледными пятнами выпуклой формы.

Обратившись к маршалу, король спросил:

— Вы уже отправили за врачевателем?

— Да, милорд. — Немного промедлив, маршал добавил: — Меня беспокоит ещё кое-что. Возможно, что-то похожее появилось среди наших солдат. Некоторым воинам сильно нездоровится. Мы их поместили в отдельные казармы, но, похоже, это не помогает.

Вскоре прибыл королевский врачеватель. Он был среднего роста. С его головы свисали длинные седые волосы, которые отнюдь не делали его старым. Его лицо вполне выглядело на те сорок пять лет, которые были врачевателю от роду. Его рукава постоянно были закатаны, словно он стремился быть готовым в любой момент начать операцию. Несмотря на род своего ремесла, пальцы и кисти его рук были очень широкими. Приблизившись к королю, он поприветствовал монарха:

— Моё почтение, милорд.

— Доброе утро, Гилье́м. Осмотрите этого беднягу. И поскорее.

Подойдя поближе, он взглянул на больного мужчину и спросил:

— Вы меня слышите?

— Д… д… да — с трудом проронил крестьянин сквозь стон.

— Меня зовут Гильем. Я вам помогу. Что вы чувствуете?

Голос больного человека превратился в шёпот:

— Я… я… я не чувствую руку — указывая глазами в левую сторону. — Сл… слабость. Хочу пить.

Подойдя к королю, врачеватель тихим голосом произнёс:

— Точно таких же пятерых больных я встретил на прошлой неделе. А за последние три дня я осмотрел шестнадцать человек. Симптомы одни и те же. Все чувствуют обезвоживание и у всех отнимаются конечности. Милорд, у меня есть подозрения, что в замке чума, но вот только почему-то никто из родных заболевших этой заразой не страдает. В каждом доме болеет не больше одного человека.

— Им можно помочь? — с надеждой спросил король Георг.

— Милорд, я никогда не встречался с такой болезнью. Те больные, которых я осмотрел, живут в разных концах замка. Родные этих людей здоровы, а значит болезнь не передаётся от одного человека к другому. Заразиться от каких-то продуктов или воды они не могли. Потому что тогда таких больных были бы сотни или тысячи. Возможно, остальные не пострадали, потому что у них сильный иммунитет. Но…

— Что вы предлагаете? — перебил врачевателя король.

— Милорд, я мог бы провести кое-какие эксперименты с вакциной на тех, которые уже заболели. Но найти подходящее лекарство будет тяжело. Сейчас я предлагаю изолировать больных и продержаться до зимы, когда наступят первые морозы. Они убьют инфекцию и тогда те, кто ещё не заболел чумой, точно не заразятся. А до той поры, остаётся только молиться.

— Что же, действуйте — с некоторым сожалением произнёс король Георг. — Но если лекарство существует, сделайте всё, чтобы найти его. До первых морозов ещё долго. Так что лучше бы, если лекарство всё-таки появится.

После этого король с маршалом покинули амбар и отправились обратно в королевские покои, чтобы обсудить возможные действия с канцлером, конюшим и человеком, который занял должность казначея после смерти Корнелия. Его звали Клавдий. Он происходил из знатного рода купцов. Собравшись за столом в зале для совета, король приступил опрашивать своих приближённых о положении дел в замке:

— Фабриций, — первым король обратился к конюшему, — какое поголовье лошадей сегодня в замке?

— Три тысячи семьсот восемьдесят шесть лошадей, милорд. Из них три тысячи двести единиц в полной готовности.

— А остальные?

— Около трёх сотен уже довольно старые и пригодны лишь для возделывания полей, но не для ведения боя. У остальных мы нашли какую-то болезнь. Поэтому они…

— В моём замке двести лошадей подцепили какую-то заразу, а вы молчите — с яростным возгласом король выразил недовольство действиями конюшего и ударил кулаком по столу. — Их осмотрели?!

— Да, милорд. Мы думаем, это связано с той чумой, что охватила некоторых жителей. На кобылах обнаружили светлые пятна, и они не встают с места. Скорее всего у них тоже отнялись конечности.

— Милорд, позвольте сказать? — произнёс Октавиан.

Король кивнул.

— Я думаю, лучше будет лишний раз перестраховаться и отправить две тысячи лошадей в земли герцога Леонарда. Вернём их с первыми морозами. Поголовье большое и, если что-то произойдёт, его восстановление будет стоить не малых трудов и это сильно ударит по казне.

— Маршал, — возразил конюший, — я ведь не даю вам советы, касающиеся искусства боя. Вот и вы не говорите мне, что лучше.

— Довольно! — громкий возглас короля прервал возмущение Фабриция. — Конюший, отберите тысячу здоровых лошадей, пригодных для обороны замка. Тех, что заразны — заколоть и сжечь. Остальных подготовьте для перегона в Гонорем.

Повернув голову к другому краю стола, Король бросил взгляд на Канцлера Клауса:

— Клаус, пусть один из ваших писарей составит послание герцогу о том, что нам требуется его помощь.

Затем король Георг посмотрел на сидящего с правого края стола маршала Октавиана и сказал:

— Маршал, подготовьте необходимое количество всадников для того, чтобы перегнать стадо.

Напоследок монарх обратился к новоиспечённому казначею:

— Клавдий, я хочу, чтобы следующие шесть месяцев с жителей брали налоги вдвое меньше. Многие семьи сейчас могут остаться без кормильцев. Нельзя допустить, чтобы кто-то в Цертосе погиб от голода.

После всего сказанного король направил свой взгляд вдоль длинного и широкого стола. Расставив вытянутые руки по краям стола ладонями вниз, Георг произнёс:

— Кто-нибудь желает молвить слово?

В ответ поступило лишь молчание.

— Тогда совет окончен.

Вдруг король Георг опять вспомнил стену в канцелярии из своего сна и стих:

Двадцать два лебедя летят на восток,

Шесть лошадей мчатся на юг.

Пересекутся они там, где островок,

За которым прячется плуг.

На том плугу зарыт мрачный сундук,

В котором прячется тёмный секрет.

Секрет не победят ни стрелы, ни лук,

Но спасётся тот, кто знает причину всех бед.

— Канцлер, останьтесь — резко произнёс король. — Мне нужно с вами поговорить.

После того как все покинули зал для совета, канцлер подошёл к краю стола и присел около короля. Клаус пребывал в лёгком недоумении, и в то же время заинтригованным:

— Да, милорд.

— Я хочу, чтобы вы сделали кое-что, о чём не должен никто знать. Это должно оставаться между мной и вами. Ни один смертный не должен быть в курсе того, о чём я сейчас попрошу. Возьмите нескольких рабочих и ступайте в канцелярию. Там отсчитайте в западной стене двадцать два камня слева направо и шесть камней сверху вниз. Тот камень, на который упрётесь, прикажите извлечь, а как только его достанут, проверьте, нет ли чего-нибудь за этим камнем. Скажем, какой-нибудь старой рукописи в ветхом состоянии, написанной ещё задолго до нас или чего-нибудь в этом роде. Ни о чём не спрашивайте. Просто выполните моё поручение.

— Я непременно займусь этим, милорд. — Канцлер постарался ответить как можно увереннее, но слова короля показались ему странными и в то же время пугающими, из-за чего его голос слегка дрогнул.

— И помните, — добавил король Георг, — занимайтесь этим лично. Если что-нибудь отыщите, то никто не должен знать об этом кроме вас.

8. РАЗГАР ДЕЯНИЙ

Прошла неделя. Стоило на утро королю выйти за порог своих покоев, как у окна в главном зале его уже ждал врачеватель Гильем. На его лице были страх, отчаяние и паника.

— Милорд, у меня дурные вести.

Монарх стоял не двигаясь, в ожидании худших новостей, учитывая тот ужас, что пришлось ему пережить недавно. Промедлив некоторое время, король сказал:

— Говори. Я уже готов.

Не зная, как сказать, врачеватель промолвил:

— Милорд, это касается больных. Вам стоит взглянуть.

После этих слов король в сопровождении стражи стремительно направился в левое крыло тюрьмы, которое теперь служило местом, где были расположены все заражённые чумой, число которых уже перевалило за сотню. Левое крыло тюрьмы располагалось неподалёку от лечебницы, куда не стали помещать заразившихся, дабы не посеять панику, если кто-то из других пациентов заметит происходящее с жертвами чумы. В этой части тюрьмы темницы были не такие, как в остальных двух. Здешние помещения для заключенных имели ограду в виде стальной решётки. Точно такая же решётка разделяла и камеры между заключёнными. Войдя внутрь, Георг осматривал темницы, бросая взгляд сквозь решётки. Всё его внимание было приковано к столам, которые были покрыты серыми тканями, скрывая тела погибших граждан от неизвестной болезни. Во всём левом крыле стоял омерзительный запах гнили. Смрад ощущался ещё на подступах к двери.

Поначалу в каждой камере стол с телом располагался в самом конце помещения как можно дальше от порога, чтобы не передать инфекцию прохожим, а врачевателю и ассистенту приходилось постоянно стерилизовать свои руки и носить максимально закрытую одежду. Но последние дни ни врачеватель, ни ассистент уже не соблюдали тех мер предосторожности, как в начале. Гильем решил, что у них достаточно сильный организм, чтобы не поддаваться чуме.

Перед тем как войти в здание тюрьмы, короля предупредили о том, чтобы он не подходил к больным в целях безопасности.

— Мой король, нам в самый конец — произнёс врачеватель.

Пройдя ещё немного, Гильем сдвинул ширму. За ней находились два плотно сдвинутых стола, на которых лежал последний из больных, кто ещё издавал хоть какие-то вздохи. Перед пациентом стоял ассистент врачевателя, выполняющий, своего рода, роль хирурга. Но он не оперировал тех, кого следовало лечить. Чаще всего ему приходилось вскрывать тела людей, которые ещё не погибли, но и в то же время их трудно было назвать живыми. Он проводил вскрытие ещё живых и изучал болезнь более подробно, пока жизнь не покинула бренное тело безнадёжного пациента. В его правой руке лежали щипцы, а в левой — нож. На нём висел белый фартук с засохшими пятнами крови. Но это были очень старые пятна. Поверх пятен находились обильные следы полупрозрачной слизи. Из организма заражённых людей выходила некая жидкость, похожая на смесь слюны и гноя. Всё тело больного было покрыто мрачно жёлтым цветом, как и у остальных, что лежали в других темницах, которые впервые были все до единой открыты. Но открытыми они оставались для тех, кто был уже не в состоянии их покинуть.

Врачеватель обратился к королю, жестом призывая держаться как можно дальше от стола:

— Милорд, вы должны видеть, что происходит с их телами.

Гильем попросил помощника приступить к делу.

В попытке зафиксировать челюсть больного, пальцы хирурга проткнули гниющую кожу, после чего нижняя челюсть отошла, потянув за собой мерзкую слизь, похожую на сопли. Несмотря на то, что пациент всё ещё был живой, он уже не кричал от мучительной боли. Звуки, что он издавал, скорее, походили на лёгкий скрип старых дверных петель. Внутри его рта вместо языка оказалось нечто, похожее на переваренный кусок мяса. Положив челюсть на стол, хирург подобрал нож, которым слегка прикоснулся к левому глазу то ли ещё живого, то ли уже мёртвого, что, впрочем, мало беспокоило присутствующих. Медленно сдвигая нож в сторону, вместе с ним тело покидал зрачок с половиной глаза, прилипший к холодному клинку, растягиваясь до самого пола, будто слюна рассвирепевшего зверя. Затем хирург зажал щипцами часть левой ноги в области икроножной мышцы. Конечности щипцов проходили сквозь кожу как раскалённый нож через масло, пока не достигли кости. Далее раздался мягкий хруст, после чего рука лечащего «мясника» без труда сдвигала нижнюю половину ноги, пока она не оторвалась полностью. После этого хирург приставил нож к груди и сделал надрез вдоль брюшной полости. Сделав надрез, он раздвинул кожу, чтобы взглянуть на состояние внутренностей. Но внутри вместо органов оказалась густая гнойная жидкость тёмного цвета, на поверхности которой виднелась часть скелета, что рассыпался, словно застывший пепел.

— От этой чумы нет вакцины — отчаявшись, произнёс Гильем.

Прикрыв лицо частью своего алого плаща от невыносимого тошнотворного запаха, король приказал жестом руки следовать за ним, направляясь к выходу.

Выйдя наружу, король произнёс:

— Тела погибших сжечь. Привезут новых больных — делайте, что сможете, пока не наступят первые морозы.

— Да, милорд.

После весьма неприятного зрелища король Георг в сопровождении стражи вернулся в башню.

Тем временем через несколько минут после ухода короля Гильем отправился обратно в лечебницу. Едва он подошёл к ступенькам, как к лечебнице начала спешно приближаться повозка. Гильем смотрел на крестьянку, что вела лошадей, управляя поводьями и гадал, сколько заразившихся в повозке и насколько они близки к смерти. Не успела женщина подойти к врачевателю, как подъехала вторая повозка. Её пригнал торговец рыбой с женой. Он впопыхах подбежал к Гильему и в сумасшедшей панике начал просить о помощи. Приблизившись к повозке, Гильем увидел трёх детей: девочку десяти лет и двух мальчиков, одному из которых было девять, а другому — семь.

— Вы сможете им помочь? — дрожащим голосом с надеждой спросил у Гильема отец детей, чьи жизни отбирала безжалостная болезнь.

Гильем стоял некоторое время без движений, размышляя над тем, стоит ли давать пустую надежду отчаявшимся родителям и тем самым лишить их возможности увидеть своих отпрысков живыми ещё раз, или выложить всё так как есть, дабы эти мальчики и девочка могли провести последние мгновения своей жизни с отцом и матерью.

Определившись с ответом, Гильем не успел промолвить и слова, как крестьянка истерически выкрикнула:

— Я приехала сюда раньше, и я вправе первой просить помощи! — Она продолжила кричать, на этот раз в лицо врачевателя, ухватившись за его кафтан:

— Мой муж уже третий день задыхается от кашля! А сегодня у него отнялись ноги!

После этих слов Гильем устремился к повозке, в которой лежал муж крестьянки. На его теле не было пятен. Кожа была нормального розового цвета. После этого врачеватель подумал, что это не чума и возможно он действительно поможет бедняге.

— Мои дети тоже не могут передвигаться и тоже задыхаются! — воскликнул торговец рыбой в ответ крестьянке, направляя указательный палец в сторону своей повозки.

Услышав эти слова, Гильем подбежал к другой повозке и обзавёлся надеждой, что ему удастся спасти жизни бедных детишек после того, как осмотрел их и убедился, что у них отсутствуют симптомы страшной чумы.

Он забежал внутрь лечебницы и попросил рабочих поторопиться подготовить четыре ложа для больных в пустом заражённых чумой крыле. Вернувшись на улицу, врачеватель увидел ещё одну повозку. На ней был круглый металлический каркас, покрытый белой тканью, по которой было сразу понятно, что там ни какой-нибудь фермер или конюх. Это была повозка, которой пользовалась королевская армия. Когда Гильем подошёл, он увидел лежащего в ней рыцаря, у которого были те же симптомы, что у детей и мужа крестьянки.

— Достаньте его и заносите, — встрепенувшись, сказал врачеватель, обратившись к всадникам, которые сопровождали повозку, — и старайтесь придерживать голову.

Гильем начал осматривать больного. Надежда на спасение новых пациентов у врачевателя исчезла, когда он наклонил голову больного рыцаря на бок. Губы воина распахнулись и изо рта брызнул небольшой поток крови.

Немного ужаснувшись, Гильем спросил у всадников, готовых уже доставать больного из повозки:

— Когда он заболел?

Один из них ответил:

— Ему нездоровится уже второй день.

Болезнь оказалась куда опаснее, чем предыдущая. Новая чума убивала человека слишком быстро. Биение некогда отважного сердца прекратилось, когда Гильем приложил палец к горлу рыцаря.

На улице постепенно нарастал шум. Гильем трусцой выбежал на дорогу и бросил взгляд на десятки повозок, стоящих друг за другом. В растерянности врачеватель бросался от одной повозки к другой в хаотичном порядке. Он подходил к каждому больному и склонял голову на бок, чтобы подтвердить или опровергнуть свои опасения. Изо рта каждого больного хлестала кровь и просачивалась сквозь щели между досками в повозках, стекая на камни и покрывая дорогу своим мрачным цветом. На тринадцатом пациенте осмотр был окончен. После этого Гильем бросил всё как есть и бегом отправился в сторону королевской башни. Но даже по пути он не мог скрыться от вида страдающих чумой. Около одной из хижин лежал труп мужчины, чьи глаза поменяли свой цвет на багровый. Ни зрачков, ни склер. Содержимое в орбитах черепа поглотила собственная кровь. Стремительно пробегая вдоль улицы, врачеватель притормозил, когда ему перекрыла путь молодая женщина, неожиданно свалившаяся с ног. Тонкие струи крови начинали стекать теперь и из носа, попадая на губы и сливаясь с кровью, что переполняла рот. Каждый пятый человек, что встречался на пути у Гильема, валился с ног, а изо рта стекала кровь. На его глазах, сидя на тропинке, маленькая девочка пыталась покашлять, но вместо этого последовали сухие кровавые брызги. Мать девочки не убирала ладони с её щёк, которые уже совсем скоро наполнит безжизненный холод.

Людей охватила паника. Все разбегались в разные стороны, пытаясь покинуть улицы Цертоса, где приводились в исполнение массовые казни. Крики и вопли граждан становились только громче при виде кошмара, что творился наяву.

Не успел Гильем добежать до башни, как происходящий вокруг кошмар из горы трупов и рек крови тут же прекратился. До королевской башни оставалось совсем немного, как вдруг король вышел на улицу в сопровождении стражи. Пробежав ещё немного по направлению к королю, остановившись от монарха в дюжине метров, врачеватель сказал со сбивающимся дыханием:

— Милорд, — в голосе Гильема звучали паника и растерянность, — я не в силах что-либо сделать. — Указывая рукой в сторону дороги, которая была потоплена кровью жителей Цертоса, врачеватель продолжил: — Этот ужас нельзя назвать даже чумой! Эта болезнь убивает слишком быстро! Я не знаю, что это за чертовщина, но это дело рук чего-то дьявольского! Потому что всё это ненормально!

На лице короля, казалось, вот-вот потекут слёзы от бессилия. И всё же лик Георга выглядел так, будто он видел логическое объяснение этому кровавому потопу.

9. ЖУТКИЕ ТАЙНЫ ЗАМКА

Пока врачеватель принимал пациентов, заражённых новой болезнью, король Георг переступал порог своей башни. Перед этим он приказал стражникам разыскать канцлера. Войдя в тронный зал, хранивший память о кошмарных событиях того зловещего пира, король остановился у одного из многочисленных громадных и расписанных грациозным орнаментом окон, откуда открывался прекрасный вид на Цертос. С этой точки была видна большая часть замка, однако основное — главные ворота, находились в обратной стороне и их было видно только через окна в противоположной стороне зала. После раздавшегося скрипа король бросил взгляд на двери, которые распахнул маршал Октавиан. Подойдя к королю, маршал произнёс:

— Милорд, пять сотен всадников готовятся перегонять стадо. — Губы маршала оставались открытыми несколько мгновений, пока он не решился продолжить свою речь: — По замку прошлась новая болезнь. Я, как ответственный за безопасность Цертоса и королевской семьи, обязан предложить вам с Её Величеством и детьми временно покинуть замок, пока зараза не оставит здешние места. С первыми же морозами я обязуюсь вернуть вас.

— Мои предки не покидали стены Цертоса даже в самые тяжёлые дни, какими бы они ни были — ответил король, бросив взгляд на открывающиеся через окно просторы замка. — Я должен уподобиться моему отцу, деду и всем остальным, кто сидел на троне до меня и быть со своим народом до конца. — Повернувшись лицом обратно к маршалу, король продолжил: — Я ценю вашу заботу, маршал, но это невозможно.

В зал вошёл стражник. Его левая рука обхватывала рукоять меча, покоившегося в ножнах на поясе, а в правой находился какой-то предмет. Приоткрытое забрало обнажало лишь верхнюю половину лица.

— Докладывай — сдержанным тоном произнёс король.

— Ваше Величество, канцлер просил передать. — С этими словами стражник протянул в руки монарха запечатанную воском записку.

Георг торопливо распечатал послание. Прочитав содержимое, он обратился к рыцарю:

— Непременно передай канцлеру, что я сейчас буду.

Маршалу этот диалог показался странным. Он стал перед королём, прервав зрительный контакт между ним и стражником, произнеся тихим голосом:

— Милорд, позвольте мне лично сопроводить вас. На улицах Цертоса неспокойно и даже пару шагов сделать по его территории небезопасно. Мне будет спокойнее на, если позволите лично сопроводить вас в канцелярию.

Георг не желал видеть посторонних, но и вызывать подозрений со стороны преданного человека тоже не хотел.

— Конечно, маршал — ответил король.

Спустившись по ступенькам трёхвековой лестницы, король с маршалом отправились в соседнюю башню. Проникнув внутрь неё, они распахнули двери, ведущие в подвал, затем спустились вниз и переступили порог входа в канцелярию.

— Не-е-е-е-ет! Боже! — закричал король от ужаса, что наполнил его разум и устремился в другой конец комнаты. Тело канцлера находилось в кресле. Его руки покоились на столе, а голова лежала между ними на правой щеке. Канцлера Клауса постигла учесть сотен граждан. Его голова опиралась о стол, погрузив лицом в лужу собственной крови.

— Милорд! — закричал маршал, когда решил, что канцлера кто-то смертельно ранил и внутри действительно кто-то может находиться, тайно поджидая монарха.

— Господи! Что же это такое! — со страхом внутри молвил король, отодвинув тело канцлера, прислоняя его к спинке кресла. Кровь покрыла большую часть лица канцлера. Даже зрачки были покрыты красным жидким одеянием. Когда король убедился в том, что сердце Клауса перестало издавать звуки, что дарили ему жизнь, он бросил взгляд на стол, который стал последним для канцлера. На столе лежал развёрнутый свиток, простилавшийся почти до самого пола. Вверху свитка была надпись, забрызганная пятнами крови: «Потомку рода Аквилиев». Свиток содержал следующие строки:

Дорогой потомок, я — Максимилиан I, основавший этот могущественный замок. Сейчас о нём мало кто знает, но он обязательно станет могущественным, а стены его не покорятся ни одному врагу. Я это знаю, потому что то, что написано дальше, расскажет тебе о том, почему до сих пор наш Цертос выдерживал все нападения и надёжно оберегал каждого жителя. Если ты достал это послание, значит на твою эпоху выпало то бремя, которое рано или поздно должно было кому-то из нас достаться. А ещё это значит, что я хотя бы немного сумел обмануть судьбу и тот стишок, который я придумал для будущих наследников, всё-таки сделал своё дело. Для начала ты должен знать, что за свой поступок, возможно, я заслуживаю смертной казни и вечно горящую печь в аду, но я сделал это, принеся в жертву самого себя. Мы начинали строить замок с надеждой, что вскоре обретём спокойную жизнь за его стенами и найдём там защиту от всех угроз. Но изнуряя себя день за днём, среди нас начало слишком много гибнуть. Большинство сочли идею строительства надёжной крепости невозможной и с каждым днём всё больше людей отказывались продолжать строительство. Мои мольбы не были услышаны. Тогда я втайне от всех обратился к люциферу и предложил свою душу взамен на замок, что сделает этих людей счастливыми и сбережёт их от вражеских напастей. Мои друзья и сородичи начали выздоравливать, вновь обретать веру и вскоре опять приступили к стройке. А ещё через несколько недель к нам прибывали помогать поселенцы с других земель, которые, как и мы, хотели обрести дом с крепкими стенами. Скоро наше число дошло до двадцати тысяч. Двадцать тысяч людей, которые так верили в свои силы, что были готовы не разгибать спины до захода последних лучей солнца. Мы строили эту крепость с нечеловеческой силой, ибо так легко и быстро создать замок не по силам простым смертным. Четыре зимы назад был выложен последний камень на стене и в ту ночь в мой сон пришёл люцифер с посланием, что свою часть договора он выполнил и после смерти он заберёт мою душу, а чтобы Цертос не потерпел ни единого поражения, в нём будет жить его посланник — демон в обличии человека. Он будет перерождаться каждые полвека и принимать новый облик. Узнать его будет нетрудно. Его глаза разного цвета. Один из них жёлтый, а другой — зелёный. Он смертен, а точнее смертна только плоть, но его сущность бессмертна. И если кто-то из жителей замка убьёт его, Цертос постигнет чудовищное наказание. За всем происходящим будет наблюдать люцифер в обличии какого-нибудь животного, что будет жить с этим демоном в одном доме. Я не рассказывал об этом никому, и даже своему сыну — прямому наследнику, потому что ему, как тебе и всем остальным, не надо знать того, какой ценой был воздвигнут наш дом. Я хотел, чтобы мои потомки жили в радости и были уверены, что они благородных кровей. И ты — первый, кто в этом усомнится. Сегодня я нахожусь в башне в своём ложе и предстаю на смертном одре, издавая последние вздохи. Скоро дьявол явится за моей душой, и я наконец понесу расплату за тот страшный грех, что совершил в молодости. Унести эту позорную страницу из жизни нашего рода в могилу или рассказать остальным — решать тебе. Но ты должен знать — то, что сейчас происходит в Цертосе — моя ошибка. Не упрекай себя напрасно. Ошибка моя, но отвечать за неё тебе.

Король рухнул на колени. Лицо монарха дёргалось вместе с руками, из которых вывалился свиток прямо на пол, впитывая стекающую со стола всё ещё тёплую кровь канцлера Клауса, издавшего последний свой вздох, когда читал о последнем вздохе на свитке. Король Георг впервые не мог понять, что он испытывает: стыд, страх, ненависть, упрёк, раскаяние, гнев. Все его убеждения о величии предков рухнули в один миг. Он перестал ощущать себя заслуживающим королевского трона. Позор заполонил его душу, не оставив места для оправдания.

— Милорд, что случилось? — слегка наклонив голову, спросил маршал.

Медленно повернув голову в сторону маршала, король произнёс сквозь дрожащие губы:

— Оставьте меня одного.

Маршал Октавиан покинул канцелярию, закрыв за собой двери, за которыми ожидал короля.

А король тем временем продолжал сидеть на коленях, не находя в себе силы подняться. Он всё ещё не мог поверить в то, что его предок, построивший замок, склонил колени перед сатаной. Прочитанное на свитке для него стало хуже всего того горя, что пришлось пережить за последнее время. Его вера потерпела поражение. Прочитанные Георгом строки превратили в крах все его надежды на светлое будущее для своих потомков.

Спустя какое-то время, поднявшись с колен, Георг взял со стола свечу, а затем поднёс её к свитку, поджигая строки, что нарушили его право быть достойным королевского трона. Дождавшись пока последние остатки свитка превратятся в пепел, король вышел наружу, откуда в сопровождении маршала и шести стражников отправился на улицу, где дороги уже утопали в лужах крови, а навстречу ему бежал отчаявшийся врачеватель Гильем.

10. ВЕРА КОРОЛЯ ГЕОРГА: ЧАСТЬ II

–… Эта болезнь убивает слишком быстро! Я не знаю, что это за чертовщина, но это дело рук чего-то дьявольского! Потому что всё это ненормально! — в панике молвил Гильем, обращаясь к королю, стоя посреди окровавленной улицы, на которой поблизости не было абсолютно никого, кроме них, маршала и шести стражников.

— Я знаю. Я всё знаю — утопая в горе, ответил король, продолжая идти по улице, минуя врачевателя.

После этого врачеватель посмотрел на вход в башню канцелярии, откуда четыре стражника на носилках выносили тело канцлера, накрытое белой тканью, сквозь которую в области лица проступали свежие пятна крови. С носилок свисала правая рука покойного Клауса, на пальцах которой были надеты кольца со сверкающими рубинами и алмазами.

— Подать лошадей. Мы отправляемся в конец замка — распорядился король.

Маршал отправил стражу за лошадьми, после чего они отправились в местное аббатство.

Доехав до монастыря, король слез с лошади, с трудом превозмогая груз в сердце и на душе. Его алый плащ, что накрывал спину и опускался почти до земли, слегка развеял ветер. Георг приказал всем оставаться на улице. Монарх перешагнул через порог монастыря и теперь точно знал, какое чувство он испытывал — глубокий стыд. Ещё недавно он и представить не мог, что когда-нибудь ему, правителю Цертоса, придётся хоть чего-нибудь стыдиться. Теперь король Георг не мог даже поднять голову, чтобы взглянуть в глаза отцу Исааку, который стоял прямо перед дверьми храма богослужений. Он вышел на крыльцо, держа в руках чётки, которые прекратил перебирать, как едва увидел перед собой монарха. Георг медленными и короткими шагами приближался к аббату, опустив голову, с которой свисали длинные кудри, скрывающие его лицо. Аббат стоял неподвижно. Его сердце взбудоражилось и так стучало по рёбрам, что казалось оно разорвёт грудь монаха. По коленям священника пробежал вибрирующий страх, парализовавший ноги. Лишь длинная ряса не выдавала того, как сильно тряслись конечности старика. Монах боялся лишь одного — что король повесит на него вину за массовые гибели граждан. Ему всё ещё трудно было забыть те длительные мгновения, когда холодное лезвие топора обнимало его горло.

Дойдя до аббата, король упал на колени и схватился обеими руками за рясу священника. Приложив своё лицо к ноге отца Исаака, Георг заплакал, громко сквозь слёзы вымаливая прощение. Аббат не знал, как реагировать на происходящее — вздохнуть с облегчением, потому что ему точно не грозит физическая расправа, то ли испытать жалость к человеку, который при всей своей власти испытывает глубокие душевные терзания. Монах старался поднять короля с колен, схватившись за края плотного кафтана на его плечах. После нескольких попыток отец Исаак всё же сумел поднять монарха с земли, после чего отвёл его в своё жилище, где Георг поведал ему обо всём, что было написано в свитке.

Сидя на стуле полуоборотом, положив правую руку на стол, аббат обратился к королю:

— Я сожалею, Ваше Величество. Прискорбно слышать такое о вашем предке. Но вы должны знать, что чистота наших душ не зависит от других людей. Душа — это не кровь, которая передаётся потомкам независимо от их воли. Она даруется каждому в чистом виде. Мы не можем отвечать за поступки своих предков. Ведь это уже минувшая история, и лично вы не совершали никакого страшного греха, чтобы теперь стыдиться себя и своего происхождения.

— Нет, аббат. — Немного повысив тон и всё ещё пуская слёзы, Георг продолжал упрекать себя: — Я посмел поднять руку на слугу божьего. Как же после этого я могу сидеть в ваших покоях и пить ваше вино?

— Мы все совершаем ошибки. Не совершив ошибки, мы не познаем истинную сущность вещей. Мы ошибаемся сегодня, чтобы стать мудрее завтра.

— Но по моей ошибке погибли сотни ни в чём неповинных людей. Сколько детей стало сиротами. А сколько родителей потеряли самое дорогое, что у них было. Сколько вдов стало в Цертосе. И я за это в ответе. Это произошло из-за моей ошибки, и она не делает меня мудрее.

— Вы отправили этого человека к палачу, потому что Вам было страшно. Плох тот правитель, который ничего не боится. Страх нас заставляет бежать или сопротивляться, чтобы выживать в этом суровом мире. Но если наши попытки выживания создают ещё больше испытаний, мы не можем ничего с этим поделать. Значит, судьба нам уготовила такой путь.

— Разве не вы меня предупреждали о том, что не стоит этого делать? Если бы я вас тогда послушал, такого бы не случилось.

— А можете представить, что стало бы с этим миром, если бы каждый правитель делал только то, что скажет монах или какой-нибудь простой люд? Вы поступили вопреки моим словам. И пусть вы ошиблись, но зато сделали так, как сами считали нужным. Именно это качество и делает короля заслуживающим своего трона — настойчивость и отсутствие сомнений в принятии решений. Истинный король поступает так, как сам считает необходимым и никогда не станет позволять кому-либо перечить своим решениям. И потом, цена вашей ошибки столь велика лишь потому, что на вас лежит большая ответственность. Вы бы не смогли совершить этой ошибки, но только если бы не были королём, а родились каким-нибудь фермером. Но тот, кто сидел бы на вашем месте, сделал бы ровно то же самое. Так что вам не за что себя упрекать.

Король Георг задумался. Он опустил голову, направив взгляд в деревянный стакан, наполненный вином. Сидя за столом с аббатом, король начал ощущать, как к нему возвращается тот аромат вина, что он испытывал раньше, а цвет напитка перестал напоминать багровую человеческую жидкость, что заполнила его сердце и душу ни меньше, чем улицы Цертоса. Улицы, на которых кровь смыла всю радость жителей, и на которых уже не был слышен забавный детский смех и шумы торговых рядов. Слова отца Исаака звучали убедительно, однако король не мог успокоиться. Он оставался в неведении, что ещё уготовил для него Анатас, склонившийся при жизни перед дьяволом.

— Что прошло, то — история. Но завтра я уже боюсь открывать глаза в страхе, что мой народ будет истреблять очередная нечисть.

— Что касается этого, я думаю, мы должны всё тщательно обдумать перед тем, как сделать следующий шаг. Скорее всего, этот колдун — демон, в обличии человека, как и было написано в этом свитке, что вы прочли. Но он мог и не быть слугой люцифера всё время. Возможно, раньше это был обычный человек, как и мы с вами. Не исключено, что он продал душу дьяволу, когда с ним случилось какое-то несчастье. А когда пятидесятилетний срок между перерождением истёк, дьявол решил не искать новую плоть для демона, а поселить его в этого человека, который уже прислуживал ему, и тогда дьявол окончательно завладел его душой. Это может произойти с теми людьми, которые переживают страшное горе и думают, что Бог не слышит их мольбы, и дьяволу гораздо легче завладеть душой таких людей, потому что они будут готовы пойти на всё, лишь бы отомстить за причинённую им боль. Он жил среди нас, и надо расспросить о нём тех людей, чьи дома находятся по соседству с его хижиной. Думаю, вам стоит отправить туда кого-нибудь, чтобы узнать как можно больше об этом человеке. Мы должны знать, с кем, или с чем имеем дело.

В жилище священнослужителя королю постепенно становилось всё легче и легче. С подсыхающими слезами на щеках он ответил:

— Да, аббат. Я так и сделаю.

Вскоре Георг покинул храм и отправился в свои покои, после чего маршал послал дюжину стражников за всеми людьми, которые жили по соседству с Анатасом.

11. ЗАПИСИ ПРОКЛЯТОЙ ДУШИ

После ухода короля отец Исаак достал из-под матраца гримуар, что привёз маршал после обыска хижины Анатаса, в надежде найти какую-нибудь зацепку. Не дойдя до стола со свечой, пальцы на правой руке аббата соскользнули с задней обложки и страницы обвисли, опускаясь одна за другой. В этот момент из гримуара выпали два листка бумаги, аккуратно сложенных в несколько слоёв, что лежали между страницами долгие годы судя по их состоянию. Аббат осторожно положил книгу на стол, после чего подобрал листки и присел за стол. Бережно разворачивая первый листок, священник начал читать строки, гладко нанесенные пером:

Любимая Агнесса, я пишу эти строки в надежде, что ты и наши девочки сейчас где-то на небесах и читаете моё письмо. Мне не хватает вас. Я не нахожу без вас радости в этой жизни. Я не чувствую вкуса вина и запаха пищи. Сегодня уже две недели, как я не могу уснуть, а последний сон, что снился мне, позволил посмотреть на наших девочек, как они сидят на скамейке за столом и лепят из теста непонятные формы, и улыбаются так смешно, что даже толстый слой муки на их мордашках делает их только красивее. Как же я хотел тогда не просыпаться. Мне не удаётся забыть то, что этот мерзавец сделал с вами. Если бы я вернулся в тот день чуть раньше, я бы не допустил, чтобы этот поддонок надругался над вами. Я решил не оставлять этого просто так. Сегодня я продам свою душу дьяволу, чтобы он дал мне сил и смелости добраться до него. И тогда я перережу ему горло, как он сделал это с вами, а затем отправлю его душу в преисподнюю.

Прочитав последние строки, аббат испытал жуткое чувство, что наполнило болью его старое сердце. Он не мог представить, что столь злобный с виду колдун был настолько счастливым человеком в прошлом, имевшим жену и детей. Боль была настолько сильной, будто аббат сам пережил горе человека, что написал эти строки.

С трудом свернув листок, отец Исаак взялся читать следующее письмо, которое было слегка смято:

Дорогая Агнесса, прости меня. Я не смог выполнить свой долг. Мне не удалось отомстить за вас. Я до сих пор не могу поверить, что он жил напротив нашего дома в паре шагов, а я не успел приставить клинок к его горлу. Он продал хижину и уехал прошлой ночью. Он был так недалеко от меня, а я подвёл вас. Прости, Агнесса. Я продал душу, пожертвовав нашим свиданием в раю. Но теперь я никогда вас не увижу, и меня никто не узнает в новом обличии, которым наградил меня дьявол. Мне… мне… мне больно без вас. Я… я…

Эти строки пролили свет на то, кем был казнённый. Теперь многое прояснилось. Отец Исаак понимал, что нужно сделать для прекращения безжалостных деяний неумолимой души Анатаса. По крайней мере теперь было известно, кого нужно искать. Оставалось выяснить, кем был тот хладнокровный убийца, что посмел отнять жизни матери и двух маленьких девочек.

Немедля ни секунды, прихватив прочитанные письма, аббат в спешке отправился к телеге с лошадьми, прихватив с собой одного из послушников в качестве кучера. Он отправился в королевскую башню, дабы сообщить маршалу Октавиану о человеке, которого нужно разыскать и сделать это как можно скорее.

12. ПОИСКИ УБИЙЦЫ

Добравшись до башни, аббат стал расспрашивать одного из стражников о том, где находится маршал. Рыцарь просил отца Исаака следовать за ним в подземелье тюрьмы, где в это время маршал допрашивал соседей Анатаса.

Рыцарь постучал в дверь и сообщил маршалу о том, что аббат хочет его видеть. Покинув комнату для допроса, маршал подошёл к священнику:

— Моё почтение, аббат.

— Здравствуйте, маршал. У меня есть нечто, что подскажет нам, как прекратить эти злодеяния. — Аббат продолжил говорить шёпотом на ухо военачальнику: — Это не для посторонних ушей.

Маршал оттолкнул толстые дубовые двери с железным каркасом, что открывали вход в комнату напротив, затем пропустил аббата вперёд, после чего последовал за ним, наглухо заперев дверь.

— Я вас внимательно слушаю — с пристальным интересом сказал маршал.

Трепетным голосом аббат начал рассказывать о найденных письмах:

— Помните гримуар, что вы привезли в монастырь в прошлом году, когда арестовали Анатаса?

— Да. Вы всё ещё храните её?

— Сегодня после того, как король покинул аббатство, я достал эту книгу, пытаясь найти в ней что-то, что поможет нам лучше узнать её владельца. По неосторожности я раскрыл страницы на ходу и из гримуара выпали эти письма — обнажив кисти рук, спрятанные в широких рукавах рясы, отец Исаак достал из левого рукава два старых листка бумаги. — Прочитайте их прямо сейчас.

Священник протянул первое письмо. После прочтения лицо маршала начало меняться. Но происходило это не столь сильно, как могло бы у людей, далёких от насилия.

Аббат передал следующий листок.

После того, как второе письмо было прочитано, маршал посмотрел на монаха, который немедля спросил:

— Помните, я вам рассказывал о том, что душа этого человека не покинет наш мир до тех пор, пока не завершит свою миссию.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

3

Род средневековых войск, основным орудием которого была секира — боевой топор с длинным лезвием.

4

Холодное оружие с комбинированным наконечником, состоящим из игольчатого копейного острия и клинка боевого топора с острым обухом..