Тысяча и одна ночь

Эпосы, легенды и сказания

Книга сказок и историй 1001 ночи некогда поразила европейцев не меньше, чем разноцветье восточных тканей, мерцание стали беспощадных мусульманских клинков, таинственный блеск разноцветных арабских чаш. «1001 ночь» – сборник сказок на арабском языке, объединенных тем, что их рассказывала жестокому царю Шахрияру прекрасная Шахразада. Эти сказки не имеют известных авторов, они собирались в сборники различными компиляторами на протяжении веков, причем объединялись сказки самые различные – от нравоучительных, религиозных, волшебных, где героями выступают цари и везири, до бытовых, плутовских и даже сказок, где персонажи – животные. Книга выдержала множество изданий, переводов и публикаций на различных языках мира. В настоящем издании представлен восьмитомный перевод 1929–1938 годов непосредственно с арабского, сделанный Михаилом Салье под редакцией академика И. Ю. Крачковского по калькуттскому изданию.

Рассказ первого календера (ночи 11–12)

Тогда выступил вперёд первый календер и сказал ей: «О госпожа моя, знай, что причина того, что у меня обрит подбородок и выбит глаз, вот какая: мой отец был царём, и у него был брат, и брат этот царствовал в другом городе. И совпало так, что моя мать родила меня в тот же день, как родился сын моего дяди, и прошли лета, годы и дни, и оба мы выросли. И я посещал моего дядю и жил у него многие месяцы, и сын моего дяди оказывал мне крайнее уважение и резал для меня скот и процеживал вино. И однажды мы сели пить, и когда напиток взял власть над нами, сын моего дяди сказал мне:

«О сын моего дяди, у меня к тебе большая просьба, и я хочу, чтобы ты мне не прекословил в том, что я намерен сделать». — «С любовью и охотой», — ответил я ему.

И он заручился от меня великими клятвами и в тот же час и минуту встал и, ненадолго скрывшись, возвратился, и с ним была женщина, покрытая изаром, надушённая и украшенная драгоценностями, которые стоили больших денег. И он обернулся ко мне, и сказал: «Возьми эту женщину и пойди впереди меня на такое-то кладбище (а кладбище он описал мне, и я узнал его). Пойди с ней к такой-то гробнице и жди меня там», — сказал он. И я не мог прекословить и не был властен отказать ему, так как поклялся ему. И я взял женщину и отправился и пришёл к гробнице вместе с нею, и когда мы уселись, пришёл сын моего дяди, и у него была чашка с водой и мешок, где был цемент и кирка. И он взял кирку и, подойдя к одной могиле, вскрыл её и перенёс камни в сторону, а потом он стал рыть киркой землю в гробнице и открыл плиту из железа величиной с маленькую дверь и поднял её, и под ней обнаружилась сводчатая лестница.

Потом он обратился к женщине и сказал: «Перед тобой то, что ты избираешь». И женщина спустилась по этой лестнице, а он обернулся ко мне и сказал: «О сын моего дяди, доверши твою милость. Когда я спущусь, опусти надо мной дверь и насыпь на неё снова землю, как она была, и это будет завершением милости. А этот цемент, что в мешке, и воду, в чашке, замеси и вмажь камни, как раньше, вокруг могилы, чтобы никто не увидел их и не сказал: «Эту могилу открывали недавно, а внутри она старая». Я уже целый год над этим работаю, и об этом никто не знает, кроме Аллаха. Вот в чем моя просьба». Потом он воскликнул: «Не дай Аллах тосковать по тебе, о сын моего дяди!» — и спустился по лестнице.

Когда он скрылся с глаз, я опустил плиту и сделал то, что он приказал мне, и могила стала такой же, как была, а я был словно пьяный. И я возвратился во дворец моего дяди (а дядя мой был на охоте и ловле) и проспал эту ночь. А когда наступило утро, я стал размышлять о прошлой ночи и о том, что случилось с моим двоюродным братом, и раскаялся, когда раскаяние было бесполезно, что сделал это с ними и послушался его, и мне думалось, что это был сон. И я стал спрашивать о сыне моего дяди, но никто ничего не сообщил мне о нем, и я вышел на кладбище к могилам и принялся разыскивать ту гробницу, но не узнал её. Я непрестанно кружил от гробницы к гробнице и от могилы к могиле, пока не подошла ночь, но не нашёл к ней дороги. И я вернулся в замок и не ел и не пил, и моё сердце обеспокоилось о сыне моего дяди, так как я не знал, что с ним. Я огорчился великим огорчением и лёг спать и провёл ночь до утра в заботе, а потом я второй раз пошёл на кладбище, думая о том, что я сделал с сыном моего дяди, и раскаиваясь, что послушал его. Я обошёл все могилы, но не узнал ни могилы, ни гробницы, и почувствовал раскаяние. И в таком положении я оставался семь дней, так и не зная пути к гробнице, и моё беспокойство увеличивалось, так что я едва не сошёл с ума.

И я нашёл облегчение лишь в том, что решил уехать и вернуться к отцу. Но в тот час, когда я достиг города моего отца, поднялась у городских ворот толпа людей, и меня скрутили, и я пришёл от этого в полное удивление — я ведь был сыном правителя города, а они слугами моего отца и моими прислужниками, — и меня охватил великий страх перед ними. И я сказал в душе: «Глянь-ка, что это случилось с моим отцом?» — и спросил тех, кто схватил меня, в чем причина этого, но они не дали мне ответа. А через некоторое время один из них (а он был моим слугою) сказал мне: «Твоего отца обманула судьба, и войска восстали против него, и везирь убил его и сел на его место. И мы подстерегали тебя по его приказу».

Они взяли меня, лишившегося сознания от тех вестей, которые я услышал об отце, и я предстал перед везирем.

А между мною и везирем была старая вражда, и причиною этой вражды было вот что. Я очень любил стрелять из самострела, и когда я однажды стоял на крыше моего дворца, на крышу дворца везиря вдруг спустилась птица, а везирь тоже стоял там. Я хотел ударить птицу, и вдруг пуля пролетела мимо и попала в глаз везирю и выбила его, по воле судьбы и рока, подобно тому, как говорится в одном древнем изречении:

Мы шли по тропе, назначенной нам судьбою,

Начертан кому судьбой его путь — пройдёт им;

Кому суждено в одной из земель погибнуть,

Не встретит тот смерть в земле другой наверно.

И когда у везиря был выбит глаз, — продолжал календер, — он не мог ничего сказать, так как мой отец был царём города, и вот причина вражды между мной и им. И когда я встал перед ним со скрученными руками, он велел отрубить мне голову, и я спросил его: «За какой грех ты меня убиваешь?» И везирь отвечал: «Какой грех больше этого?» — и показал на свой выбитый глаз. «Я сделал это нечаянно», — сказал я, и везирь воскликнул: «Если ты сделал это нечаянно, то я сделаю это нарочно!» Потом он сказал: «Подведите его!» И меня подвели к нему, и он протянул палец к моему правому глазу и вырвал его, и с того времени я стал кривым, как вы меня видите. После этого он велел скрутить мне руки и положить меня в сундук и сказал палачу: «Возьми его, обнажи свой меч, отправляйся с ним за город и убей его. Пусть его съедят звери и птицы!» И палач вынес меня и, выйдя из города в пустыню, вынул меня из сундука, а у меня были скручены руки и скованы ноги. Палач хотел завязать мне глаза и после того убить меня, но я горько заплакал, так что довёл его до слез, и, посмотрев на него, я сказал такие стихи:

«Считал я кольчугой вас надёжной в защиту мне

От вражеских стрел; но вы лишь были концами их.

А я-то рассчитывал при всякой беде на вас,

Когда не могла помочь деснице шуйца моя.

Оставьте вдали вы то, что скажут хулители,

И дайте врагам моим метать в меня стрелами.

А если не станете от них охранять меня,

Молчите, не действуйте им в пользу иль мне во вред. —

И произнёс:

Не мало друзей считал для себя щитом я.

И были они, но только врагам, щитами.

И думалось мне, что меткие стрелы это.

И были они, но только во мне, стрелами».

А когда палач услышал мои стихи (а он был палачом у моего отца, и тот оказывал ему милости), он воскликнул: «О господин мой, как же мне сделать, я ведь подневольный раб!» Но потом он сказал мне: «Спасай свою жизнь и не возвращайся в эту землю, не то погибнешь сам и меня погубишь, подобно тому, как сказал поэт:

Спасай свою жизнь, когда поражён ты горем,

И плачет пусть дом о том, кто его построил.

Ты можешь найти страну для себя другую,

Но душу себе другую найти не можешь.

Дивлюсь я тому, кто в доме живёт позора,

Коль земли творца в равнинах своих просторны.

По важным делам гонца посылать не стоит:

Сама лишь душа добра для себя желает.

И шея у львов крепка потому лишь стала,

Что сами они все нужное им свершают».

Я поцеловал палачу руку и не верил в спасение, и потеря глаза казалась мне ничтожной, раз я спасся от смерти. Я отправился в путь и достиг города своего дяди и сообщил ему о том, что случилось с моим отцом и со мною, когда мне вырвали глаз, и мой дядя горько заплакал и воскликнул: «Ты прибавил заботу к моей заботе и горе к моему горю: твой двоюродный брат пропал, и я уже несколько дней не знаю, что с ним случилось, и никто мне ничего не сообщает о нем». И он так заплакал, что лишился чувств, и я опечалился о нем великой печалью. Он хотел приложить к моему глазу лекарство, но увидел, что он стал пустой впадиной, и воскликнул: «О дитя моё, ты заплатил глазом, но не душой!» И я не мог смолчать о моем двоюродном брате, который был его сыном, и сообщил ему обо всем, что случилось, и мой дядя очень обрадовался тому, что я сказал, услышав весть о своём сыне. «Пойдём, покажи мне гробницу», — сказал он, а я ответил: «Клянусь Аллахом, о дядя, я не знаю, в каком она месте! Я ходил после этого несколько раз и искал её, но не знаю, где она находится».

Потом я пошёл с моим дядей на кладбище и посмотрел направо и налево и узнал гробницу. И я сильно обрадовался, и мой дядя тоже, и я вошёл с ним в гробницу и, убрав землю, поднял плиту и спустился с моим дядей на пятьдесят ступенек, и когда мы достигли конца лестницы, вдруг на нас пошёл дым и затемнил нам зрение, и тогда мой дядя произнёс слова, говорящий которые не смутится: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!» И мы пошли, и вдруг видим помещение, наполненное мукою, крупами и съестными припасами и прочим, а посреди покоя мы увидали занавеску, спущенную над ложем. И мой дядя посмотрел на ложе и увидел своего сына и женщину, спустившуюся с ним, которые лежали обнявшись, и они превратились в чёрный уголь, словно были брошены в ров с огнём. И, увидя это, мой дядя плюнул в лицо своему сыну и воскликнул:

«Ты заслужил это, о кабан! Таково наказание в здешней жизни, а остаётся наказание в жизни будущей, и оно сильней и мучительней…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двенадцатая ночь

Когда же настала двенадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что календер рассказывал женщине, а все собравшиеся, и Джафар, и халиф слушали. «Потом мой дядя ударил своего сына башмаком, — продолжал календер, — (а тот лежал в виде чёрного угля), и я удивился его поступку и опечалился о моем двоюродном брате: как это он стал, вместе с женщиной, чёрным углём. И я сказал: «Ради Аллаха, о дядя, облегчи скорбь твоего сердца! Моё сердце и ум обеспокоены, и я скорблю о том, что случилось с твоим сыном, который превратился в чёрный уголь вместе с этой женщиной. Не довольно ли с них того, что сталось с ними, а ты ещё бьёшь его башмаком!»

«О сын моего брата, — отвечал мой дядя, — мой сын с самого детства был влюблён в свою сестру, и я запрещал ему быть с нею, и говорил в душе: «Они ещё маленькие!» Когда же он вырос, между ними случилась мерзость, и я услышал об этом и не поверил, но все же взял и накричал на него как следует, и сказал ему: «Остерегайся таких мерзких поступков, которых никто не совершал ни до тебя, ни после тебя, а иначе мы будем опозорены и опорочены среди царей до самой смерти, и весть о нас разгласится путешественниками! Берегись совершить подобный поступок! Я разгневаюсь и убью тебя!» Потом я отделил его от сестры, и сестру отделил от него, но проклятая любила его сильной любовью, и дьявол взял над ними власть и украсил в их глазах их поступки. Увидев, что я отделил от него сестру, мой сын вырыл для себя это помещение под землёй и выровнял его и перенёс туда, как ты видишь, съестные припасы. И он обманул мою бдительность и, когда я был на охоте, пришёл в это место, но Преистинный возревновал к нему и к ней и сжёг их, а наказание в будущей жизни ещё сильнее и мучительней».

Он заплакал, и я заплакал вместе с ним, и он посмотрел на меня и сказал: «Ты мой сын вместо него!» И я поразмыслил немного о жизни земной и её превратностях, и о том, как везирь убил моего отца и сел на его место и вырвал мне глаз, и о диковинных событиях, что исполнились с моим двоюродным братом, и потом я заплакал, и мой дядя заплакал вместе со мной.

Затем мы поднялись наверх и опустили плиту и насыпали землю на место и сделали могилу такой, как она была прежде, и возвратились в наше жилище. Но не успели мы усесться, как услышали звуки барабанов, труб и литавр и бряцание оружия храбрецов, и крики людей, и лязг удил, и конское ржание, и мир покрылся мраком и пылью из-под копыт коней. И наш ум смутился, и мы не знали, в чем дело, и спросили о том, что случилось, и нам сказали: «Везирь, который захватил царство твоего отца, собрал солдат и снарядил войско и нанял кочевых рабов и пришёл к нам с войском, многочисленным, как пески, которого не счесть и не одолеть никому. Они ворвались в город внезапно, и жители не могли устоять и отдали им город». И мой дядя погиб, а я убежал в конец города и подумал: «Если я попаду ему в руки, он убьёт меня!» И печали мои множились и возобновились, и я подумал о событиях, происшедших с моим отцом и дядей, и о том, что теперь делать, и сказал себе: «Если я появлюсь, жители города и войска моего отца меня узнают, и будет мне смерть и гибель». И я нашёл спасение лишь в том, чтобы обрить усы и бороду, и, сбросив их и переменив платье, вышел из города и направился в этот город, надеясь, что, может быть, кто-нибудь проведёт меня к повелителю правоверных, наместнику господа на земле, которому я мог бы рассказать и изложить своё дело и то, что со мной случилось.

Я достиг этого города в сегодняшний вечер и остановился, недоумевая, куда идти, и вдруг вижу, стоит этот календер. И я приветствовал его и сказал ему: «Чужеземец!» Он отвечал: «И я тоже чужеземец!» И когда мы так стояли, вдруг подошёл наш товарищ, вот этот третий, и поздоровался с нами и сказал нам: «Чужеземец!» — и мы отвечали: «И мы тоже чужеземцы». И мы пошли, и мрак налетел на нас, и судьба привела нас к вам. Вот причина того, что я обрил бороду и усы и что мне вырвали глаз.

«Пригладь свою голову и иди», — сказала ему женщина, но календер воскликнул: «Не уйду, пока не услышу рассказ других!» И все удивились его истории, и халиф сказал Джафару: «Клянусь Аллахом, я не видел и не слышал чего-либо подобного тому, что случилось с этим календером!»