Властитель Бембибре. Последний тамплиер Испании

Энрике Хиль-и-Карраско, 1844

«El Senor de Bembibre» – известнейший роман классика испанской литературы Энрике Хиля-и-Карраско. Написанный почти 200 лет назад и впервые переведенный на русский язык «Властитель Бембибре. Последний тамплиер Испании» рассказывает современному читателю о событиях, происходивших в XIV веке, знакомит с историей Испании, помогает понять особенности жизни и обычаи людей далекого Средневековья. Юный рыцарь дон Альваро Яньес, судьба которого тесно связана с Орденом тамплиеров, в борьбе с многочисленными превратностями судьбы пытается добиться руки своей возлюбленной – доньи Беатрис Оссорио, отстаивая при этом справедливость, честь и достоинство. Сражения и плен, коварные интриги и предательство, родительская воля и верность данному слову, церковные узы и рыцарские обеты – множество препятствий стоят на пути к счастью двух молодых людей, с детских лет предназначенных друг другу.

Глава I

В один из майских дней первых лет четырнадцатого века с ярмарки в Сан Маркос де Какабелос возвращались трое, судя по внешнему виду слуг кого-то из знатных сеньоров, что в те времена делили власть в Эль-Бьерсо. Первый, лет пятидесяти шести, ехал верхом на галисийской лошадке из тех, что с виду весьма непримечательны, но в которых за версту видны сила и выносливость, обычно свойственные для занятий охотой, а на его левой, затянутой в перчатку, руке сидел охотничий сокол в клобучке. Рядом с ним, рыская по обеим сторонам дороги, но при этом чутко прислушиваясь к голосу и сигналам хозяина, бежала породистая гончая. Сухопарый, гибкий, с загорелым подвижным лицом — все повадки и движения этого человека указывали на род его занятий. Судя по всему, он был сокольничим.

Вплотную за ним ехал второй, лет тридцати шести, внешне — полная противоположность первому. У него было пухлое, невыразительное лицо в сочетании с массивным и грузным телом, очертания которого, мало грациозные сами по себе, уже начинали расплываться от излишнего жира. Самодовольный вид, с которым он правил своим великолепным андалузским жеребцом, и четкость его движений выдавали в нем объездчика или же конюшего. И, наконец, третьим следовал миловидный юноша, верхом на хорошем боевом коне и одетый чуть более роскошно. Он был в самом расцвете лет, ловкий и сноровистый, с насмешливым выражением лица. Любой, без сомнения, признал бы в нем пажа или оруженосца какого-нибудь знатного сеньора.

Троица вела неторопливую беседу и, как водится среди слуг, обсуждала своих господ, по большей части восхваляя их, но и не забывая разбавлять свои похвалы соответствующей порцией сплетен и пересудов.

— Скажу тебе, Нуньо, — говорил конюший, — что наш хозяин поступает весьма разумно, ибо отдать единственную дочь, наследницу дома де Арганса, за простого идальго, тогда как он может отдать ее замуж за такого могущественного сеньора, как граф де Лемус, было бы верхом глупости. Смотрите, как пришлось отступить сеньору де Бембибре!

— Послушай, дружище, — ответил оруженосец с насмешкой, хотя слова конюшего были предназначены не ему, — разве мой сеньор виноват в том, что горничная твоей молодой госпожи более благосклонна ко мне, чем к тебе, чтобы так враждебно к нему относиться? Если бы ты попросил у Бога больше ума и меньше жира, тогда и Мартина смотрела бы на тебя совсем другими глазами и хозяину не пришлось бы расплачиваться за ошибки слуг.

Широкое лицо конюшего вспыхнуло от негодования, и он, развернув жеребца, пронзил оруженосца гневным взглядом. Тот в свою очередь не остался в долгу и ответил такой усмешкой, что без посредничества сокольничего Нуньо еще неизвестно, к чему привел бы этот разговор, начавшийся так неудачно.

— Мендо, — сказал он конюшему, — ты демонстрируешь неучтивость, говоря в таком тоне о сеньоре Бембибре, достопочтенном дворянине, которого все в этих краях любят и ценят за благородство и отвагу, и потому подвергаешься язвительным насмешкам Миллана, который, несомненно, радеет о чести своего хозяина больше, чем к тому обязывает христианское человеколюбие.

— Я всего лишь хотел сказать, что наш хозяин поступил разумно, не отдав свою дочь дону Альваро Яньесу, которая, velis nolis,^[1] будет графиней де Лемус и хозяйкой половины Галисии.

— Это не приведет ни к чему хорошему, — заметил рассудительный сокольничий, — учитывая, что донья Беатрис уважает этого графа не больше, чем я какого-нибудь старого, слепого сокола. Хоть граф и превосходит сеньора Бембибре в богатстве, тот оставляет его далеко позади в достоинстве и добродетели, а главное, в благосклонности нашей молодой сеньоры, которая, несомненно, продемонстрировала в своем выборе больше благоразумия, чем ты.

— Сеньор де Арганса, наш хозяин, никому ничем не обязан, — возразил Мендо, — стало быть, дон Альваро может возвращаться туда, откуда приехал, и отправляться искать счастья в другом месте.

— Конечно, наш сеньор не давал ни клятв, ни обещаний, насколько я понимаю. И в этом случае единственное, что он сделал плохого, это то, что он принимал в своем доме дона Альваро, как если бы он был его зятем, и позволял своей дочери общаться с человеком, который всех пленяет своей обходительностью и галантностью и в которого поневоле и влюбилась такая скромная и красивая девушка, как донья Беатрис.

— Как полюбила, так и разлюбит, — ответил упрямый конюший, — к тому же, у нее не останется выбора, как только ее папенька повысит голос, потому как она, бедняжка, милая и покорная, как ангел.

— Ты заблуждаешься, — ответил сокольничий, — я знаком с ней лучше, чем ты, поскольку знаю ее с момента появления на свет, и, хотя она, вероятно, и могла бы отдать жизнь ради благих побуждений, но, если ее неволить и скверно с ней обращаться, только Бог с ней сможет совладать.

— Однако, если рассуждать спокойно и беспристрастно, — сказал Миллан, вмешиваясь в разговор, — что такого сделал тебе мой хозяин, Мендо, что ты проявляешь к нему такую враждебность? Никто кроме тебя, насколько я знаю, не отзывается о нем подобным образом в этих краях.

— Я не питаю к нему неприязни, — ответил Мендо, — и, если бы не появился здесь этот де Лемус, я бы с радостью увидел, как твой господин превратился бы в хозяина в нашем доме. Но что вы хотите, друзья? Для каждого своя рубаха ближе к телу и свои интересы превыше всего. Никто не променяет графа на сеньора.

— Однако мой хозяин, хотя и не граф, но знатен и богат и, вдобавок ко всему, племянник магистра ордена тамплиеров и последователь ордена.

— Отчаянные еретики и колдуны! — воскликнул Мендо.

— Замолчи, несчастный, — сердито бросил через плечо Нуньо, понизив голос. — Если это услышат, тебя распнут на кресте как святого Андрея.

— Не беспокойтесь, — произнес Миллан, от чьего острого слуха не ускользнуло ни одно слово. — Слуги дона Альваро, слава богу, никогда не были доносчиками и не имели таких дурных наклонностей. В конце концов, все те, кто находятся среди рыцарей, стараются во всем походить на них.

— Де Лемус тоже рыцарь и делает немало добрых дел.

— Да, — ответил Миллан, — но только при условии, что есть возможность покрасоваться перед всеми, и немедленно. Но способен ли твой хваленый граф сделать для своего собственного отца то, что дон Альваро сделал для меня?

— Что именно? — хором воскликнули оба его спутника.

— То, что я не забуду никогда в жизни. А дело было так: проезжали мы однажды в жуткую грозу старый мост в Понферрада, у которого, как вы знаете, нет никаких перил. Ревущие волны катились по реке, словно по морю. Внезапно туча у меня над головой раскололась, и молния ударила прямо перед моей лошадью. Та, ослепленная вспышкой, встала на дыбы, и — бац! не успев опомниться, мы оба ушли с головой под воду. И что бы вы думали сделал дон Альваро? Не уповая ни на Бога, ни на черта, он вонзил шпоры в своего коня и бросился в реку вслед за мной. Мы оба едва не утонули. В конце концов мою лошаденку унесло вниз по течению, а я, наполовину оглушенный, оказался на берегу, поскольку сеньор был так любезен вытащить меня за волосы. Когда я очухался, я даже не знал, честно сказать, как его благодарить, в горле стоял ком, и я не мог вымолвить ни слова. А он просто улыбнулся и сказал, мол, все в порядке, парень, не стоит благодарности, успокойся и молчи о том, что произошло, иначе все будут считать тебя плохим наездником.

— Потрясающий случай, клянусь жизнью! — воскликнул Мендо с энтузиазмом, который едва ли вязался как с его вялым темпераментом, так и c его предыдущими высказываниями. — Надо же, и не потерял самообладания! Вот это кабальеро!!! Забери меня дьявол, если такой поступок не стоит столько же, сколько лучшее графство Испании! — Однако, — продолжил он, — если бы не великолепный Альманзор, кто знает, что бы могло случиться… Животные — они такие! — продолжил он, нежно похлопывая по шее своего жеребца с почти отеческой гордостью. — А скажи, Миллан, с твоей-то лошадью что было в итоге? Утонула бедняжка?

— Нет, — ответил Миллан, — она выбралась на берег далеко ниже по течению, и там ее подобрал мавр, раб из храма, направлявшийся в Пахарель за дровами. Бедное животное было так покалечено, что не могло оправиться еще месяца три.

Так, болтая о том о сем, они прибыли в городок Арганса и спешились в родовом поместье своего хозяина, славного дона Алонсо Оссорио.

Примечания

1

Velis nolis (лат.) — волею-неволею.