В слепой темноте

Энни Янг, 2022

Кое-что случилось. Страшное. И Алекс потеряла важную часть своей жизни.Спустя время девушка возвращается домой, к родным, знакомым, друзьям, но это уже не та Алекс, что была прежде. Она изменилась. И ей больше не нужна любовь, так она утверждает.Но что если ее Любовь нуждается в ней? Что если Игорь не готов отпустить Алекс, перечеркнув прошлое, как то сделала она?(Вторая часть дилогии "Ошибаются все". Первая – "Я начинаю жить".)

Глава 7. Депрессия

17 мая 2020.

Воскресенье.

Прошло две недели с тех пор, как я вернулась «с того света», как часто любит повторять Лена. С работы меня благополучно уволили, но от начальника своего я так и не избавилась. С некоторых пор этот грозный и суровый мужчина является неотъемлемой частью моей жизни. А может, и не моей. В последнее время я очень часто замечаю влюбленные взгляды своей тети, обращенные на задумчивого порой Евгения. Девушка нет-нет да и застынет, завороженно глядя на нашего завсегдатого гостя. Мужчина, как я понимаю, тоже к ней неравнодушен, всё время ищет встречи с ней, повод увидеться: чуть ли не каждый день заглядывает к нам на квартиру. То что-то принесет, то починит, то смастерит на редкость изумительную деревянную мебель. Недавно вот Ленкин кухонный стул отреставрировал, весьма мастерски подошел к этому делу, прошу заметить, задействовал всё свое креативное мышление и фантазию. Не предполагала я, что этот вечно угрюмый, жесткий человек несет в себе столь великолепный творческий талант. Евгений разбирается и в тонкой, ювелирной резьбе по дереву, и в механической обработке различных пород древесины на токарном станке, и в качественных красках для готовых изделий, и в том, как лучше сохранить деревянную поделку, какие защитные масла и воски применять, чтобы та не испортилась со временем. А к моей выписке он, к моему немалому изумлению, подарил мне собственноручно вырезанную из ольхи миниатюрного белоснежного ангела с расписными, переливающимися нежно-сиреневым перламутром крыльями на коричневом кожаном шнурке. Аккуратно застегнув украшение на моей тонкой бледной шее, заботливо произнес:

— Не снимай его никогда. Этот ангел принесет тебе удачу и всегда будет оберегать тебя.

Как трогательно, сказала бы я месяца… два-три назад. Однако я лишь скупо поблагодарила его и пообещала носить всегда и всюду. Он тогда тепло улыбнулся мне и обнял. Не понимаю я иногда поведения этого мужчины, весьма непредсказуемая личность.

Но это я все к чему? К тому, что первое впечатление действительно бывает обманчивым. Даже такие мужчины как Евгений Владиславович таят в себе мягкое и доброе сердце. Хотя почему-то чаще всего он предпочитает скрываться за каменной маской невозмутимости. Но я его не осуждаю, ведь недавно я и сама, стоя перед зеркалом, перестала замечать в своем отражении признаки живых эмоций. Ни счастья, ни злости. Ни восторженного блеска в глазах, ни глубочайшей, застарелой боли. Ничего. Наверное, я тоже стала камнем. Думаю, это даже к лучшему.

Кстати, живу я нынче вместе с Леной. Долго уговаривать не пришлось, я почти сразу же согласилась на переезд. После тетя подбила меня и на разговор с мамой. Откровенно поговорить с ней однако не получилось, и желания поделиться «душевными терзаниями», если честно, не было. Но короткая беседа по телефону всё же состоялась.

А сейчас, по словам моей заботливой тетушки, у меня прогрессируют симптомы глубокой посттравматической депрессии. И потому она весело предлагает:

— Так чем займемся? Может, по магазинам пройдемся?

— Что-то не хочется, давай лучше останемся дома и посмотрим что-нибудь. Какой-нибудь фильм на твой выбор. — Я вяло и медленно расчесываю перед зеркалом свои длинные красивые волосы. Нужно подстричь концы, мелькает мысль.

— Ну уж нет. Целыми днями сидеть в четырех стенах — так и зачахнуть можно. Нужно выбираться поскорее отсюда. Не хватало, чтоб еще соседи подумали, что мы с тобой здесь вымерли. Мало ли, вызовут ритуалку.

— Если ты пытаешься меня рассмешить, то шутка неудачная.

— Ну да, согласна, учитывая обстоятельства… — Она морщит нос. — Но в любом случае ты немедленно идешь в ванную и приводишь себя в порядок. Прости, но ты похожа на живого мертвеца как из фильмов про зомби.

— Я и есть зомби, — пожимаю я плечами, смотря на Лену через отражение в зеркале.

— А я не хочу, чтоб по моей квартире расхаживал зомби с красными глазами и огромными лиловыми мешками, тебе ясно?

— Ясно, у тебя есть маска для лица? — равнодушно интересуюсь я.

— Разумеется, чтоб у меня не было элементарных уходовых средств, да за кого ты меня принимаешь? — с наигранной обидой отзывается та.

— За человека, знающего толк в красоте и разбирающегося в моде, а значит, у тебя есть всё, что касается косметики, — монотонным голосом отвечаю я и пытаюсь улыбнуться. Выходит не очень.

— Так-то лучше, — произносит она, подходит ко мне и игриво щелкает меня по носу. — А теперь дуй в ванную. Всё необходимое найдешь на полке. — Она вынуждает меня встать, энергично подбадривает, подталкивая в сторону ванной комнаты. — А я пока в инстаграме посижу.

Волочу ленивые ноги-инвалиды к дверям ванной. Наверное, со стороны это и впрямь выглядит безжизненно, как движение зомби. А еще я прихрамываю на одну ногу, и мне на какой-то период строго противопоказаны туфли на высоких каблуках. Но вот в чем штука: последние дни, когда мы выходили с Леной на прогулку в ближайший к дому парк, я приноровилась носить только кеды, легкие и удобные. Лучше всяких там туфель и летних высоких босоножек.

Но вернемся к бьюти-процедурам. Когда мое лицо обрадовалось воссоединению с давним другом под названием маска, оно больше не подавало признаков серости, подобной смерти. Хотя какая разница, меня и так всё устраивало. Разве что только ради спокойствия Лены. Но когда она попросила меня накраситься, во мне что-то дернуло. Какой-то внутренний протест против макияжа, словно это для меня в новинку и я никогда его не применяла раньше. До всего случившегося я каждый божий день рисовала себе лицо, без тонны косметики, но всё же. А сейчас… я ничего этого не хочу. Я устала. Я устала?

— Лен, я не хочу, — тихо протестую я, подогнув под себя ноги и усевшись на кровати.

— То есть как не хочешь? Нет, уж давай, раз начала, доводи дело до конца. Кто останавливается на полпути?

— Лен, вообще-то это ты меня заставила напялить маску, — замечаю хмуро.

— Да и тем самым освежить тебе лицо. Иначе ты сама бы и с места не сдвинулась, — с укором произносит она. — А так я подтолкнула тебя слегка. Теперь дальше ты сама.

— У меня нет никакого желания брать в руки карандаш, тушь. Лен, не хочу я красится и всё. Пожалуйста, оставь меня в покое.

— Покой нам только снится, — пропевает она бодро, — не хочешь ты, накрашу я.

— Ладно, — со вздохом соглашаюсь я.

Она вываливает рядом со мной всё свое косметического богатство и приступает к макияжу. Пока она занимается творчеством, я полностью погружаюсь в раздумья.

Если честно… вот если вы меня спросите, о чем я думала всё это время, то не смогу вам ответить. Ведь сама не помню. Полчаса пролетели как две минуты, обе из которых — пребывание где-то за гранью мышления и реальности.

— Ну всё, глянь-ка в зеркало, — с широкой улыбкой велит мой визажист.

Подхожу к прямоугольному зеркалу, что стоит на полу в углу. Всматриваюсь в отражение. Нет, не в свое, в чужое. Это не я. Точно не я. Поворачиваюсь к тете, с довольным видом сидящей на диване.

— Серьезно?

— Что?

— Если ты не в курсе, я не собираюсь сейчас пойти и сняться на обложку журнала. Зачем это всё?

Лена раздраженно вздыхает и встает, чтоб подойти. Берет за плечи и силой поворачивает меня обратно к зеркалу.

— Алекс, я устала от твоего нытья, хватит хандрить. Поверь, это очень утомительно и для тебя, и для меня. Возьми наконец себя в руки. Посмотри на себя. Ты красавица. Мне бы такую внешность, как у тебя, я бы… да все мужчины были бы у моих ног, — запальчиво говорит она. — Что ты делаешь со своей жизнью? Кончай уже себя жалеть и возвращайся к жизни.

— Лен, я не могу, — шепчу я одними губами, уставившись в своё отражение.

«Не хочу», — следовало бы честно добавить, однако я молчу, не желая пуще расстраивать Лену.

Я знаю, что она беспокоится обо мне, её тревожит мое нынешнее состояние. По всей видимости, она права, у меня депрессия. Просто всё лишилось смысла. Пришло наконец осознание того, что, чтобы я ни делала, всё бессмысленно, всё не нужно, не правильно. Иногда я даже жалею, что не умерла. Тогда. В той аварии.

— Всё у тебя получится, нужно только захотеть и приложить чуточку усилий. И ты увидишь, всё наладится.

— Терпеть не могу шаблонные фразы. — (Интересно, с каких пор?) — Можно было сказать что-то новое. Не думала придумать что-то свое, так сказать коронные фразы?

— Обязательно, а сейчас мы отправляемся в торговый центр. — Хочу открыть рот, чтоб возразить, но она меня опережает следующей фразой: — И не спорь, это бесполезно. Но сначала…

Она, резко подцепив мое запястье, тащит меня на кухню, достает с верхней полки два бокала для винных напитков.

— Лен, что ты делаешь? — спрашиваю я, падая на стул.

— А сама как думаешь? — Вынимает из нижнего кухонного ящика бутылку вина и принимается заполнять им бокалы.

— Я не буду пить. — Я категорически настроена на этот счет. С тех пор, как умер Андрей, я не взяла в рот ни капли спиртного. Это психологический барьер, который огромной стеной стоит передо мной. И он мне даже на пользу.

— По одному бокалу можно.

— И с каких пор ты позволяешь себе бокал вина?

— С тобой и не на такое пойдешь. — Она забирается и усаживается на кухонный островок. — Ты даже не представляешь, что я пережила, пока ты была в коме. Маме твоей сказать я не могла. Она бы это точно не выдержала. — Она делает глоток вина. — Алекс, постарайся жить, пожалуйста. Если не ради себя, то ради нее… Черт, она не заслуживает того, чтоб ее обманывали. А мы с тобой соврали. Я соврала. Потому что боялась за нее, боялась за тебя. Вдруг с тобой случилось бы худшее. Как бы я тогда смотрела в глаза твоей матери? Как подумаю, дрожь по всему телу. — Она передергивает плечи и, сделав еще два больших глотка, опустошает бокал.

Я понимаю её. Правда, понимаю. Ей пришлось нелегко справляться со всем случившимся одной. Ну ладно, не одной, а с ее ненаглядным Женечкой. Но всё равно — без возможности рассказать, поделиться с горем с родным человеком, с родной сестрой.

— Прости, — поджав губы, говорю я. — Прости, что тебе пришлось отдуваться за нас обоих. Я понимаю, нелегко врать маме.

— Ты не виновата, — небрежно отмахивается она, держа в пальцах пустой бокал. И после паузы вдруг продолжает: — Знаешь, а мы ведь обязаны рассказать ей.

— Нет, не надо, — хмуро возражаю я. — Всё же обошлось. Ей не обязательно знать об этом.

Она задумчиво застывает на несколько секунд, берет второй бокал и протягивает мне.

— Будешь?

Отрицательно качаю головой.

— Ну тогда выпью я, — и она залпом выпивает содержимое. Ого. — А рассказать мы все равно должны. И будет лучше, если это сделаешь ты. Так ей будет легче принять этот факт. Ты поговоришь с ней, она удостоверится, что с тобой всё в порядке, тогда, возможно, она поймет и простит нас обеих. Хотя… может, это и не совсем удачная идея.

— Согласна. Давай просто сохраним это в тайне.

— Нет, я не об этом. — Лена сосредоточенно изучает бутылку вина. — Думаю, нам с тобой вместе необходимо сообщить эту новость. И тебе предстоит решить, когда? Вижу, сейчас ты не готова. Ты и к жизни-то не готова. Как определишься с временем, скажешь мне, договорились? — Она переводит серьезный взгляд на меня.

В моей голове звучит знакомый сигнал оповещения о здравости ее суждений. Она как всегда права. Но знать бы, когда придет это время. Время, когда вновь внутри зажжется та самая крохотная искорка жизни, которая заставит меня улыбнуться, которая послужит началом моей новой жизни. А пока… чувствую себя на перепутье дорог: когда будущее еще неизвестно, а прошлое уже не имеет значения.

И мама, естественно, должна знать обо всём, что происходит с её дочерью.

— Хорошо, — помедлив, соглашаюсь я.

— Ну и славно. Рада, что мы это обсудили. Как гора с плеч. — Внезапно, как по щелчку пальцев, её грустное настроение сменяется на сумасшедший позитив, и она спрыгивает со стола. — Ну что, готова к своей новой жизни? Как насчет шоппинга?

Так хочется ей сказать, что мне это уже не интересно, но расстраивать ее я не стану. Господи, какая-то малость — пройтись с тетушкой по магазинам. Привычное дело. Но в прошлом, причем в крайне далеком, будто в прошлой жизни я была той невыносимой модницей, обожающей красивую одежду. А сейчас я другая. Так странно. Вчера ты любила это, а сегодня уже не любишь. Жаль, что с людьми всё обстоит иначе. Их сложнее разлюбить и выбросить из сердца. И зачем я только вспомнила? Я же только недавно запретила себе о нем думать. Сумела заблокировать чувства, запечатать их в темный уголок сознания. И опять, на тебе — память на блюдечке выдает мне его, мол, вот, пожалуйста, ваш заказ, может, повторить? Ненавижу. Что я за безвольное существо-то такое? Всё, Алекс, блокируй всё к чертям собачьим. На всё плевать. Мне на всё глубоко плевать.

Только вот почему порой я просыпаюсь среди глубокой ночи в слезах и не могу остановить рвущийся из глубинных недр моей сущности потоп, бессмысленный и нескончаемый, разрывающий нутро? А днем со мной всё хорошо, и этой боли я не ощущаю…

Когда мы приближаемся уже к четвертому бутику, к отделу нижнего белья, в глаза бросается черный кружевной набор, копия моего. Черт! Именно это слово мне захотелось крикнуть на весь этаж. Злой рок испытывает мое терпение. Если бы знала, не сунулась бы сюда, обошла бы в радиусе ста метров. Зачем? Зачем всё вокруг так старается напоминать мне обо всём, что с ним связано. Это нечестно. Жизнь, ты играешь не по правилам. Я давно закрыла эту страницу, мне должно быть абсолютно всё равно.

— Ты что там стоишь? Не хочешь присмотреть себе что-нибудь? — удивленно смотрит на меня, застывшую на входе. Я и не заметила, как остановилась у стеклянной витрины перед манекеном с"моим"кружевным бельем.

— Нет, у меня всё есть, — раздраженно отзываюсь я. — Еще одно мне ни к чему. Но тебе, если хочешь, давай подберем.

— По правде говоря, я привела тебя сюда не за тем, чтобы выбрать мне белье.

— Интересно, зачем тогда мы здесь?

— Ты будешь здесь работать.

— Что?

У меня чуть челюсть не отвисла от услышанного.

— Да, тут работает моя знакомая, и я ее попросила устроить тебя продавцом-консультантом на месяц.

— Скажи, что это шутка, — мрачно говорю я.

— Я не шучу, тебе нужна смена обстановки.

— Но не такая же кардинальная, Лен. Я не стану здесь работать.

— Еще как станешь. Иначе сегодня же возвращаешься домой, тебе ясно?

— Ты меня вконец добить хочешь?

— Алекс, ты и так отказалась от реабилитации, — с горькой досадой произносит она. — Заставить тебя я не могу… Месяц, Алекс, всего-навсего один месяц.

— Допустим, а что потом?

— Вернешься домой.

— То есть мне в любом случае придется вернуться? Ну уж нет, Лен, и работать здесь ты меня всё равно не заставишь.

— Тогда остается один выход — билет на самолет и вперед домой, — твердо и безапелляционно.

— Лен, это жестоко.

— А с тобой иначе никак. Посмотри на себя. Как завядший цветок. Сама себя не польешь, вот и приходится помогать. Поливать, так сказать, прям в корень, чтоб без колебаний встала и расправилась пуще прежнего.

— Я не цветок, Лен. Я человек. И я чувствую, что еще чуть-чуть и сорвусь, — надтреснутым голосом бросаю я ей в лицо. — Меня доконала эта чертова никчемная жизнь. Я не хочу, понимаешь? Я ничего не хочу, и знаешь, как это пугает?! Ты думаешь, ты одна всё понимаешь и во всём разбираешься? Нет, Лен! Мне больно и одновременно всё равно, я напугана и в то же время мне плевать на всё! Знаешь, что пугает больше всего? Мысль, что мне больше нет смысла жить. Я не хочу жить. Ты это понимаешь?! — я перехожу на глухой крик, переходящий в истеричный плач. И рядом стоящие смотрят на меня, как на сумасшедшую. Может, так оно и есть, и я сошла с ума. Или это сказываются последствия травмы. Проклятый посттравматический стресс, будь он неладен!

Ленка подбегает ко мне и просит успокоиться, тревожно оглядываясь по сторонам.

— Тише, тише. Пойдем отсюда, — суетится она, ведет меня к эскалатору. — Обещаю, больше не буду предлагать тебе место консультанта в магазине самого сексуального нижнего белья в Москве. Ты слишком остро реагируешь на трусики.

Она что, пытается шутку забабахать?

— Лен, да что с тобой? — хрипло шепчу я сквозь слезы.

— Нет, Алекс, это что с тобой? Кричишь на весь торговый центр, что не хочешь жить. Ты в своем уме? Ненормальная. Скажи спасибо, что жива осталась. Жить видите ли она не хочет. Точно умом тронулась. Завтра же возвращаешься домой, всё рассказываем твоей маме, и она решит, что с тобой делать, потому что я уже не справляюсь. Психолог тут вряд ли поможет, а психотерапевт будет кстати…

Оно в моих руках сломалось…

Дождь чернотой потек из глаз,

Боль удержать я не старалась —

Потопу дала волю про запас.

Оно в моих руках сломалось…

Собрав магниты между нами,

Взяла в ладонь — рассыпалось:

Впились в кожу мертвыми углами.

Оно в моих руках сломалось…

Хрустальный звон царит в ушах;

Точно воплем диким пронеслось

Внутри рожденное, разрядом в небесах.

Оно в моих руках сломалось…

Чувство, Сердце, Счастье, Завтра —

Их ни грамма не осталось.

В ночи встаю теперь в слезах.