Глава 4
Элизабет Мартин
Ничего удивительного, что после долгого, трудного дня я спала крепко и не слышала, как вернулся Фрэнк. Однако вставать я привыкла рано и проснулась, как обычно, в шесть.
Мне захотелось выскочить из кровати, но странно было сознавать, что мне не придется приступать к домашним хлопотам, потому что ими займется кто-то другой. Я перевернулась на другой бок и попыталась снова уснуть, однако у меня ничего не вышло.
Меня побуждала встать не только сила привычки. Из окна, которое я оставила приоткрытым, доносился шум просыпающегося большого города. По булыжникам грохотали повозки, и рабочие, спешащие на утреннюю смену, обменивались друг с другом приветствиями. Мне показалось, что лондонцы просто не умеют разговаривать тихо.
Потом я услышала:
— Мо-ло-ко-о! Прямо от коро-овы!
К моему изумлению, зов сопровождался жалобным мычанием. Корова — здесь, в центре модного Лондона? Я выбралась из-под одеяла, подбежала к окну и, подняв раму как можно выше, высунулась наружу.
Ну да, внизу стояла корова; ее вел за веревку мальчишка. Корова была унылой, грязной и тощей. Из кухни нашего дома выбежала девчонка в большом, не по размеру, чепце и фартуке, с кувшином в руках; поднявшись на крыльцо, она заговорила с молочницей, державшей маленький трехногий табурет. Видимо, они договорились, потому что молочница поставила табурет на землю, села на него и начала доить корову в металлический бидон-мерку. Когда бидон наполнился, она встала и вылила содержимое в кувшин, который подставила ей девчонка в чепце. Та протянула молочнице несколько монет. И девчонка осторожно понесла молоко вниз, на кухню, а корова и ее сопровождающие отправились дальше. Через несколько минут крик «Мо-ло-ко-о!» послышался с соседней улицы; крик сопровождался скорбным мычанием несчастного животного, которое таскали по булыжникам на веревке.
Я отвернулась от окна и оглядела свою комнату.
В одном углу стоял умывальник; я надеялась, что мне принесут горячую воду для умывания, но когда — понятия не имела. О том, чтобы снова лечь, теперь не могло быть и речи. Я решила спуститься и, пока все спят, осмотреть дом. Наскоро одевшись, я вышла в коридор.
Ни на втором, ни на первом этажах никого не было. Должно быть, прислуга сейчас внизу — ведь девчонка с кувшином поднималась оттуда за молоком. Скорее всего, сейчас слуги завтракают. Гостиная и столовая оказались пустыми. Я заглянула еще в одну комнату в тыльной части дома. Судя по всему, здесь размещалась малая столовая, и обитатели верхних этажей здесь завтракали. На длинном дубовом столе я увидела подносы для мяса, блюда для горячего и подставку для пароварки. На первом этаже оставалась лишь одна комната, в которой я еще не бывала, — она находилась с правой стороны от парадного входа. Я повернула ручку и вошла.
В нос мне ударили сразу два знакомых запаха: книжных переплетов и застарелого табачного дыма. Я поняла, что очутилась в библиотеке. Должно быть, именно сюда вчера после ужина удалились доктор Тиббет и Фрэнк. В библиотеке было темно; подойдя к окну, я раздернула тяжелые гардины и впустила в комнату утренний свет. Комната оказалась небольшой; вдоль стен тянулись книжные стеллажи, а посередине стояли большой письменный стол с кожаной столешницей и стул. По обе стороны от камина расположились два удобных с виду кожаных кресла. Мне не терпелось поближе познакомиться с книгами; я представила, как сижу в мягком кресле и читаю… если, конечно, миссис Парри отпустит меня надолго.
Над камином висел портрет красивого мужчины с густыми темными волосами, вполне цветущего вида. Его лицо показалось мне знакомым. Я задумалась — и вдруг вспомнила гостя, который приезжал к нам, когда я была еще совсем маленькой — лет шести или около того.
Я знала, что к нам едет гость, задолго до того, как он прибыл, из-за того, что Мэри Ньюлинг наготовила целую кучу угощений. Она ежедневно кипятила кастрюлю с бульоном, чтобы тот «не прокис». Она испекла замечательный торт огромных размеров, начиненный сухофруктами и украшенный жареными орешками, которые мне попробовать не позволили, пригрозив: если я сейчас съем хоть один, мне не позволят взять ни кусочка позднее, когда торт подадут на стол и разрежут. На леднике лежала свиная нога в ожидании великого дня приезда гостя. Мэри Ньюлинг объяснила, что отнесет ее пекарю, который сунет ее в печь после того, как испечет хлеб. Как на Рождество, хотя до Рождества оставалась еще не одна неделя.
После приезда гостя меня услали в детскую, и я увидела лишь верхушку его цилиндра, когда он спрыгнул из двуколки, посланной встречать его. Молли Дарби, моя няня, высунувшись из окна рядом со мной, увидела не больше меня — к ее большому разочарованию. Но потом меня позвали вниз в нашу тесную гостиную. Отец хотел познакомить меня с гостем.
Молли расправила мою юбку, пригладила мне волосы и велела:
— Мисс, ведите себя хорошо, как настоящая леди!
Совет хороший, но следовать ему оказалось невозможно, ведь я понятия не имела, как вести себя в обществе: этому меня никто не учил.
Я бросилась вниз по деревянной лестнице, подняв много шума, и ворвалась в гостиную, снедаемая любопытством. При виде высокого мужчины с грустным лицом, одетым во все черное, я остановилась. В первый миг я пришла в замешательство. Но глаза его по-доброму заблестели при виде меня, и я забыла о своей недолгой и внезапной застенчивости.
— Так вот вы какая, мисс Мартин! — произнес наш гость. — Для меня большая честь познакомиться с вами.
— Да, я мисс Мартин, — сообщила я, беря протянутую им руку и уверенно пожимая ее. — Правда, сейчас меня чаще называют Лиззи. Зато когда я вырасту, то буду мисс Мартин и надену в церковь шляпку с вишенками.
Отец, сидевший у камина, только покачал головой, но гость широко улыбнулся.
— Джош, ты должен простить ее и меня, — сказал отец. — Она настоящая маленькая дикарка и полная невежда, но в этом виноват я.
На маленьком столике стояли хрустальный графин и бокалы. Я знала, что в графине содержится какое-то дорогое вино, которое достают только по большим праздникам. Я заметила также, что отец разрумянился больше обычного — но, возможно, потому, что сидел у огня.
— За что же тебя надо прощать? По-моему, она — очень жизнерадостный ребенок, она очень похожа на Шарлотту.
— Да, — отрывисто ответил отец.
Мне показалось: хотя он и согласился с замечанием гостя, предпочел бы, чтобы тот его не высказывал. Я заметила, как лицо его помрачнело от боли, и поняла, что он по-прежнему горюет по моей умершей матушке. Я подошла к отцу, взяла его за руку, а он поцеловал меня в макушку. Слова гостя озадачили меня; ведь я вовсе не считала, что похожа на матушку. Правда, я ее не знала, а наш гость, видимо, знал.
Должно быть, передо мной портрет Джосаи Парри, моего крестного отца. Наверное, тогда гость представился, но я не запомнила его имени… Зато запомнила, как, уходя, он подарил мне шиллинг, шепнув:
— Спрячь его хорошенько, Лиззи, и копи на шляпку с вишенками!
Шиллинг тогда показался мне целым состоянием. К сожалению, я не сберегла его, а потратила, и шляпку с вишенками так и не купила.
Глядя на портрет крестного, я нахмурилась. Миссис Парри обмолвилась, что ее муж не навещал нас в Дербишире. А на самом деле он приезжал к нам — по меньшей мере однажды. Забыла ли она о том визите или не знала о нем?
На каминной полке стояли небольшие часы из позолоченного черного дерева; рядом лежал коробок безопасных спичек. Наша экономка, Мэри Ньюлинг, всегда покупала старомодные серные спички, и я следовала ее примеру, когда обязанность покупки спичек перешла ко мне. К тому же серные спички стоили немного дешевле.
Вдруг у меня за спиной щелкнула дверь и кто-то ахнул. Я обернулась и увидела изумленную служанку с совком и метелкой.
— Извините, мисс, — сказала она, — не думала застать кого-то здесь так рано.
— Я уже ухожу, — смущенно ответила я. — Спустилась только потому, что хотела попросить кого-нибудь принести в мою комнату горячей воды.
— Хорошо, мисс. Я распоряжусь, чтобы вам сейчас же принесли воду. — Девушка по-прежнему ошеломленно смотрела на меня.
— Я мисс Мартин, новая компаньонка миссис Парри, — объяснила я.
— Да, мисс, я так и подумала.
Словно по наитию, я вдруг спросила:
— Вы уже работали здесь, когда компаньонкой миссис Парри была мисс Хексем?
— Да, мисс.
— Должно быть, все вы очень удивились, когда она так неожиданно пропала?
— Да, мисс. Но миссис Парри отдала нам одежду, которую она оставила.
Я поняла, что под «нами» девушка имеет в виду всех слуг, и живо представила, как они делят пожитки моей предшественницы. Картина меня не порадовала.
— Можно мне тогда приступить к уборке? — Служанка подняла повыше совок и метелку.
Мне не следовало задавать ей вопросы. Она наверняка доложит в людской о проявленном мной интересе. И потом, я ее задерживаю… Поэтому я просто спросила, как ее зовут.
Она ответила, что ее фамилия Уилкинс. Я поблагодарила ее и вышла. Мне ничего не оставалось делать, кроме как вернуться к себе в комнату. Слуги не любят тех, кто путается у них под ногами с утра пораньше. Придется мне научиться позже вставать!
Уилкинс не забыла моей просьбы, минут через десять после того, как я поднялась к себе, в дверь постучали, и вошла девчонка в огромном чепце, которая чуть раньше покупала молоко. Теперь она несла кувшин не с молоком, а с горячей водой — большой и очень тяжелый. Вблизи оказалось, что девочке лет двенадцать, а может, и тринадцать. Она была тощенькая, с узким, голодным личиком. Судя по всему, она с самого рождения недоедала, да и мать ее, наверное, плохо питалась. Возраст таких детей трудно бывает определить.
— Как тебя зовут? — спросила я.
— Бесси, мисс, — ответила девчонка, поправляя чепец, который сполз ей на глаза.
— Вот как! — воскликнула я, поспешно беря у нее кувшин, я боялась, что она разольет кипяток. Кувшин оказался очень тяжелым; мне трудно было представить, как ей удалось дотащить его из кухни. Ведь подниматься оттуда пришлось на три этажа! — Значит, мы с тобой тезки. Меня тоже зовут Элизабет.
В ответ девочка наградила меня таким же ошеломленным взглядом, как раньше Уилкинс. Потом Бесси нахмурилась и объявила: она не помнит, чтобы кто-нибудь когда-нибудь называл ее Элизабет. Все всегда звали ее только Бесси. Такое имя ей дали в приюте.
Значит, она сирота… А все-таки ей повезло, что она выросла не на улице и чему-то научилась.
— Я сегодня уже видела тебя в окно, — продолжала я. — Ты покупала молоко.
Бесси шмыгнула носом.
— Не больно-то мне по нраву такое молоко из-под коровы. Миссис Симмс покупает его, потому что говорит: если его выдаивают на твоих глазах, значит, его точно не разбавили водой. Молоком торгует еще парень с тележкой и бидоном, но миссис Симмс ему не доверяет.
— Бесси, а почему тебе… не по нраву молоко из-под коровы?
— Вонючее оно, — серьезно ответила Бесси. — Воняет тем, чем кормят бедолаг — капустными кочерыжками да отбросами с базара. Сама я молока сроду не пью.
Я с трудом удержалась от улыбки — очень не хотелось обидеть мою новую знакомую. Несмотря на неказистую внешность, характер у нее был вполне цельный и независимый.
— Бесси, где ты жила до того, как попала в приют? Ты помнишь своих родителей?
— Нет, — сухо ответила Бесси.
— Извини, — сказала я.
Бесси оживилась:
— Меня оставили в церкви, в ящике, на котором было написано «Пироги со свининой Ньюмена». Потому мне и фамилию дали Ньюмен, ведь другой у меня не было. А вот почему меня назвали Бесси — не знаю. Могло быть и имечко похуже, верно?
Отпустив последнее философское замечание, Бесси скрылась за дверью.
Когда я, наконец, во второй раз спустилась вниз, шел уже девятый час. В малой столовой, как я и предполагала, был накрыт завтрак. За столом сидел Фрэнк Картертон. Судя по всему, ночные похождения не отразились на его аппетите. Более того, настроение у него явно улучшилось по сравнению с предыдущим вечером, когда мы разошлись по своим комнатам. Во всяком случае, дуться он перестал. Меня он приветствовал очень радостно.
— Доброе утро! А вы, оказывается, ранняя пташка! Поверьте мне, тетю Джулию вы не увидите внизу до полудня. — Он указал на подносы для мяса, где лежали холодные закуски. — К сожалению, лучшие куски говядины съел я; остались одни ошметки. Вот, рекомендую окорок на кости. Кроме того, миссис Симмс жарит превосходные омлеты…
— С меня и окорока хватит, — ответила я.
— Я вам отрежу. — Фрэнк вскочил и принялся срезать с кости огромные ломти мяса.
Я попросила его не слишком усердствовать.
— Начинаю разбираться в том, как у вас здесь все устроено, — сообщила я, когда мы оба уселись и он возобновил еду. — Значит, Симмсы, муж и жена, занимают посты дворецкого и кухарки…
— Миссис Симмс и кухарка, и экономка, — с набитым ртом пробормотал Фрэнк. — Требует, чтобы ее называли именно так. Она ведет хозяйство и вертит стариной Симмсом как хочет. Наша миссис Симмс — настоящая дракониха.
Меня позабавила мысль о том, что бесстрастный и в высшей степени величественный дворецкий находится под каблуком у жены-мегеры. Мне даже захотелось познакомиться с миссис Симмс. Интересно, покидает ли она когда-нибудь свое логово — кухню?
— Есть еще парочка служанок, — продолжал Фрэнк, — хотя, как их зовут, не скажу.
— Я уже видела одну из них; ее фамилия Уилкинс.
— В таком случае вам известно больше, чем мне. Значит, Уилкинс? Ставлю фунт против пенни, что вторую служанку зовут Ложкине. А что? Вполне подходящие фамилии.
— И еще я познакомилась с маленькой посудомойкой по имени Бесси, с сироткой из приюта.
— А, с грибом! — воскликнул Фрэнк, откладывая нож и вилку. — Должно быть, вы имеете в виду тощенькую девчонку, которая все время носится на улицу и с улицы. У нее громадный чепец и белый фартук… Она ужасно напоминает мне гриб с ногами — до такого даже сам мистер Дарвин не додумался бы. Значит, эту малявку зовут Бесси?
— Да, эту девочку зовут Бесси, — ответила я. — Других слуг у вас нет?
— Если не считать Ньюджент, еще одного дракона в юбке… Хотя она по-своему не слишком вредная старушка.
Меня слегка раздосадовала развязность Фрэнка. Уж слишком небрежно он отзывался о слугах, которые заботились о нем и его тетке. Но я сделала скидку на то, что никто не научил его хорошим манерам и он, скорее всего, не имел в виду ничего плохого.
Дверь открылась, и чарующий аромат кофе предварил появление Симмса. Поставив на стол серебряный поднос, дворецкий осведомился, принести ли мне горячее с кухни.
— Спасибо, — ответила я. — Но сегодня утром с меня вполне хватит и окорока.
Окорока в самом деле было более чем достаточно. Я с трудом справлялась с тем громадным куском, который мне щедро положил Фрэнк. Кроме того, я еще не совсем оправилась после вчерашнего ужина. Глядя на то, как ест сам Фрэнк, можно было подумать, что он голодал целую неделю.
— Симмс, почек, наверное, нет? — задумчиво поинтересовался он у дворецкого.
— Я спрошу у миссис Симмс, сэр.
Когда дворецкий нас оставил, я покосилась на напольные часы в углу.
— Мистер Картертон, в какое время вам положено являться на службу в министерство иностранных дел?
Мой собеседник поморщился:
— Прошу вас, называйте меня Фрэнком. Вы ведь крестница моего дяди Джосаи, так что мы почти кузены.
— Хорошо, — согласилась я.
— Ну а служба… Сегодня с утра я отпросился к портному.
— Отпросились к портному?! — Я не скрывала изумления.
— Ну да. Мне ведь надо заказать себе одежду для России. А потом еще надо зайти к сапожнику. Мне посоветовали подождать приезда на место и купить зимнюю обувь уже в России. Для зимней охоты требуются специальные валяные сапоги — валенки. Смешно, правда? Как мне сказали, кожаные подметки прилипают ко льду.
— Жаль, мистер Картертон… то есть Фрэнк, что мне не удастся полюбоваться на вас в России в ваших валяных сапогах, — сухо заметила я.
— Говорят, там хорошая медвежья охота, — сообщил Фрэнк. — Жду не дождусь!
— Медвежья охота? Что вы станете делать с медведем, если подстрелите его?
— Ну как что… Съем. Говорят, стейки из медвежатины — настоящий деликатес. Как и медвежий суп, впрочем, я не любитель супов. Но мясо — просто чудо.
Я отложила нож и вилку, отчасти из-за того, что наелась, а отчасти из-за того, что не в состоянии была больше слушать вздор, который он нес.
— Фрэнк, — сказала я, — надеюсь, вы позволите попросить вас кое о чем?
— Конечно, я к вашим услугам.
Мне показалось, что он посмотрел на меня чуточку настороженно, хотя говорил по-прежнему учтиво.
— Спасибо. Вот в чем дело. Я понимаю, вам иногда нравится подразнить доктора Тиббета — и даже тетю Джулию. Но пожалуйста, меня избавьте от ваших сомнительных шуток. Мне кажется, что вы — человек вполне разумный.
Он откинулся на спинку стула и смерил меня пристальным взглядом.
— А вы очень проницательны, Элизабет Мартин!
— Я говорю то, что думаю, только и всего. — Начав откровенный разговор, я решила продолжать в том же духе. — Вот, например, что мне недавно пришло в голову. Давно ли вам стало известно, что вы поедете в Санкт-Петербург? Мне показалось немножко странным, что вы решили сообщить об этом своей тетке в присутствии еще двух людей, причем одна из них только что приехала в ваш дом. На вашем месте я бы рассказала ей о таком важном событии наедине. Может быть, вы рассчитывали избежать ее первой… скажем так, довольно эмоциональной реакции?
Я испугалась собственной дерзости. Фрэнк будет прав, если обидится на меня за бестактность! Но он только улыбнулся.
— Как я вижу, у вас на плечах не только хорошенькая, но и очень умная головка!
— Прекратите! — возмутилась я. — Меня трудно назвать хорошенькой. Сама это вижу всякий раз, когда смотрюсь в зеркало.
— Пожалуй, вы правы. Такое слово умаляет ваши достоинства. Вы настоящая красавица — да-да, и не спорьте! У вас умное и очень выразительное лицо. Кстати… Можно в связи с последним предупредить вас кое о чем? В тетином доме старайтесь держать свои чувства при себе. Как вы верно подметили, я иногда изображаю дурачка, но, должен признаться, это очень хорошая маска.
Я не успела ответить, потому что вернулся Симмс с блюдом рубленых почек в острой подливке. Фрэнк накинулся на них, как будто целую неделю ничего не ел.
Когда мы снова остались одни, я спросила:
— Почему в доме вашей тетушки мне следует быть осторожной и не демонстрировать свои истинные чувства? Может быть, излишняя откровенность сразу выдаст во мне провинциалку? — Не дав ему ответить, я по наитию продолжала: — Или это как-то связано с Маделин Хексем?
Фрэнк перестал есть и снова откинулся на спинку стула. Лицо у него сделалось задумчивым.
— Между нами, о чем думала Мэдди Хексем, понять было довольно трудно. Она никогда ни о чем не высказывала своего мнения. А в карты она играла довольно посредственно. Я никогда не видел, чтобы она читала серьезную книгу; зато упивалась дешевыми романами, которые брала в публичной библиотеке. Подозреваю, что тетя Джулия считала ее довольно скучной.
— Вы удивились, когда она пропала?
— Скорее не удивился, а испытал раздражение. Тетя Джулия послала меня в местный полицейский участок, где я сообщил о необъяснимом исчезновении Мэдди какому-то доблестному слуге закона. Я совсем не был поражен, когда тетя Джулия получила письмо, в котором Мэдди сообщала, что сбежала с мужчиной. Вот к чему приводит любовь к дешевым романам! Все книжки, которые она читала, были примерно на один сюжет. Сама Мэдди была довольно хорошенькой, точнее, была бы, если бы лицо ее оживлялось хоть иногда… Как я уже говорил, если у нее и были мозги, она, похоже, не стремилась ими злоупотреблять. Вот и письмо ее оказалось довольно скупым. Она не написала ни куда она бежала, ни с кем. Может быть, боялась, что мы разыщем ее и заставим вернуться? Если так, то ее страхи были напрасными! Тетя Джулия почувствовала себя преданной, а доктор Тиббет со свойственным ему пылом посулил беглянке вечное проклятие.
Фрэнк стал задумчиво гонять вилкой по тарелке недоеденный кусочек почки. Я поняла, что даже он иногда насыщался.
— Послушайте, — продолжал он, — старика Тиббета просто нельзя время от времени не поддевать — мягко, конечно. Он не дурак, и недооценивать его опасно. Тетю Джулию я и не думаю дразнить; она всегда была очень добра ко мне.
— Вы в самом деле считаете, будто доктор Тиббет — поклонник вашей тетушки, как вы намекали? Или вы снова шутили? По-моему, подобная перспектива вас очень веселит.
Фрэнк громко расхохотался.
— Позвольте мне налить вам кофе, — сказал он. — А там молочник.
Я вспомнила мнение Бесси о молоке из-под коровы и с улыбкой взяла молочник. Цвет у его содержимого был любопытный — синевато-серый; впрочем, никакого неприятного запаха я не почувствовала. Наверное, чтобы что-то учуять, надо было сунуть нос в самый кувшин, чего я не собиралась делать при Фрэнке. Я решила выпить черного кофе.
Фрэнк поставил локти на стол, подпер руками подбородок и серьезно уставился на меня:
— Вы, наверное, знаете, что тетя Джулия была второй женой дяди Джосаи?
— Я не знала этого наверняка, но догадывалась, — ответила я. — Конечно, между ними большая разница в возрасте. И потом, она говорила, что Джосая Парри никогда не приезжал в гости к моему отцу. А я помню, что по крайней мере один раз он к нам приезжал, — я тогда была еще маленькая. Вот почему я решила, что тетя Джулия не знает о его визите, а может быть, забыла. Во всяком случае, мой крестный приезжал к нам один. Помню, он был печален и ни разу не улыбнулся, хотя со мной разговаривал очень приветливо. Возможно, он был в трауре — по первой жене?
— Какая вы проницательная! — с восхищением воскликнул Фрэнк. — Я оказался прав. А с вами придется очень тщательно выбирать выражения! У вас отменная память, и вы, по-моему, умеете разгадывать загадки.
— Я здесь чужая. Естественно, я наблюдаю, все внимательно слушаю и стараюсь, если могу, во всем разобраться, — возразила я.
— Что ж, тогда позвольте рассказать вам о моей тете Джулии. Вы поймете, что у нас все выглядит не совсем так, как кажется на первый взгляд. Моя мать и ее сестра — дочери сельского священника. Мне кажется, именно поэтому тете Джулии так нравится общаться с Тиббетом; он воскрешает в ее памяти детские воспоминания. Приход моему деду достался бедный, содержать семью было не на что. Они были бедны, простите за каламбур, как церковные мыши. Мать бежала с моим отцом; вынужден признаться, отец также не очень-то умел обеспечить близких. Тетя Джулия не собиралась следовать по стопам своей сестры. Не знаю, где и как она познакомилась с дядей Джосаей, который был богатым вдовцом. Во всяком случае, упускать его она не собиралась. Не поймите меня неправильно. Она стала ему прекрасной женой. И живо интересовалась его делами — возможно, потому, что понимала, что переживет его. Элизабет, тетя Джулия — еще один человек, который часто носит маску. Тетя делает вид, будто не интересуется ничем, кроме виста и собственного удобства. Но больше всего на свете ей важно, чтобы эти удобства сохранялись у нее навсегда. Вот почему мне смешно думать, что Тиббет питает в ее отношении какие-то надежды. Он думает, что тетя примет его предложение. Я же почти уверен в том, что она ему откажет. Видите ли, она ни за что не отдаст свои капиталы кому-то другому. Скоро Тиббет поймет, что ему придется довольствоваться здешними ужинами, партиями в вист и тем, что к нему относятся как к носителю высшей мудрости. По-моему, когда он это поймет, он смирится со своей ролью. Как я и говорил, Тиббет не дурак.
— Неужели компания моего крестного по-прежнему ввозит ткани с Дальнего Востока?
Фрэнк покачал головой:
— С его смертью импорт тканей прекратился. Но он вкладывал свои деньги в разные отрасли. Так, незадолго до смерти он скупил немало недвижимости. Арендная плата обеспечивала ему устойчивый доход. Тетя его только приумножила. Более того, она и сейчас владеет объектами недвижимости — в основном жилыми домами. Некоторые из них она недавно очень выгодно перепродала, потому что на их месте собираются строить новый железнодорожный вокзал.
— Да, знаю, — кивнула я. — Я… мы, то есть я в кебе вчера проезжала мимо будущей стройки.
— Да, там ее дома и стояли. К ней приезжал представитель железнодорожной компании и предложил очень выгодную цену. А дома пошли под снос, — доверительно сообщил мне Фрэнк. — По-моему, тетя Джулия осталась весьма довольна сделкой.
Я изумилась, услышав его рассказ, и вспомнила скрипучую подводу с ее печальным грузом. Стоит ли упоминать о вчерашнем происшествии? Наверное, Фрэнк сочтет меня ненормальной — как кебмен. Поэтому я решила промолчать.
Фрэнк встал и бросил на стол смятую салфетку.
— Мне пора. Много дел, знаете ли.
Он оставил меня одну, изрядно озадачив.
