Убийство в старом доме

Энн Грэнджер, 2006

Лиззи Мартин приезжает в Лондон по приглашению жены своего крестного отца, чтобы стать ее компаньонкой. По пути в дом, где ей предстоит жить, она видит подводу, на которой лежит труп. Лиззи считает такую встречу зловещим предзнаменованием. Позже оказывается, что это тело убитой Маделин Хексем, бывшей компаньонки, место которой суждено занять Лиззи. Лиззи, смелая и прямодушная девушка, идет на риск, решив самостоятельно выяснить, кто убил ее предшественницу. От Скотленд-Ярда расследование ведет инспектор Бен Росс. Он земляк Лиззи и помнит ее девочкой. В свое время отец Лиззи, доктор Мартин, оплатил учебу Росса в школе, и Росс считает его своим благодетелем.

Глава 3

Инспектор Бенджамин Росс

— Прошу вас сюда, сэр, — хрипло произнес сержант Моррис.

Мы пробирались между грудами булыжника, в некоторых местах достигавших высоты терриконов^[2]. Дороги здесь никогда не мостили, и со временем в земле образовались глубокие борозды и рытвины со стенками, окаменевшими задолго до теперешнего натиска на Агартаун, один из трущобных лондонских кварталов, от этого квартал выглядел разрушенным и покинутым, словно его постигло какое-то библейское проклятие.

Кругом все было засыпано битым кирпичом; приходилось все время смотреть себе под ноги. Земля между кучами строительного мусора с торчащими из них балками, похожими на мачты разбитого корабля, была изрыта колесами многочисленных повозок. Нам то и дело приходилось огибать дурно пахнущие ямы, на месте которых раньше были уборные и сточные канавы. Я отшвырнул ногой мумифицированный труп крысы. Рядом валялись разложившиеся останки еще одного зверька, в котором копошились белые личинки.

Было прохладно, но дождей не было несколько дней; к тому же утром поднялся ветер. В воздухе носились тучи пыли. Пыль попадала нам в нос и рот; закашлявшись, мы достали платки и стали дышать через них. Даже костлявые бока жалких кляч, впряженных в подводы, покрывал слой розовато-серой пыли. В таком виде несчастные животные напомнили мне призрачных коней Апокалипсиса.

Как только мы проходили мимо очередного завала, рабочие продолжали деловито разбирать каркасы домов, демонтировали окна и двери, разбивали кирпичную кладку. Двое или трое чернорабочих, забравшись на второй этаж, колотили по фасаду кувалдами. На землю летели огромные куски кирпичной кладки, скрепленной раствором. После каждого удара в воздух поднимались кирпично-серые облака; работавшие наверху люди вскоре и сами стали кирпично-серого цвета. Они напомнили мне шахтеров, которых я насмотрелся в детстве; те тоже вечно ходили чумазые от угольной пыли. И я подумал, что, наверное, потом здешние рабочие тоже будут мучиться от болезней легких, которые свели в могилу многих шахтеров, в том числе и моего бедного отца.

Заметив Морриса и меня, работавшие наверху парни предупредили своих товарищей громкими криками, и снос дома на время прекратился. У полуразрушенного дома, сжимая в мозолистых руках лопаты и ломы, неподвижно стояли люди, похожие на серые статуи. Они прекратили разбивать сброшенные сверху куски кладки, облокотились на свои инструменты и с мрачным видом смотрели нам вслед. Один рабочий в шерстяной кепке, весь серый от пыли, отвернулся и сплюнул. Я удивился тому, что у него во рту еще осталась слюна.

— Ее нельзя было увозить, — буркнул я, злясь больше на себя, чем на беднягу Морриса. Я уже успел выместить на нем свою досаду. Кроме того, ему с раннего утра пришлось терпеть мрачное недовольство рабочих и откровенную враждебность владельцев.

— Да, сэр, я все понимаю. Но десятник, по-моему, продувная бестия, и еще один хлыщ из железнодорожной компании подняли настоящий скандал… прошу прощения, конечно. Рабочие осыпали нас оскорблениями… Двум констеблям никак было не справиться с ними.

Сержант еще не закончил говорить, а впереди уже показалась фигура констебля. Совсем мальчишка, явно напуганный. Он вздохнул с облегчением, узнав Морриса, но потом, увидев меня, снова помрачнел.

— Биддл, — представил его Моррис. — Хороший парень, но служит в полиции совсем недолго.

Я подумал, что Биддл выглядит моложе своих восемнадцати лет — минимального возраста, начиная с которого можно записываться в полицию. Особенно жалкий вид придавал ему высокий шлем, недавно заменивший привычные котелки, какие раньше носили полицейские. Новые головные уборы до сих пор привлекали к себе повышенное внимание. Откровенно говоря, шлем сидел на круглом черепе Биддла так непрочно, что его без труда можно было сбить из рогатки.

Вид молодого констебля поразил и Морриса.

— Не знаю, сэр, насчет этих шлемов, — сказал он мне вполголоса. — Помню, прежние котелки сваливались, едва начнешь что-то делать, и жарко в них было, как в печке, если погода была теплая. Но в них мы хотя бы чувствовали себя людьми. — Повысив голос, он осведомился: — Биддл, где Дженкинс?

— Вон он, сержант, спорит с десятником. По-моему, вернулся и джентльмен из железнодорожной компании. Очень они недовольны, что работы пришлось приостановить. Ведь покойницу-то уже увезли!

— Вот как, недовольны, значит? — язвительно спросил я и добавил, стараясь говорить более невозмутимо: — Значит, это и есть место преступления?

В конце концов, злосчастный Биддл был так же не виноват в случившемся, как и Моррис. Порозовев от смущения, вспотевший в своем застегнутом на все пуговицы мундире, Биддл поправил криво сидевший на голове шлем и серьезно ответил:

— Сэр, сюда никто не ходил. Мы с Дженкинсом все время караулили это место.

Хотя ближнюю к нам часть улицы уже расчистили, последние три дома в ряду еще стояли, кренясь друг на друга, как трое пьяниц. Было очевидно, что стоит задеть один из них — и рухнут все. Труп нашли рабочие, которые перед сносом решили осмотреть первый из трех домов.

Жалкие узкие домишки сооружали кое-как, из самых дешевых и негодных стройматериалов. Здесь жили бедняки; у подрядчиков была единственная цель — собственная нажива. Я только что видел, как эти дома рушились под ударами кувалд, словно игрушечные, построенные из деревянных кирпичиков. На этом месте находится — или, вернее, находился — печально знаменитый Агартаун. Здесь целые семьи ютились в одной комнате, а в самых безнадежных случаях единственную комнату приходилось делить на несколько семей. Удобств никаких не было; жильцы ходили в общие уборные, точнее, выгребные ямы на задних дворах; некоторые там же разводили свиней, которые пожирали отходы из вечно переполненных сточных канав. Свинья в таких условиях — полезное животное; она способна сожрать что угодно. Я заметил уцелевшую колонку, из которой обитатели Агартауна брали воду, и понадеялся, что рабочие не поддались искушению и не стали ее пить. Холера — частая гостья в трущобах. В газетах писали, что новая дренажная система мистера Базалгетта избавит Лондон от этой напасти, хотя в тех же самых газетах сообщалось о многочисленных новых вспышках холеры в Ист-Энде.

Кроме того, в трущобах свирепствовали тиф, дифтерия, туберкулез и прочие хвори, которые поражают преимущественно бедняков, потерявших всякую надежду. В таких условиях долго не живут. Мужчины, если повезет, дотягивают до сорока, женщины часто умирают еще раньше. Особенно высока детская смертность; те дети, которые все же выживают, выходят из своих жалких лачуг изуродованными, бледными, как привидения. К десяти годам здешние дети напоминают маленьких старичков и старушек. Я знаю не одно такое место и хорошо знал Агартаун. Что мешает совершить преступление тому, кто голодает и кому нечего терять?

Наверное, снос Агартауна из-за постройки нового железнодорожного вокзала даже можно считать своего рода благодеянием. Впрочем, проблемы бедняков снос не решает; они просто переместятся в другие трущобные кварталы.

— Осторожнее, сэр, — предупредил Моррис, шагавший впереди. — Эта стенка очень непрочная. Смотрите, не облокачивайтесь на нее, иначе она рухнет нам на головы. Вот еще почему десятник так спешил убрать отсюда тело. Он сказал так: «Учтите, я не буду виноват, если к тому времени, как сюда доберется ваш инспектор, дом рухнет и надежно похоронит вашу покойницу!» Я, сэр, конечно, немножко облагородил его слова. И все же в чем-то он прав. Лучше нам поспешить!

— Ладно, ладно! — в досаде ответил я. Я и сам видел, насколько непрочны здешние развалины. — Вы допросили рабочих, которые ее нашли?

— Да, сэр, я записал их показания, и они приложили к ним пальцы. Они ирландцы; пока рассказывали, то и дело крестились и выражали надежду, что бедняжка упокоится с миром.

Мы вошли в тесный коридор, в котором воняло плесенью и несколькими поколениями немытых тел. Казалось, болезнетворные миазмы источают сами стены. Одним словом, здесь пахло бедностью. Бедность и нищета обладают собственным запахом. Я почувствовал, как этот запах забивается мне в ноздри, и снова достал платок.

— Пованивает, да? — добродушно заметил Моррис, заметив мой жест.

Я устыдился своей слабости и убрал платок.

Мы дошли до комнаты в тыльной части бывшего дома. К прежним запахам здесь добавился еще один — отвратительный сладковатый запах гниения и смерти.

Труп увезли, но этот запах останется здесь до тех пор, пока не снесут дом. Я огляделся по сторонам, пытаясь представить, как здесь жили люди. Кто-то, возможно в попытке избавиться от сквозняков, оклеил стены старыми газетами. Рекламные объявления, предлагавшие посетить выставку картин некоей «почтенной художницы», пользоваться «отличным импортным французским мылом» и покупать антикварные книги, обнаруживали страшный контраст здешней жизни с другим, благополучным миром, в котором не знали нищеты, голода и отчаяния. Голые доски пола частично сгнили; всю мебель вывезли, остался лишь сломанный каркас кровати у стены.

— Вон там она и лежала, — пояснил Моррис, указывая рукой на место, где нашли несчастную. — Ее затолкали под кровать, но целиком она не поместилась, вот и прикрыли ей ноги куском старого ковра. Но ее было видно сразу, как войдешь… Рабочие, что нашли ее, сразу поняли, что перед ними труп, и позвали десятника. Десятник уверяет, что он тотчас же приказал всем прекратить работу. По его словам, пока тело лежало здесь, никто не вынес из дому ни одного обломка кирпича. Десятник больше всего боялся, что железнодорожная компания обвинит его в срыве работ, и просил меня поскорее убрать тело. Я объяснил ему, что по закону труп вначале должен осмотреть инспектор. Тогда десятник велел пригласить сюда представителя железнодорожной компании, а тот в свою очередь сообщил обо всем своему начальству. В конце концов весть дошла до нашего суперинтендента, и он приказал увезти ее в ближайшую покойницкую. Но я успел обрисовать мелом ее контуры. Вон, видите — там она лежала!

Моррис горделиво показал меловые линии на половицах у кровати.

— Я тут хорошенько все осмотрел, Биддл и Дженкинс тоже. Мы и наверх поднимались, конечно, но не нашли ничего интересного.

Я понял, что Моррис делал все, что мог, чтобы не дать увезти тело, но в конце концов дельцы из железнодорожной компании подключили свои связи наверху. Если работы по сносу домов и расчистке места для строительства нового вокзала не могут продолжаться, пока тело in situ, ergo^[3], труп нужно убрать. Теперь он лежит в покойницкой; значит, туда мы и отправимся, когда я осмотрю то место, где его обнаружили. Вот видите, я еще помню кое-что из латыни. Я человек честолюбивый и усердно учился. Ночами занимался при свечах, восполняя пробелы в образовании, и теперь я — инспектор столичной полиции, которая базируется в Скотленд-Ярде. Но по утрам, бреясь и глядя на себя в зеркало, я часто говорю себе вслух:

— Бен Росс, ты никого не обманешь. Шахтерским сыном был, шахтерским сыном и останешься.

Я посмотрел на пыльный пол и вздохнул. Да, Моррис, как мог, пытался сохранить хоть улики, но… Сначала рабочие, нашедшие тело, затоптали здесь все сапогами. После них в комнате потоптался констебль, которого первым позвали на место преступления, а за ним — Моррис и его помощники. Если здесь что-то и было, все улики давным-давно уничтожены.

Снаружи послышался крик. В пустом доме гулко загремели чьи-то тяжелые шаги. В комнату вошел Биддл с раскрасневшимся, вспотевшим лицом. Его шлем снова съехал набок.

— Сэр, там пришли… представитель железнодорожной компании, а с ним десятник.

Я нисколько не сожалел, что нашелся предлог выбраться из этого тесного обиталища смерти. Но не забыл похвалить Морриса.

— Молодец! — сказал я, потому что, учитывая сложные обстоятельства, он действительно все сделал как надо.

Моррис вздохнул с облегчением. Когда мы двинулись к выходу, он хрипло прошептал:

— Одежда на ней была хорошая, сэр, не какие-нибудь лохмотья. Кем бы она ни была, она не из здешних.

Мы вышли на улицу, и мне показалось, будто я выбрался из могилы.

Меня поджидали двое. Десятника я вычислил сразу — мужчина крепкого телосложения с красным носом, явно не дурак выпить. На лице его застыло нарочито туповатое, ошеломленное выражение. Я сразу все понял. Помогать полиции десятник не собирался. И скорее всего, не потому, что ему было что скрывать, а просто потому, что он, как и все, кто здесь работал, относились к нам с неприязнью, причем еще до того, как мы, по его мнению, создали им неприятности. Иногда я задумываюсь над этой проблемой и никак не могу понять, почему население в целом так настроено против нас. Бедняки уверяют, что мы к ним пристаем. Богатые заявляют, что мы якобы плохо выполняем свой долг. Ну а подавляющее большинство, которое находится между двумя этими полюсами, видит в нас дополнительный источник расходов и лишнее бремя для честных граждан.

Кстати, о честных гражданах… Я переключил внимание на представителя железнодорожной компании, бледнолицего молодого человека в сюртуке и овальных очках, который наверняка считал себя законопослушным гражданином. На его лице отражались досада и высокомерие. В одной руке он держал цилиндр, а другой вытирал лоб большим крапчатым платком. Правда, увидев меня, платок он убрал.

— Флетчер, — сухо представился он. — Представитель заказчика — железнодорожной компании.

— Инспектор Росс, — ответил я. — Представитель Скотленд-Ярда.

Флетчер бросил на меня подозрительный взгляд, словно желая удостовериться, что я над ним не издеваюсь. Солнце сверкнуло на овальных линзах его очков. Но на моем лице он прочел лишь то, что я собирался до него донести: его полномочия не имеют большего веса, чем мои.

— Ясно, — сказал он. — Надеюсь, инспектор, теперь, после того как вы осмотрели место, где нашли несчастную женщину, нам позволят возобновить работы? Сами понимаете, время — деньги.

— А смерть всегда наступает не вовремя, — возразил я.

На сей раз он не удостоил меня взглядом. Перед тем как возразить, он поджал губы.

— Вы сами видите, сколь непрочны здешние строения. Мы должны как можно скорее снести их, иначе они рухнут сами, и люди могут покалечиться, а то и убиться.

Хотя Флетчер рассуждал здраво, я сделал вид, что не расслышал его слов, и повернулся к десятнику:

— Как ваша фамилия?

— Адамс, сэр, — ответил десятник, мерно двигая челюстями. Скорее всего, он жевал табак. Передвинув свою жвачку языком за щеку, он по-бычьи уставился на меня.

— Кто и когда последним входил в этот дом до утра, когда двое рабочих обнаружили в задней комнате мертвую женщину?

— Откуда мне знать? — ответил десятник. — До того, как мы начали сносить этот ряд домов, внутрь никто не входил. Да и зачем? Оттуда еще несколько недель назад все вывезли.

— А когда вы начали сносить этот ряд домов?

— Два дня назад. Все шло как по маслу… Никаких хлопот, пока мы не добрались до этого дома и не нашли ее.

— Рабочие суеверны, — раздраженно вставил Флетчер. — Как только распространился слух, что в одном из домов нашли труп, все тут же побросали инструменты!

Неожиданно Адамс возразил начальнику:

— Смерть требует к себе уважения, сэр. Никто не хотел работать как ни в чем не бывало, пока она там.

Про себя я заметил: рабочие наверняка испугались, что кого-нибудь из них обвинят в убийстве, и сомкнули ряды.

— Значит, ее нашли рабочие. Они послали за вами, а вы — за полицией, так? — уточнил я, не желая показывать Адамсу, что на меня тоже неприятно подействовала здешняя обстановка.

— Вот именно, — согласился Адамс. — И с тех пор ваш парень никого не подпускает к дому… Вон тот, с миской для пудинга на башке. — Он кивнул в сторону бедного Биддла. Несмотря на внешнее презрение, его как будто невозмутимое лицо выдавало настороженность. Мы с десятником словно вели дуэль или шахматную партию.

— Вскоре о случившемся доложили мне, — снова вмешался Флетчер, решивший во что бы то ни стало изложить мне свою версию событий, и не догадываясь о моем поединке с десятником. — Я сразу же поспешил на место происшествия. Уверяю вас, никто не сдвинул с места даже кирпича! Отсюда не уехала ни одна подвода! Я сразу понял, что покойницу необходимо как можно скорее убрать, и доложил по начальству. Помимо всего прочего, — продолжал он, видимо сообразив, что мне безразличны срывы графика, — тело необходимо было убрать еще и для того, чтобы сохранить его до вашего осмотра. Оно было в таком состоянии…

— Все это я уже слышал! — перебил его я, устав от повторения одного и того же рассказа.

Моррис, Адамс, Флетчер и все остальные, у кого найдется что сказать, будут петь одну и ту же песню. Главное же — труп увезли. Я ничего не мог с этим поделать, и они это знали.

— Что ж, можете возобновлять работу, — нехотя разрешил я.

Флетчер вздохнул с облегчением и достал из кармана часы, чтобы проверить, сколько времени они потеряли. Адамс развернулся и побежал прочь — как я понял, созывать рабочих. Мне показалось, он рад, что избавился от меня.

— А как же Биддл и Дженкинс, сэр? — спросил Моррис.

— Пусть допросят всех, кто здесь работает, начиная с мистера Флетчера и Адамса. Я хочу выяснить, в какой последовательности проходит снос домов.

— Сэр, но их здесь несколько сотен! — не выдержал Биддл, указывая на рабочих вокруг нас.

— Постараюсь прислать вам в помощь всех свободных констеблей.

Лица у Биддла и Дженкинса вытянулись и помрачнели.

— Ну а мы с вами, сержант, отправляемся в покойницкую. Коронер приказал, чтобы вскрытие производил полицейский врач.

Биддл и Дженкинс тут же воспрянули духом и радостно переглянулись. Уж лучше допрашивать рабочих на стройке, чем присутствовать при вскрытии!

Я не в первый раз видел покойника, но редко когда смерть так задевала меня за живое. Один раз, очень давно, еще в детстве, я испытывал нечто подобное. Теперь я страж закона; считается, что сотрудники полиции успели закалиться и повидать все, на что способны наши собратья. И все же Морриса, несмотря на его многолетний опыт, открывшееся нам зрелище тоже опечалило; он мрачно покачал лохматой головой.

Доктор Кармайкл стоял сбоку от стола и терпеливо дожидался, пока мы закончим осмотр и ему можно будет приступить к своей работе, внушавшей мне суеверный страх. И я вдруг порадовался, что хотя бы один из нас демонстрировал надлежащее хладнокровие. Доктор Кармайкл, высокий, угловатый, смотрел на мир проницательными синими глазами. Как и любой практикующий врач, приступая к работе, он переодевался в старый сюртук, весь в пятнах запекшейся крови и внутренностей. То был его анатомический костюм; он облачался в него, когда выполнял свой профессиональный долг. Я подумал, что перед уходом он каждый день переодевается во все чистое и ни один прохожий на улице не догадывается, чем только что занимался прилично одетый джентльмен.

Я читал про какого-то медика из Глазго, который объявил, что добивается поразительных успехов в своей операционной, потому что поливает все и вся, включая и несчастных, лежащих на операционном столе, раствором карболовой кислоты. Названный медик считает, что инфекцию распространяют некие организмы, не видные невооруженным глазом. Насколько я понимаю, впервые о существовании этих организмов написал какой-то француз. Но бесстрашный Кармайкл принадлежал к старому поколению; трудно себе представить, чтобы он перед работой проделывал подобные манипуляции. Кроме того, его пациентам никакое заражение не грозило.

Труп привезли в ближайшую к месту преступления прозекторскую, устроенную в обшарпанной пристройке на задах похоронной конторы. Бренные останки почтенных клиентов похоронщика лежали в более приличной обстановке за стеной.

Наша неизвестная покоилась на выщербленном фарфоровом лотке, как можно дальше от входа, чтобы ее ни в коем случае не заметили родственники, пришедшие навестить своих усопших. Ее раздели донага, и оказалось, что она совсем крошечная, хотя и вполне взрослая женщина. Росту в ней не было и пяти футов, хрупкого телосложения. Кожа у нее была словно мраморная — бывает такой разноцветный мрамор с багровыми, розовыми и красными прожилками; издали кажется, будто ее накрыли странным, безумным лоскутным одеялом. и лишь на животе кожа приобрела серо-зеленый цвет. На левом виске покойницы зияла глубокая рана, а лицо было настолько обезображено, что уже никто не мог сказать, какой она была при жизни — хорошенькой или дурнушкой. Длинные льняные волосы, не тронутые тлением, окружали лицо, вернее, то, что от него осталось, своеобразным ореолом. Из-за приоткрытых губ влажно поблескивали мелкие, но ровные и с виду здоровые зубы. Я сразу обратил внимание на ее руки. Обручального кольца она не носила, но его могли украсть или снять, чтобы помешать опознанию. На обручальных кольцах иногда гравируют инициалы. Хотя сами пальцы уже начали разлагаться, но было видно, что на них нет мозолей и они чистые, так же как и ногти, следовательно, она не занималась тяжелым физическим трудом.

— Сколько ей лет? — спросил я у Кармайкла.

— По моим подсчетам, двадцать четыре — двадцать шесть, — ответил он.

Мы отчего-то переговаривались тихо, как в церкви.

— Давно ли она умерла?

Доктор пожал плечами:

— Учитывая обстоятельства, трудно сказать. Больше недели, но меньше двух… Скажем, недели две назад, не больше.

— Как по-вашему, это послужило причиной смерти? — Я показал на рану на голове, откуда торчали осколки черепа.

— Для такого вывода вам даже врач не требуется, — отозвался Кармайкл, как всегда, сухо и скупо. — Сомневаюсь, что внутренние органы сохранны и способны о чем-то свидетельствовать. Я, конечно, произведу тщательное вскрытие, как полагается. Но ранение головы, по-моему, само по себе достаточно веское основание для смерти. Ее сильно ударили каким-то тяжелым предметом.

— Сэр, мы не нашли на месте преступления никакого оружия, — вмешался сержант Моррис, — хотя я распорядился все тщательно обыскать!

Сержант умудрился затиснуться в самый дальний угол прозекторской и все же считал, что находится слишком близко к покойнице. Иногда Моррис выказывал удивительную щепетильность, которую не ждешь от такого старого служаки. Я и раньше замечал за ним некоторые странности. Так, Моррис был неподдельно огорчен, и не только из-за плачевного вида неизвестной, его терзали мысли о том, что скоро над юным женским телом надругаются грубые мужские руки. Уныние выражали не только его поза и лицо, но даже складки мундира.

— На стройке полным-полно подходящих предметов, — возразил я. — У каждого рабочего имеется лопата или кирка.

Кармайкл откашлялся и сказал:

— По-моему, ее убили не лопатой и не киркой… Я осмотрел края раны при помощи увеличительного стекла и считаю, что убийца ударил ее чем-то длинным и довольно узким. — Он достал из кармана увеличительное стекло и протянул мне: — Вот, судите сами.

Моррис собрался с силами и, заставив себя забыть о природных инстинктах, шагнул вперед, чтобы вместе со мной получше взглянуть на тело. Получив конкретное задание, он сразу переставал видеть в жертве человека. Теперь перед ним была головоломка, которую необходимо разгадать.

— Может, кочергой? — громко предположил он после того, как мы оба осмотрели рану через лупу.

— Нет, кочерга слишком узкая… Скорее, прогулочная трость или палка с металлическим наконечником, — высказался я.

Кармайкл, стоящий у меня за спиной, заметил:

— Удар был нанесен со значительной силой. Злоумышленник хотел именно убить ее. Я нашел на теле отчетливые следы по меньшей мере пяти ударов.

— Он злился, — вполголоса предположил я. — Может быть, ревновал.

— Что касается его мотивов — ничем вам помочь не могу, — отозвался Кармайкл. — Я имею дело только с результатами.

— Согласен, доктор. А вы что скажете, Моррис? Он стоял перед ней, вот так… — Я поднял руку. — И ударил ее вот так… — Я опустил руку, но остановился, не дойдя до тела. — Он правша, как и подавляющее большинство населения… Где ее одежда?

Кармайкл, бесстрастно наблюдавший за моими действиями, кивком указал в дальний угол комнаты.

— Вон она.

Снятую с убитой одежду аккуратно сложили на столе. Первое предположение Морриса оказалось верным. Я увидел бледно-лиловое поплиновое платье в полоску — жительницы Агартауна в таких не ходят. Помимо платья, на жертве были нижняя юбка, корсет, ситцевая сорочка, панталоны, чулки, лайковые ботинки. Все вещи добротные — и все представляли для меня загадку. Все в грязи, но грязь поверхностная. Одежда выглядит не так, словно ее редко стирали или не стирали вообще; тогда грязь и копоть въелись бы в нее. Верхняя одежда, то есть поплиновое платье, оказалась самой грязной, запачканной землей и чем-то зеленоватым. Вглядевшись, я понял, что на платье пятна плесени. Видимо, плесень испачкала платье, когда женщина прижалась к сырой стене… Материя была прочной и почти новой… Нижнее белье в основном оказалось довольно чистым, разве что сорочка пропотела. Панталоны запачканы — но, скорее всего, это произошло уже после смерти несчастной.

Я повертел в руках лайковые ботиночки — какие крошечные! Подметки оказались целыми. Зато верхняя часть хорошо обмялась по ноге — значит, обувь не новая. Ботинки тоже добротные, не дешевые, но служили своей хозяйке довольно долго. Они, да еще скромный фасон платья, наводили на мысль, что покойница не принадлежала к числу девушек легкого поведения, которые шляются по улицам в поисках клиента. Судя по всему, ей нечасто приходилось бродить по булыжной мостовой; лишь иногда она выбиралась в лавку, в церковь или в гости к соседям.

— Ни чепца, ни шляпки, — заметил я, обращаясь к Моррису. — И шали тоже нет. А все же, судя по ее платью, она не из бедных. Правда, и не из богатых тоже… Скорее всего, она была девушкой порядочной, но не знатной.

— Кто нашел ее? — спросил Кармайкл. Узнав, что ее нашли рабочие, он высказал свое мнение: — Наверное, они вначале сняли с нее шляпку, шаль и взяли кошелек — все, что потом можно будет перепродать. И только потом подняли тревогу.

Неожиданно Моррис вступился за рабочих:

— Сэр, они оба показались мне слишком расстроенными, чтобы думать о таком!

— Что бы ни случилось, — сказал я, — нам приходится иметь дело только с тем, что мы видим своими глазами. Факты говорят, что перед нами молодая женщина, которая обычно следила за своим внешним видом. Чулки аккуратно заштопаны, хотя есть дырочка на пальце. По-моему, сержант, она умерла не в той комнате, где ее нашли. Она нашла свою смерть в другом месте, возможно, неподалеку, а потом труп перетащили в дом. Она хрупкого телосложения. На стройке повсюду есть тачки и тележки. Наверное, нетрудно было погрузить тело в тачку и перевезти…

— Сэр, кто-нибудь наверняка что-то видел.

— Ночью? Вряд ли место будущей стройки хорошо охраняется. Там нечего красть, кроме старых, гнилых дверных или оконных рам, а из-за таких пустяков компания беспокоиться не станет. Более того, если бы даже мы с вами оказались в том месте после того, как стемнеет, и увидели, что кто-то украдкой перевозит что-то в тачке, что бы мы подумали? Скорее всего, бедолага стащил несколько старых дверных замков или кусок трубы, чтобы потом перепродать.

— Верно, сэр, но тогда кто она такая? Будь она порядочной молодой женщиной, ее наверняка хватились бы!

— Вот именно, и кто-то ее наверняка хватился. Придется проверить все заявления о пропавших без вести женщинах, полученные за последние полгода. Начнем с участков в центре Лондона, а потом, если понадобится, расширим поиски.

— Но ведь она умерла не полгода назад! — заметил Кармайкл со своего места.

— Вот именно, доктор! Но, возможно, ее убили не сразу. Меня беспокоит одежда. Нижнее белье пропиталось потом; судя по всему, она очень долго не меняла его… Да и подошвы чулок совсем задубели. И почему она не заштопала дырку на пальце? Не сомневаюсь, обычно она была опрятной и следила за собой, это заметно по тому, как аккуратно и тщательно она штопала чулки. И она наверняка сменила бы грязное белье. Возможно, ее держали где-то в заточении.

— Несчастная барышня! — Моррис с ошеломленным видом покачал головой.

— Давайте начнем с главного! — отрывисто заметил я, понимая, что сейчас не время предаваться печали. — Возможно, на ее юбке есть карманы. Посмотрите с той стороны, а я с этой.

Я прощупал шов и, естественно, обнаружил карман. Сначала мне показалось, что он пуст, но, опустив в него руку, сразу нащупал кое-что, это оказался чистенький белый носовой платочек, аккуратно сложенный и отглаженный. Судя по всему, хозяйка не успела им воспользоваться.

— Есть, сержант! Давайте-ка посмотрим… Знаете, по-моему, нам повезло!

Я развернул крошечный кусочек батиста. На нем синими нитками были вышиты инициалы «М. X.».

— Итак, мисс М. X., — произнес я, — вы говорите с нами с того света!

Кармайкл неодобрительно кашлянул. Он был пресвитерианцем и не терпел легкомыслия в религиозных вопросах.

Моррис мрачно посмотрел на платочек и вдруг сказал:

— Послушайте, инспектор… Почему он не притащил ее к реке и не утопил? Тогда мы бы, скорее всего, решили, что она покончила с собой… Неужели убийца не понимал, что в доме, назначенном под снос, ее обязательно найдут?

— Да, сержант, это интересный вопрос! По-моему, все дело в том, что ему почему-то было удобно притащить ее в Агартаун. Возможно, он не подумал, что перед сносом в дом войдут рабочие. В конце концов, всю мебель и прочую утварь давно вывезли. Может быть, он надеялся, что дом сразу начнут рушить снаружи и он рухнет на нее, подобно тому как рухнул храм на мучителей Самсона… — Последнее я добавил, чтобы подразнить Кармайкла. Знаю, я поступил недостойно, но так уж получилось. — Он думал, что труп будет обезображен до неузнаваемости… Когда станут вывозить строительный мусор, ее тело, конечно, найдут, но в таком состоянии, что невозможно будет установить, когда и как она умерла.

Я отошел от стола, и Моррис, не скрывая облегчения, бочком двинулся к двери.

— Оставляем ее вам, доктор, — сказал я Кармайклу.

Сзади послышался шорох; к нам подошел молодой человек с прямыми льняными волосами и одутловатым лицом. На нем был фартук, напоминающий фартук мясника. Мне уже доводилось встречаться с ассистентом Кармайкла, и он не понравился мне с самой первой встречи. Еще меньше понравился он мне сейчас. Он взглянул на покойницу, и глаза у него заблестели. Когда я увидел его лицо, по спине у меня пробежал холодок. Правда, подумал я, на такую работу немного найдется охотников.

Вернувшись спустя полтора часа в свой кабинет, я снял пальто, закатал рукава и окунул голову в таз с водой, смывая пыль и утренние запахи. Тут мне принесли предварительный отчет Кармайкла. Я вытер мокрое лицо полотенцем, а потом взял у констебля лист бумаги.

Мнение Кармайкла относительно причины смерти не изменилось. Он обнаружил кое-что любопытное. Хотя, судя по сложению и общему состоянию, покойница в целом неплохо питалась, последние сорок восемь часов до смерти она ничего не ела: ни в желудке, ни в кишечнике не нашлось остатков пищи. Впрочем, самое важное свое открытие он сообщал лишь под конец. Я понял: скорее всего, это и было мотивом убийства.

Примечания

2

Т е р р и к о н — конусообразный ствол пустой породы на руднике.

3

На месте, следовательно (лат.).