Лето сумрачных бабочек

Энн-Мари Конуэй, 2012

До этого лета Бекки думала, что знает о своей семье всё. Но когда они с мамой переезжают в небольшой город Оукбридж, Бекки случайно находит шкатулку со старыми семейными фотографиями. На одной из них мама держит на руках маленькую девочку в розовом одеяле, а на обороте указана дата. И этот малыш точно не Бекки… Бекки бежит в Сад Бабочек, чтобы рассказать о находке своей новой подружке Розе-Мэй, но та ведёт себя так, будто ей всё равно. С этого момента количество тайн и странностей только множится, и Бекки кажется, что Роза-Мэй тоже что-то от неё скрывает, как и мама. И очень скоро выясняется, что эти опасения не напрасны…

Глава пятая

Я знаю о своём отце только три факта. На свой седьмой день рождения я донимала маму расспросами о папе, и в минуту слабости она сказала:

— Его зовут Бен, он очень высокий, и он природозащитник.

Я не знала, что значит «природозащитник» — я тогда не могла даже правильно выговорить это слово, — но в словаре было сказано: «Тот, кто защищает природную среду от уничтожения или загрязнения». Помню, я подумала, что это очень круто: получается, что мой папа — кто-то вроде супергероя, который всегда в отъезде, потому что он спасает тропические леса или следит, чтобы белые тигры не вымерли.

На некоторое время мне этого было достаточно. Я бегала вокруг игровой площадки в школе, притворяясь, будто мы с папой вместе в амазонской сельве сажаем деревья и присматриваем за гориллами и другими тропическими животными. Когда мне было девять лет, мне подарили фотоаппарат, и я ползала по саду, фотографируя каждое насекомое, какое только могла найти. Мы оба были природозащитниками, и у нас была важная работа.

Наши выдуманные приключения становились всё более опасными и волнующими, они сопровождали меня все годы учёбы в младшей школе, но в конце концов мне захотелось узнать больше. Мелкие повседневные подробности: например, какой пудинг он предпочитает и кого любит больше — кошек или собак, — и самое главное, собирается ли он когда-нибудь вернуться к нам? Но мама ничего мне не говорила. Она сказала, что разговоры о нём заставляют её вспоминать вещи, о которых она больше не хочет думать, и, похоже, что бы я ни делала, она не собиралась менять своё мнение.

На следующее утро, к тому времени как я проснулась, мама уже ушла на работу. Должно быть, она убегала в спешке, потому что на кухне царил хаос. В раковине стояла куча тарелок с прилипшими к ним холодными, засохшими тушёными бобами. Мне понадобилась целая вечность, чтобы отскрести сковородку дочиста. Я вытерла стол вокруг пазла, оставив кусочки голубого картона лежать там, где мама разложила их предыдущим вечером, потом приготовила себе тосты. В доме снова было мертвенно-тихо. Я сидела за столом, размышляя о записке, и наполовину хотела, чтобы дверной звонок снова зазвонил, а наполовину боялась этого.

У меня был соблазн прождать целый день, просто на всякий случай, но я обещала Розе-Мэй встретиться с ней в десять часов, а кроме того, мне не хотелось сидеть в доме одной. Он ощущался слишком пустым. Я пошла вдоль дороги, мимо магазина Джексонов, и спустилась до Эмбл-кросс. День снова был замечательный; небо было настолько голубым, что казалось, будто его заново покрасили сегодня утром — таким голубым, что оно казалось почти ненастоящим.

Я была на половине пути к Саду, когда в кармане у меня завибрировал телефон. Это было сообщение от Лоры. Она прикрепила к нему красивую фотографию, сделанную на выходных: это была паутина, покрытая сверкающей утренней росой, а в середине паутины сидел маленький паук. Я сразу же написала ответ — о том, что сигнал в Оукбридже ловится ужасно плохо, что пауки здесь огромные и что я нашла потрясающее место, которое хочу показать ей, когда она приедет в гости.

— Ты вернулась? — спросила меня морщинистая дама на входе. — Нам нравится, когда молодые люди посещают Сад. Кстати, меня зовут Мэгги, а та женщина в магазине — моя сестра Джоан.

— Я Бекки, — застенчиво отозвалась я. — Я переехала в Оукбридж всего несколько дней назад.

Она улыбнулась и жестом направила меня в крошечный магазинчик, где Джоан уже держала наготове печать.

— Я рассказывала тебе о том, сколько видов бабочек у нас этим летом? — спросила она, когда я протянула руку. — Наверное, это из-за жары — но мы никогда раньше не видели ничего подобного!

Я кивнула и начала смещаться к двери, торопясь поскорее увидеть Розу-Мэй.

— Мне лучше идти, я договорилась встретиться с подругой.

— О, это хорошо! — сказала Джоан. — Так будет куда веселее, чем просто бродить по Саду в одиночку.

Я заметила Розу-Мэй задолго до того, как она осознала, что я здесь. Она стояла на мостике, согнув колени и готовясь нырнуть в озеро. Я стояла и смотрела — она была такой изящной, когда летела к воде, словно какая-нибудь экзотическая птица. Я ждала, пока она вынырнет. Я знала, что она останется под водой столько, сколько сможет, проверяя вместимость своих лёгких до предела. Я на секунду закрыла глаза и стала считать:

— Один… два… три… четыре…

Я произносила слова шёпотом. Чем дольше Роза-Мэй оставалась под водой, тем труднее мне было дышать.

Мне показалось, что прошла вечность, прежде чем она пробила головой поверхность. Едва заметив меня, она поплыла к отмели. Я побежала к ней через поле, и она встала во весь рост, капли воды блестели на её коже, словно крошечные бриллианты.

— Привет, Бекки. Ты видела? Я побила свой рекорд. Три с половиной минуты без воздуха. На самом деле я понятия не имею, действительно ли это было три с половиной минуты, потому что я не могу сама засечь время, но я мысленно вела отсчёт.

Я заставила свои лёгкие снова втянуть воздух.

— Ты уверена, что только три с половиной? Мне показалось, что находилась под водой целых десять минут.

— Десять? Да за десять я бы умерла! Может, пойдём поныряем вместе? — Она схватила меня за локоть. — Идём, освежимся! Мы можем считать время друг для друга.

Я отдёрнула руку и села.

— Я сейчас не хочу туда идти. И вообще, ты собиралась рассказать мне про голубянку-аргуса, помнишь?

Она плюхнулась рядом со мной на траву.

— Я рада, что ты пришла. Я была уверена, что ты забудешь или найдёшь какое-нибудь дело поинтереснее.

— Конечно, я бы не забыла — но хватит менять тему! Ты обещала рассказать мне, и ещё о ней упоминала та старая дама в магазине. Что это такое? Бабочка?

— Не просто какая-то обычная бабочка, — подчёркнуто-выразительным тоном начала Роза-Мэй. — Голубянка-аргус — самая редкая бабочка в Саду. Она живёт только два месяца в году, июль и август.

— Значит, ты имеешь в виду, что мы можем найти её этим летом?

— Можем, но только если нам очень повезёт. — Она легла на траву, так, что волосы разметались по земле. — Есть одна история про голубянку-аргуса. Я не знаю, сочтёшь ли ты это слухом или бабкиными сказками. Некоторые говорят, что это древний миф.

Я легла рядом с ней, и мы повернулись лицом друг к другу. С такого маленького расстояния она казалась настолько яркой, что я на секунду закрыла глаза.

— И что это за история? О чём в ней говорится?

— Говорят, что, если увидишь первую голубянку-аргуса за лето, значит, что человек, которого ты любишь больше всего, спешит увидеться с тобой. Но… — Она помолчала, сделавшись серьёзной на несколько секунд. — Но если она сядет тебе на плечо, значит, этот человек придёт только для того, чтобы попрощаться с тобой навсегда.

Мои глаза широко раскрылись.

— Не может быть! А кто-нибудь уже видел эту голубянку нынешним летом?

Роза-Мэй резко села, глядя на другую сторону озера.

— Здесь, в Саду — нет. Я ищу её не первый год, каждое лето.

— Давай тогда возьмёмся за это вместе, — предложила я. — Заключим договор, что вместе увидим первую голубянку.

Роза-Мэй засмеялась:

— Да, давай заключим договор. Дадим друг другу особенное обещание.

Она протянула руки, и мы сплелись пальцами так, что нельзя было разобрать, где заканчивались её кисти и начинались мои.

— Так кто тот человек, которого ты любишь больше всего, Бекки? — поддразнила она. — Это ведь не тот парень Мак, да?

— Не говори глупости. Я с ним даже ещё не знакома. — Я захотела снова показать ей ту записку, объяснить насчёт моего отца, что он, может быть, всё ещё живёт в Оукбридже. Что он, возможно, хочет увидеться со мной. Я хотела высказать эту теорию вслух, чтобы посмотреть, прозвучит ли она так же реально и логично, как вчера вечером, когда я обдумывала её в постели. Но я не могла.

— Мы должны узнать всё о голубянке-аргусе, — вместо этого сказала я. — Где они любят летать и какие цветы их привлекают. Наверняка ты уже знаешь много всего такого, верно? Они красивые?

— Очень, — ответила Роза-Мэй. — Тёмно-голубые с тонкой серебристой каймой по краям крыльев, и более изящные, чем ты можешь представить.

— Тогда пойдём, давай начнём прямо сейчас. — Я встала и потянула её за собой, полная радостного волнения. — Давай перейдём по мосту и начнём с той стороны. Честное слово, я вчера видела там голубую бабочку, кажется, я даже её сфотографировала…

Роза-Мэй с хихиканьем поскакала вперёд:

— Здесь полным-полно голубых бабочек, Бекки, — все разных видов. Скажем, голубянка-икар и карликовая голубянка.

— Тогда как же мы узнаем, видели ли мы голубянку-аргуса или нет? — Я побежала, чтобы догнать её.

Она схватила меня за руку, загадочно улыбаясь:

— Просто узнаем. Поверь мне.

Остаток дня мы провели, высматривая скорее муравьёв, а не бабочек. Роза-Мэй объяснила, что самки голубянки-аргуса всегда откладывают яйца поблизости от муравейников, потому что муравьи защищают яйца бабочек от хищников. Было трудно представить, как муравей может защитить что-нибудь, но мне очень нравилась идея того, что они охраняют яйца и что так для бабочек безопаснее.

Мы начали с другой стороны моста, ползая на четвереньках по длинной траве в тени. Каждые несколько минут кто-нибудь из нас восклицал: «МУРАВЬИНАЯ ТРЕВОГА!» — и мы преследовали несчастных насекомых, словно пара безумных детективов. Мне нравилось, какими деловитыми выглядели муравьи, как будто они точно знали, что они делают и куда направляются. Как будто давным-давно всё продумали, и теперь ничто не могло сбить их с пути.

— Посмотри на этих трёх, — сказала в какой-то момент Роза-Мэй. Она лежала на животе, подпирая подбородок руками. — Я смотрю на них уже целую вечность, и они определённо держатся вместе.

Я подползла и улеглась напротив неё.

— Наверняка эти двое — родители, а это — их ребёнок. — Она указала на трёх муравьёв. — Посмотри, как они постоянно останавливаются, чтобы подождать малыша. Ты знаешь, что муравьи — такие общественные существа, что буквально не могут жить в одиночку?

— И что же с ними случается? — спросила я, фотографируя Розу-Мэй и её маленькое муравьиное семейство. — Что случается с теми, которые заблудились или отделились от своего муравейника?

— Они умирают, — ответила она и вдруг заморгала, словно собираясь заплакать. — Кроме некоторых, очень умных, — добавила она. — Они всегда находят дорогу обратно домой.

Мы не очень продвинулись в своей миссии, но зато замечательно провели время. Было в Розе-Мэй что-то такое… Я знаю, что это звучит странно, но когда я вместе с ней ползала по траве или просто лежала на спине, глядя на небо, я чувствовала себя по-особенному заряженной — как будто между нами бежал электрический ток. Я молилась о том, чтобы в сентябре пойти в ту же школу, в которую ходит она, — это было бы потрясающе, начать учёбу на новом месте с подругой, которую ты уже знаешь, — но Роза-Мэй не хотела говорить об этом.

— Школа — для неудачников, — сказала она, блестя глазами. — Жизнь слишком восхитительна, чтобы весь день торчать взаперти и набивать голову чепухой, которую тебе совершенно не нужно знать.

Я с широкой улыбкой вытянулась на траве. Прогулки с Розой-Мэй вызывали у меня ощущение, что моя жизнь тоже может стать восхитительной. Я всегда была тихой, робкой, всегда смотрела, как веселятся остальные, — но и только.

Мы всё ещё вели разговор, когда солнце начало клониться к закату. Было трудно оторваться от нашей болтовни, но мне нужно было идти домой. Я не оставила маме ни записки, ни чего-либо ещё, но помимо этого мне по-прежнему нужно было поговорить с ней о той фотографии, как бы трудно это ни было.

Мы с Розой-Мэй уговорились встретиться в Саду завтра рано утром. Она сказала, что хочет показать мне что-то особенное. Я умоляла её сказать мне, что это такое, до того, как я уйду, но она ответила, что надо подождать.

— Это будет стоить того, — пообещала она, когда мы шли по мосту, а потом через поле. — Просто приходи сюда как можно раньше.

Я выскочила из Сада и помчалась по Эмбл-кросс, но чем ближе я подходила к дому, тем неувереннее себя чувствовала. Я не знала, почему именно — до переезда я постоянно возвращалась в пустой дом, но здесь это ощущалось иначе, более одиноко. Я замедлила шаг и мелкой птичьей походкой миновала магазин Джексонов. Мистер Джексон снова сидел перед крыльцом со своим кроссвордом.

— Помощь нужна? — предложила я. Он покачал головой.

— Я как раз закончил, Бекки, хотя я так и не разгадал то слово, на котором застрял вчера!

— Ещё раз — что это было?

— Восемь букв. Первая «П», значение — оставить, бросить, отказаться.

Я постояла на дороге некоторое время, словно пытаясь додуматься. Всё что угодно, лишь бы задержать возвращение домой.

— Извините, — сказала я в конце концов, пожав плечами. — Наверняка это что-то совершенно очевидное, но мне в голову ничего не приходит.

Я помахала рукой в знак прощания и пошла по дороге к нашему дому, молясь, чтобы мама уже вернулась, — хотя я видела, что машины перед домом нет.

— Я дома, — окликнула я, повернув ключ в двери. — Мама?

Но в доме было так же тихо и пусто, как тогда, когда я уходила.