Трость

Эндрю Кларк

XVII век… Священная Римская Империя в упадке после Тридцатилетней войны, а среди крестьян назревает недовольство и смута. Произойдёт ли бунт? Откроется ли свобода несчастным под заревом великого Гогенцоллерна? Ведь в этом замке ничуть не меньше скрыто таинство, полотно лжи и мрака, в котором замешан сам граф Генрих фон Леманн. Он гениальный человек своего времени, однако несносный кретин и болван, который вдруг решается найти для себя любовь.Данный сюжет романа не является историческим.

IV

Следующим прохладным вечером, собрав непомерно огромную повозку и загрузив в неё массивный сундук со всем необходимым: тканями, женской одежды для будущих невест, едой и водой на пару дней, сигаретами для кучера, парой склянок алкоголя и несколькими чеканных монет — старичок Корбл, облачённый в тёплый синий потрёпанный временем наряд, вручил своему бородатому извозчику колесцовый пистолет, а к себе в краснопёрую колымагу взял литый из серебра мушкетон и длинноствольное охотничье ружье. Дрожащая от любого порыва ветра повозка была полностью собрана. Старик уселся поудобнее на заднее кресло и, похлопав ладонью три раза по декоративно ухоженной двери, дал кучеру понять, что пора отправляться в путь, и первым делом — во Францию. И две чёрные, невероятно красивые кобылки развивающимся шагом направились вниз по склону горы. Врата приоткрылись, и Гогенцоллерн стал потихоньку отдаляться от вмиг постаревшего на ещё с десяток лет Корбла. Старик мгновенно устал, будто бы вся его старческая подвижность осталась за Хёхингеном. И так же он с хворью в глазах стал осматривать замок. Издали тот выглядел иначе: весь его фасад блестел, отстроенная вновь стена становилась крепче, а по балконам замка ходил малозначимый патруль, и буквально каждый час он засыпал на месте, незаметно облокотившись на ребристые края стен или углов. Однако само здание — дворец, если его так можно назвать, по всей видимости, тосковал, ведь в этот вечер он расставался с самый преданным слугой, герольдом, другом, послом и учителем. Он расставался с Корблом, а так же гневно и нарочито придирчиво встречал холодный месяц…

Спустя час немой езды кучер, поправив дырявую чёрную шапку, невольно спросил старичка в маленькое окошко, ведущее в салон кабины:

— Слушай, Корбл, дружище, а ежели не секрет, скажи, а по какому такому случаю мы держим курс на Францию?

— Ох, Кейсер, друг мой светлобородый, а ты ведь не поверишь, если я скажу… — Кейсе немногословно пожал плечами и стал ждать ответа. — Дело в том, что граф-то наш, свататься решил! За невестой нас послал!

— Да ну, правда что-ли? — удивился кучер, чуть смеясь, его лицо посветлело, а яркие голубые глаза на миг сошли с дороги и устремились в кабину, где сидел Корбл. — Эге, чего это он так поздно решился? Я уж думал, что он того… ну, не хочет или что-то из этого случая… Ну, Генрих, ну даёт — не прошло и полвека!

— Полвека как раз-таки и прошло…

Кучер не отпустил свой невнятный взор на задумчивого старичка, однако через секунду, снова вспомнив о дороге, протяжно ахнул и трепетно вздохнул:

— Франция, Франция, Франция — это Париж… А как же иначе? Вот только путь нужно выбрать правильный, нужно подумать… — стал вслух рассуждать кучер. — Это же на запад — через Рейн, аккуратно по мосту, где река поуже, а потом… Потом, стоп, там же сплошные горы. Ну-с, тогда нам нужно через пограничную крепость, которая граничит со Швейцарией, также через Рейн и другой мост, но нужно будет как-то договариваться с местными французскими стражами — они совсем не понимают немецкий, да и не хотят понимать, как бы от этого не словить свинцовый шарик в лоб. Корбл, а Корбл, ты хоть знаешь французский? А то я как-то… В общем, совсем беда с ним, — почесал бугристую шею Кейчер и от внезапного ветра сжался в клубочек всем своим в меру грузным телом.

— Oui, mon cocher curieux¹, — улыбчиво перебил Корбл с твёрдонемецким акцентом, однако так же и с податливым картавым произношением. После чего повозка и лошади вмиг пошатнулись от пронзительного смеха Кейсера. Его хриплый рослый голос всегда доставлял смеха больше, чем сами шутки или выражения, сказанные с долей иронии:

— Ай да сукин сын, всё видел, всё знает! Вот же хитрый чёрт!

Старик сразу же, не упуская возможности, подхватил настроение своего рябого друга, который тем временем по зелёному лесистому краю объехал весь Хехинген. И когда хохот столь же внезапно, как и начался, резко утихомирился, перед Корблом, будто в последний раз, в мыслях на секундную долю, возник исчезающий вдали Гогенцоллерн, его призрак, на который снисходил первый тёплый влажный снег.

— Слушай, Корбл, — задорно обратился кучер к другу. — А как будет «первый снег» по-французски?

— La première neige…

— Что? Правда? М-м-м… прекрасно звучит! Красиво… — быстро выдохнул Кейсер, и его желание спросить перевод того или иного слова тут же удвоилось, наросло в его мыслях, однако, заприметив недовольный и слегка уставший взгляд товарища, он молча, ковыряясь в подрастающей на щеке щетине, продолжил вести свой терпкий путь, глубоко надеясь, что снега выпадет не слишком много, ибо если он растает, то сельские дороги знатно размоются.

И практически весь день до алого рассвета они проехали под этим нескончаемым снегопадом, редко переговариваясь и перешёптываясь, посапывая под каретным навесом, а в случае с Корблом — любуясь окружением чарующего явления природы — первого снега. Он неустанно проводил своих отчаянных путников плоть до той самой условной границы Франции и Римской империи, и словно по-волшебству развеял занавес тумана. Границей являлся талантливо выстроенный на мощных сваях мост, скрытый за густым лесом с маленьким пограничным лагерем на другой стороне Рейна. Мост был построен несколько лет назад для быстрой переправы товаров через границу, и поэтому он крепок и надёжен, а так же он находился в истоке под морщинистой горой, в одной из самых узких частей Рейна.

Наконец, прозрел горизонт и на том берегу, где был разведен пограничный лагере, показались молодые французские лица, которые шумно просиживали за дымящим костром. Четыре французских мушкетёра-пехотинца вместе с тремя коричневато-белыми лошадями, прикреплёнными к одинокому зелёному шатру, выкуривали одну сигарету за другой, попивали дешёвый, но крепкий алкоголь, по типу водки, и, громко смеясь высоким смехом, играли в карты — в вист, совершенно позабыв о своих пограничных обязанностях.

Мост и его окружение были совершенно пустыми и безлюдными. Возможно, всё это из-за раннего времени суток, однако не исключением было то, что из-за войны и огромной пошлины французов многим стало просто невыгодно сотрудничать с Римской империей…

— Эй, эй, проснись, Корбл! — крикнул Кейсер и три раза ударил возле закрытого окошка повозки, после чего старик, испугавшись, словно пушечного взрыва, пробудился ото сна. — Корбл, впереди лягушатники!

— Хорошо-хорошо, поговорим с ними, что-нибудь придумаем… — тихо зевнув, ответил старик, наматывая на своё жёлтое вельветовое пальто бежевый пижамный пояс. Его выражение лица от усталого сменилось напряжением, полубелые брови сомкнулись воедино, он проверил заряд охотничьего ружья — оно было заряжено, и не забыл про мушкетон — тоже. — Но если вдруг накалится ситуация, то после того как я выстрелю, тут же что есть мочи хлещи лошадей, понял?

Кейсер вдумчиво кивнул, но на его лице проявился лёгкий испуг, и он на всякий случай тоже проверил заряд своего пистолета, висевшего у него на ремне. День был сладким и не таким холодным, как вчерашний. А над степью слегка возвысился тучный туман, вводивший мелких грызунов в беспокойство. Подобравшись чуть ближе к яркому пламени костра, Корбл вынырнул лицом из правой дверцы и радостно по-французски поприветствовал всех новобранцев, вооружённых блестящими алебардами и свисающими на узких бёдрах длинными мушкетами. Один из них уже почти вплотную приблизился к повозке.

— Куда держите путь, господа? — оскалившись, быстро пролепетал один из французов, и, выгнув спину, словно змей, направил свою заточенную пику к морщинистому лицу старика и, притопнув сапогом, под которым красовались чёрные гетры, презрительно хмыкнул. Ситуация изначально приняла напряжённый характер. Француз часто чесал свои шикарные усы и волнистые каштановые волосы, а резкий спиртовой запах изо рта мушкетёра ненароком дал понять путникам, что их разговор выйдет трудным и невыносимым. Сам француз хоть и пытался принять воинственную позицию, дабы показать свою значимость, доминантность, на деле же всё выходило иначе. Он выглядел, словно пьяный, гордый и местами красивый капер, прибывший после очередного маскарадного бала, где случайно и приобрёл французскую военную униформу.

— Мы не хотим проблем, дорогие французские стражи, — прозаикался Корбл неожиданно для самого себя. С его лба, загибаясь по линиям морщинистых каналов, тянулся холодный пот. — Меня зовут Корбл и я приехал во Францию из Священной Римской империи для того, чтобы навестить мою милую племянницу Офели — она француженка, проживает в Париже, сильно больна.

— Немец, говоришь? — с колкой иронией спросил француз, пропустив всю изложенную мысль старика. — Да с таким акцентом ты больше походишь на поляка, чем на немца… Хотя ваши ровные рожи ни с чем не спутаешь! Цветом, как и ваше блевотное пиво!

Француз залился искренним золотым смехом, поглаживая свои бархатные усищи, лежащие на полных хмельных щеках, румяных и здоровых. Вслед за его выходкой подтянулись и другие. Старик чувствовал, что в любой момент всё может пойти не по плану, и он нервно, приподняв правый угол губ, наигранно рассмеялся вместе с ними. Он понимал, что такие резкие оскорбления и шутки с незнакомцами или тем более иностранцами, страны которых несколько лет назад воевали, присущи французам и вполне обыденны в их среде. А желтизна лица Корбла была явно преувеличена, вероятно, из-за того, что оно просто отражалось от увядшей рядом красной листвы. Старик слегка стих, а после небольшой паузы, не особо заглядываясь на лицо терпкого француза, продолжил умаливать просьбой пропустить:

— Я вижу, что вы хорошие парни… весёлые такие. Могу ли я продолжить свой путь? — задал он очередной вопрос и слегка отодвинулся от дверного проёма, что и в момент возмутило француза.

— Э-э-э, стой, стой, стой, — француз придержал открытую дверь повозки своей левой рукой, отведя от лица Корбла острейшую в своём роде алебарду. — Куда это ты едешь? Куда так спешишь, старик?

— Так я же уже сказал вам, что я еду к моей племяшке. Она больна, простите, что я так тороплюсь, просто и вы поймите меня, это правда! — жалобно вымолвил старик, но француз всё с таким же презрением смотрел на него.

— А как звучит её фамилия, фамилия твоей племянницы?

— Ф-фамилия? — Корбл на время встрял от такого вопроса и ещё более взволновался. — В-вы… Виен её зовут. Офели Виен, да…

Через секунду француз высокомерно, медленно и саркастично похлопал в ладоши, а затем, страшно улыбаясь своим укороченным подбородком, промолвил:

— Браво! Прекрасно! Вижу, немцы так и не научились врать…

По всем костям Корбла прокрались лёгкий холод и неповторимая дрожь. Всё тело сомкнулось, сердце слегка кольнуло. Кейсер начал оглядываться по сторонам, пытаясь учуять напряжение, возникшее в воздухе.

— Ладно, не печалься ты так, не получилось соврать, значит не получилось… Что уж, ладно, так и быть, мы отпустим тебя, но… Но! За определённую плату, — ухмыльнулся француз, шатаясь на месте и сверля светлыми глазами застенчивый и волнующийся силуэт головы старика.

— Сколько? — грустно спросил Корбл, пытаясь понять внутри себя, как он проиграл сей диалог с французской душой, и где допустил свою оплошность. Француз уже полностью расслабился и принял дружелюбную позу победителя. Кейсер продолжал заглядывать за края повозки, и сам не понимая зачем, следить за хмельным похождением остальной троицы.

— Десять золотых пфеннигов, и мы расходимся, — вновь встав напротив старика, радостно промолвил француз, растопырив при этом все десять пальцев на своих рутинистых ладонях, из-за чего его алебарда, на которую он изредка опирался, чуть не рухнула на землю.

— Что?! — от неожиданности вскрикнул Корбл на своём же языке. — Это грабёж средь бела дня! Грабёж!

— Вы, немцы, не в том положении, чтобы трактовать свои условия сделок и выгод. И тем более ваши пфенниги не ценятся в наших краях. Так что успокойся и реши, что для тебя важнее: здоровье своей племянницы, ежели она всё же не выдумана твоим старческим маразмом, или грязные деньги? Я вижу, что ты не бедный… Повозка… больно яркая…

— Эх, ну десять так десять, — прискорбно выдохнул Корбл и скрылся за тонким красным тюлем, хоть и понимал, что столько золота он с собой не брал.

Старик шёпотом через окошко наказал Кейсеру, чтобы тот приготовился к бегству и на всякий случай зарядил свой пистолет. Вскоре послышался монетный звон в дальней стороне кабинки. Француз смазливо поглядывал во все стороны, и в том числе на своих столь же довольных красно-синих братьев по службе, думая о том, что мог бы вытрясти и побольше монет. Однако как только он повернулся к раздвигающейся шторке, его мнение сразу изменилось, в вместо сухого лица старичка он увидел лишь истёртое до блеска дуло мушкетного пистолета, в котором виднелась его скорая смерть.

— Подлец! — крикнул Корбл, и раздался выстрел.

Прекрасная французская краеугольная шляпа цвета индиго за мгновение окрасилась в алые, красные пятна, слияния которых придали шляпе более тёмный оттенок. Она вместе с её напыщенным владельцем рухнула на сухую землю напротив деревянного колеса красной повозки. Остальные трое молодых французов, не ожидавшие такого от простого немецкого старичка, начали, трепеща, теребить в своих руках заправленные ружья.

Сразу же после первого выстрела последовал второй, но уже из охотничьего оружия. Метким выстрелом в живот ногами кверху пал следующий француз, который первым среагировал на выходку старика и первым направил на него свой мушкет. Но было поздно, от него раздался душераздирающий юношеский крик боли, который напрочь заглушил выстрелы остальных французов по деревянной крепости.

Весь небольшой полигон наполнился густым пороховым дымом, который на мгновение сместил предутренний туман и из которого с невероятной скоростью и с лошадиным ржанием вылетела повозка немецкого врага. Два оставшихся француза, испугавшись, что в любой момент они потеряют убийцу, ринулись отцеплять своих лошадей, а раненый, скуля от боли, любезно подбросил им под ноги свой заряженный мушкет и с осложнением крикнул:

— Стреляйте в лошадей, идиоты!..

Тот, кто находился ближе к ружью, быстро поднял его и, кивнув раненому, который тем временем уже посиживал на мягком месте и перевязывал своё первое в жизни ранение белым платком, сел на холодное от снега седло и нырнул в погоню. За небольшой отрезок времени, когда адреналин обеих сторон приобрёл пиковую зону, французы прямым ходом практически догнали повозку. Однако из её окна на авось вылетел косой снаряд, на время смутивший французских лошадей. Правая сторона запахла свежим порохом и кислым запахом пыли. Теперь погоня продолжалась на пустом вспаханном поле. Французы окружили повозку с двух сторон, однако неровная поверхность и узкая дорога с деревьями и камнями всячески мешали им сосредоточиться. Кони скакали, словно кузнецы, и постоянно отказывались слушаться своих наездников, то замедляя ход, то ускоряя после череды хлёстких ударов повода.

Корбл, одновременно прочищая и заряжая ружья, приказал Кейсеру мигом отдать ему свой пистолет, что тот, не отрывая взгляда от ветвистой тропы, сделал. Три мушкета заряжены — готовы к бою, французы подбираются всё ближе и ближе. Старик лёг на низ повозки и, отворив левую дверь, частично развалившуюся после громкого тяжёлого удара о бок повозки, нервно дёрнул курок в лошадь правого набегающего француза. От немыслимой боли лошадь тут же нырнула в землю, потянув за собой молодого наездника.

«Остался ещё один, — подумал про себя старик и, развернувшись и точно так же откинув левую дверь, стал предвкушать следующую жертву. — Ну давай же, милок, подъезжай!»

Долго ждать не пришлось — француз, разогнавшись, держа повод одной крепко сложенной левой рукой, направил пистолет в дверной проём повозки, но так же, как и первый собрат, он не заметил выглядывающий из-под длинного тюля старый силуэт с мушкетом. Корбл метким выстрелом ранил француза в рёбра, но тот практически не шелохнулся, а лишь стиснув зубы, направил ствол на деревянное дно повозки, из которого мигом разлетелись одни лишь щепки. Старик пребывал в лёгком шоке от французской стойкости и от того, что он чудом выжил — пуля пробила дно прямо перед его лицом. Француз тем временем пытался достать второе гладкоствольное ружьё, выронив при этом использованный мушкет раненого друга.

Корбл решил не отставать от своего постепенно удаляющегося от повозки соперника, и на этот раз он резко встал — встрепенулся, словно мокрый петух, и, шатаясь из стороны в сторону из-за пьяного подпрыгивания повозки, уперев ружьё в своё хрупкое плечо, произвёл решающий выстрел, моментально отправивший последнего соперника на тот свет. Его лошадь следом остановилась и умным печальным взглядом посмотрела на труп своего наездника и пару раз ущипнула увядающую траву.

Повозка со скоростью хищной птицы парила над полем ещё пару длительных минут, пока Корбл полностью не пришёл в себя и не приказал Кейсеру замедлить лошадиный ход. Старик уселся возле стенки кучера и со стоном громко выдохнул:

— Извини, что так вышло… Сам понимаешь — французы, что с ними поделаешь? Да и я, видимо, плохой переговорщик, — пожал плечами Корбл, искренне сожалея о содеянном. Но, казалось, что больше всех переживал как раз-таки кучер.

— Да. Ничего. Я тебя понимаю… — лживо и неуверенно ответил Кейсер, всматриваясь вдаль своими напуганными глазами, в этот момент он услышал своё нездоровое учащённое сердцебиение. — Ты там, это… Не ранен случаем?

— Ещё как ранен, — заскулил старик и, схватившись за середину правого бедра, наконец-то прочувствовал всю боль. Он отвязал свой бежевый пояс, закинул себе в дурно пахнущий рот и тотчас прикусил. Следом он ловко схватил в одну руку алкоголь, а в другую — красную ткань.

— Что ты? Ранен, всё-таки ранен? Тебе там помочь, может, остановимся? — резко взволновался Кейсер, расчёсывая от тревожности свой крючковатый нос, погрязший в веснушках.

— Нет-нет, я сам перевяжу — это обычная пулька, продолжай путь… Я это устроил — мне и от этого страдать…

Корбл на мгновение затих, но после из кабины слышался лишь стон и благой мат, который старик тщательно пытался скрыть своим же шёпотом. Успешно проковырявшись пять минут в своей раненой ноге, с помощью каких-то грязных тряпок он извлёк слегка сплюснутый свинцовый шарик, который застрял у него прямо возле кости. Старик решил оставить его себе на память, предварительно показав его кучеру, от чего того чуть не стошнило.

— Ну что же, теперь я буду хромать, как старый никчёмный волк, — рассмеялся старик, туго перевязывая свою рану красным бархатным полотном.

— Недурно, брат, ты их приструнил… или, проще сказать, пристрелил! — торжественно воскликнул Кейсер с юмором, чтобы поддержать друга, но в тот же миг о чём-то задумался.

Корбл молча продолжал возиться в кабинке, не обращая внимания на плохой каламбур своего кучера, который тем временем, пронаблюдав за скорым заходом солнца, озвучил старику свои дальнейшие мысли:

— Нужно как можно скорее отыскать нам ночлег… под каким-нибудь стволом али камнем, а то ночь быстрее нас спешит, скоро закат — это точно. А вот где ближайшая деревня или ночлежка — тут я сам без понятия, карт-то нет! Да и тем более лошади устали — поесть бы надо, да и нам тоже надобно, — быстро промямлил кучер, будто сам для себя. — Есть ли у тебя что-нибудь из еды? У меня вот лишь мучной хлеб остался — жена сварганила, будешь?

— Не-е, пожалуй, откажусь… Ты лучше… остановись-ка у того дерева и по-быстрому разожги костёр, а я пока подстрелю кого-нибудь…

Корбл указал на лежащий возле дороги суровый сухой дуб, который всем своим видом показывал путникам, что в миле от него не найдётся более живого существа, чем змея, выползающая из-под его небольших трещин.

— Что? Да тут же тишь кругом, небось шакалы только бродят, сожрут нас ночью! И вдобавок как ты пойдёшь охотиться в столь позднее время? Кого ты собираешься тут найти? Свою молодость? Старик, остепенись, у тебя же нога хромает! — пренебрежительно промолвил Кейсер, останавливая повозку возле страшного и огромного, в пятнадцать тонких берёзовых обхватов, дуба с засохшими, обломанными, вероятно, давным-давно суками и с осыпающейся корой, поросшей старыми отверстиями.

Его кудрявые ветви огибали угрюмое тёмное небо, на котором виднелась низколетящая стая серых диких перелётных гусей, так ловко запримеченная Корблом:

— Видишь, видишь! Смотри на них. Вон они, вон, ха-ха! Сейчас произведём отстрел, и будет нам плотный ужин…

В момент, когда Корбл договорил своё предложение, он уже успел схватить подгоревшее ружьё и, прихрамывая на одну ногу, не слушая бубнёж и упрёки своего товарища, направился прямиком за дуб, где расстилалось мшистое болото, язвившее своим ядовитым зловонием. Кейсер вскоре оставил попытки отговорить Корбла от его затеи, так как живот кучера мыслил совершенного иначе, а его руки как можно скорее хотели согреться от любого вида тепла… Вскоре послышался дальний выстрел, от которого вздрогнули усталые лошади, мирно поедающие траву. После выстрела последовал радостный вопль — он также осчастливил и кучера, который тихонько посиживал и ликовал на массивных корнях великовозрастного дуба и, прельстившись огнём, согревался от нарастающего холода с уже подготовленными отёсанными палками для жарки гуся.

Спустя час над костром вращалась с помощью кучера ощипанная и разделанная птичья тушка, а в таинственном уголке на холодной земле кряхтел и посапывал с довольным лицом Корбл. Через пару минут кучер разбудил его с предложением первым испробовать приготовленное птичье мясо. Старик, не долго думая, уселся возле костра и величественно вкусил предложенную грудку.

— О-о-о, невероятно! — сладко промычал Корбл после каждого укуса. — Délicieux!²

— Ах, никто ещё не хвалил мои блюда так, как ты! — рассмеялся Кейсер, вытянувшись вдоль мощного ствола с отрезанным кусочком мяса в руках. — Правда, оно получилось слегка жестковатым, хотя гусиное мясо, оно на то и гусиное… Жаль только то, что нет кастрюль, а то я и бульон бы сварганил. Хм… Слушай, Корбл, а куда мы после?.. До Парижа нам дней так пять, ну, может, меньше, я точно не знаю, как получится… А мы уже так напортачили! Боюсь, нас ждут большие проблемы по пути во Францию.

— Это да-а, только вот кто виновник кровавого пиршества, так это только я. Не кори себя, Кейсер… Думаю, что можно проехаться по близлежащим городам, деревням, может, таким образом и найдём какую-нибудь диву. А пока… нужно поспать, — тоскливо закончил старик и, придерживаясь за простреленную ляжку, зевая, забрался в повозку.

На тростниковом вентиле осталась как минимум половина гуся, которой бы с радостью полакомился Кейсер, но он так же, как и Корбл, до смерти объелся. И, напоследок отхлебнув пива из своего самодельного кожаного бурдюка, оставил костёр догорать, а половинку гуся — догнивать на свежем воздухе.

Примечания

1

Да, мой любознательный кучер.

2

Восхитительно!