Корсары султана. Священная война, религия, пиратство и рабство в османском Средиземноморье, 1500-1700 гг.

Эмрах Сафа Гюркан, 2018

Эта книга представляет собой грандиозную картину деятельности османских корсаров от Адриатики до Исландии, от Балеарских островов до Азорских островов, созданную известным турецким исследователем. Автор использовал широчайший спектр известных и очень редких источников на английском, французском, османском, итальянском, испанском, португальском, каталонском, немецком и латинском языках, чтобы показать многоплановую жизнь людей моря, окутанную зловещими и романтическими легендами. Основными материалами стали первоисточники: древние документы, старые рукописи, книги, большая часть которых напечатана в XVI–XIX столетиях и известна только самому узкому кругу специалистов. Представлены несколько различных аспектов: культурный (религия, суеверия, сексуальность, повседневная жизнь на борту кораблей корсаров), экономический (раздел добычи, функция пиратства на развивающемся капиталистическом мировом рынке), социальный (пиратство и бандитизм), географический (топография североафриканского побережья), политический (отношения Магриба со Стамбулом) и военный (типы кораблей, состав флота, используемые военные стратегии). В книге приведены цветные иллюстрации кораблей корсаров, представлены многочисленные карты, рисунки и средневековые чертежи. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Вступление

Книга, которую вы держите в руках, — вторая из серии наших исследований об отважных героях средиземноморского пограничья, и она посвящена османским корсарам 1500–1700 годов.

Однако мы не просто поговорим об их прошлом. Яркие герои вдохнут новую жизнь в нашу спокойную и привычную аналитику. Среди тех, к чьим историям мы прикоснемся, будет Ахмед Челеби, он же Дон Фелипе, сын тунисского дея: очарованный западной музыкой, он уедет в Европу, крестится, и только со временем возвратится на родину, вновь примет праведную веру и совершит хадж^[2]. Будет и пьяница Рыдван, который, едва услышав, что пророка Ису (Иисуса Христа) убили иудеи, избил первого попавшегося ему еврея и впредь ежедневно проверял, хватает ли в церкви свечей и лампадного масла, жертвуя на них по несколько акче^[3]. Будут и Мигель де Сервантес, прославленный литератор, который четырежды пытался бежать из плена и в роковую минуту спасся от рабства лишь благодаря выкупу, и Сулейман-реис^[4], мюхтэди (см. глоссарий) из протестантов, отрекшийся от веры и познавший ее добродетель лишь в неволе на христианских галерах: он вернет себе свободу, вновь отправится на газу^[5], потом решит иначе, избавится от янычар, высадив их на сушу, и поплывет к Марселю, — но волею бури окажется на Мальте, где, ничуть не колеблясь, станет рыцарем католического ордена Святого Иоанна. Мы прочтем, как некий месье Вайян, освободившись из плена, по дороге на родину завидел на горизонте корсарское судно и мигом проглотил 20 золотых медальонов, — решил, что те пригодятся в тяжелые дни, ведь предстоит еще раз проститься со свободой. В пантеон наших героев войдут и Кючюк Мурад-реис — в миг встречи с женой и детьми в Вере, где он укроется от шторма, и в день, когда он, велев поднять флаг принца Оранского, поведет свой корабль на испанские галеоны, — и его дочь Лизбет Янссен, которая много лет спустя проведает отца в Сале. Мы увидим, как чернокожий раб Антоний де Ното примет христианскую веру, едва его доставят из Черной Африки в Европу, — со временем, попав в руки к пиратам, он обратится в ислам; затем в долгой аскезе стяжает славу святого, а сорок лет спустя любовь к Иисусу вновь возгорится в его сердце и заставит де Ното пойти на смерть. Перед нами предстанут и многие ренегаты, принявшие ислам, но не знающие шахады^[6] и путающие пророка Мухаммеда с его предшественниками; и простые моряки (как христиане, и мусульмане), приносящие жертвы в пещере на острове Лампедуза; и мальтийские корсары, которые будут уносить эти приношения на Сицилию, в церковь Девы Марии; и мстительные муртады^[7], которые когда-то, после прибытия в Северную Африку, приняли ислам, но легко могли бросать единоверцев-корсаров на христианском берегу по самым разным причинам (муртад мог просто обидеться, что кто-то не отдал за него замуж дочь или же обманом выщипал ему бороду). Мы прочтем о том, как оказались в ловушке охотники-гази, пьяные от вина, которое нашли в погребах разграбленного Палермо; о том, как моряки-пленники, меняя маршруты незаметно от янычар, уводили корабли в европейские порты; о том, как народ возводил во святые бывших христиан, обратившихся в мусульманскую веру; о том, как гребцам-невольникам приходилось есть из тех же самых горшков, куда они попутно справляли нужду… Вот они, некоронованные короли фронтира!

Конечно, мы не удержались — и заинтриговали читателей сладкой приманкой, крохотной частью историй удачливого меньшинства, чьи приключения вошли в легенды последующих поколений. Но пусть наша маленькая слабость не внушает вам мысль, будто произведение, которое вы держите в руках, — это «эксцентрическая» книжка, от начала до конца переполненная прибаутками. Сколько бы забавных историй ни вместили ее страницы (их тон в общем-то спокоен и выдержан, что приличествует духу пограничья), мы все же стойко держимся строгих научных правил, и наша работа содержит открытия, к которым мы пришли после долгих изысканий в архивах и библиотеках едва ли не всей Европы и Турции. Собственно, как и любой научный труд, наше произведение обязано привнести в литературу нечто новое. В таком случае спросим: чем же отличается эта книга от всего, что было прежде? Тем, что перед вами — попытка понять, что делали гази, воители веры, в годы «золотого века» корсарства, когда осели в Северной Африке, прибыв из Восточного Средиземноморья, и тревожили своими набегами не только торговые корабли, но и европейские берега вплоть до Азорских островов с Исландией.

Тем не менее первое и, может быть, самое главное отличие нашего произведения от остальных — его источники. Ряд академических работ, доныне написанных в Турции на тему османского корсарства, основан на документах стамбульской бюрократии. Бесспорно, османские архивы несказанно богаты, в них миллионы документов; однако это вовсе не означает, будто они способны прояснить любую тему. Говоря об османском корсарстве ХVI–XVII столетий, надо признать, что материалы, которыми мы располагаем, по ряду причин не смогли стать полноценной базой для обширных аналитических трудов, похожих на западные нарративы^[8]. Во-первых, невозможно понять корсарство лишь по работам османским ваканювисов^[9], по решениям султанского дивана^[10] и по записям имперского адмиралтейства. Все они наглядно отображают отношения между пограничьем и столицей с позиций османских элит и бюрократии, но далеки от сложных и многоплановых реалий фронтира. Все усложняется и потому, что правители областей, давших корсарам приют, — таких как Алжир, Аннаба, Бизерта, Хальк-эль-Уэд, Сус, Триполи, остров Лефкас (осм. Айямавра) и Влёра (осм. Авлонья) — не оставили никаких свидетельств. Причем к малочисленным арабским первоисточникам местного характера до сих пор никто не обращался, что создает очередное препятствие на нашем пути. Очевидно, что одних османских хроник и рукописей, цитируемых вместо них, здесь недостаточно, — их тоже сохранилось крайне мало, да и они, в отличие от западных, не предоставляют точной аналитики^[11].

Вследствие всех перечисленных ограничений документация центральной бюрократии — это стержень нашего исследования; она проясняет административные и финансовые аспекты османского корсарства и мореплавания, но, по существу, в ней отсутствуют полноценные систематические ведомости касательно других аспектов — военных, экономических и социальных. Кроме того, незнание языков и недоступность иностранных источников в университетских библиотеках привели к тому, что даже фундаментальные открытия в сфере военной истории не попали в турецкие академические издания. Если же прибавить к нехватке первоисточников еще и неосведомленность в современных исследованиях, то вряд ли стоит удивляться тому, что все написанные у нас труды скорее напоминают истории институциональные, нежели военно-морские.

До сих пор не затронуты первоочередные для историка вопросы: какие тактики избирали корсары в своих налетах? Какие хитрости они применяли, чтобы загнать жертву в сети? Как повлияло стремление получить стратегические преимущества на строительство кораблей? И как изменилось само судостроение под влиянием военных технологий? Насколько удешевление огнестрельного оружия изменило баланс сил между флотами центральных держав и корсаров, между чектири^[12] и парусниками? И что нам известно об укладе жизни на пиратских галерах? Что ели и пили корсары? Как удовлетворяли естественные потребности? Какие религиозные ритуалы и практики придавали им сил перед лицом морской неизведанности? Как они справлялись с болезнями и поддерживали гигиену с дисциплиной? В конце концов, какой народ подарил нам «османских» корсаров?! Насколько моряки-христиане и мюхтэди^[13] стали частью мира ислама? Сумели ли они спокойно и без душевной боли оставить свои семьи, родину и веру, от которой отрекались? Кем были гази — удачливыми грабителями или же воителями за веру, побеждающими именем Аллаха под знаменем ислама?

И в какой степени влияли на экономику портов пиратские трофеи? Куда пираты сбывали добычу и как делились ею? Стало ли корсарство неизбежным итогом экономической маргинализации, как прежде стал им разбой? Можно ли говорить о топографических особенностях, обрекших ряд портов на пиратство? А что еще объединяет корсарство с торговлей и контрабандой? В чем на самом деле проявляется теоретическая разница между корсарством — и морским разбоем, то есть именно пиратством? И какое место отводит нашим корсарам международное право, начавшее постепенно развиваться в те дни?

Мы найдем ответы лишь в новых источниках. И именно благодаря им мы сможем шагнуть за пределы историографии, которая до сих пор изучает османское мореплавание только с административной и финансовой точки зрения. Мы использовали первичные и вторичные источники на французском, итальянском, испанском, английском, немецком, латинском, португальском и каталонском языках, сопоставляя их с османскими летописями и архивными документами; все они раскроют нашему взору мир пограничья, которым мы привыкли пренебрегать из-за предвзятых методологических предпочтений или идеологических мотивов, — пусть даже время от времени и наталкиваемся на его следы. Наряду с этим архивная дипломатическая переписка и шпионские отчеты позволят нам день за днем следить за делами наших корсаров и их влиянием в столицах. Упомянутые документы способны показать нам то, какой вклад гази внесли в развитие флотов центральных держав, и то, как эти державы готовились к борьбе с корсарами. Наконец, документы подробно сообщают о происхождении, семьях и личностях многих корсаров; до сих пор мы знали об этом очень мало. Эту мысль подкрепляет и то, что все детальные биографии корсаров, которыми мы располагаем, написаны на основании подобных источников^[14].

Опять-таки, изучая наряду с дипломатической перепиской судебные записи Мальты с Галатой, можно осветить очень много событий, касающихся правовой стороны корсарства. При этом связанные с корсарами рапорты, скрытые в богатых архивах Флоренции, Пизы и Мальты, могут предоставить нам важную информацию как об османских корсарах, так и об их соперниках, рыцарях орденов Святого Иоанна и Святого Стефана. А документы таких центров торговли, как, скажем, Марсель, прояснят экономический аспект корсарства. И если мы не углублялись в указанные источники, то лишь потому, что это, по сути, уже сделали такие прекрасные ученые, как Надаль и Фонтене; впрочем, исследователей экономической истории еще ожидает масса работы.

Османские архивы способны пролить свет на две грани корсарства. Если записи в Османском архиве премьер-министра Турции помогают раскрыть связи Стамбула с пограничными вилайетами^[15] и их непокорными героями [см. раздел 11], то записи шариатских судов позволяют увидеть, к каким правовым механизмам прибегали жертвы корсаров. Совсем недавно Джошуа Уайт показал, сколь весомы эти судебные хроники для истории права и дипломатии, если сопоставить их с подтверждающими документами из венецианских архивов^[16]. Отметим и то, что весьма ценны и английские архивы, на обращение к которым нам просто не хватило времени, и голландские, которые мы не можем прочесть, поскольку не располагаем нужным языковым инструментарием.

Записанные воспоминания христиан, которым довелось побывать в плену у корсаров, таят богатейшие сведения. Ценность этих источников, подробно повествующих о жизни на кораблях и корсарских набегах, станет еще понятнее, если принять к сведению то, что их османские аналоги можно пересчитать по пальцам одной руки. Все книги, отчеты и письма, составленные в Северной Африке консулами, торговцами, священнослужителями и выкупщиками рабов, способны прояснить историю корсарских портов почти во всех аспектах; даже магрибские историки, описывая прошлое своих стран, до сих пор пользуются этими источниками чаще, нежели арабскими, что в очередной раз подчеркивает важность первых^[17].

Впрочем, наши источники не лишены недостатков — в зависимости от того, какого рода они были, какой аудитории адресовались и каким оказывался их формат (архивный документ, рукопись, книга). Да, в них много сведений, четких и ясных, но все же те, кто их писал, смотрели извне и действовали не без предрассудков. Мы обращались к таким источникам только после того, как они проходили своего рода «критический фильтр». Из литературных текстов мы устраняли влияние стереотипов и мотивов, призванных привлечь читателей; а правительственная корреспонденция, не предназначенная для широкой публики, оценивалась с учетом риторических стратегий, от которых никак не могли отказаться правящие элиты в гуманистической Европе^[18]. Кроме того, общедоступные европейские источники, мы, насколько возможно, читали в сопоставлении с османскими. И, наконец, мы делали все, чтобы данные из указанных источников были представлены в согласии с географическими, климатическими, экономическими и технологическими особенностями эпохи.

Не менее важную роль, чем первоисточники, для этой книги сыграли и академические труды, изданные на Западе. Никак нельзя отрицать, что во Франции, Испании, Англии и Алжире написано множество литературных произведений, посвященных и османскому, и христианскому корсарству, — трудов значительно более качественных и разносторонних, нежели те, что созданы в Турции. Еще до недавних пор в Турции очень слабо изучались иностранные языки и мало кому удавалось провести исследование за границей; здесь мало библиотек, отвечающих международным стандартам; тем самым наши ученые оказались оторванными от революционных трудов в сферах военно-морской и средиземноморской истории.

Иначе как объяснить, что почти ни один турецкий историк не обратился даже к тем подробным французским трудам XIX века, которые сейчас свободно доступны в интернете? Исключение составляют всего две книги, одна из которых написана в 1936 году!^[19] Почему академики игнорируют эту литературу? И почему в библиотеках всех наших учреждений совершенно нет классических работ, посвященных корабельным технологиям?

К сожалению, решение инфраструктурной проблемы почти не принесло результата на протяжении последних лет. За эти 15 лет возросли возможности цифрового копирования, языки изучают широко и повсеместно, Турция еще сильнее интегрировалась в заграничный мир и все больше турецких историков ежедневно посещает европейские архивы, — однако они, как и прежде, предпочитают закоренелые темы османской истории или же сосредотачиваются на торговле, дипломатии, личности либо событии и применяют описательный стиль западных источников, не подвергая их даже малейшей критике. Нам до сих пор нечасто встречаются труды, посвященные таким столь популярным на Западе темам, как корсарство, рабство, шпионаж, ренегатство, культурный и технологический взаимообмен, иерархия… И мы желаем, чтобы эта книга стала первой в нашем деле и проторила путь другим.

И, наконец, скажем, что и в западных монографиях не обходится без проблем. Во-первых — и это самое главное, — в них иногда без надлежащей критической оценки используются достаточно предвзятые источники, которые не сопоставляются с арабскими и османскими. Печально наблюдать, как современные историки разделяют голословные стереотипы и китчевые мотивы этих работ; в итоге бедные османские корсары оказываются между безразличными учеными Востока и предвзятыми академиками Запада как между молотом и наковальней.

В западных исследованиях средиземноморского корсарства проявляется еще одна значительная проблема: пусть они все полны самых подробных сведений, но при этом оценивают корсарство как некое статичное явление, обходя вниманием многовековые экономические, технологические и социальные изменения. Это лишь подтверждает наш аргумент, согласно которому ряд некоторые из этих исследователей шли в том же направлении, что и их предшественники в XVIII столетии, в котором свершились неожиданные перемены, важные для корсаров.

Теперь перейдем и к новым аргументам и точкам зрения, которые предлагает наша книга. Во-первых, как мы уже отметили, на последующих страницах вас ждут не «уютные» категории Стамбула, Венеции, Мадрида и Рима, а нескончаемые сюрпризы пограничья. Есть и еще один момент, особо подчеркнутый в иных наших произведениях: если мы смотрим из столицы, то ни в какие подзорные трубы нам не увидеть ярчайшей и противоречивой сути пограничья; слова «увеличительное стекло» — здесь это лишь оксюморон. Как представления о морали и адабе^[20], руководящие жизнью почтенного стамбульского бея-эфенди^[21], далеки от правдивого отображения жизни первых поколений горожан, так и категории, созданные столичными элитами с их представлением об исламе, литературных мотивах и цивилизованных культурах, не позволят в полной мере понять мир пограничья, где на собачьих тропах — конский след.

Безусловно, мы говорим об этом не впервые; на этом делают акцент многие признанные эксперты — от Броделя до Даклии, от Сола до Дюрстелера, — и тем не менее в Турции этот тезис лишь вызывает непонятное сопротивление. Наши историки с их верой в безраздельность султанской власти склонны расценивать автономию просто как факт и закрывать на нее глаза — и в то же время они не боятся жертвовать невероятно изменчивой идентичностью жителей региона и его религиозным разнообразием ради до резкости ясных аналитических категорий, рожденных в имперских центрах. Мы приложили все усилия, чтобы не допустить этих ошибок и не выстраивать наши аргументы на дихотомиях, скажем, таких как «мусульманские гази — грешные кафиры»; «зиндики — мумины»^[22], «разбойники — верноподданные».

Есть и другая особенность, отличающая наш труд: политические события здесь расположены не в хронологическом порядке, а представлены лишь по мере того, насколько они могут служить примерами к аргументам. Кроме того, за счет различных подробностей, предоставленных западными источниками, расширен сам спектр политических событий и их персонажей. Нам хотелось бы особо подчеркнуть: как бы часто в книге ни встречались имена корсаров, она не призвана восхвалить героизм таких реисов, как Кемаль, Оруч, Хайреддин и Тургуд, или же прославить их подвиги. Ради того, чтобы получить ответы, мы вывели на сцену многих корсаров, которые сыграли важную роль, но о чьих именах мало кто слышал: это Буюк (Арнавуд) Мурад; Айдын; Синан; Улудж Али; Кара Ходжа; Хасан Калфа; Арнавуд Меми; Али Биджинин; Юсуф (Джон Уорд); Улудж Хасан; Симон Дансекер; Сулейман; Кючюк (Фламенко) Мурад; Меземорта Хюсейин; Канарьялы Али…

Наряду с тем, что мы попытались отдалиться от линейной и повествовательной политической истории, на страницах книги мы также рассмотрим главное назначение пиратства — этой древней профессии Средиземноморья. И пусть турецкая историография, взирая на пограничье глазами Стамбула, по сей день представляет наших корсаров как героев, служащих вере и государству, мы оценим их как рациональных деятелей, занятых экономикой и пытавшихся выжить в непростых условиях.

Корсарство в нашей книге — не просто явление, которое служит политике и сводится к простому грабежу. Это прежде всего стратегия, которую применили порты, отделенные от мировой экономической системы, и она в свое время породит капитализм, чтобы эти порты могли вернуться на те торговые пути, с которых их изгнали. Иначе как объяснить стандарты корсаров-гази и правила, которых они придерживались, чтобы их действия носили предсказуемый характер? Ведь они охотились за провиантом, рабами и товарами в эпоху, предшествующую современной, а в то время закон от бесправия отличала очень зыбкая и тонкая грань.

Из-за акцента на этих правилах и стандартах корсарам пришлось действовать в рамках международного права и постоянной дипломатии, стремительно развивавшихся с XVII века. С этих пор перед нами предстают уже не легендарные воины, которые, служа вере и государству, поднимают меч ислама против кафиров, а ревностные стратеги, соблюдающие политику равновесия между Стамбулом, Парижем, Лондоном и Амстердамом. И кроме того, зверствовали не только они, хотя западные источники утверждают обратное. Европейские капитаны наравне с реисами нарушали правила, убивали невинных и переписывали историю.

Наконец, в нашей книге особое значение придается изучению османского корсарства в свете общей парадигмы европейской и средиземноморской истории. В последние годы историографические тенденции такого направления до сих пор в полном объеме не проявились в Турции; их неполноценность сочетается и с административной жесткостью наших университетов. В итоге вся тематика отслежена лишь в пределах имперского видения, а открытия оцениваются как часть общей тенденции. Мы уделили немалое внимание тому, чтобы выйти за пределы этой османской исключительности, и изучили корсарство в контексте более широких исторических парадигм. Впрочем, османское корсарство невозможно понять, если игнорировать многие явления, к которым относятся: Великие географические открытия; экономика капиталистического мира, постепенно втягивающая большую часть планеты в экономическое партнерство на неравных условиях; типы кораблей, построенных после революции в военном деле; появление парусников и огнестрельного оружия и их влияние на оборонительные системы; возникновение центральной бюрократии в результате упомянутой революции; международное право и постоянные посольства, учрежденные с XVI века; и новостные сети, возникшие вместе с газетами и рукописной периодикой; разбой, подпитываемый постоянным ростом населения в указанном веке и переменой климата в XVII столетии; а также процессы конфессионализации (Konfessionsbildung) в мусульманских и христианских странах, начавшиеся во второй половине того же XVI века.

Итак, каждая «часть» книги, состоящей из 12 разделов, нацелена на ту научную сферу, которой до сих пор пренебрегала турецкая историография, посвященная корсарству. В первой части, где в центре внимания — сами корсары, раскрыт смысл понятий «османский» и «гази». А в первом разделе посредством различных таблиц мы пытались показать, как именно на протяжении столетий видоизменялись этнические и религиозные корни османских корсаров от порта к порту. В корсарство, основу которого заложили турки Восточного Средиземноморья, пришли многие итальянцы, испанцы, французы, португальцы, голландцы, англичане, немцы, датчане и даже евреи. Это не просто убедит нас в космополитичной сути явления, но и покажет, сколь разноплановый фон скрыт за термином «османский».

И разве в обстановке такого космополитизма можно вести речь о какой-либо религиозной войне? Так что же, выходит, «газа», на которой делают акцент османские источники, служила лишь для пропаганды — или же она действительно претворялась в жизнь? А если все-таки претворялась, то как именно? Как однообразная священная война, о которой повествуют современные историки? Ответы вы найдете в разделе 2. Там же мы постараемся раскрыть литературные мотивы текстов, облекающих наших корсаров в религиозную мантию; подробно поговорим о документе под названием «Газават Хайреддина-паши» — одном из немногих «я-повествований» (ego-documents), связанных с корсарами. Затем мы обратимся к сведениям из европейских архивов и расследуем отношения наших корсаров-мюхтэди с их родными и с правительствами покинутых стран. И, наконец, мы попытаемся понять, насколько им удавалось забыть ту веру, от которой они отрекались в трудный час, и что еще важнее — в какой мере они изучили ислам, света которого удостоились. И при этом мы постараемся помнить, что неортодоксальное и эклектическое понимание религии, с которым мы имеем дело, — самый лучший пример разноплановой действительности пограничья.

В разделе 3 мы отметим, что ученые, писавшие про османские корабли, не особо заботились о технических подробностях, которыми полнилась военно-морская история мира, и потому ограничивались лишь бессистемной передачей архивных сведений, а их западные коллеги, как правило, предпочитали писать о северных судах, построенных уже после революционных преобразований в кораблестроении. Вторую часть мы начнем с изучения деталей морской навигации и постараемся восполнить пробел, возникший оттого, что специалисты по истории Средиземноморья (которых, к слову сказать, очень немного) полностью игнорировали Северную Африку и обращали внимание только на венецианские, генуэзские и французские верфи. Мы опишем изменения в типах кораблей, а также расскажем о технологии, которая неуклонно развивалась на протяжении XVI–XVII столетий, и о кораблях, которым, согласно своей стратегии, отдавали предпочтение корсары. В этом разделе, сопровождаемом таблицами, отражены и такие подробности, как число флотских кораблей в трех крупных корсарских портах; количество пушек на этих кораблях и украшения на корме.

Еще одна тема, о которой нам мало что известно — по крайней мере, если вести речь о XVI–XVII веках, — корабельные экипажи. Их мы рассмотрим в третьей части. Ее первый раздел — или пятый, если говорить обо всей книге, — посвящен особенностям и обязанностям реисов, офицеров, моряков, солдат и рабов; все персонажи изучены по отдельности. А в шестом разделе мы будем говорить о том, как жили на корабле сотни людей, месяцами находясь вместе в тесном пространстве. Чем они питались? Как занимались сексом, заботились о гигиене, ходили в туалет? Чем болели? И как боролись с болезнями? Какие наказаниями поддерживали дисциплину? Как находили общий язык члены экипажа из разных народов? Какие суеверия и религиозные ритуалы они создали, защищаясь от вечной опасности в море?

«Благодаря» характеру той лекционной системы и тех учебных программ, что приняты в лучших университетах Турции, в наших академических трудах по истории совершенно не учтены топографические и климатические условия событий. Яркие примеры можно найти в работах, которые посвящены внешней политике и военной стратегии османов — и совершенно не учитывают навигационных условий. И потому седьмой раздел книги, составивший всю ее четвертую часть, стремится вновь соединить географию с историей. В нем изучены факторы, определяющие навигацию в Средиземном море: его ветра, течения и прибрежную топографию. Собственно, первая часть упомянутого раздела не основана на каких-либо оригинальных исследованиях и лишь повторяет открытия, почерпнутые из ряда классических произведений, которые никак не попадут в Турцию, хотя 30–40 лет тому назад фундаментально повлияли на западную историографию. Во второй же части раздела мы с помощью некоторых рукописей, книг и отчетов XVI века наведем наш исследовательский объектив на топографию Северной Африки и изучим корсарские порты, расположенные на побережье от Александрии до Агадира, с точки зрения их удобства как для гребных судов, так и для парусников.

Что касается военных подробностей морских набегов, о которых мы узнали из воспоминаний невольников, попавших в плен к корсарам, и от христиан, ставших гребцами на корсарских кораблях, — то эти подробности рассмотрены в обширном восьмом разделе, составившем всю пятую часть. Если сравнивать корсарский корабль с другими — то какими возможностями располагала каждая из сторон? Как именно корсары проверяли торговые корабли? Какие ставили ловушки, завидев жертву? Какое оружие использовали обе стороны в погоне или в бою, какие тактики? На что корсары обращали внимание, грабя корабль? Как обменивались сообщениями корабли корсарского флота? Ответив на эти вопросы, мы вновь поговорим о том, как гази совершали нападения на суше, и увидим, как в открытом море избирались цели, расположенные за сотни, а иногда и за тысячи километров, как корсары незаметно к ним приближались, за счет чего совершались высадки и чем оканчивались потенциальные конфликты.

В шестой части мы оценим экономический масштаб корсарства — в Турции эта тема до сих пор мало кого привлекала. Девятый раздел призван представить обобщенную точку зрения на события. И пусть даже мы предполагаем, что корсарство, как и морской разбой, вызвано экономической маргинализацией, речь пойдет не только о безземельной и вооруженной бедноте, но и о портах, которые мировая экономическая система, послужившая основой капитализма, ежедневно вытесняла с главных торговых маршрутов. Затем мы рассмотрим отношения корсарства с торговлей, представим первое одной из альтернатив последней, — ведь любой может в один из дней ступить на скользкую дорожку, — и постараемся показать, как незначительны, по существу, были экономические убытки от корсарства. Мы зайдем еще дальше и добавим, что корсарство содействовало торговле, — за счет транзитивности, которую оно создавало между разными правовыми системами, а также доверительных и кредитных сетей, которые благодаря ему установились между европейскими и мусульманскими владениями. Именно поэтому против него не вели системной борьбы — вплоть до XIX столетия, пока объем торговли не возрос настолько, что с корсарством уже нельзя было мириться и пришло время сокрушить всех, кто нарушал закон…

В десятом разделе мы обсудим то, как корсары распоряжались добычей и как распределялся доход между участниками и инвесторами корсарских предприятий. А после расскажем о том, как разнился доход (рабы, имущество, корабли) и сколь большим он был в разных корсарских набегах (на суше, на море и т. д.).

Шестую часть, где анализируются правовые критерии корсарства, и одиннадцатый раздел книги мы начнем с того, что отделим пиратство (собственно, мелкий разбой, не имевший никаких экономических или же политических последствий) от корсарства как от организованного и предсказуемого занятия, чьи древние обычаи и правила, восходящие еще к Античности, удачно встроились в международное право. Мы покажем, как нормы этого права проявлялись в судоходстве, объясним, почему появились те правила, которым следовали корсары, торговцы и военные корабли, а также представим механизмы юридического аудита в пиратских портах и изучим документы, которые согласовывали торговлю с корсарством. И, наконец, мы постараемся показать, что правилами пренебрегали не только гази, но и европейцы, и, к слову, последние были более склонны нарушать закон и оставлять документы и артефакты, отражающие только их точку зрения.

Мы завершим монографию традиционным разделом — расширенной версией нашей журнальной публикации 2010 года, в которой внимание уделялось управленческим и политическим вопросам^[23]. В этом разделе представлено 200-летнее развитие отношений между Стамбулом и непокорными западными оджаками^[24], — это довольно важно, если мы хотим показать, на что способны османские архивы (в основном к ним мы и обращались). Раздел раскроет нам и различие в том, как в османских и западных источниках представлены подробности описаний и технические сведения. Вначале мы рассмотрим, какими были взаимные ожидания сторон в их добровольно начавшемся сотрудничестве, в котором позже было немало превратностей судьбы. Конечно, речь пойдет и о пределах этого сотрудничества, зависевших от политических и дипломатических правил эпохи. Неужели османская верхушка старалась угодить ветеранам пограничья, впуская их в свой круг? А если приоритеты стамбульской знати и пиратов не совпадали — иными словами, если корсары портили отношения столицы с европейскими государствами, настаивая на исполнении «призвания», — удавалось ли сгладить конфликт, и если да, то насколько? И чью сторону принимали управители адриатических портов, оказавшись между Стамбулом, присылавшим фирманы, и левендами^[25], приносившими доход? В конце книги мы обратим внимание на баланс сил между центром и пограничьем, а также определим пределы влияния столицы на Магриб, и в заключение наметим пути дальнейших исследований.

В тексте немало терминов, и поэтому в конце приводится обширный глоссарий. Кроме того, когда термин встречается впервые, его значение объясняется в сноске. Безусловно, подобную книгу нельзя и представить без карт — не зря же в ней постоянно подчеркивается значение географии и упоминаются десятки топонимов. Мы надеемся, что двадцать карт, приведенных в разных местах издания, помогут читателю получить общее представление. Мы попытались учесть и визуальные предпочтения, включив в книгу 34 черно-белых и 16 цветных иллюстраций (некоторые публикуются впервые). И, надеюсь, у нас все получилось — если на то будет воля Всевышнего.

Примечания

2

Хадж (араб.) — в исламе паломничество к святым местам Мекки и Медины, которое каждый мусульманин обязан совершить один раз на протяжении жизни. — Прим. пер.

3

Акче — серебряная монета; основная денежная единица в Османской империи. — Прим. пер.

4

Реис (осм. от араб.) — 1) глава; начальник; 2) капитан османского или арабского судна. — Прим. пер.

5

Газа, газават (осм. от араб. походы) — ключевой термин османской истории, обозначающий «священную войну за веру»; «вооруженную борьбу с неверными»; синоним джихада. Тем не менее в последние десятилетия оспаривается и альтернативно интерпретируется как «набег», «налет» на земли неверных с целью грабежа или же как часть похода османской армии. В такой интерпретации созвучен османскому и в целом тюркскому термину «акын» — «набег». — Прим. пер.

6

Шахада (араб. свидетельство) — исламский символ веры; свидетельство о вере в Аллаха и пророческую миссию Мухаммеда; произносится во время намаза (пятикратной молитвы мусульман на протяжении дня), как и в момент принятия ислама. — Прим. пер.

7

Муртад (араб.) — вероотступник в исламе; тот, кто совершил иртидад — вероотступничество, один из самых больших грехов. — Прим. пер.

8

Кемаль Бейдили первым признал, что их весьма трудно систематизировать. «Uskoklar Hakkında İki Kitap», Osmanlı Araştırmaları XXXV (2010), 327.

9

Ваканювис (от араб. вака — событие и перс. нувис — пишущий) — название османских хронистов-летописцев; со временем начало использоваться в структуре государственной власти для обозначения придворного летописца. — Прим. пер.

10

Диван (перс., осм.) — в Османской империи совет при султане, возглавляемый великим визирем; исполнял функции центрального правительства. — Прим. пер.

11

Мы не первые, кто обращает внимание на общее безразличие исламских первоисточников эпохи к морю и корсарству. Moulay Belhamissi, Marine et marins d’Alger (1518–1830), tome I: Les navires et les hommes (Alger: Bibliothèque Nationale d’Algérie, 1996), 19–24.

12

См. глоссарий автора. — Прим. пер.

13

Мюхтэди (осм., араб.) — тот, кто перешел в ислам из иной веры, совершил ихтида — нашел правильный путь. — Прим. пер.

14

Gustavo Valente, Vita di Occhialì (Milano: Casa Editrice Ceschina, 1960); Ernle Bradford, The Sultan’s Admiral: Barbarossa-Pirate and Empire Builder (New York: Tauris Parke, 2009, ilk baskı: Hodder&Stoughton, 1969); Greg Bak, Barbary Pirate: The Life and Crimes of John Ward (Gloucestershire: The History Press, 2006); Emilio Sola Castaño, Uchalí: El Calabrés Tiñoso, o el mito del corsario muladí en la frontera (Barcelona: Edicions Bellaterra, 2011).

15

Вилайет — основная и крупнейшая административно-территориальная единица Османской империи; приходит на смену предыдущей — эялету — в XIX веке. Однако и до XIX века термин «вилайет» употребляется как синоним «эялета».

16

Joshua M. White, Piracy and Law in the Ottoman Mediterranean (Stanford: Stanford University Press, 2017).

17

Например, см. произведения Бельхамисси.

18

О том, как гуманистические опасения влияли на рапорты, связанные с османами, венецианских байло см.: Lucette Valensi, The Birth of the Despot: Venice and the Sublime Porte (Ithaca: Cornell University Press, 1993).

19

Aziz Samih İlter, Şimali Afrika’da Türkler (İstanbul: Vakit Matbaası, 1936), 2 cilt; Orhan Koloğlu, Türk Korsanları (İstanbul: Tarihçi Kitabevi, даты нет).

20

Адаб (араб.) — поведение, предписанное шариатом. — Прим. пер.

21

Бей-эфенди (осм.) — господин. — Прим. пер.

22

Гази (араб.) — воитель за веру; ведущий газават. Кафи́р, кяфи́р (араб. неверующий, иноверец), или гяу́р (тур. неверный) — понятие в исламе для обозначения человека, совершающего куфр — страшный грех неверия; употреблялось применительно к иноверцам. Зиндик (араб., перс.) — не верующий в Аллаха и в Судный день; в широком смысле — немусульманин; также — люди, которые внешне ведут себя как мусульмане, но на деле являются неверными. Мумин (араб.) — мусульманин, искренне уверовавший в Аллаха, обретший смысл существования в вере и самым лучшим образом придерживающийся всех практик и норм ислама.

23

Emrah Safa Gürkan, «The Centre and the Frontier: Ottoman Cooperation with the North African Corsairs in the Sixteenth Century», Turkish Historical Review 1/2 (2010): 125–163.

24

Западные оджаки, или Гарб Оджаклары — османское название трех вилайетов Северной Африки: Алжира; Тараблуса (Триполитании) и Туниса. Оджак (тур., османотур.) — очаг; место для очага; печь. В османской терминологии название применялось к военным, прежде всего янычарским корпусам. Оджаком называлось и все янычарское войско, расквартированное в Стамбуле. — Прим. пер.

25

Левенды (османо-тур.) — 1) люди без земли и работы; 2) сухопутные или морские разбойники; 3) воины морского флота. Здесь и далее — во втором и третьем значении, как элемент корсарства. См. далее по тексту.