Принц Николас

Эмма Чейз, 2016

Николас Пембрук особа королевских кровей. Он чертовски обаятелен и знает об этом. Одной снежной ночью на Манхэттене принц встречает темноволосую красавицу Оливию Хэммонд, которая не бросается ему в ноги, а швыряет ему в лицо пирог! Так начинается их страстный и сложный роман. Проблем от таких отношений не приходится долго ждать, все норовят испортить влюбленным жизнь: королевские родственники, вездесущие папарацци и, самое неприятное, толпы поклонниц принца. Сможет ли Николас защитить их любовь и доказать Оливии, что корона не главное, а главное – их любовь?

3

Оливия

У нормальных людей почти никогда не бывает дней, которые бы полностью изменили всю их жизнь. Я имею в виду, вы знаете хоть кого-нибудь, кто выиграл в лотерею, или был найден голливудским агентом в торговом центре, или унаследовал готовый к переезду, не облагаемый налогом особняк от давно забытой и умершей бабушки?

Я тоже.

Но вот какое дело, когда для редких везунчиков эти дни все-таки приходят, мы их не замечаем, понятия не имеем, что произошло что-то эпичное, монументальное. Меняющее жизнь.

Это уже потом, после того как все вернулось на круги своя или же развалилось на части, мы оглядываемся назад, восстанавливаем в памяти наши шаги и осознаем: вот он тот самый момент, когда жизнь разделилась на до и после.

А потом меняются не только наши жизни. Меняемся мы. Навсегда.

Я должна была бы знать, что день, который изменит мою жизнь, будет из тех самых дней. Дерьмовых.

У нормальных людей их много.

Он начался, когда я открыла глаза на сорок минут позже, чем нужно. Тупой будильник. Кому, черт возьми, надо просыпаться в четыре утра? Никому. Забудьте об автомобилях с автопилотом, Гуглу нужно перенаправить свои силы на разработку самоуправляющихся будильников.

Мой день продолжает свой путь по нисходящей спирали. Я натягиваю рабочую одежду: белую блузку, полинявшую черную юбку, слегка рваные колготки. Собираю непослушные черные кудри в пучок и направляюсь в мини-кухню, не открывая глаз. Я насыпаю себе в миску Cinnamon Toast Crunch — лучший сухой завтрак на свете, но когда я поворачиваюсь взять молоко, мои хлопья за три секунды сжирает наш дьявольский пес Боско.

— Ублюдок!

Я кричу почти шепотом, потому что сестра и отец будут спать еще несколько часов.

Боско был дворнягой и выглядел соответственно. Тело чихуахуа, широко посаженые коричневые глаза мопса, обильная шерсть лысеющего ши-тцу. Он из того вида собак, которые уродливы, но на самом деле милы. Иногда я задаюсь вопросом, не является ли он результатом извращенного собачьего союза. Моя мама нашла его в переулке за нашим кафе, когда он был еще щенком. Тогда он был маленьким голодным существом, в общем, как и сейчас, восемь лет спустя. Клянусь, он бы съел всю еду в доме, если бы мы ему позволили.

Я беру коробку хлопьев, чтобы снова наполнить свою миску, но она оказывается пуста.

— Замечательно, — говорю я воришке.

Он смотрит на меня грустными глазами, когда спрыгивает со столешницы, на которой не должен сидеть. Затем заваливается на бок и подставляет живот, раскаиваясь.

Но я не куплюсь.

— О, вставай. Имей хоть немного достоинства.

После альтернативного завтрака, состоящего из яблока и тоста, я хватаю розовый блестящий поводок Боско, который купила моя сестра, как будто у бедного существа и так не хватает комплексов, и пристегиваю к ошейнику.

Это здание существует с 1920 года, оно было многоквартирным, пока первый этаж не переделали под ресторан, когда на выборах победил Джон Кеннеди. Есть и другой выход, который ведет на кухню кафе, но Боско нельзя там находиться, поэтому я выхожу через главный вход, вниз по узким зеленым ступенькам, которые ведут к тротуару рядом с кафе.

Святые сосульки, как же холодно!

Это один из тех мартовских деньков, которые внезапно наступают после теплых дней, заставляющих поверить, что зима ушла. Ты не успеваешь убрать в коробки свитера, ботинки и зимнее пальто, когда Матушка Природа говорит: «Прости, сосунок» — и кидает в твою задницу холодный ураганище.

Серое небо и ветер, растрепавший мою прическу. У моей бедной блузки, которая имеет только две пуговицы, и те сейчас застегнуты криво, нет шансов.

Она расстегивается.

Прямо перед Питом Мусорщиком-Извращенцем. Мой белый кружевной лифчик практически ничего не скрывает, а соски встречают арктический холод во всей своей заостренной красе.

— Хорошо выглядишь, детка! — орет он с бруклинским акцентом так фальшиво, что, кажется, будто пытается высмеять всех людей, говорящих так. Он облизывается. — Дай мне попробовать эти сладкие дыньки. Я мог бы получить немного теплого молока для утреннего кофе.

Фууу.

Он держится одной рукой за заднюю часть грузовика, а второй трет свою промежность. Господи, ребята, — это мерзко. Если бы это было дешевое порно, то чудесной местью было бы, если бы он случайно упал в мусорный бак, а измельчитель мусора магическим образом включился, разрезая его на части. К сожалению, это всего лишь моя жизнь.

Но я родилась и выросла в Нью-Йорке. Так что есть только одна подходящая реакция.

— Пошел ты в задницу! — кричу я во всю силу своих легких, поднимая обе руки над головой и гордо показываю средние пальцы.

— В твою — в любое время, сладкая!

Пока его грузовик едет вниз по улице, я демонстрирую ему вслед все неприличные жесты, которые знаю. Щелчок большого пальца по зубам, щелчок по подбородку, рога и шлепок по бицепсу, поднятая ладонь с прямыми пальцами, также известная как Итальянский Салют, — точно так же, как это делает бабушка Милли.

Единственной проблемой было, что когда я шлепнула себя по руке, то выронила поводок, и Боско рванул, как вылетевшая прямиком из ада летучая мышь.

Когда я застегиваю блузку и пытаюсь одновременно бежать, то думаю: «Господи, какой же хреновый день. А еще даже нет пяти утра».

Но это была только верхушка чертова говно-айсберга.

* * *

Я пробежала три квартала, прежде чем поймала это маленькое неблагодарное существо. Когда возвращалась обратно, с неба начали падать маленькие снежинки, словно перхоть.

Раньше я очень любила снег. То, как он покрывает землю вокруг бриллиантовым сверкающим слоем, делая все кристально чистым и новым. Превращая фонарные столбы в ледяные скульптуры, а город — в волшебную зимнюю сказку.

Но это было раньше. Когда у меня еще были деньги для оплаты счетов и бизнес процветал. Теперь при виде снега все, о чем я думаю, это как долго будет длиться день и как мало денег мы заработаем, потому что магическим образом исчезнут все клиенты.

Хлопающий звук заставляет меня повернуть голову, чтобы обнаружить бумагу, прилепленную к двери кафе. Мы получили второе уведомление о потере прав выкупа, не считая дюжины телефонных звонков и электронных писем, которые можно описать несколькими словами: «Сука, лучше бы у тебя были мои деньги».

Но у суки ничего нет.

В течение нескольких месяцев я пыталась отправить в банк столько, сколько могла, даже если этого было очень мало. Но когда денег перестало хватать на выплаты нашим сотрудникам и поставщикам, я прекратила.

Отрываю письмо от двери, радуясь, что увидела его раньше, чем кто-то из посетителей. Поднимаюсь наверх, завожу Боско в квартиру и иду на кухню.

Там действительно начинается мой день. Я разжигаю древнюю печь, нагревая ее до четырехсот градусов. Затем надеваю наушники. Моя мама была большим фанатом музыки и фильмов из 80-х. Она говорила, что люди никогда не создадут что-то подобное снова. Когда я была маленькой, я сидела на табуретке здесь, в этой кухне, и наблюдала, как она делает все эти вещи. Она была как художник, создавая один съедобный шедевр за другим, с женскими рок-балладами от Heart, Scandal, Joan Jett, Pat Benatar и Lita Ford, звучащими на заднем фоне. Эти же песни есть и в моем плей-листе, они раздаются из наушников и сейчас.

В Нью-Йорке насчитывается более тысячи кафешек. Чтобы оставаться на плаву и конкурировать с такими большими сетями, как Starbucks и The Coffee Beanery, у семейных магазинчиков должна быть своя фишка, что-то особенное. В «Амелии» — это наши пироги. Сделанные вручную, свежие, по рецептам моей мамы, которые достались ей от бабушки, привезенные с далекой родины.

Но откуда именно, мы точно не знаем. Моя мама всегда называла нашу национальность Heinz^[5] — всего понемногу.

Но пироги — это то, что держит нас на плаву, несмотря на то что с каждым днем нас затапливает все сильнее и сильнее. Пока Vixen12 поет о разбитом сердце, я смешиваю все ингредиенты в большой миске, хотя на самом деле она больше похожа на котел. Затем замешиваю липкое тесто. Это довольно хорошая тренировка для мышц предплечья, слабые руки — это не про меня. Как только тесто становится нужной консистенции и однородного цвета, я наклоняю миску и выкатываю гигантский шар на середину покрытой мукой разделочной доски. Я раскатываю его в большой прямоугольник, сначала ладонями, затем скалкой, останавливаясь каждые несколько минут, чтобы присыпать мукой. Как только тесто становится равномерно тонким, я разрезаю его на шесть ровных частей. Этого будет достаточно для трех пирогов с двойной корочкой, и я успею сделать еще четыре таких захода до открытия. По вторникам, четвергам и субботам я смешиваю обычную начинку из яблок, вишни, черники и персиков с лимонной меренгой, шоколадом и банановым кремом.

Разложив по формам первую партию с двойной корочкой, я мою руки и направляюсь к холодильнику. Откуда я достаю шесть пирогов, которые приготовила вчера, и отправляю их в духовку разогреться до комнатной температуры. Это будут одни из тех пирогов, которые я подам сегодня, они всегда лучше на второй день. Дополнительные двадцать четыре часа дают время впитать хрустящей корочке коричневый сахарно-фруктовый сироп.

Пока они разогреваются, я перехожу к яблокам, чищу и нарезаю их так быстро, словно японский шеф-повар из ресторана хибати^[6]. Я неплохо управляюсь с ножом, но загвоздка в том, что нож должен быть хорошо заточен. Нет ничего опаснее тупого лезвия. Если вы хотите лишиться пальца, то это то, что вам нужно.

Я посыпаю яблоки белым и коричневым сахаром, затем корицей и мускатным орехом, все это я кидаю в большую миску, чтобы полностью покрыть кусочки. Мне не нужно читать рецепт или пользоваться мерным стаканом — я могу приготовить пирог с закрытыми глазами.

Это раньше я скрупулезно, не спеша, делала пироги, пряча начинку под рыхлым тестом корочки, продавливала рельеф по краям и красивый узор с помощью вилки.

Сейчас в этом нет ничего расслабляющего. С каждым моим движением усиливается беспокойство, словно сирена полицейской машины воет в голове, что эти пироги не продадутся, а водонагреватель внизу окончательно сломается, и мы окажемся на улице.

Мне кажется, я ощущаю, как морщинки появляются на моем лице так же, как и микроскопические родинки. Я знаю, что за деньги счастье не купишь, но возможность приобрести душевное спокойствие в виде недвижимости сейчас не такая уж и плохая идея.

* * *

Когда толстые, маслянистые пузырьки карамели уменьшаются, я вытаскиваю пироги и ставлю их на прилавок.

В это время на кухню, прыгая по ступенькам, спускается моя сестра. Элли можно описать как гиперактивную личность с длинным блондинистым хвостом… и сейчас она надела серебряные серьги с жемчугом.

— Это мои сережки? — спрашиваю я.

Стащив из миски чернику, она подбрасывает ее и ловит ртом.

— Mi casa es su casa^[7]. Технически это наши серьги.

— Но они лежали в шкатулке в моей комнате!

Это единственные серьги, которые не окисляются в моих ушах, делая мочки зеленого цвета.

— Пф. Ты же не носишь их. Тебе даже некуда в них пойти, Ливви.

Она не старается быть сучкой, просто ей семнадцать, так что это неизбежно.

— И жемчуг любит, когда его носят — это факт. Если очень долго хранить его в темной коробке, он теряет свой блеск и тускнеет.

Она всегда говорит странные факты, которые никто, кроме Jeopardy!^[8], не понимает. Элли действительно очень умная, а это значит: углубленная школьная программа, Национальное Почетное Общество^[9], досрочное поступление в университет Нью-Йорка. Но книжные знания и здравый смысл — это две разные вещи. Кроме того, что она умеет запускать стиральную машинку, я не думаю, что сестра действительно понимает, как устроен реальный мир.

Она проскальзывает в рукава поношенного зимнего пальто и натягивает вязаную шапку на голову.

— Я пойду, у меня тест по математике на первом уроке.

Элли выбегает через черный ход, когда Марти, наш официант, посудомойка, вышибала и непревзойденный ремонтник в одном лице, заходит через него.

— Кто, твою мать, забыл сказать зиме, что она закончилась? — Он стряхивает белые хлопья со своих кудрявых черных волос, качая головой, как собака после купания. И теперь стена возле него становится в белую точку.

Марти вешает свое пальто на крючок, пока я наполняю первый фильтр кофемашины свежим молотым кофе.

— Лив, ты ведь знаешь, что я люблю тебя, как младшую сестренку, которую всегда хотел бы иметь.

— У тебя она уже есть.

На самом деле у него их три, тройняшки Биббиди, Боббиди и Бу. Мама Марти была все еще под кайфом от обезболивающего, когда заполняла свидетельства о рождении, врачи немного напутали с дозировкой во время родов. А отец, раввин из Квинса, решил не спорить с женщиной, из которой только что извлекли «массу, эквивалентную трем арбузам».

— Ты не выводишь меня так, как это делают они. И по причине, что я люблю тебя, должен сказать, что ты выглядишь, как будто только что вылезла из помойки, а не из кровати.

То, что жаждет услышать любая девушка.

— Утро было тяжелое. Я проспала.

— Тебе нужен отпуск. Или хотя бы выходной. Тебе стоило бы пропустить стаканчик и отдохнуть. Я посетил вчера новый бар в Челси и познакомился там с потрясающим парнем. Глаза Мэтта Бомера и улыбка Шемара Мура, — он поиграл своими бровями. — Мы должны сходить туда сегодня вместе.

Я передаю ему фильтр, когда грузовик заезжает в переулок. Следующие двадцать минут я ругаюсь с толстошеим качком, потому что не собираюсь платить за чертов заплесневелый Даниш^[10], который он пытается мне всучить.

А день становится все лучше и лучше.

Я включаю освещение на улице и переворачиваю табличку, меняя «ЗАКРЫТО» на «ОТКРЫТО» ровно в шесть тридцать. По привычке поворачиваю замок на двери, он сломан уже несколько месяцев. У меня не было возможности купить и поставить новый.

Поначалу снег не выглядит такой уж катастрофой, мы готовим кофе навынос для людей, спешащих на работу. Также к нам заглядывает миссис Мак-Гиллакути, девяностолетняя женщина, которая живет двумя кварталами ниже по улице, и ежедневная прогулка до кафе для нее что-то вроде утренней зарядки.

Но к девяти часам телевизор создает фоновый шум, пока мы с Марти наблюдаем в окно, как снегопад превращается в снежную бурю века. Нет даже «слабого пульса клиентов», так я это называю.

— Предчувствую генеральную уборку холодильника и кладовой, а еще мытье печи, ты со мной?

Мы также в состоянии получать удовольствие от выполнения дел по хозяйству.

Марти поднимает свою кофейную кружку и говорит:

— Показывай дорогу, подруга.

* * *

Я отправила Марти домой в полдень. Было объявлено чрезвычайное положение, по дорогам могут передвигаться только служебные транспортные средства. Элли врывается в магазин, словно вихрь, радуясь, что школа сегодня закончилась раньше, и сразу же убегает обратно, чтобы переждать непогоду в гостях у своей подруги. Несколько покупателей заглядывали в течение дня, закупаясь пирогами на время бури.

В шесть я погружаюсь в работу над счетами, а это означает — разобраться с документами, гроссбухами и предупреждениями из банка. Разложив их на столе перед собой, начинаю просматривать все эти бумажки. Цену на сахар подняли — засранцы. Кофе подорожал — ублюдки. Я отказываюсь экономить на фруктах. Еженедельно отправляю Марти на ферму Максвелл — они выращивают лучшую продукцию во всем штате.

К девяти тридцати мои глаза начинают слипаться от усталости, и я, так и не закончив, решаю закругляться.

Возвращаюсь на кухню и убираю в холодильник пирог, завернутый в полиэтиленовую пленку. Я слышу звон колокольчика над дверью, затем улавливаю голоса двух мужчин, которые, заходя, ругаются между собой.

— Мои пальцы чертовски замерзли. Надеюсь, я не заработал обморожение, ведь мои пальчики — это то, что так любит Френни, она говорит, что это ее третья любимая часть меня.

— Твой банковский счет — это ее первая, вторая и третья любимые части тебя. И напрасно ты кряхтишь, как старуха. Мы не так уж и долго гуляли.

Голос второго парня привлекает мое внимание. У них обоих есть акцент, но его голос звучит глубже и мягче. Его слова словно обволакивают, такое чувство, будто ты погружаешься в теплую ванну после долгого дня, это дарит расслабление и блаженство.

Я захожу в зал через кухонную дверь. О боже, у меня сейчас потекут слюнки.

Он одет в смокинг, черный галстук развязан и небрежно свисает с его шеи, две верхние пуговицы белоснежной рубашки расстегнуты и дают обзор на небольшую часть загорелой груди, в основном скрытой под материей. Смокинг сидит на нем в обтяжку, щедро демонстрируя рельеф мощных и упругих мышц под ним. Его волевой подбородок будто выточен из мрамора. Мощная челюсть, высокие скулы, за которые убила бы модель с обложки GQ. Прямой нос и прекрасный рот, созданный, чтобы шептать темные, грязные вещи. Мужественные брови над серо-зелеными глазами, довольно редкий цвет морского стекла на солнце, обрамленные длинными угольно-черными ресницами. Его волосы темные и густые, несколько прядей упали на лоб, придавая ему легкий и одновременно раздраженный вид пофигиста.

— Привет.

— Ну… привет. — Уголки его губ немного приподнимаются. И это выглядит многообещающе.

Мужчина рядом с ним, рыжеволосый, немного пухлый, со сверкающими светло-голубыми глазами, говорит:

— Пожалуйста, скажите, что у вас есть горячий чай и вы спасете меня.

— Да, у нас есть чай, и для вас он будет стоить всего лишь 2 доллара 25 центов.

— Я вас обожаю, вы официально мой самый любимый человек.

Они выбирают столик возле стены, брюнет передвигается с такой уверенностью, как будто владеет этим местом, да что там, так, будто он владеет всем миром. Он садится на стул, откидывается на спинку, колени разведены, а его глаза уставились на меня так внимательно, что кажется, парень видит меня насквозь.

— А вы не присядете? — спрашиваю я у двух мужчин в черных костюмах, стоящих по обе стороны от входной двери. Я готова поставить свои чаевые на то, что это телохранители. Я видела достаточно богатых и популярных людей в городе, чтобы с легкостью вычислить их, хотя эти парни выглядят моложе.

— Нет, будем только мы, — отвечает мне брюнет.

Интересно, кто он. Может быть, сын богатого иностранного инвестора? Или актер, у него имеется и красивое тело, и лицо для этого. И его энергетика. Это что-то непередаваемое, этот парень как будто говорит: «Обрати внимание, уверен, ты хочешь меня запомнить».

— Вы, ребята, довольно смелые, чтобы гулять в такую погоду, — с этими словами я кладу на стол два меню.

— Или глупые, — ворчит рыжий.

— Это я вытащил его, — говорит брюнет, в словах проскальзывает издевка, — улицы пусты, только сейчас я могу спокойно прогуляться.

Его голос заговорщицки понижается:

— Они выпускают меня из клетки всего несколько раз в год.

Я без понятия, что это значит, но эти слова, услышанные от него, самая захватывающая вещь, которая случилась со мной за весь день. Черт, это убого.

Рыжеволосый изучает меню.

— Что у вас тут есть особенного?

— Наши пироги.

— Пироги?

Я постукиваю карандашом по своему блокноту.

— Я сама их готовлю. Они лучшие в городе.

Брюнет мурлычет:

— Расскажи мне больше о своем великолепном пироге. Он настолько вкусный?

— Да.

— Сочный?

Я закатываю глаза.

— Прибереги это.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, оставь эти намеки, связанные с пирогами. — Мой голос понижается, и я повторяю мерзкие слова, которое слышала уже не один раз: — Подай мне твой пирожочек, и я буду есть его всю ночь, детка.

Он смеется, этот звук даже лучше, чем его голос.

— А что насчет твоих губ?

Я смотрю в его глаза.

— А что насчет них?

— Они так сладко выглядят. На вкус они такие же, как и на вид? Уверен, что да.

У меня пересыхает во рту, а остроумный ответ теряется где-то на полпути.

— Не обращайте внимания на этот «жалкий бардак», — говорит рыжий, — Он напивается уже третий день подряд.

«Жалкий бардак», поднимая серебряную фляжку, дополняет:

— И я на пути к четвертому.

На мою долю выпало видеть немало пьяных в стельку парней из братства после вечеринки. И должна сказать, этот парень хорошо все скрывает.

Рыжий закрывает меню.

— Я бы хотел чай и вишневый пирог. И персиковый. И, черт возьми, дайте мне также черничный, говорят, в этом сезоне он моден.

Его друг фыркает себе под нос.

Я поворачиваюсь к нему.

— Яблочный, — тихо говорит он, заставив звучать безобидное слово невероятно сексуально. У меня тянет в животе, как у героини романтического фильма «Легенды осени», когда она увидела героя Брэда Питта, скачущего к ней верхом на лошади.

Либо у него есть встроенное в голосовые связки устройство, вызывающее вожделение, либо мне срочно нужно перепихнуться. Ох, кого я обманываю, конечно же, мне нужно перепихнуться. Я потеряла свою девственность, когда мне было семнадцать, с моим парнем из средней школы. С тех пор, после Джека, у меня никого не было, я не удивлюсь, если моя плева восстановилась заново. Я не фанат интрижек на одну ночь, но у кого есть время для отношений? Точно не у меня.

У рыжеволосого звонит телефон, и он отвечает по громкой связи, я могу слышать разговор из кухни, где готовлю их заказ.

— Привет, милый! Мне кажется, прошла уже целая вечность с нашего последнего разговора, и я боялась, что усну, когда ты позвонишь, поэтому и решила набрать тебя сама.

У говорящей по телефону женщины также есть акцент, она тарахтит очень быстро и звучит довольно бодро.

— Сколько энергетиков ты выпила, Френни?

— Три, и чувствую себя прекрасно! Я собираюсь принять ванну с пеной, и, помня, как сильно ты любишь меня в пузырьках, предлагаю перейти на FaceTime, чтобы ты мог наблюдать за мной!

— Пожалуйста, не надо, — с сарказмом звучит чувственный голос.

— Это кто, Николас, Саймон?

— Да, он здесь со мной. Мы решили перекусить.

— Черт, я думала ты один. С купанием придется повременить. Кстати, я сшила тебе две новые рубашки, должна сказать, они чудесно получились. Не могу дождаться, когда же ты их наконец-то увидишь!

Саймон пожимает плечами, объясняя ее слова своему другу:

— Шитье — ее хобби. Она любит делать новую одежду для меня.

В ответ брюнет спрашивает:

— Она может сшить себе кляп?

Френни, которая, видимо, все слышит, кричит из трубки:

— Отвали, Ники!

После того как Саймон заканчивает разговор, обещая принять ванну с ней вместе, когда вернется в номер, мужчины продолжают беседу, но теперь уже намного тише. Я успеваю застать конец разговора, когда возвращаюсь из кухни с чашкой чая и тарелками с пирогами.

–…узнал трудный путь. Все продается и все имеет цену.

— Боже, да ты просто очаровательный клубок света, когда напьешься, жаль, что не так часто злоупотребляешь спиртными напитками.

В голосе Саймона слышится сарказм.

Я чувствую, как эти серо-зеленые глаза наблюдают за мной, пока я расставляю тарелки на столе. Теперь, когда я узнала, как его зовут, он как будто стал еще сексуальнее. Николас — красивое имя.

— А ты что думаешь, голубка? — спрашивает он, обращаясь ко мне.

Я ставлю перед ним заказ, в это время Саймон уже копается в своем черничном пироге.

— Что думаю о чем?

— У нас только что был спор. Я считаю, что все и всех можно купить за правильную цену. Что ты думаешь по этому поводу?

Было время, когда я была моложе, глупее и намного наивнее, как Элли сейчас, и тогда бы я сказала «нет». Но в реальном мире идеализм — это первое, что нужно отпустить.

— Я согласна. Деньги решают все.

— Черт возьми, теперь вы оба меня удручаете, — говорит Саймон, — мне, возможно, понадобится еще один кусочек пирога.

По лицу Николаса медленно расползается великолепная улыбка. Она странно влияет на меня, делая голову легкой, а колени — ватными. У него есть ямочки, и как я раньше их не заметила? Они являются одним из атрибутов его чертовской сексуальности, добавляют игривости, мальчишеской красоты к его уже и без того сокрушительному облику.

— Я рад, что ты сказала это, сладкая.

И я нахожусь в наносекундах от того, чтобы захихикать как дура. До тех пор, пока этот голос, который я с радостью буду слушать, даже если он просто зачитает телефонный справочник, не останавливает меня:

— Десять тысяч долларов.

Я склоняю голову в немом вопросе.

Он уточняет:

— Проведи ночь со мной, и я заплачу тебе десять тысяч долларов.

— Сделать… что? — я смеюсь, потому что он шутит, ведь так?

— Есть большая пустая кровать. Давай попробуем и посмотрим, что произойдет.

Я перевожу взгляд от него к Саймону, потом к двум парням у двери.

— Это шутка?

Он делает еще один глоток из своей фляжки.

— Я никогда не шучу по поводу денег или секса.

— Ты хочешь заплатить мне десять тысяч долларов, чтобы я переспала с тобой?

— Более одного раза в десятках разных позах. Я мог бы, — он делает в воздухе пальцами кавычки, — поухаживать за тобой, но это займет время. — Он постукивает по своим часам. «Ролекс», бриллианты и платина, цена около 130 000 долларов. — А у меня его ничтожно мало.

Я фыркаю, отходя от шока.

— Я не буду спать с тобой за деньги.

— Почему нет?

— Потому что я не проститутка.

— Конечно, нет. Но ты молода и красива, я привлекателен и богат. И вот вопрос: почему мы с тобой до сих пор не трахнулись?

Это сильный аргумент.

Подождите. О нет, это не так. Это плохой аргумент. Плохой, грязный, дикий!

Николасу, кажется, нравится наблюдать за моим смущением и агонией.

И, боже мой, я действительно обдумываю это. Я анализирую и прокручиваю в памяти его слова, снова и снова, вплоть до мельчайших подробностей. Но шутки в сторону, я не тот тип девушек, которые пойдут на что-либо подобное в реальной жизни.

— Нет.

— Нет? — он выглядит по-настоящему шокированным и разочарованным.

— Нет, — повторяю я. — Это будет неправильно.

Он потирает большим пальцем нижнюю губу, оценивая меня. Кстати, насчет оценивания, у него красивые пальцы. Длинные, прямые с чистыми ухоженными ногтями. В моей голове звучит голос доктора Сьюза: «Ох, по каким же местам могли бы пройтись эти пальцы».

Господи, со мной что-то не так.

— У тебя есть парень?

— Нет.

— Ты лесбиянка?

— Нет.

— Тогда это будет самая правильная вещь, которую ты когда-либо сделаешь.

Я поднимаю подбородок и скрещиваю руки на груди в защитном жесте.

— Мое достоинство не продается.

Николас наклоняется вперед, поедая меня глазами.

— Моему члену не нужно твое достоинство, милая. Напротив, я хочу поместить его как можно глубже в тебя.

— У тебя на все есть ответ?

— Вот мой ответ на это — двадцать тысяч долларов.

Черт возьми! Моя нижняя челюсть сейчас находится где-то в районе пола.

Эти великолепные глубокие глаза пристально смотрят в мои, завлекая поддаться искушению.

— Ты не пожалеешь об этом, клянусь.

И сейчас мысли о деньгах, о таком огромном количестве наличных, затмевают мысли о сексе. Я думаю о том, куда бы я могла потратить все эти деньги — починить водонагреватель, внести ипотечный платеж, отложить финансы на второй семестр Элли. Боже, это так заманчиво.

Но когда деньги закончатся, а это произойдет быстро, мое отражение в зеркале никуда не денется.

И я буду смотреть на него ежедневно.

— Я думаю, мы оба ошиблись, — говорю я, пожимая плечами. — У некоторых вещей нет цены, и они не продаются, вообще.

Саймон хлопает в ладоши.

— Отлично, солнышко. Оптимизм снова побеждает. Этот пирог изумительный, кстати, ты вроде говорила, что печешь их сама, да? Тебе нужно написать кулинарную книгу.

Я не отвечаю ему. Николас все еще удерживает мой взгляд, и я не могу ничего поделать.

— Или, может, я пытаюсь купить неправильную вещь. Иногда корову нельзя продать, но молоко будет стоить свою цену.

Хорошо, теперь видно, что он действительно пьян, потому что сказанное не имеет никакого смысла.

— Что ты хочешь этим сказать?

Он смеется.

— Что насчет поцелуя?

Мое дыхание вырывается из легких с громким свистом. И то, что он говорит после, заставляет меня вдохнуть поглубже.

— Если в скором времени я не попробую твои губы на вкус, то сойду с ума.

Я никогда не задумывалась о своих губах. Они красивые, наверное, от природы пухлые и розовые, я увлажняю их бальзамом с малиновым вкусом, иногда с маслом ши, пару раз в день.

— Пять тысяч долларов.

Я бы поцеловала его и бесплатно. Но есть что-то захватывающее, почти лестное, в ненормальном, извращенном смысле, то, как именно он делает эти предложения. Потому что он хочет этого достаточно сильно, чтобы заплатить.

— Пять тысяч долларов? За поцелуй?

— Так я и сказал.

— С языком?

— Без него это уже не настоящий поцелуй.

Я колеблюсь всего несколько мгновений. Но этого оказывается достаточно для Николаса, чтобы все испортить.

— Просто скажи «да», детка. Очевидно, что ты нуждаешься в деньгах.

Я ахаю, прежде чем успеваю себя остановить. Не думала, что какие-то несколько слов от совершенно незнакомого человека могут так ранить. Какого хрена!

Во мне бушует буря разнообразных эмоций, унижение от того, что мои проблемы кинули мне в лицо, разочарование, что этот мужчина, этот великолепный, соблазнительный мужчина, думает, что я нуждаюсь в благотворительности. В мгновение ока я окидываю взглядом кафе: потрескавшаяся краска, сломанный замок, изношенные стулья и потертые шторы, которые перестали выглядеть нормально еще годы назад.

— Ради всего святого, Николас, — с укором говорит Саймон.

Но он просто смотрит на меня в ожидании, эти наглые глаза светятся от предвкушения. Поэтому я даю ему то, что он так ждет.

— Руки под стол, — приказываю я.

Он улыбается шире, убирает свою фляжку в карман и делает то, что я ему сказала.

— Закрой глаза.

— Мне нравятся женщины, которые не боятся брать инициативу в свои руки.

— Заткнись.

Он сказал уже достаточно.

Я наклоняюсь, мои глаза все это время остаются открытыми, запоминаю каждую черточку его лица и чувствую теплое дыхание на своей щеке. Так близко, что я могу видеть тень щетины на его подбородке, и на секунду я представляю, как она будет царапать кожу моего живота, бедер и всего остального.

Затем в одно движение я поднимаю его тарелку и впечатываю яблочный пирог в его тупую, смазливую мордашку.

— Поцелуй это, мудак.

Я выпрямляюсь и кладу чек на стол.

— Ваш счет, деньги оставьте на столе. Дверь там, используйте ее, прежде чем я вернусь обратно с бейсбольной битой и покажу вам, почему меня называют Малышка Рут^[11].

Я не оглядываюсь, когда иду в сторону кухни, но я слышу бормотание:

— Вкусный пирог.

И если я не знала этого раньше, теперь я точно уверена: мужики — козлы.

Примечания

5

Heinz-57 — сленг: беспородная собака (дворняга).

6

Хибати — национальное блюдо в Японии, также название японского гриля.

7

Мой дом — ваш дом (исп.).

8

Jeopardy! — телевизионная игра-викторина, популярная во многих странах мира.

9

Национальное Почетное Общество является общенациональной организацией в США и прилегающих территорий, состоит из лучших учеников старших школ.

10

Danish (Danish pastry) — выпечка с начинкой из сыра, чернослива, миндальной пасты, конфитюра и т. п. Популярный завтрак, особенно на Восточном побережье. Хотя плюшки могут и иметь «датские корни», их часто ассоциируют с нью-йоркскими еврейскими деликатесами. В Калифорнии из-за их формы плюшки называют иногда «улитками».

11

Ruthette — прозвище дано в честь известного американского бейсболиста-рекордсмена Джорджа Хермана «Бейб» Рута младшего.