Принц Генри

Эмма Чейз, 2017

Генри Пембрук, принц Весско, решается на авантюру. Он станет участником телешоу «Подберем пару». Реалити с участием двадцати самых красивых представительниц голубых кровей бьет все рекорды. В то время как Генри упивается дикими выходками соперниц, готовых на все ради победы, его внимание привлекает тихая девушка в очках – с голосом ангела и телом, которое могло бы соблазнить даже святого. Генри в растерянности: разве можно влюбиться по-настоящему в прямом эфире? Продолжение горячей истории о молодом принце от автора бестселлеров New York Times Эммы Чейз! На этот раз главным героем становится младший брат принца Николаса – Генри. Беспечный красавчик соглашается на участие в телевизионном шоу, где ему предстоит решить непростую задачу: отыскать среди 20 претенденток будущую королеву. Страстная, но романтическая история для фанатов Моны Кастен и Анны Тодд! «Столько твистов, которых совсем не ждешь от этой современной сказки, где принц просто не в силах устоять перед милой и любящей книги девушкой». – Одри Карлан, автор бестселлера Calendar Girl

3

Генри

Потом все как в тумане. Реальность я вижу вспышками. Поездка на машине во дворец.

Я блеванул на розовые кусты, которые моя прапра-прабабушка, леди Адалин, приказала посадить за пределами дворца. Николас и Саймон укладывают меня в постель, пока Оливия комментирует что-то по поводу бумаг, пришпиленных к стенам. Говорит, они напоминают ей сарай Рассела Кроу в «Играх разума».

Потом… потом только нежная бездна.

Но пустота длится недолго, ведь я страдаю бессонницей — недугом чемпионов. Так было всегда, сколько себя помню. Я сплю каких-то несколько часов, даже в те ночи, когда по моим жилам вместо крови бежит в основном алкоголь. Когда прикроватные часы показывают час ночи, я неуверенной походкой направляюсь в кухню, опираясь на стену. Желудок бурчит при мысли о печеньях.

Не припоминаю, чтобы в Horny Goat я успел поесть. И как долго я там вообще пробыл? День? Может, два. Нюхаю подмышку и морщусь. Точно два. «Охренеть…»

Как следует натрескавшись и взяв немного с собой, я, спотыкаясь, брожу по коридорам дворца. Этим и занимаюсь ночами — прямо как посетители американских торговых центров. Я не могу оставаться в комнате, в любой комнате, где стены словно смыкаются вокруг меня. Двигаться приятно, даже если я никуда конкретно не направляюсь.

В конце концов прихожу в синюю гостиную рядом с личными покоями королевы. Дверь слегка приоткрыта — достаточно, чтобы увидеть, что внутри горит свет, и ощутить запах поленьев, горящих в очаге, и услышать голоса внутри.

Прислонившись головой к дверному косяку, я слушаю.

— Ты хорошо выглядишь, мой мальчик, — говорит бабушка. В ее голосе звучат те теплые нотки нежности, которые я хорошо знаю, ведь прежде она обращалась так только ко мне.

Ревную? Да, есть немного.

— Семейная жизнь тебе идет.

— Семейная жизнь с Оливией, — уточняет брат.

— И то правда.

Я слышу тонкий звон хрусталя — кто-то наливает жидкость из декантера. Полагаю, это шерри.

— Оливия уже спит? — спрашивает королева.

— Да. Уснула пару часов назад. Пока не привыкла к разнице во времени.

— Я надеялась, она утомилась из-за беременности.

Брат поперхнулся, смеется.

— Мы женаты всего три месяца.

— Когда я была замужем три месяца, уже как два с половиной месяца вынашивала твоего отца. Чего вы ждете?

Я практически слышу, как он пожимает плечами.

— Торопиться некуда. Мы… наслаждаемся друг другом. Временем вместе.

— Но вы же собираетесь заводить детей?

— Конечно. Когда-нибудь.

Слышу скрип стула и представляю, как они придвинулись ближе друг к другу, сидя рядом у камина, наслаждаясь беседой.

— Скажи мне, Николас, теперь, когда пыль немного осела… ты ни о чем не сожалеешь?

Он говорит тепло, но сам его тон твердый, с металлическими нотками.

— Ни о чем. Вообще.

Бабушка хмыкает, и я представляю, как она потягивает шерри — элегантно, как всегда.

— Но мне любопытно, — добавляет Николас. — Если бы это были вы… Если бы вам пришлось выбирать между дедушкой и троном, что бы вы сделали?

— Я очень любила твоего деда… все еще люблю его, ты знаешь. Но если бы мне пришлось выбирать, я бы не выбрала его. Помимо детей, любовью всей моей жизни было государство.

Последовала тяжелая пауза. Николас тихо говорит:

— Для меня никогда не было так. Вы ведь понимаете?

— Теперь понимаю, да.

— Я всегда понимал, чего от меня ждут, и всегда исполнял свой долг так хорошо, как только мог — но я никогда не любил власть. И никогда по-настоящему не желал ее.

— Ну а теперь ты доволен, да? Рестораны, благотворительная деятельность, которой ты занимаешься вместе с Оливией и мистером Хэммондом?

Николас отвечает не сразу, а когда говорит, его голос звучит задумчиво.

— Я не просто доволен. Я счастлив. До смешного счастлив. Я даже не мечтал, что такое возможно — быть счастливым каждый день.

— Вот и хорошо, — заявляет бабушка.

— Но есть кое-что, — добавляет Николас. — Небольшое пятнышко на солнце, — его слова тихие, колючие, словно до этого долго теснились в горле и все никак не могли вырваться. — Я знаю, что разочаровал вас. Я никогда этого не хотел, и все же так получилось. Не предупредил вас, не обсудил с вами. Бросил вызов своей королеве, а ведь вы вырастили меня, чтобы я мог добиться большего. Я прошу прощения. Мне очень жаль.

Стук хрусталя по дереву — королева отставляет бокал на тумбочку.

— Слушай меня внимательно, Николас, потому что я скажу это только один раз. Ты ни разу не разочаровал меня.

— Но ведь…

— Я вырастила тебя лидером. Ты взвесил ситуацию, оценил варианты и сделал свой выбор. Ты не отступил, не ждал разрешения. Ты действовал. Это… да, именно так поступают настоящие лидеры.

Он отвечает с легкостью, с облегчением:

— Хорошо.

Еще одна пауза, на этот раз спокойная. Кажется, мой брат потягивает свой шерри, а потом говорит:

— Кстати о выращивании лидеров…

— Да-а, — королева вздыхает. — Можем обсудить этого пьянчугу, спящего у себя, — она усмехается. — Он, как там это говорят у вас в Штатах… тот еще фрукт.

— Это точно.

Я поворачиваюсь, прижимаясь спиной к стене и сползая на пол. Не то чтобы я не привык, что все меня обсуждают — черт возьми, мои достоинства и недостатки порой обсуждают прямо в моем присутствии. Но это… тут все иначе.

Хуже.

— Помните тот праздничный школьный спектакль, в котором участвовал Генри? Последнее Рождество с мамой и папой… и у него была главная роль. Скрудж, — Николас смеется.

— Смутно припоминаю. Я ведь не была на спектакле.

— Я тоже. Но папа рассказывал. Они волновались, что, если я тоже пойду на спектакль, пресса, учителя Генри и одноклассники будут крутиться вокруг меня, и Генри потеряется. И они были правы, — стул скрипит, когда брат меняет положение. — Генри всю жизнь провел в моей тени. Теперь он на передовой, в центре внимания, прямо в ослепительном свете прожектора. Конечно же, он немного щурится. Ему нужно немного времени, привыкнуть.

— У него нет этого времени.

— Вы же не собираетесь умирать в ближайшее время? — шутит Николас.

— Конечно же нет. Но мы оба знаем, случается всякое. Он должен быть готов. Ты не понимаешь, Николас.

— Я прекрасно понимаю. Возможно, я — единственный, кто понимает.

— Нет, не понимаешь. Тебя готовили к тому, чтобы занять трон, с тех пор, как ты только начал ходить. Вокруг тебя происходила тысяча вещей, которых ты даже не понимал и не замечал. То, как к тебе обращались другие, то, как с тобой беседовали, чему тебя обучали и как. Генри за целую жизнь этого не наверстать.

— Это ему никогда не удастся, если вы сломаете его, — резко возражает Николас. — Если целой тысячей вещей вы будете подкреплять у него чувство, что что бы он ни делал — никогда не будет достаточно. Что он ничего не сумеет сделать правильно.

Некоторое время царит тишина, а потом бабушка тихо спрашивает:

— Знаешь, что самое худшее в старении?

— Эректильная дисфункция? — сухо уточняет брат.

— О, об этом можешь не беспокоиться, — очень сухо отвечает бабушка. — Это генетика, а твой дед был могуч, как жеребец, до самой смерти.

Я пытаюсь не ухмыляться. Как говорят американцы, полезешь к быку — напорешься на рога.

— Понятно, — брат улыбается. — Шерри больше не подливаю.

— Самое худшее в старении, — продолжает бабушка, — это знать, что скоро тебе придется покинуть тех, кого ты так любишь, и им придется справляться без тебя. И если они не будут готовы… если будут уязвимы… это ужасные перспективы.

Наступившую тишину нарушает только треск огня.

А потом королева решительно заявляет:

— Они сожрут Генри заживо. Если он будет вести себя так же, как сейчас, то потерпит сокрушительное поражение.

Моя грудь сжимается так тесно, что, кажется, кости вот-вот треснут.

— Этого не будет.

— Откуда тебе знать, — резко отвечает она.

— О, я прекрасно знаю! Иначе бы не отказался от трона.

— Что?

— Не поймите меня неправильно — я бы не женился ни на ком, кроме Оливии, даже если бы пришлось ждать всю жизнь, пока не будут изменены законы. Но я бы не отказался от трона, если бы не знал: Генри будет не просто хорошим королем. Он будет лучшим королем, чем когда-либо мог бы стать я.

На мгновение у меня перехватывает дыхание. Не могу дышать. Я в таком шоке от слов брата, словно из легких выбили воздух. Бабушка тоже, судя по ее шепоту.

— Ты в самом деле в это веришь?

— Всем сердцем. И, признаюсь, меня печалит, что не верите вы.

— Не сказать, чтобы Генри показывал себя с лучшей стороны, — прямо замечает она.

— Ему просто не представлялся такой случай, — настаивает брат. — От него этого просто не требовалось… никогда, за всю жизнь. До этих самых пор. Он не просто покажет себя с лучшей стороны — он с блеском примет любой вызов. И победит.

Голос королевы звучит приглушенно, словно в молитве:

— Я очень хочу в это верить. Больше, чем я могу выразить словами. Поделись со мной своей верой, Николас. Почему ты так уверен?

Его голос звучит чуть хрипло, полный чувств:

— Потому что… потому что он совсем как мама.

Я зажмуриваюсь, когда смысл этих слов достигает меня. В глазах защипало. Большей похвалы для меня просто быть не может.

Но господи, да посмотрите на меня… я так далек от этого сравнения.

— Да, он такой же, как мама, в точности. Она всегда знала, что нужно человеку, будь то сила или мудрый совет, доброта, утешение или радость — и дарила это без всяких усилий. Вот почему людей так к ней тянуло… на вечеринках, стоило ей войти в зал, все буквально сдвигалось. Все хотели быть ближе к ней. В ней был свет. Особый талант, дар — неважно, как это называется. Важно только, что это есть и у Генри. Он не видит этого в себе, а я вижу. Всегда видел.

Несколько мгновений царит тишина, и я представляю, как Николас наклоняется ближе к королеве.

— За мной люди пошли бы потому же, почему шли за отцом и идут за вами… потому что мы надежные, твердые. Они доверяют нашим суждениям, знают, что мы никогда их не подведем. Но за Генри они последуют из любви. В нем они увидят своего сына, брата, лучшего друга, и даже если сейчас он напортачит, они останутся рядом, потому что хотят, чтобы он добился успеха. Меня бы уважали, мной бы восхищались, но бабушка… Генри будут любить. С тех пор, как Оливия вошла в мою жизнь, я понял одну важную вещь: сильнее, чем рассуждения или долг, чем честь или традиция, — любовь.

Какое-то время не слышно ни звука, только треск поленьев и тихое звяканье бокалов. Королева размышляет, оценивает все, прежде чем сделать следующий мудрый шаг. Она всегда так поступает — как настоящий лидер.

Я наблюдал достаточно все эти годы, чтобы понимать это. И я довольно трезво оцениваю себя самого, чтобы понимать — сам я никогда так не поступал.

Королева тяжело вздыхает.

— Ничего из того, что я предпринимала, не улучшило ситуацию. Что ты посоветуешь, Николас?

— Ему нужно пространство, чтобы… акклиматизироваться. Немного времени побыть не в центре внимания, чтобы осмыслить масштабы своей новой жизни и новых обязанностей. Чтобы научиться тому, что он должен знать и уметь, но научиться по-своему. Чтобы он принял это, как свое.

— Пространство, — королева постукивает пальцами по столу. — Хорошо. Если мальчику нужно пространство — оно у него будет.

Не уверен, что мне это будет по душе.

* * *

Спустя две недели я понял — да, совершенно точно не по душе.

Замок Анторп.

Она отправила меня в чертов замок Анторп.

Это не просто у черта на рогах — это у черта в самой заднице. На берегу, на острых скалах, по одну сторону — ледяной океан, по другую — лес, а ближайшее подобие городка — в часе езды на машине. Это не просто «пространство», это настоящее изгнание.

«Изгнанье? Пожалей! Скажи мне: «смерть»!

Лицо изгнания страшнее смерти

Во много раз. Не говори: «изгнанье!»^[10]

Ромео, конечно, был тот еще нытик, но сейчас я его прекрасно понимаю.

Я сижу в центре массивной кровати со столбиками, перебирая струны гитары под ритм волн, бьющихся о берег. Прохладно, но в камине ярко горит огонь. Пальцы уверенно подбирают мелодию Hallelujah Леонарда Коэна. Успокаивающая песня. Депрессивная, грустная, но успокаивающая своими простыми повторами.

Раздосадованный сам собой, откладываю гитару и сую руки в рукава халата. Некоторое время брожу по замку, здороваясь с жутковатыми пустыми доспехами, стоящими в конце каждого коридора. Мне бы не мешало отдохнуть, но я не хочу даже пытаться уснуть.

Потому что те сны вернулись. Кошмары.

Эти кошмары были безжалостны в первое время, когда меня только демобилизовали — напоминания о нападении, в результате которого погиб целый отряд солдат на заставе, сразу после того, как я приехал. Я получил отсрочку после того, как рассказал Николасу и Оливии, что там случилось, и они посоветовали мне обратиться к семьям погибших.

Но в ту же ночь, когда я оказался в замке Анторп, кошмары вернулись, нахлынули с новой силой, закручивая мой разум. И теперь, когда мне снится, как я подползаю к телам, разбросанным вокруг, и переворачиваю их, чтобы проверить, выжил ли хоть кто-нибудь, на меня смотрят не безжизненные лица солдат. Я вижу лица Николаса и Оливии… и бабушки. Я просыпаюсь, задыхаясь, в холодном поту.

Ни черта не весело.

Итак, сегодня вечером я прогуливаюсь по замку.

В конце концов оказываюсь в библиотеке на первом этаже. Падаю в кресло за столом, беру первый лист из папки документов и начинаю перечитывать законы, регулирующие брак наследного принца. По сути, эти законы — список требований к невесте. «Подтвержденное аристократическое происхождение в рамках признанного брачного союза».

Ниже, правда, говорится, что незаконнорожденные дети тоже могут быть признаны аристократами, в крайнем случае. Надо же, какие у нас открытые нравы. «Заверенные документы о гражданстве Весско по праву естественного рождения».

Ну понятно — не клон и не из яйца вылупился.

«Девственность свидетельствуется посредством введения двух пальцев доверенного королевского терапевта во влагалище, чтобы подтвердить целостность тканей девственной плевы».

Что за больной ублюдок такое придумал? И совершенно точно мужчина. Я сомневаюсь, что они изложили бы все настолько же детально, если б закон требовал, например, обследования простаты, обязательного для всех членов Парламента.

— Я заварю чай. Не желаете чашечку?

Поднимаю взгляд и в дверях вижу Фергуса в халате и тапочках, с помятым раздраженным лицом.

— Я не знал, что ты уже проснулся, Фергус.

— Разве можно спать спокойно, когда ты бродишь по коридорам, словно кот в поисках самки?

— Прости.

— Так будете чай или нет?

Откладываю документ обратно в стопку.

— Нет, спасибо.

Он поворачивается, чтобы уйти, и вдруг смотрит на меня через плечо и тихо добавляет:

— С королевой было так же.

— Что — так же?

— Она мало спала. Когда Ее Величество была юной девушкой, то спала по три часа, а потом вставала и была похожа на того гротескного грызуна с большим барабаном.

Он имеет в виду кролика из рекламы «Энерджайзер».

— Я не знал, что и у бабушки так было, — мягко говорю я.

Он ковыляет к книжной полке, проводит пальцем по переплетам книг, потом вытаскивает толстенный том.

— Ей помогало чтение. Вот эта книга у нее была любимой.

Том с тяжелым стуком опускается на стол передо мной.

«Гамлет». Интересно.

— Ты же понимаешь, что они все померли? И король, и королева, и милый принц — в конце все померли.

Не самое лучшее чтиво для приятных сновидений — особенно в нашей семье.

— Я сказал, это был выбор твоей бабушки, не мой, — отрезает он и, шаркая, удаляется.

Листаю страницы и говорю сам с собой.

— «Всего превыше: верен будь себе…»^[11] Легко сказать, Полоний.

Это ведь совсем не моя жизнь. Никогда ею не была. Титул, ответственность, брожения по коридорам огромного каменного чудовища, когда компанию мне составляет только звук собственных чертовых шагов… И если мне тут нужно таким вот образом «акклиматизироваться», этого не происходит.

Потому что Николас ошибается. Я — его «слепое пятно», так всегда было. Раньше я этим пользовался. Он добрый и желает добра мне… но он ошибается.

И мы все круто попали.

Тишина смыкается вокруг меня, и я начинаю нервничать. Тут как в чертовой гробнице. И слова звучат во мне чужим призрачным шепотом:

«Верен будь себе, Генри…»

Может, в том и проблема? И решение.

Резко встаю, начинаю ходить туда-сюда. Мне нужно подумать, а думаю я всегда лучше, когда двигаюсь. Еще лучше, правда, получается после хорошего секса, но если б да кабы да во рту росли бобы…

В общем, суть в чем — я ведь уже долго не чувствовал себя самим собой. Мне нужно вернуться к себе самому, хоть ненадолго. Снова вернуть ту чертовщинку, легкую безуминку.

А еще мне нужны женщины — может даже, целый десяток женщин.

Да, у меня дерьмово получается с политикой и с гольфом, дерьмово получается делать то, что мне говорят, зато мне всегда отлично удавалось развлекать других. Устраивать шоу. Делать людей счастливыми. Уж что-что умею отлично — так это делать из жизни вечеринку.

Разглядываю эту идею со всех сторон, мну, как пластилин, пока наконец она не начинает обретать форму. Я ведь обо всем этом не просил, но пора бы уже возглавить этот бардак. И раз уж мне суждено потерпеть сокрушительное поражение, то пусть я хотя бы сделаю это по-своему. Провалюсь — так с громким треском.

И с вечеринкой. Нескончаемая вечеринка на целый месяц, и двадцать прекрасных женщин, из кожи вон лезущих, чтобы мне понравиться.

Ну в самом деле, что может пойти не так?

Я словно услышал голос Господа Бога — у меня даже плечи расслабились. И больше не давит в груди, словно у меня вот-вот случится гребаный сердечный приступ.

И мне… хорошо. Я снова управляю своей жизнью.

Я поднимаюсь, оставляя за спиной все эти документы и глупые законы. Поднимаюсь в спальню, подхватываю с бюро бумажник и достаю визитку с острыми краями — она все еще там.

А потом я беру мобильник и набираю номер.

Примечания

10

Цитата из «Ромео и Джульетты» У. Шекспира, в переводе А. Радловой.

11

«Гамлет» У. Шекспира, в переводе Б. Пастернака.