Записки библиофила. Почему книги имеют власть над нами

Эмма Смит, 2022

В своем невероятно увлекательном повествовании профессор Оксфорда, специалист по Шекспиру Эмма Смит рассказывает об истории книг, многовековой и поразительно интересной, делая акцент не на привычном нам образе «архивов мудрости и знаний», а на материальных формах, в которых представали книги, и на том, насколько разным целям им порой приходилось служить. Представляя захватывающую и радикально новую историю книги в руках человека, автор ищет ответ на вопросы, когда и как та приобрела власть над нами. Рассказывая о той огромной роли, которую целое тысячелетие играли в жизни людей книги, Смит делает удивительное открытие о том, что характерную и весьма могущественную магию книг рождает не только содержание, но и форма. От Алмазной сутры до книги, сделанной из завернутых в целлофан ломтиков сыра, этот сложный художественный объект уже много веков вмещает в себя и расширяет взаимоотношения между читателями, странами, идеологиями и культурами, и делает это очень решительно и непредсказуемо. «Любая книга сулит читателю трансформацию. Ожидание перемен входит в незримый договор между книгами и их читателями. В этом смысле все книги – это книги о том, как помочь самому себе. Если у нас нет удовольствия или связи с какой-нибудь книгой, значит, мы упорно уклоняемся от обязанностей, которые должны выполнять по договору с ней». (Эмма Смит) В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

1

Как все начиналось: Восток, Запад, Гутенберг

Небольшая группа людей находит пристанище в галерее изящных искусств Нью-Йоркской публичной библиотеки на Пятой авеню. Снаружи замерзает затопленный Манхэттен, скованный лютыми морозами. Над ледяной пустыней торчат лишь кончик факела статуи Свободы и зубцы ее короны. Где-то далеко политики спорят, чем ответить на климатическую катастрофу, постигшую Северное полушарие, а тем временем седеющий климатолог в куртке и снегоступах бредет по этому невероятному холоду, чтобы выполнить обещание, данное сыну-подростку.

Те, кто оказался в библиотеке, обшаривают полки, ища, чем бы согреться. Библиотекари тщетно пытаются защитить свои коллекции. Спор о ценности Ницше (кто же он все-таки такой — величайший мыслитель XIX столетия или шовинист, который «вожделел к родной сестре»? ^[6]) стихает, когда люди обнаруживают стеллаж налогового законодательства, который все единодушно решают предать огню. Снова спор о ресурсах вспыхивает, когда библиотекарь (типичный «ботаник» в застегнутом наглухо пальто-дафлкоте и очках в тяжелой оправе) отказывается расстаться с большим, переплетенным в кожу томом и крепко обнимает его, прижав к себе. Это Библия Гутенберга. «Уповаете на Господа?» — саркастически вопрошает девушка. Из ответа библиотекаря становится ясно, что волнует его вовсе не содержание священного текста. Своим действием он поет импровизированный гимн значению этого объекта как произведения искусства, как памятника человеческой изобретательности и прогрессу: «Оберегаю. Библия — первая из напечатанных книг. Ведь с нее началась эпоха Просвещения. Я считаю письменность величайшим достижением человечества. Даже если западная цивилизация обречена, я спасу хотя бы ее крупицу». В парадоксальной символической уловке экземпляр Библии Гутенберга, принадлежащий Нью-Йоркской публичной библиотеке, вдруг начинает воплощать вполне мирское Просвещение, если не само человечество.

Эта берущая за душу сцена спасения единственной книги посреди гибели целой библиотеки происходит в фильме-катастрофе Роланда Эммериха «Послезавтра» (2004) о последствиях климатической катастрофы. Сцена кажется проходным эпизодом (конечно, сначала нужно было жечь стулья и стеллажи, ведь топливо из книг не очень хорошее), но на самом деле именно в ней — переломный момент всего фильма. Признание ценности именно этой книги коренным образом меняет весь фильм: история о беспомощности человека перед лицом природы становится хвалой технологиям, изобретенным человеком же. Героический отец и Гутенберг (которого часто называют «отцом печати») стоят на страже постапокалиптического будущего человечества, убеждая нас, что нечто значительное может пережить Армагеддон. Но, чтобы понять роль Библии Гутенберга во всех повествованиях и рассуждениях о прогрессе книг и человечества, нам нужно разобраться с немалыми историческими и культурными притязаниями фильма. С нее ли начинается наш долгий роман с книгами? Была ли она первой печатной книгой? Можно ли назвать Библию Гутенберга «величайшим достижением человечества»? И какое отношение она имеет к «западной цивилизации»? Мы увидим далее, что ответы на эти вопросы иногда ниспровергают заветные мифы о происхождении, вплетают печатную книгу в более широкий, более агрессивный и политизированный нарратив. Хорошо, когда тебе с самого начала напоминают, что книги — их производство, их форма и их содержание — никогда не бывают нейтральными.

Иоганн Гутенберг остался в истории как изобретатель наборного шрифта из подвижных литер. Можно было набирать текст из отдельных букв и при помощи печатного станка воспроизводить его сколько угодно раз. Для производства книг это имело такое же значение, что и появление отстоящего большого пальца для эволюции приматов. Этой истории, как и вообще всем историям о происхождении, много чего недостает, чтобы считаться единственной, героической точкой отсчета, но пока пусть будет так. Гутенберг, родившийся около 1400 года в городе Майнце на берегу Рейна, поначалу был ювелиром, а потом еще много чем занимался, в том числе и виноторговлей. Оба этих занятия повлияли на развитие печатного дела, потому что изготовление элементов печатной формы — литер — требовало умелого обращения с металлом, а для получения оттисков текста был доработан механизм, которым давили виноград. Попытки Гутенберга-предпринимателя массово производить зеркала для паломников также свидетельствуют о его увлечении инновационными технологиями воспроизведения. Этот его опыт в соединении с капиталом нового бизнес-партнера — Иоганна Фуста, состоятельного юриста, а по совместительству ювелира, — и позволил ему решиться на дерзновенный эксперимент в области книгопечатания.

Чтобы произвести нечто совершенно новое — печатную книгу, — все, от шрифта до бумаги, должным образом подготовленной к нанесению краски, тоже предстояло изобрести заново. Но кое в чем, и довольно существенном, механически отпечатанная Библия не стала радикальным разрывом с рукописными книгами, которые появились до нее (и появлялись после). Конечно, печатный пресс резко ускорил процесс производства, но все равно подготовка всего текста Библии к печати занимала неимоверно много времени. В Библии Гутенберга было 1282 страницы, распределенные в два тома. На каждой странице размещалось по две колонки, и, за редким исключением, в каждой из них было по 42 строки (из-за чего Библию Гутенберга иногда называют сорокадвухстрочной). Около 170 ее экземпляров почти два года изготавливали, судя по всему, шестеро печатников. Точно так же, как ее предшественницы, рукописи, этот трудозатратный продукт сразу же стал относиться к категории элитных.

Готовые Библии появились в 1455 году. Цифры, связанные с их изготовлением, помогают представить, что они собой представляли, так сказать, физически. Бóльшую часть тиража отпечатали на бумаге, а меньшую — на материале, ассоциирующемся с работой писцов, — пергамене, или телячьей коже, — и стоили эти последние в 4–5 раз дороже бумажных. Для изготовления пергаменных Библий размером 42 × 30 см, то есть чуть меньше современного формата А3, потребовалось около 5 тысяч телячьих шкур и в 50 раз больше листов тряпичной или льняной бумаги. Бумагу делали в Пьемонте, переправляли через Альпы, а оттуда баржей она шла в Майнц. Цепочка поставок получалась очень длинная.

Все Библии Гутенберга печатались готическим шрифтом, напоминавшим о богослужебных книгах и литургической литературе, но приятный глазу вид шрифта «приглушает» его инновационность. Отпечатанные страницы похожи на рукописные. Сорок восемь полных или практически полных дошедших до нас экземпляров выглядят так, будто принадлежат одновременно и новому миру печати, и старому миру рукописей. Мы привыкли, что новые технологии заимствуют терминологию и классификацию у более старых, на смену которым они, по идее, приходят. Так, для работы на компьютере из офисного лексикона были позаимствованы слова «файлы», «папки», «каталоги», «рабочий стол» и многие другие; в цифровой фотографии применяется уже излишний, но «ностальгический» звук открывающегося и закрывающегося затвора; электронные книги, подражая внешнему виду своих печатных предшественниц, имеют даже эффект переворачивания страниц (глава 16). Этот феномен — подражание новых технологий старым — называют скевоморфным дизайном. Почти так же и отпечатанная Гутенбергом книга почтительно снимает эстетическую и организационную шляпу перед своими предками-рукописями, пытаясь им подражать — и в то же время низвергнуть их с пьедестала.

Текст в две колонки и знакомые готические буквы делали чтение книги схожим с чтением рукописи — но у Библий, сходивших с печатного станка, к этим двум главным особенностям добавлялись еще рубрикация (выделение красным цветом), по-особому подцвеченные заглавные буквы, многоцветные орнаменты в виде завитков на полях. Эти декоративные дополнения были не только в традиции оформления рукописей, но и исполнялись теми, кто хорошо умел писать. То есть книгу, которую, как часто считают, отпечатали первой, специально сделали такой, чтобы потом ее можно было закончить «от руки», то есть продолжить стародавнюю читательскую традицию доведения своих книг «до ума» (глава 14).

Да и вообще в оформлении Гутенбергом большой, предназначенной для чтения вслух Библии было больше старого, чем нового. Выбранный им ретроформат напоминал о популярных солидных Библиях прошлых веков, сильно отличавшихся от небольших, карманного размера томиков, которые вошли в употребление незадолго до Гутенберга. Подобно многим технологическим инновациям, эта печатная книга была, по существу, технологическим и эстетическим шагом назад (наподобие первых звуковых фильмов, в которых голоса звучали неестественно, потому что актеры вынуждены были говорить прямо в микрофон). Рукописные книги выработали собственный, весьма изысканный визуальный облик: (первоначально) ничем не украшенная, громоздкая Библия Гутенберга была намного проще и скромнее своих предшественниц.

При всем этом новинка сразу же произвела фурор. Разглядывая ее печатные страницы при сильном освещении, можно заметить три разных водяных знака — вола, голову быка или кисть винограда. Из этого следует, что во время работы Гутенберг заказывал дополнительные поставки бумаги, потому что задумал увеличить тираж. Скорее всего, он получил массу предварительных заказов на свою новинку. Один восхищенный клирик, впоследствии папа Пий II, писал своему начальнику, что он или видел сам, или от кого-то слышал, будто во Франкфурте появились непереплетенные печатные листы из этой новой Библии, и уверял, что «шрифт у нее очень хороший и разборчивый», так что «Ваша светлость сумеет читать ее без всяких усилий и даже без очков». И действительно, текст относительно легко читать с расстояния примерно один метр, то есть книга была очень удобна для церковных служб, шедших при тусклом свете (альтернативой истории книги могла бы стать история очков для чтения, первое изображение которых появилось в 1352 году, на портрете богослова Гуго де Сен-Шера работы итальянского художника Томмазо да Модена). Тот же энтузиаст сообщал, что новую Библию теперь трудно будет приобрести, потому что, хотя она еще и не вышла из печати, весь тираж уже раскуплен. Несмотря на такой успех, печатные книги Гутенберга не помогли свести баланс в книгах счетных. Даже вложив в новое дело то, что он заработал, когда был ювелиром, Гутенберг-печатник закончил свою карьеру тогда, когда напечатал свою последнюю Библию. К концу 1455 года он стал банкротом, а печатное оборудование конфисковал его партнер Фуст.

Казалось бы, ничего особенного. Гутенберг изобретает способ книгопечатания, и за новыми книгами к нему стоят очереди. Но не все так просто. В деле участвовали не только предприимчивый изобретатель и его банкир. Существовал еще и международный контекст. Печатное дело не являлось чем-то решительно новым — просто тогда его не знали в Европе, поскольку в нем не было нужды: грамотность и, соответственно, письменные тексты на континенте были распространены еще очень мало. Рукописи создавались в скрипториях, полностью покрывавших потребности этого весьма ограниченного рынка. Мы привыкли думать, что книгопечатание привело к широкому распространению текстов, а на самом деле причина и следствие здесь поменялись местами: инновация стала реакцией на возросший спрос. «Эта книга… не написана пером и чернилами, как [прежде были написаны] другие книги, затем, чтобы каждый человек мог ее приобрести» — так писал в предисловии к первой книге, изданной в Лондоне, Уильям Кекстон, английский последователь Гутенберга. Поначалу процесс печати был слишком долгим, что мешало этой демократической мечте воплотиться в жизнь, но направление необратимого движения уже четко определилось. Для продукции печатного станка сложился растущий рынок. Именно потенциальная целевая аудитория создала экономические и предпринимательские условия для ее развития.

Гутенберг отличался деловой хваткой и хорошо понимал, на какой сегмент рынка ориентироваться. Его решение изготовить полную Библию на основе классического латинского перевода (Вульгаты), а не более обиходные молитвенники, где отрывки из Библии располагались в соответствии с литургическим годом, показывает, что он стремился привлечь внимание образованных читателей далеко за пределами Майнца. Кроме того, он заделывал дыру на рынке рукописей, применив новую технологию книгопечатания для создания важного, но сравнительно редкого текста (большинство библейских рукописей представляли собой отрывки из Евангелий, Ветхого или Нового Завета, Псалтири). Возвышение до уровня доктрины того, что, по сути, было прибыльным бизнес-проектом, в XVI веке повторил Джон Фокс, когда в своей обширной истории протестантской Реформации написал, что книгопечатание было «Божественным, чудесным» даром небес, «чтобы убедить тьму — светом, заблуждение — истиной, невежество — знанием». Позднейшие историки тоже свяжут революцию в печатном деле с подъемом протестантизма, и как раз на том основании, что труды реформистского теолога Мартина Лютера стали одними из первых международных бестселлеров.

Но непосредственно религиозный контекст был совершенно другим. Полная Библия была вовсе не первым печатным проектом Гутенберга: до нее он выпустил учебник грамматики, поэму, папскую индульгенцию (духовную гарантию, позволяющую сократить срок пребывания в чистилище), а самое интересное — памфлет на злобу дня, отпечатанный в декабре 1454 года на немецком языке под названием «Предупреждение христианам против турок» (Eyn manung der cristenheit widder die durken). Этот текст содержит первое отпечатанное поздравление с Новым годом («Eijn gut selig nuwe jar»), слегка затмившее тот факт, что печатный станок Гутенберга немедленно стал орудием более крупного геополитического проекта: войны против ислама.

В мае 1453 года столица христианской Византии, Константинополь, пала, не выдержав осады турецкой армии под командованием молодого султана Мехмеда II Завоевателя. Город стал исламским, получил новое имя Стамбул, и османы сделали его своей столицей. Это событие стало шоком для Европы. Падение Константинополя воспринималось прямой и явной угрозой христианскому миру, однако междоусобицы помешали европейцам объединиться и дать отпор. С самого начала печатное дело Гутенберга было поставлено на службу дискуссиям о возможном военном противостоянии со стороны всех немецких государств, и извлекло немалую выгоду из удручающих взаимоотношений христианства и ислама. То событие во Франкфурте, которое породило восторженные отклики о новой, печатной Библии, произошло на фоне встречи европейских аристократов и князей Церкви, созванной с целью обеспечить общественную поддержку военной кампании против турок. Перед тем как Библия вышла из-под печатного пресса, Гутенберг и его помощники появились на этом собрании, где рассказали о плодах своих трудов и представили несколько образцов. Библии большого формата появились как нельзя кстати, именно в тот момент, когда христианский мир ощутил непосредственную угрозу: уже одни размеры этих книг вновь внушали мысль о том, что христианство достигнет полного господства.

В смутные времена эти большие книги свидетельствовали о том, что ни они сами, ни вера, которую они несут с собой, никуда не уйдут с этой земли. Для сравнения вспомним миниатюрные Библии с микроскопическим шрифтом, которые в разные годы XIII века изготавливали для доминиканцев и францисканцев, выходивших на проповедь: форматы рассказывают не только о положении христианства, но и о том, для чего именно предназначались книги.

Итак, эру книгопечатания открыла именно антитурецкая печатная продукция, а вовсе не Библия Гутенберга — но, пожалуй, можно утверждать, что ее появление в 1455 году определенно сыграло спасительную и утешительную роль в той религиозной войне. Вся появившаяся вслед за ней так называемая Turcica вызвала бурный рост печатного дела, явила огромное разнообразие жанров, от гравюр на дереве и баллад до торжественных речей и научных трактатов; все это было призвано удовлетворить потребность публики в сведениях о турках-османах и поддержать дискуссии о новом крестовом походе, чтобы вернуть себе Константинополь. Потребность в этом «турецком материале» способствовала стремительному распространению печатных технологий во всей Северной Европе и за ее пределами: за тридцать лет количество городов, где имелись типографии, превысило сотню, включая Лондон, а к концу XV века удвоилось. Таким образом, Библия Гутенберга, как и печатное дело вообще, появилась как следствие религиозной геополитики XV века. Это появление было более идеологически окрашенным, чем принято считать, не очень-то нейтральным, а скорее узконаправленным, раскольническим. Реплика выдуманного сотрудника Нью-Йоркской публичной библиотеки о «западной цивилизации» в этом контексте становится спорной: появление этой ценной Библии и ее первоначальное восприятие в XV веке было подготовлено конфликтом Запада и Востока, и с тех пор это продолжает глубоко влиять на нашу печатную культуру и формирует ее.

Культурный статус Библии Гутенберга воспроизводит миф о превосходстве Запада. Утверждения о первенстве Гутенберга, подобные тем, что мы слышим в показанной у Эммериха сцене в Нью-Йоркской публичной библиотеке, поддались изначальной пропаганде. Мы постоянно недооцениваем историю книгопечатания до эпохи Гутенберга и не принимаем в расчет более ранние примеры воспроизведения текста за пределами Европы. В итоге наш рассказ становится неполным и служит лишь цели связать механическую печать с европейским Возрождением и ранним гуманизмом так, чтобы получилась триумфальная история победы ценностей западного Возрождения. Но даже притом что отпечатанная в середине XV века в Майнце Библия, бесспорно, оказалась одной из важнейших вех в истории культуры, она не стала ни самой ранней, ни первой отпечатанной с использованием подвижных литер. Серьезные предшественники Библии Гутенберга не должны быть забыты в истории печати. В Британской библиотеке хранится пятиметровый свиток одного из самых известных священных текстов буддизма, Алмазной сутры, отпечатанной в 868 году (по западному календарю). Его обнаружили в Северо-Западном Китае в начале XX века; текст — колонки знаков с пояснительным фронтисписом — представляет собой самый ранний датированный образец ксилографии. Китайские и корейские первопроходцы печати обогнали Гутенберга на несколько веков, а сравнительно низкая стоимость бумаги из бамбука в Восточной Азии означала, что там печать не была элитной технологией. В Китае пользовались глиняными подвижными литерами, которые оставляли на бумаге отпечаток без помощи пресса. В поздний период династии Хань (II век) китайцы усовершенствовали и технологию производства бумаги, что понятно: культуры буддистов, джайнов и индусов ни за что не приняли бы пергамен, то есть обработанную шкуру молодых животных, в том числе и коров. Один из первых производителей бумаги, Чжай Лунь (ум. 121), написал, что «шелк дорог, а бамбук тяжел, оттого они неудобны», и предложил изготавливать «похожий на шелк материал для письма» из древесной коры, пеньки, тряпок и рыболовных сетей. Доступность бумаги и широкое распространение грамотности способствовало развитию печатания коммерческой продукции в период династии Тан (VII–IX века), а первое ксилографическое издание канона конфуцианской классики датируется X веком. Старейшая поддающаяся датировке книга, напечатанная подвижными литерами, написана на китайском языке буддистским монахом-корейцем. До нас дошел только ее второй том, который хранится сейчас в Национальной библиотеке Франции. Сокращенно она называется «Чикчи» (Jikji), содержит в себе основные положения буддийского учения и датируется 1377 годом. В начале XV века печатание и распространение книг в интересах хорошего управления стало твердым политическим курсом вана (правителя) Тхэджона, заказавшего отливку наборов металлических литер для распространения печатного дела по всей Корее. Итак, представление о том, что печать изобретена в Европе, оказывается всего-навсего западным мифом. В общемировом масштабе вопрос о Гутенберге должен ставиться не столько «как он это сделал?», сколько «почему так долго думал?».

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

6

Здесь и далее цитаты из фильма «Послезавтра» приведены в переводе Г. Минасовой.