Полный дом

Эмиль Коста, 2020

Андре Эрмите возвращается в Сарагосу после двадцати лет странствий. Город полон воспоминаний, но насладиться ими как следует не позволят обстоятельства. Под крышей богатого особняка Рейесов, куда герой приглашен на ужин, живут сразу три поколения семьи. К сожалению, этот дом полон отнюдь не любовью; очень скоро его обитателям предстоит столкнуться с жестоким убийством и найти злодея среди своих.

Глава первая

Лу поднял рыжую голову от письма и встревоженно спросил:

— Старик и в жизни такое же трепло?

Стукнув винным кувшином о колоду, служившую им столом, Андре ответил слуге:

— Выбирайте выражения! Когда вы наконец научитесь проявлять почтение к тем, кто старше и опытнее?

— А когда они научатся говорить по делу? Развел же канитель на семи листах — вот послушайте!

"…Невозможно рассказать, как я был счастлив получить Ваше письмо. Во-первых, старикам всегда приятны вести от друга: они помогают с оптимизмом смотреть в будущее и с улыбкой вспоминать о прошлом. Во-вторых, огромную радость мне доставил тот факт, что теперь Вы стали уважаемым господином и доверенным лицом нашей церкви. Признаюсь, о такой блестящей перспективе я и мечтать не мог много лет назад, когда привел в свой дом маленького сироту.

До чего, должно быть, интересно расследовать запутанные преступления. Не уверен, впрочем, что они случаются так уж часто; по крайней мере, когда в Сарагосе происходит ночной разбой, виновного находят еще до того, как колокола Собора Спасителя прозвонят полдень. В городах люди у всех на виду: и свидетелей почти всегда хватает, и неблагонадежные личности широко известны…"

— Нормальные люди разве так пишут? А вы говорите…

Парень воспользовался возникшей паузой и тоже протянул громадную ручищу к кувшину. Вздохнув, Андре развязал тесемки, ослабив ворот рубашки. Здесь не перед кем было красоваться. Плащ со шляпой валялись на пожухшей от зноя траве, сапоги путники также сбросили, чтобы дать отдых ногам. Оба были порядком измотаны: Лу берёг Гнедого, их единственного коня, и большую часть пути пришлось прошагать рядом с повозкой пешком.

Привычный к дальним странствиям доктор переносил жару стойко, а вот слуга, возмужавший на севере Франции, без конца сетовал на здешний климат. Арагон встретил их ослепительным солнцем, звоном цикад и зеленью полей, расстилающихся до самого горизонта.

Третий день повозка двигалась по раскаленной равнине на юг. Изредка попадались деревни, в которых путники укрывались от полуденного зноя. Вот и теперь они сидели под навесом в одном из крестьянских дворов. Распряженный конь отдыхал поодаль, в тени раскидистого дерева.

Жители деревни пережидали жару в каменных домах и домишках. К вечеру они вернутся к работе, которую прервали среди дня. Таков был неторопливый и незатейливый уклад жизни в Арагоне, одинаковый для богатых и бедных, знакомый Андре с юных лет.

Привал длился второй час, но солнце стояло еще слишком высоко, чтобы продолжать путь. Чтобы не терять времени даром, доктор решил дать Лу очередной урок и за неимением лучшего приказал ему читать письмо, благодаря которому они, собственно, и отправились в это непростое путешествие. Парень начал изучать каталонский язык, едва они спустились с Пиреней, и в основном болтал со слугами. Едва ли разговоры простолюдинов касались столь сложных или возвышенных тем, какие старый аптекарь затрагивал в своем письме.

Андре понятия не имел, сколько дней или недель им предстоит провести в Арагоне, но полагал, что дополнительный язык слуге не помешает. Не стоит упускать такую возможность, пока его разум юн и податлив. Какого мнения придерживался на этот счет Лу, сказать было невозможно: под неусыпным контролем доктора он почти отучился ругаться вслух.

Парень жадно глотнул вина из глиняной кружки и тут же набил рот хлебом и сыром. Он явно не горел желанием продолжать обучение, однако наставник был неумолим. Терпеливо выждав, когда Лу прекратит жевать, он потребовал:

— Читайте дальше.

— Сил никаких уже нет, да и в горле пересыхает, — пожаловался слуга.

— Лень сгубила не одно юное дарование. Продолжайте. И выговаривайте"р"старательней, этот звук у вас удивительно хорошо получается для урожденного окситанца.

Приободренный скупой похвалой доктора, Лу вздохнул, вновь поднес к глазам письмо и продолжил:

"… Кто бы мог знать, что несчастье постигнет меня, старого Альфонсо Манчеру, которого знал и уважал весь город. Увы, дни благоденствия позади. Я почти разорен, мой дорогой друг. Как Вам хорошо известно, накоплений Ваш покорный слуга никогда делать не умел, тратя основную долю дохода на содержание дома, благотворительность и покупку научных книг (а они день ото дня дорожают!). Немудрено, что когда поток пациентов иссяк, дела мои оказались в весьма плачевном состоянии…

Я не стану скрывать, что никогда не хватал звезд с неба. Безусловно, медицинская наука изменчива и непостоянна, однако я всю жизнь старался следить за важными открытиями…"

Доктор лениво прислушивался к голосу слуги. Содержание письма он знал почти наизусть и следил только за произношением. Между тем парень был не так уж неправ в грубой оценке личности старого аптекаря. Альфонсо Манчера всегда отличался любовью к красноречию — и эту черту не без удовольствия перенял у наставника сам Андре. Что и говорить, хорошо подвешенный язык служит отличной рекомендацией в любом обществе, а мнение таких нетерпеливых юнцов, как Лу, мало кого интересует.

Несмотря на словоохотливость, в своем письме аптекарь тактично обошел молчанием вопрос об образовании и происхождении доктора. Он всегда отличался осторожностью как в мыслях, так и на деле: не назначал рискованного лечения, придерживался проверенных методов и рецептов. Исход болезни зависел от воли божьей — так признавал сам старик. То, что популярность Альфонсо Манчеры уменьшилась с появлением более молодых и решительных конкурентов, ничуть не удивляло Андре.

Между тем Лу продолжал чтение:

"…Ваш покорный слуга, дорогой друг, остался не у дел.

Мало того, что разные выскочки увели почти всех пациентов, они еще и подняли на смех мои методы лечения. Дескать, все это давно устарело и не используется за пределами Сарагосы. Да, я не считаю табак целебным растением, как теперь принято у молодых докторов… Я немало пожил на свете и хорошо помню, как первых курильщиков судила Святая Инквизиция — возможно ли, чтобы за несколько десятков лет все так изменилось?

Сейчас моих клиентов можно пересчитать по пальцам одной руки: по сути, все они относятся к дому Себастьяна Рейеса. Как бывшие соседи они сочувствуют тому положению, в каком я теперь оказался, и по мере сил стараются поддержать мою практику. Но, увы, старый отец семейства сеньор Себастьян (Вы, разумеется, помните этого доброго человека, который жил рядом) несколько месяцев назад уехал по делам в Амстердам, а его дочери слишком молоды и здоровы, чтобы часто ко мне обращаться. Правда у старшей, сеньоры Маргариты, подрастает сын, но маленький Роберто, на мое горе, не подвержен даже банальному несварению желудка. Недавно он объел половину яблок со старого дерева, растущего в соседском саду, и не поморщился. А ведь плоды еще совсем зеленые!

Отменное здоровье, несомненно, мальчик унаследовал от отца: сеньор Алехандро обратился ко мне лишь однажды, когда упал с лошади. Увы, несчастное животное зарезали, и больше ничто не угрожает его благополучию. Вы поняли, думаю, что я говорю о лошади, а не ездоке.

Что касается младшей дочери, она также пребывает в добром здравии. К сожалению, супруг сеньоры Эвы в прошлом году отбыл в Америку, поддавшись всеобщей золотой лихорадке…"

— Кто все эти люди, а? — спросил Лу, вновь прерывая чтение.

— Не берите в голову, со временем узнаете… если потребуется. И следите за ударением: если слово оканчивается на гласный, оно почти всегда падает на второй слог с конца. Особенно внимательны будьте с фамилиями, акцент вам легко простят, а вот коверканье семейного имени могут счесть за оскорбление… Продолжайте.

Парень вздохнул и, осушив еще одну кружку вина, вернулся к чтению:

"…Я особо сожалею о его отъезде, поскольку этот доблестный муж был моим постоянным пациентом: у несчастной пары до сих пор нет наследника, хотя браку около десяти лет. В надежде на рождение сына сеньор де Карденас заказывал самые разные (порой совершенно невероятные) средства: перетертые в ступке сушеные дождевые черви, настоянные на спирту — как Вам такое?!

Теперь, в отсутствие супруга, сеньора Эва избавлена от этого бесполезного и не всегда безопасного лечения, к счастью для нее и к несчастью для Вашего покорного слуги.

Я заработал неплохую практику за эти годы и надеялся, что обеспечил себе спокойную старость, но увы, сейчас едва перебиваюсь аптечными заказами. Вы хорошо знаете наше дело — торгуя порошками, богатств не наживешь. Тем более если твою компетентность всякую минуту ставят под сомнение.

Назначения, которые эти молодые выскочки делают пациентам, на первый взгляд выглядят очень современными и даже рискованными — но разве это характеризует их как хороших лекарей и разумных слуг науки? Готов поставить собственную шляпу на кон: если бы сеньор де Карденас попросил у одного из них червяков на спирту, ему тут же дополнительно посоветовали бы носить жабу в гульфике — для пущей уверенности в успехе!"

— А старик не промах, — одобрительно крякнул Лу.

Он вновь схватил кувшин и с сожалением убедился, что тот совсем пуст. Это открытие убило в юноше последнюю волю к учебе. Андре протянул руку и забрал у него письмо.

— Достаточно на сегодня, тем более дальше речь идет о не совсем пристойных вещах… Теперь вам понятна цель нашего путешествия?

— Ясное дело! Надо вашему приятелю пациентов добыть. Только как вы это собираетесь провернуть?

— Пока не знаю, — пожал плечами доктор.

Он сложил бумагу и убрал в дорожную сумку, засунув ее между страницами справочника целебных трав. Помимо книги там хранилось несколько склянок с целебными настойками (разумеется, только по проверенной рецептуре), мешочки и коробочки с порошками — целая небольшая аптека. Андре носил ее с собой скорее по привычке: в прошлом году он оставил медицину, которую практиковал без особого на то права, и теперь занимался исключительно расследованием преступлений. Денег это занятие приносило еще меньше, но доброе имя и уважение, которыми он теперь пользовался, куда бы ни пришел, стоили любых издержек.

Таким переменам способствовала письменная рекомендация, полученная полгода назад у кавайонского инквизитора брата Бартоломью. Этот достойный муж разглядел в авантюристе и проходимце, которым, без сомнения, был в ту пору Андре, честного человека и одаренного следователя. Бумагу доктор берег как зеницу ока, дорожа оказанным ему доверием и понимая, что второго случая кардинально изменить собственную жизнь ему уже не представится.

Расстелив плащи в тени дерева, путники улеглись и попытались уснуть, чтобы скоротать послеобеденные часы. К сегодняшнему вечеру они надеялись достигнуть столицы Арагона. Совсем скоро Андре увидит город, где прошло его детство. Разумеется, привела его сюда просьба о помощи, которую так и не озвучил в своем велеречивом письме старый аптекарь, однако сердце доктора стучало громче, чем следовало.

Сарагоса помнила Андре под другим именем, без гроша за душой, юным и безрассудным. Он возвращался уважаемым человеком, с чистой репутацией и даже кое-какими средствами. Доктор почти не сомневался, что останется неузнанным. Однако придется выдумать какую-нибудь симпатичную историю, объясняющую появление в доме аптекаря загадочного гостя с иноземцем-слугой.

"Как же прав старик! — подумал доктор, — Все слишком быстро меняется. Закат моей жизни еще не близок, но я тоже частенько чувствую, что не поспеваю за временем".

Пару часов спустя солнце стояло достаточно низко, чтобы можно было продолжать путь. Немного беспокоила темная полоса на горизонте — грозы в этих местах случались нечасто, но всегда налетали внезапно и оттого казались особенно устрашающими.

Крестьянин, приютивший путников в своем дворе, вышел из дома и с недовольством смотрел на небо. Он, казалось, раздумывал, стоит ли вообще затевать какую-то работу. Что если именно сегодня наступит Судный день и все труды пойдут прахом? Какое значение на Страшном суде будет иметь дополнительный возделанный клочок поля?

Путники нахлобучили шляпы, забросили плащи на повозку и, расплатившись с крестьянином, покинули гостеприимный двор. Не миновало и часа, как впереди показались предместья города. Северный берег реки Эбро населяли много лет назад изгнанные из Сарагосы мавры, не пожелавшие принять христианскую веру. Здесь они могли жить по собственным порядкам, вести хозяйство, торговать с проезжими купцами, но вход в город был под запретом.

Лу с любопытством разглядывал местных, хмуро провожавших глазами повозку и двух путников. Мавров он видел впервые, тем более в таком количестве и на их собственной, хоть и весьма ограниченной, территории.

— В толк не возьму: а женщин тут вообще нет? — шепотом спросил он у хозяина.

— Есть, отчего же. Просто они ведут закрытый образ жизни и не показываются на глаза посторонним мужчинам, — негромко отозвался Андре, — Собственно, прятать жен под замок и светлокожие арагонцы совсем не прочь. Разумеется, в самой Сарагосе дам хватает, самых разных, но разница между теми, кто живет на северном и южном берегах Эбро — лишь в цвете кожи и религиозных обрядах.

— Вон что…

— Вы только об этом не поминайте в городе, — на всякий случай добавил доктор, — Вообще старайтесь больше помалкивать и слушать. Иностранцев нигде не любят. В доме сеньора Манчеры мы будем в безопасности, но на улицах следует держать ухо востро.

— Почему?

— Скажем так… местное население отличается крутым нравом. В этой стране слишком много дворян, иначе говоря, высокородных бездельников с раздутым чувством собственного достоинства и несоразмерно тощими кошельками. Зарабатывать деньги собственным трудом или умом здесь считается ниже человеческого достоинства. Каждый из этих полунищих идальго пальцем о палец не ударит, чтобы изменить ситуацию. Намного чаще они промышляют грабежом на дорогах, нежели затягивают пояса.

Вскоре дома и домишки сарацинского квартала расступились, и путники вышли на берег Эбро. Река величественно несла свои воды, обагренные лучами заходящего солнца. Берега соединял большой каменный мост. Лу даже присвистнул:

— На таком, пожалуй, две повозки разъедутся спокойно — возницам даже ругаться не придется.

— С таким расчетом его и строили, — не без гордости заметил Андре. — Город расцвел, когда возвели Каменный мост: это помогло развить торговлю и экономику Сарагосы, в ту пору переживавшую нелегкие времена.

Оставив позади мост, путники вновь ступили на твердую землю и сразу оказались в центре города. На площади перед величественным собором кипела жизнь. Последние торговцы поспешно сбывали остатки товара, а самые ушлые покупатели намеренно тянули время и торговались из-за каждого апельсина. Шум стоял невообразимый.

Путники оставили повозку с Гнедым на городской конюшне, после чего отправились к дому Манчеры. Нагруженный вещами Лу ошалело вертел головой. Хозяин не соврал: женщин тут и вправду хватало, но каких! Благородных дам в предзакатный час, понятное дело, не увидишь, зато служанок и рабынь сколько угодно — с кожей всех оттенков, от черного дерева до оливкового. Мулатки и чистокровные африканки, которые то и дело встречались на улицах Сарагосы, поразили воображение юного великана, совсем недавно спустившегося с южного склона Пиренейских гор. Парня просто распирало от десятков незаданных вопросов, но, повинуясь приказу доктора, он хранил молчание.

Дома из светлого камня, обступившие улицы удивительного города, снаружи выглядели одинаковыми, но Андре уверенно шел по знакомому до последнего камня городу. Лу едва поспевал за хозяином. Наконец они остановились перед нужной дверью, над которой красовалась вывеска:"Аптека с-ра Альфонсо Манчеры".

Наплыва посетителей не наблюдалось; в вечерний час на улице было пустынно. Андре велел слуге постеречь вещи, а сам, стащив с головы запыленную шляпу, вошел внутрь.