Любовь и предрассудки

Эмилия Остен (2024)

Глядя на изумрудно-зеленые поля и невысокие холмы родной Англии, юная Бланш старалась не вспоминать о былом. Позади — четыре года жизни на чужбине. Четыре года — и ни строчки от того, кто поклялся всегда хранить ее образ в своем сердце. Но трудно забыть о неверном возлюбленном, если вдруг узнаешь его в женихе самой близкой подруги. Неужели Арнольд способен на предательство?.. Литературная обработка Н. Витько и Ю. Гавриленко

Пролог

Часы над воротами пансиона Святой Маргерит пробили восемь, и Бланш ускорила шаг: ей не хотелось опаздывать. Времени на свидание и так оставалось совсем немного, в полдень за ней придет коляска из лондонского дома семьи Грэммхерст, а еще нужно было успеть собраться.

Раннее июньское утро было солнечным, но холодным, и девушка, одетая в легкое черное платье, зябко поежилась. «Надо было все-таки взять шаль», — мимолетно подумалось ей, но тут же все посторонние мысли вылетели из головы — Бланш увидела высокую фигуру на пороге полуразвалившейся беседки в самом дальнем уголке сада и, спотыкаясь в траве, почти бегом кинулась навстречу.

— Милая, ну наконец-то… — Светловолосый зеленоглазый юноша осторожно заключил в объятия прильнувшую к нему девушку. — Я уже начал бояться, что ты не сможешь прийти…

Она отчаянно помотала головой, пытаясь сдержать навернувшиеся на глаза слезы.

— Что ты… я не могла не прийти проститься. Пароход… пароход отправляется уже сегодня вечером. — Бланш все-таки всхлипнула и вцепилась в рубашку юноши, словно это могло что-то изменить.

— Не плачь, хорошая моя… — он нежно погладил девушку по рассыпавшимся черным кудрям. — Мы же с тобой обо всем договорились: ты напишешь мне сразу по прибытии в Неаполь, сообщишь адрес, и я приеду, как только смогу. Ты даже не успеешь соскучиться — ведь тебя ждет столько новых впечатлений!

— Ну что ты такое говоришь, — с укором произнесла Бланш, — я скучаю по тебе каждую минуту, проведенную вдали… А теперь… Пока доберемся, пока определимся, где жить, пока ты получишь мое письмо… Это же целая вечность! — и она все-таки разрыдалась.

Юноша продолжал нашептывать ей на ухо слова утешения, но видно было, что у него самого ничуть не легче на душе. Полгода тайных встреч с Бланш стали для него самыми счастливыми в жизни и в то же время суровым испытанием: он понимал, что семья никоим образом не позволит привести в дом эту юную девочку. Отец юноши гордился чистотой своей шотландской крови и никогда не согласился бы на женитьбу сына на полуитальянке. Потому-то встречи влюбленной пары и происходили исключительно тайком… Юноша надеялся что-нибудь придумать, как только достигнет совершеннолетия, до которого оставалось не так уж много, но…

Месяц назад умерла мать Бланш, и Луиджи Вернелли, отец девушки, наотрез отказался оставаться в Англии дольше, чем потребуется для улаживания всех формальностей с документами. Бланш предстояла разлука со всем привычным миром, с подругами, пансионом, ну и, конечно, с любимым… и долгое путешествие на отцовскую родину, в Неаполь. К тому же девушка не имела ни малейшего представления о том, где и как им придется жить в Италии: ее отец покинул страну за несколько лет до встречи со своей будущей женой, письма от оставшихся там родичей получал редко и показывал семье неохотно — видно, был там какой-то застарелый конфликт… Казалось, Луиджи обрел в Англии вторую родину. Однако внезапная смерть любимой жены подкосила его, и теперь он во что бы то ни стало стремился вернуться под лазурные небеса Неаполя и увезти с собою дочь, нимало не интересуясь ее желаниями. Слезы и просьбы ни к чему не привели, старый дом в Шотландии уже им не принадлежит, и до расставания с английскими берегами оставались считаные часы.

Гонг, сзывающий воспитанниц на завтрак, уже давно отзвучал, а юноша все не мог найти в себе силы выпустить руки любимой. Возможно, парочка так бы и оставалась в беседке до приезда коляски из Лондона, но Бланш, понимала, что еще немножко — и ее начнут искать. В последний раз прижавшись к возлюбленному и подставив ему губы для поцелуя, в последний раз поклявшись помнить и писать и выслушав ответные обещания, девушка бегом бросилась к жилому корпусу, даже не попытавшись оглянуться. Если бы она бросила назад хоть один взгляд — не смогла бы уйти никогда.

Несколько часов до отъезда прошли для нее словно во сне. Почти не отдавая себе отчета в происходящем, Бланш попрощалась с учительницами и подружками — последних еще ждало празднество по окончанию пансиона, а сама она, нося траур по матери, все равно не захотела бы остаться на торжества. И только когда за ней захлопнулись двери дома, где девушка провела последние шесть лет, Бланш разрыдалась, отчетливо поняв, что вся ее прошлая жизнь осталась позади и больше никогда не возвратится.

Впереди ее ждали Лондон, прощание с Луизой, пароход и полная тревог жизнь в известной только по скупым отцовским рассказам стране.

В уютном маленьком садике полуденное солнце сияло на лепестках и листьях роз. Причудливая игра еще не жарких, нежных лучей могла захватить дух у любого наблюдателя, но две юные девушки не обращали на окружающую красоту ни малейшего внимания.

На ресницах Бланш, затянутой в черный дорожный костюм, блестели крупные слезы. Вторая девушка смотрела на подругу с болью и состраданием.

— Я напишу тебе, — глухо повторяла Бланш. — Ты не волнуйся за меня, радуйся жизни… у тебя впереди все самое интересное.

— Как же я могу не волноваться, моя милая? — голос взволнованной Луизы Грэммхерст дрожал и срывался. — Ты покидаешь Англию в ужасном состоянии, внезапно оставшись без любимой матери, а твой отец сам нуждается в утешении. И это не говоря уже о том, что вы едете в полную неизвестность. Как-то еще примет тебя итальянская родня…

Бланш кивнула и всхлипнула, но от потока слез удержалась. Тяжесть утраты и страх перед будущим были велики, но силы духа у девушки все-таки хватало на то, чтобы подавлять рыдания и держать голову высоко поднятой. Все, кажется, уже было выплакано утром, а еще больше расстраивать и так опечаленную отъездом подруги Луизу Бланш совсем не хотела.

— Ничего, мы справимся, — медленно проговорила она. — Отец не видит иного выхода. Оставаться в Англии, где все напоминает о моей матери, для него невыносимо. И для меня, по его мнению, будет лучше отправиться вместе с ним. Пансион я окончила…

Луиза, не дослушав, схватила подругу за руку, притянула ближе, обняла и расплакалась, даже не пытаясь совладать с собой.

— Но почему, почему так все происходит? Сначала мы теряем твою бедную мать, теперь и ты уезжаешь в неизвестность, бросая здесь все…

— Милый мой друг, из всего, что я здесь оставляю, самое дорогое — это ты, твоя семья, ваш дом и… Впрочем, остальное уже неважно.

Луиза оторвалась от ее плеча и нахмурилась:

— А твой собственный дом?

— Считай, что его просто нет.

На устах девушки в трауре мелькнула слабая тень грустной улыбки, и подруга оценила столь тщетную попытку пошутить:

— О, не говори так! Это же твой дом, в котором ты родилась и выросла, в котором я столько раз гостила… Как ты можешь отмахиваться от него? Или вы… Вы его продали?

Луиза в испуге прижала к лицу руки, словно не веря в собственное предположение. Лучшая подруга, спутница всех ее детских игр, дорогая мечтательница, с которой они мысленно строили свои будущие счастливые судьбы, уезжала безо всякой надежды вернуться. И даже ее славный добрый дом оставался пустым и чужим.

— Нет, — твердо ответила Бланш, — мы его не продавали. Он просто нам не принадлежит больше. Теперь, когда моя мать умерла, Мэлидорны не потерпят более нашего с отцом там присутствия. Да и в Италии вроде бы уже не так тревожно, как в прошлом году со всеми этими гарибальдийцами… Давай же не будем о грустном. Постарайся сохранить обо мне и моих бедных родителях только счастливые воспоминания. Будешь в своем саду, — Бланш взмахнула рукой, указывая вокруг, — думай обо мне хорошо. Возможно, мне станет полегче. Что же касается меня, то здесь, — она прижала узкую ладонь в черной перчатке к левой стороне груди, — навсегда останешься ты и твой дом. Когда мне будет совсем невмоготу, я вспомню, как здесь и в Уэльсе всегда принимали меня, вспомню наши с тобой прогулки по дорожкам этого садика и гадания на розовых лепестках… И почерпну в этом новые силы.

Девушки снова обнялись. Словно порывистые бабочки, белая и черная, юные беззаботные мотыльки, они до недавнего времени лишь беспечно порхали без всяких забот. За кратчайший срок беда превратила одну из них в бездомную беглянку, а вторую избавила от детской наивной уверенности в том, что у тех, кого она любит, все всегда будет хорошо.

— Ты сильная, я всегда это знала! — с жаром воскликнула Луиза.

— Я стараюсь. На самом деле особой моей заслуги в этом нет. Просто свалившиеся на голову беды и заботы не дают времени на глупости и пустые страдания.

— Я понимаю. И стыжусь своего эгоизма, — опустила глаза Луиза. — Тебе и так трудно приходится, еще и меня утешаешь. А ведь я остаюсь дома, и у меня все в порядке.

— Все могло быть и хуже, — попыталась улыбнуться Бланш. — Я достаточно взрослая, успела получить образование, у меня было беззаботное детство и любящие родители. Я знаю, что в отношении ко мне родных по матери нет никакой моей вины. Зато у меня есть такой замечательный друг, как ты, — девушка задумчиво и с надеждой улыбнулась, — и к тому же… Я не одинока, пока есть люди, которые меня любят. И, кроме того, обещают мне писать.

— Конечно! Как только узнаю твой новый адрес, я сразу же отвечу и буду ждать новое письмо.

Где-то за пределами сада раздался шум — всхрапнула лошадь. Это уже была готова коляска, чтобы ехать в порт.

— Пора, — тихо сказала Бланш и еще раз крепко обняла подругу. — До свиданья!

— До свиданья, — прошептала та, горестным жестом закрыв лицо ладонями и глядя сквозь пальцы вслед удаляющейся фигурке в трауре, — надеюсь, что до свиданья. Как же я буду жить без твоей дружбы, Бланш?..

Осеннее утро в Уэльсе выдалось промозглым и неуютным. С лондонского дилижанса у поворота к Т. сошли двое: невысокий худощавый мужчина с усиками-щеточками и маленькая смуглая женщина, явно с примесью индусских кровей, кутающаяся в шерстяной платок. Порыв ветра чуть не сбил ее с ног, но она удержалась. Лишь передернула плечами и покрепче ухватила небольшую дорожную сумку. Мужчина же, наоборот, жадно вдохнул свежий воздух и энергично потер руки.

— Возможно, письмо, в котором я уведомлял леди Элен о своем приезде, затерялось. Почта в королевстве иногда ходит неважно. Это к нам в Калькутту она доставляется с ближайшим пакетботом, которому всего-то и надо пересечь пару океанов. На островах все гораздо сложнее, приходится зависеть от милости отдельных официальных лиц. Эх, надо было отправлять телеграмму, говорят, это надежнее. — Он бодро подхватил свой багаж и зашагал по размытой дороге.

— Лорд Райт, погодите, — растерянно пробормотала его спутница и поспешила следом. Она чувствовала себя очень неловко перед своим благодетелем. — Мало того что вам пришлось платить двойную цену за мое место в дилижансе…

— Бросьте, Анна, — лорд Райт нахмурился и приподнял немного руки с чемоданами, словно опасаясь, что она выхватит поклажу, — забудьте свои южные привычки, здесь вы — свободный человек, которого никто не посмеет оскорбить за цвет кожи или унизить за не выполненную вовремя работу. Представьте, что мы просто друзья и прогуливаемся до Грэммхерст-холла из-за ерундовых недоразумений с почтой. И не вздумайте хватать мой багаж, запомните: прислуга в доме Грэммхерстов занимается только своим делом.

Женщина удрученно кивнула и произнесла:

— Из-за меня вас постоянно преследуют неприятности, начиная от отставки и заканчивая сегодняшним недоразумением с почтой.

— Анна, поменьше трагизма. Отставку я принял как величайший дар, индийская жара и тоска по милым добрым британским холмам давно уже меня тяготили. И вы тут совершенно ни при чем.

— Но вам приходится заботиться обо мне, а вы в прислуге не нуждаетесь…

Лорд Райт искренне засмеялся. Прогулка и в самом деле доставляла ему удовольствие. Этот загорелый человек был здесь дома и чувствовал себя великолепно.

— Да, я привык сам ухаживать за собой и, боюсь, уже не исправлюсь.

— И тем не менее вы взяли меня в свой дом и не оставили одну, возвращаясь на родину.

Лорд Райт прервал смех и внимательно посмотрел на спутницу.

— Запомните, Анна. Я думаю не только о вас лично, но и о людях, которые мне очень дороги. Бедняга Томас, которому вы помогли вырастить мальчишек после смерти жены, был уверен, что все замечательные черты характера развились в них благодаря вам. Мальчики не болели, хорошо учились, росли покладистыми, добрыми и смышлеными. Поэтому я, не раздумывая, пообещал ему взять вас к себе, хотя самому мне и в голову бы не пришло обзавестись служанкой. Я бы никогда не стал терпеть рядом постороннего человека. Но вы так много сделали для моего друга… Я не мог допустить, чтобы вы оказались на улице.

Анна снова вздохнула, несчастно и благодарно. Несмотря на долгое путешествие, ботинки лорда Райта блестели, а на пальто не было ни соринки. И этот безупречный вид достигался совершенно без ее помощи. Лорд Райт не подпускал прислугу к личным вещам и не разрешал ухаживать за собой. Ни жены, ни детей он не имел, и проявлять неустанную заботу было просто не о ком. Анна не сомневалась, что при малейшем удобном случае лорд Райт избавится от нее как от ненужной обузы, но он, покидая Калькутту, пригласил служанку с собой, в загадочную и далекую Британию, о которой она столько рассказывала своим воспитанникам, но где даже и не помышляла оказаться сама.

Вначале все было привычно: и тычки в спину на причале, и попытка оттеснить от трапа, и отказ впустить ее в дорогую каюту, и полное пренебрежение стюардов во время завтраков и обедов. Но по мере приближения к Британии ситуация постепенно менялась. И вечером, засыпая на белоснежных простынях под умеренное покачивание волн, Анна начинала забывать и свое голодное сиротливое детство, и бесконечный калейдоскоп хозяев в юности, и попытку ее несчастной матери-индианки показать дочь белому отцу, и учебу в английской миссии, на которую пробиралась тайком: вроде бы и разрешено, но очень неприятно сносить высокомерные взгляды. И тех двух мальчишек Вудов, для которых она несколько лет была единственным другом и учителем. И жизнь, проведенную в неустанных трудах. Именно проведенную — несмотря на крепкое здоровье сорокалетней женщины, Анна была уверена, что жизнь ее заканчивается.

В Британии оказалось холодно и ветрено, шерстяная одежда непривычной тяжестью давила на тело, привыкшее к легким тканям. Безграничные просторы холмов страшили Анну, ей казалось, что в этих пустынных пространствах таится еще больше опасностей и неприязни, чем в шумной толкотне Калькутты.

Но назад дороги не было, и Анна, вскинув голову, спешила за лордом Райтом.

За резким поворотом вокруг подошвы холма их взглядам предстала неожиданная картина.

Двуколка, кучер которой, видно, не справился с управлением, оказалась одним колесом в придорожной канаве. Кучер же залихватски ругал лошадь, пытаясь заставить ее вытащить коляску обратно на дорогу.

— Видно, ты возомнила себя собакой, раз сама гоняешься за лисицами, — ворчал он. Заметив людей на пустынной дороге, кучер замахал руками. — Скорее, помогите мне!

Анна и опомниться не успела, как лорд Райт, аккуратно поставив свои чемоданы, подскочил к лошади, распутал мудреную упряжь, повернулся к коляске и подтолкнул ее. Кучеру оставалось лишь немного подтянуть к себе опешившую кобылу.

Лорд Райт отряхнул грязь с перчаток и улыбнулся:

— Судя по всему, с почтой проблем не было и за нами все-таки посылали.

Кучер, тем временем уже взгромоздившийся на свое место и многословно благодаривший за помощь, споткнулся на полуфразе и изумленно уставился на случайного помощника:

— Вы, что ли, и есть лорд Райт?

— Он самый, — весело подтвердил отставной полковник.

— Стало быть, я за вами еду?

Анна неловко переминалась, ей почему-то в очередной раз стало неловко и обидно за своего хозяина. Знали бы они, сколько подвигов совершил этот невысокий человек и после какого случая он прихрамывает.

— За мной и за мисс Смит, — подтвердил лорд Райт.

— Про мисс Смит мне ничего не сказали, то есть сказали, но я так и не понял, кто и когда приезжает, то есть, что кто-то приезжает, это я понял, но сколько человек и как их следует встречать… — Бедняга совсем запутался.

Место возле него было только одно, а гостей оказалось двое, кроме того, он только сейчас начинал осознавать, что суматоха и беспорядок, царившие в доме уже несколько дней, посвящены приезду именно этого внешне неприметного человека. Кучер знал, что какой-то старый солдат возвращался из Индии, наверное, бедный родственник решил навязаться в гостеприимный дом. Поэтому и не соотносил радостное возбуждение хозяйки с ее наказом встретить кого-то с утреннего дилижанса.

Теперь же, невольно подчиняясь влиянию этого энергичного человека, кучер понимал, что его первоначальное впечатление оказалось ошибочным.

Анна засмущалась вконец. Внезапно ей показалось, что в Грэммхерст-холле лорда Райта не ждут. И тем более не ждут незнакомую пожилую индианку.

— Узнаю дорогую Элен, — почему-то одобрительно кивнул головой лорд Райт, — из желания сделать все хорошо мой старый друг может налепить немало несуразиц. Удивляюсь еще, что она не перепутала дату. Как же я по ней соскучился! По ней и по ее милым чудачествам. Не удивлюсь, если мы застанем уборку в разгаре, а завтрак на кухне или веранде, потому что в остальных местах затеян бестолковый ремонт, заключающийся в выносе мебели и разборе стен.

Но шутки шутками, а кучер и в самом деле не знал, как ему поступить. Он развернул двуколку к имению и решил озвучить самое простое решение:

— Садитесь тогда, э-э-э… лорд Райт. А за мисс Смит я потом вернусь.

Лорд Райт нахмурился.

— Оставить ее на дороге? Нет уж. Мисс Смит просто бесценна, мы не можем рисковать ею.

Несчастная Анна, воображение которой уже успело нарисовать стаи волков и толпы разбойников, побледнела и схватилась покрепче за свой чемоданчик, будто собираясь отбиваться им от любых обидчиков.

— Знаете что, — задумчиво произнес лорд, — я прекрасно умею управлять лошадьми. Поэтому довезу мисс Смит сам. А вот вы как раз сможете неплохо прогуляться по утренней прохладе.

И пока опешивший кучер слезал со своего сиденья и осознавал происшедшее, лорд Райт успел ловко закинуть в двуколку чемоданы и запрыгнуть сам.

Коляска уже скрылась за поворотом, оставив кучера столбом стоять на дороге, когда Анна тихо спросила:

— Зачем же вы так? Теперь он будет на нас обижен…

— Вы же знаете, я стараюсь не унижать людей, — слова лорда Райта звучали горько, но твердо, — но ни вас, ни меня оставлять на дороге поодиночке неприлично. Кроме того, вы непривычны к нашему климату и можете простудиться. А я бы очень хотел, чтобы вы смогли в ближайшее время приступить к своим обязанностям в Грэммхерст-холле. Моя крестница Луиза должна была уже из той крошки, что я помню, превратиться в юную девушку. И она-то как раз и нуждается в ласке, уходе и заботе. В письме я обещал ее матери, что привезу для Луизы лучшую горничную на свете.