Эта смертельная спираль

Эмили Сувада, 2017

После вспышки вируса, который буквально разрывает людские тела на куски, жизнь Катарины превратилась в кошмар. Ее отец, легендарный генетик, подаривший миру надежду на выздоровление, был похищен секретной организацией «Картакс». Когда на пороге дома Катарины появляется тайный агент «Картакса», Коул, девушка понимает, что смерти не избежать. Но вопреки ожиданиям солдат приносит сообщение: убит ее отец. Перед смертью генетику удалось создать вакцину. И теперь Коулу нужна помощь, чтобы воспроизвести лекарство для спасения человечества. Вот только готова ли Катарина довериться врагу? «Пугающий, насыщенный действиями дебютный роман Эмили Сувада, от которого захватывает дух…» Publishers Weekly.

Глава 6

Внешняя стена спальни взрывается, щепки и осколки пронзают воздух и разрезают кожу. Книжные полки разлетаются по комнате, листы бумаги засыпают пол, а черный дым устремляется в оштукатуренный потолок. Воняет кровью и чумой, а от горячего воздуха перехватывает дыхание. Зажмурившись, я кашляю и стискиваю в ладонях рубашку солдата. Я падаю спиной на матрас, он придавливает меня своим весом, сжимает руками.

Защищает от взрыва.

Кашляя, я отползаю назад. Солдат падает на колени и сгибается пополам, кожа на его плечах порезана на ленты. Глаза цвета полночного неба быстро становятся голубыми. Это какой-то усовершенствованный модуль, которого я никогда не видела. Я смотрю на него, ошеломленная взрывом, а потом понимаю, что он тоже смотрит на меня.

— Вы в порядке, Катарина?

Я моргаю. Мне следует выпрыгнуть через дыру в стене и мчаться сквозь лес. Но я не могу даже пошевелиться. Все как-то неправильно. Он не должен спрашивать, в порядке ли я, после моей попытки его убить. После того, как я заразила его гидрой.

— Ваша нога, — говорит он и тянется к моей лодыжке, пострадавшей от взрыва.

Капли крови на ней смешиваются с блестящими парами облака и превращаются в розовую пену. Зазубренные осколки торчат из кожи, видны царапины, но это пустяк по сравнению с изрезанной кожей на руках солдата.

— Вы пострадали, — говорит он. — Раны нужно обработать.

— Солдат, вы… У вас нет иммунитета.

Я жду, когда его глаза расширятся от осознания случившегося, но его, похоже, интересуют только мои раны.

— Можете звать меня Коул.

Он наклоняется, чтобы осмотреть мою ногу, и его взгляд останавливается на нескольких глубоких царапинах. Его собственная кожа залита кровью, а кое-где из плеч торчат осколки и щепки, но он, видимо, даже не замечает этого, или, возможно, его модули приглушили боль. Он вытаскивает из штанов желтый пластиковый пакет и рвет его зубами. Запах дезинфицирующего средства пронзает воздух, когда он прижимает к моей ноге влажную салфетку, и меня пронизывает острая боль.

— Не трогай меня, — шепчу я, отползая на кровати чуть дальше. Пена и кровь стекают по моей щеке, и я вытираю ее тыльной стороной ладони. — Ты заражен вирусом. Ты вообще слышишь меня?

— Пожалуйста, я не причиню тебе вреда. Я запрограммирован, чтобы защищать тебя.

Я задумываюсь на мгновение. Нельзя запрограммировать кого-то, даже с помощью гентеха, но не это привлекает мое внимание.

— Почему тебя запрограммировали защищать меня?

— Потому что твоя жизнь важна. Пожалуйста, Катарина. Мне нужно обработать твою рану.

Я чувствую такую растерянность, что даже не сопротивляюсь. Я позволяю ему обработать лодыжку и даже не вздрагиваю, когда меня снова прошивает боль. Коул выглядит совершенно спокойным, несмотря на алый туман, окутавший комнату, и на то, что бесчисленные частицы гидры устремляются в его легкие. Его это совершенно не волнует, но я знаю, что у него нет иммунитета. Я бы учуяла этот запах на коже, я бы…

— Вот дерьмо, — выдыхаю я. — Ты не заражен, верно?

Он качает головой, а его глаза встречаются с моими сквозь клубы дыма. И тут меня озаряет, словно в голове щелкает тумблер.

— Существует вакцина.

— Да, Катарина, — говорит он. — Есть вакцина от гидры.

Это повергает меня в шок. Я встаю и отбрасываю покрытые пеной волосы с лица. Руки трясутся от мысли, что все это может закончиться. Два года ужаса, два года чумы. Мы сможем наконец избавиться от вируса. Я снова вернусь к нормальной жизни, да и весь мир тоже…

Но это все равно не объясняет, почему солдат «Картакса» сидит в спальне моего отца.

— Я ничего не слышала о вакцине. — Я указываю на разрушенную стену. — Ты мог подбросить мне это мясо или как-то подменить его. Ты мог это все подстроить.

Вздыхая, Коул складывает окровавленную салфетку у себя на колене.

— Зачем мне это делать?

У меня нет ответа на этот вопрос, лишь какое-то смутное беспокойство. Я скрещиваю руки на груди и, хромая, иду к разрушенным книжным полкам. Пол, скользкий от крови и толстого слоя пены, завален щепками, осколками и обрывками бумаги. Если Коул говорит правду о вакцине, значит ли это, что он не соврал и про папу?

— Если существует вакцина, то почему ученые «Картакса» не рассказали об этом? — спрашиваю я.

— Потому что у них ее больше нет.

Я оборачиваюсь:

— А у кого есть?

— Ни у кого. Хакеры не только разрушили лабораторию твоего отца, но и уничтожили большую часть его работы. Я был одним из немногих испытуемых, кому за несколько дней до атаки ввели вакцину во время теста. У нас сохранились резервные копии фрагментов, но атака была хорошо организована. Большую часть работы твоего отца невозможно восстановить.

Я смотрю на него.

— Это просто смешно. В «Небесах» одни любители, они бы не смогли устроить такой взлом. К тому же, как ты мог потерять алгоритм? Разве ты не сказал, что его загрузили тебе в руку?

Коул мрачнеет и поворачивает предплечье так, чтобы показать мне свою сияющую панель. Его полоса синих светодиодов даже больше, чем у Дакса. Силикон, из которого создана его панель, выполнен в виде решетки с тысячами ячеек для подключения самостоятельных функциональных ядер — индивидуальных модулей, запускающих каждый из его алгоритмов. Чем больше панель, тем больше функциональных ядер и кобальтовых светодиодов на коже, показывающих, сколько алгоритмов сейчас запущено и изменяют его тело. Но я никогда не видела такой большой панели. Что, черт возьми, у него в этой штуке?

— Вакцина работает как отдельный модуль, — говорит он. — Как только он установлен, то интегрируется с ДНК пользователя, поэтому, даже если я вытащу функциональное ядро из своей руки и вставлю в твою панель, он не сработает. Единственный способ получить вакцину — получить исходный код, но он зашифрован.

Я киваю. Большинство кодов, которые я украла у «Картакса» для «Небес», тоже были зашифрованы. Нам приходилось подбирать ключи к ним, прежде чем использовать, а это у меня никогда хорошо не получалось. У меня врожденный талант взламывать сети и красть файлы, но для расшифровки кодов требуются совсем другие навыки. У «Небес» для этого есть отдельная команда. К большинству кодов «Картакса» мы легко находили ключи, но некоторые оказывались так хорошо зашифрованы, что мы даже не знали, как к ним подступиться.

— Но у «Картакса» же есть ключ, — говорю я, обращаясь к Коулу, как к маленькому ребенку. — Или они могли бы его подобрать. У них стандартное шифрование. А еще есть процедуры резервного копирования от потери данных.

Коул хмурится:

— Ты много об этом знаешь.

— Не очень. — Я опускаю глаза. — Просто перехватила несколько папиных файлов.

Это опасная тема. Чудо, что Коул еще не сложил все вместе и не понял, что я тоже хакер «Небес», о которых он говорит. Мой генкит внизу, и для тех, кто хоть немного в этом разбирается, не составит труда залезть в сеть Новак.

Судя по данным, которые я смогла расшифровать после последнего взлома «Картакса», там бы очень хотели, чтобы хакер, известный как Рысь, исчез с лица земли.

Коул пристально смотрит на меня.

— Наши ученые работают над поиском ключа, но, по их оценкам, это займет как минимум месяцев шесть.

— Шесть месяцев? — Голова начинает кружиться. Это же вечность. — Какой безумный алгоритм шифрования они на нем использовали?

— Все, что я знаю, это то, что его зашифровал твой отец.

Я резко вскидываю голову. Это бессмыслица. Папа ненавидел шифрование алгоритмов гентеха, потому что считал, что медицинские коды должны быть доступны всем нуждающимся. Он никогда не стал бы шифровать вакцину, скорее начал бы кричать о ней на весь мир. И отдал бы бесплатно.

— Если папа и зашифровал код, то только потому, что руководство «Картакса» заставило его, — говорю я.

— Мне все равно, кто это сделал, — огрызается Коул. — Главное то, что он заблокирован.

Я вздрагиваю от резких ноток в его голосе и воспоминания о том, как быстро он двигался, когда выхватил ручку из моих рук. Он жестко контролируемое оружие «Картакса». И, думаю, мне не стоит спорить с ним.

— Ничего страшного, что ты мне не доверяешь, — нахмурившись, говорит он. — Меня это не удивляет. В конце концов, ты чертова Агатта. Но я здесь не для того, чтобы сражаться с тобой. — Он вытирает руку о рубашку и достает что-то из кармана. — Я здесь потому, что перед смертью твой отец отдал мне это.

Он протягивает мне карточку. Она белая, поцарапанная и обожженная с одной стороны, а сверху на ней виднеется полустертая гравировка косы. Записка души. В ней зашит закодированный чип, на котором появляется сообщение только после того, как умирает человек, написавший его. Люди используют их, чтобы исповедаться в грехах или сохранить свои секреты. Или сказать что-то сентиментальное. Чего мой отец никогда бы не сделал.

Я нажимаю на кнопку сбоку. На пластике проявляются светящиеся буквы, которые едва мерцают из-за умирающей батареи.

«Коул!

Если потребуется, моя дочь Катарина сможет расшифровать вакцину. Ты должен найти ее и защитить даже ценой своей жизни. Она может стать нашим единственным шансом спасти человечество».

Порыв ветра проносится через дыру в стене спальни. Глядя на слова, я дрожу под одеждой, покрытой кусочками пены. Записка ничего для меня не значит, но почему-то живот неприятно сводит. Скорее всего, это подделка. Что-то сделанное в «Картаксе». Я снова нажимаю на кнопку, но сообщение не меняется.

— Итак, ты поможешь нам? — спрашивает Коул.

Я смотрю на него, затем на записку и переворачиваю ее. Ни разъемов, ни портов. Но как-то же она должна подключаться.

— Помогу с чем?

— С расшифровкой вакцины.

Я прижимаю карточку к предплечью, чтобы проверить, не подсоединится ли к ней мой гентех, но перед глазами ничего не всплывает.

— Я ничего об этом не знаю. Даже не знаю, с чего начать.

Это правда. Я не знаю даже основ подборки ключей, моя работа — взлом. Если Коул говорит правду о вакцине, а ученые «Картакса» не могут взломать код, то я вряд ли смогу им помочь.

— Но Лаклан сказал, что ты сможешь.

— Ну, прости, что разочаровываю.

Я провожу ногтем по шву на боку карточки и снимаю заднюю панельку. Она легко поддается. Внутри крошечный и древний LCD-экран с двумя мизерными кнопками. Я поднимаю голову и осматриваю комнату, ищу ручку, но замечаю рядом щепку и поднимаю ее с пола.

— Что ты делаешь?

Коул наклоняется, чтобы посмотреть, как я нажимаю щепкой на кнопки. Крошечный экран заполняется зеленым текстом, когда мне удается добраться до операционной системы записки души.

— Ты сломаешь ее.

— Я не собираюсь ее ломать. Просто хочу узнать, кто ее владелец.

Чтобы выяснить, действительно ли она связана с панелью моего отца или это просто часть какой-то сложной игры «Картакса».

Коул смотрит на меня, пока я листаю пункты меню записки с помощью кнопок.

— Откуда ты знаешь, как это делать?

— Ты же сам недавно сказал. Я Агатта. Я много чего умею.

— Верно.

Честно говоря, я никогда раньше не видела записок души, но мне потребовалось всего несколько минут, чтобы разобраться в ней. Мне всегда легко удавалось понимать программный код. Изучение новых языков программирования я воспринимаю как обычное повторение слов и понятий, которые мне уже известны. Словно я родилась с этими знаниями, и просто требовалось вспомнить их. Папа так же всегда описывал свои ощущения при работе с ДНК.

Дисплей записки мигает, показывая мне регистрационные данные и список людей, которые имели доступ к чипу. Я загружаю данные оперативной памяти. Сообщение, показанное мне Коулом, записали две недели назад, а активировалось оно всего три дня назад. Эта предсмертная записка связана с панелью гентеха. Я нажимаю кнопку в последний раз и чувствую, как сжимается сердце.

На экране мигает идентификационный код. Сто символов шестнадцатеричной системы, которые я знаю наизусть и которые выискивала каждый раз, когда взламывала сервера «Картакса». Внутри образуется пустота. Зияющая, осушающая бездна.

Экран все показал. Коул не врал.

Папа действительно мертв.

Записка души выпадает из рук. Папа действительно мертв. Слова проносятся в голове снова и снова, пока я пытаюсь осознать эту истину.

— Катарина?

— Это правда.

— Да.

— Вакцина, шифрование…

Он просто кивает. Я сгибаюсь и прижимаю руки к груди. Ребра словно неподатливые железные прутья. Не могу дышать. Сердце едва бьется.

В папину лабораторию проникли. Его работу уничтожили, а сотрудники погибли…

— Подожди, а Дакс? — Голова раскалывается. — Дакс Крик? Он работал с папой. Он жив?

Коул кивает, и с моих губ срывается вздох. Я прижимаю руку к стене, пытаясь одолеть головокружение.

— Крик в порядке, — говорит Коул. — Ему вместе с несколькими сотрудниками удалось выбраться из лаборатории до того, как генкиты взорвались. Ваш отец оставил инструкции и ему тоже. Мы работаем над проблемой вместе, и он постарается присоединиться к нам.

— Дакс хочет приехать сюда?

Коул кивает. Я закрываю глаза, потому что мысли о Даксе пытаются пробиться сквозь что-то внутри меня. Сквозь дверь, которую я сейчас стараюсь закрыть. Чума научила меня справляться с горем, а папина смерть сейчас как угольки в моем кулаке. Я знаю, что могу их раздавить, позволить им дотлеть, сжимая руку, пока они не превратятся во что-то тяжелое и холодное. Алмазы. Но дело не только в горе. Слишком многое на меня свалилось: вакцина, взлом папиной лаборатории, мысль, что я снова увижу Дакса. Это все словно поток кислорода, который заставляет тлеющие угли вспыхнуть пламенем, угрожающим поглотить меня.

— Скорее всего он оставил какие-то инструкции, но мы пока их не нашли, — говорит Коул, но я едва слышу его из-за шума и пульсации в ушах.

Радость и горе сражаются внутри меня. Эмоции, которые я сдерживала два последних года, устремляются к открытой двери в моем сердце, пытаясь выбраться наружу.

Но я не могу себе этого позволить. Не могу сломаться. Папа оставил мне задание. Я перевожу взгляд на пластиковые кусочки записки души, но с трудом различаю их из-за слез.

— Катарина?

Я вытираю глаза.

— Прости, — отвечаю я. — Мне… Мне не справиться с этим.

Я разворачиваюсь, толкаю дверь спальни и вслепую выхожу из комнаты, даже не замечая, как врезаюсь плечом в дверной косяк. Не хочу думать о вакцинах или вирусах. Не хочу думать о папе. Мне нужен свежий воздух, свет и пространство. Мне нужно выбраться отсюда.

Ногой нащупываю лестницу, покрытой пеной рукой сжимаю перила, а затем бегу вниз в гостиную и к входной двери. Краем глаза я замечаю военный рюкзак и оружие возле стены. На столе гостиной лежат разобранные винтовки, гранатомет и пара серебряных наручников.

Коул окрикивает меня. Но я, врезавшись во входную дверь, выбегаю на улицу, ожидая, что он бросится вслед за мной.

Но он позволяет мне уйти.