Его Медвежество и прочие неприятности

Эми Мун, 2019

Молодость за шаверму – заманчиво, только бы кто предупредил, что в комплекте к юному телу идёт другой мир с махровым патриархатом и муж, имеющий весьма неприятные планы на очаровательную жену. Но плакать в платочек о нелёгкой женской доле не в характере Валерии Константиновны. Время превратить вечно хмурое Его Медвежество в ласкового мишку, и между делом попытаться изменить царящие вокруг нравы. Содержит нецензурную брань.

Глава 4

Валерия не считала себя нежной тургеневской барышней. Два старших брата и отец работяга — очень заманчивый пример для подражания. Ватага голосистых мальчишек и содранные коленки были ее спутниками жизни примерно до той поры, пока матушка природа не взялась превращать пацанку в подобие девушки. Софья Николаевна — мама Валерии, которая уже смирилась, что сыновей у нее все-таки трое, очень ловко подгадала момент и с радостью принялась перевоспитывать свою шебутную дочку. Обычный фельдшер в районной больнице, она не хуже гувернантки обхаживала Валерию, мягко, но уверенно уводя прочь от самодельных луков, казаков разбойников и прочих «мальчуковых» радостей. И все же детство помогло выработать в характере определённую твердость. Хамкой Валерия не стала, да и большой драчуньей никогда не была, но какой-никакой внутренний стержень появился.

И вот сейчас в нем появилась здоровая такая трещина. Бабка Синюшка, другой мир, новое тело, муж Медведь и как контрольный выстрел — после родов ее, как надоевшую псину, пинком в монастырь. Мавр сделал свое дело…

Валерия очень старалась, чтобы зубы не стучали друг о друга слишком сильно. Тело этой… Аллелии оказалось ужасно чувствительным к холоду. Дорис уже и камин развела и руки ноги ей растерла, и вторым одеялом укрыла, а озноб все гулял по мышцам, проникая в самые кости и превращая их в обжигающий лед.

— Конечно, не здорова… — бормотала Дорис, — нет, никаких благостных дней! Ледышечка моя, как есть — ледышечка! Вот, бульона горячего скушайте… Как Вы любите — с хлебом и мясными шариками…

Валерия и пикнуть не успела, а ей в рот отправили первую ложку супа.

— А… — вторая порция отправилась вслед за первой.

— М-м-м, — а вот и третья. Дорис пичкала ее бульоном, как заправская нянечка кормит капризного ребенка. Стоило рту чуть приоткрыться, в нем неведомым образом оказывалось полно супа. Вкусного, надо сказать. Только соли слегка больше, чем она привыкла. Подгадать момент было тяжелее, чем достать дефицитное импортное белье в пору ее юности, но Валерия все-таки справилась.

— За что в монастырь? — ам, еще одна порция, с фрикаделькой.

Дорис рассеяно моргнула и опустила ложку.

— Как… Как за что? Лэрди, так всем известно — Бьерн де Нотберг только и мечтает молодую супругу изжить.

— В масть… — потрясенно прошептала Валерия. Это же надо было так с именем угадать. Очевидно, родители лэрда решили не заморачиваться — Бьерн он и есть Бьерн ( прим. автора — скандинавское имя, переводится как медведь ). Не Эмануэль же, в самом деле.

Валерия вздрогнула, вспоминая огромную фигуру мужчины. Полный антипод миловидности. Одна только грубая животная сила и жесткость в каждой черте. Настоящий солдафон — ему только командовать. Рупора не надо, наверняка благородный лэрд голосом мог разбить граненый стакан.

— Но не тревожьтесь, моя госпожа, — опять залопотала Дорис, зачерпывая новую порцию супа, — все сладится, точно Вам говорю. Хуже партии и придумать нельзя! Где это видано: такую красавицу — и за ужасного Нотберга! Лучше бы король ссылкой отца Вашего наказал, так нет — родную кровинушку в откуп потребовал… Одно хорошо — бастарду здесь не похозяйничать… Будь он проклят.

Валерия послушно глотала суп, слушая этот незамутненный поток сознания. Кое-что становилось ясным: брак, навязанный королем, родственники в опале. Впрочем, когда Дорис упоминала о семействе Аллелии, то почти каждый раз испуганно оглядывалась по сторонам — понятно, что девушке и в родном доме жилось не сахарно.

Что за бастард, Дорис так и не пояснила, но Валерия почему-то была уверена, что это, скорее всего, или сводный брат или кто-то из ближнего родства. Так же выяснилась фамилия Аллелии — де Моублэйн, а Дорис у нее в няньках с самого рождения. Но как только весь суп был съеден, женщина прекратила выдавать ценнейшие сведенья. Обложив Валерию подушками, велела отдохнуть и набраться сил. Совет был хорошо. Во-первых голова все ещё болела, а во-вторых срочно нужно было решать, что делать. Сидеть на заднице ровно не было ни малейшего желания.

Дорис шуршала по комнате тощей мышью, пока Валерия, послушно зажмурив глаза, безуспешно искала выход из сложившейся ситуации, и так же безуспешно пыталась привыкнуть к отвратительно мягкому матрасу. Настолько плохих кроватей не было даже в побитом жизнью и безразличием властей роддоме, где появился на свет Темка.

Мысль о сыне оказалась до того болезненной, что Валерия тихонько всхлипнула. Одно утешало — мальчик большой уже и не одинокий. Чтобы не случилось с ее «старым» телом, но один Темка ни останется. И все же под сердцем тихонечко ныло, и в уголках глаз копились горячие слезы.

— Ну, будет-будет… — ее руку ласково тронули теплые тонкие пальцы, — вот сейчас Вам песенку спою — враз все печали прогоню.

Голос Дорис зазвучал неожиданно мягко и нежно. Валерия сама сжала руку женщины, малодушно принимая заботу, которая предназначалась другой. Дорис пела ей глупую, совсем детскую колыбельную, но мистическим образом каждый звук нес в себе крупицу спокойствия и долгожданного сна.

— Зайки бродят по лужайке.

Баю бай. Баю бай

Мягкие мои вы зайки.

Баю бай. Баю бай…

Монотонный голос обволакивал, делая веки тяжёлыми, а мысли лёгкими и белыми, как те зайки. Валерия зевнула раз, другой, а вот третий уже не помнила. Сон навалился пушистым медведем и утопил сознание в спасительной темноте без сновидений и тревог.

***

— А-а-аллелия!

Твою ж… налево. Пробуждение было приятным ровно до того момента, пока в уши не ввинтился режущий голос Дорис.

Значит — не приснилось. Хотя Валерия перестала надеяться как только почувствовала под собой ужасную мягкость перины. Досок, что ли попросить подложить? — Аллелия, госпожа моя! Радость-то какая! Лэрд уехать изволил! Самой зарёй…

Валерия вздохнула и приоткрыла один глаз. Медведя рядом не наблюдалось. Да и с какой, собственно, стати? Судя по всему, в эту комнату мужчина является в основном с благой целью — оплодотворение супруги. Или у себя шалить предпочитает?

— Должно быть, опять на стройке рабочих гоняет, — рассуждала Дорис, ныряя с головой в шкаф и вытаскивая оттуда нечто ужасного конфетно-розового цвета, — а ещё лучше, чтобы в срамном доме госпожи Грэй забылся…

Отлично, лэрд Медведь и по девочкам пройтись не прочь! Довольно странно, с учётом того, что юная Аллелия весьма не дурна собой: миловидное личико с наивными лазурными глазищами, свежее тело, небольшая, но аккуратная и высокая грудь и, как вишенка на торте, очень эротичная прическа между ног. «Сама бы себе дала, — пронеслась в голове пошловатая фраза, — у них хоть брачная ночь была вообще?»

И стоило представить обнажённую маленькую девушку-девочку в медвежьих объятьях, как внизу живота сладко дрогнуло. Валерия поперхнулась, до боли в пальцах стискивая кружевное одеяло. Не может быть… То есть может. Ну, конечно, может! Тело молодое, сильное, с гормонами полный порядок. А ведь она и забыла каково это — чувствовать возбуждение. Климакс сам по себе неизбежен, но когда он наступает в сорок пять… В общем, приятного мало. Хотя к этому времени сексуальная жизнь Валерии давно оставляла желать лучшего, но последнее, что отделяло ее от полноценной телесной старости терять было жаль. Может, у кого-то влечение остаётся, но ее либидо окончательно исчезло.

–… нет, не поедет лэрд в срамный дом, — донеслось до нее бормотание Дорис. — Жилы рвет — приказ короля выполнить спешит. Выслуживается. Тьфу!

Голос служанки звучал злее и уверенней. Больше она не втягивала голову в худые плечи, а смело вышагивала по комнате, подготавливая ее к утренним процедурам. Внизу живота опять потянуло, но отнюдь не из-за желания. Настроение резко испортилось, стоило подумать о ночных горшках и подтеках нечистот на крепостных стенах. Вряд ли это строение было оборудовано канализацией.

— Дорис, мне… — Валерия прокашлялась, внутренне обмирая от непривычно нежного и мягкого голоса, — мне нужно…

— Ох, госпожа моя… вставать рано! Вы больны, слышите? Куда, лэрди Аллелия?! Что Вы…

Но Валерия уже свесила ноги с кровати. Если она проведет в этом облаке из перин и подушек ещё хоть пять минут — рехнется окончательно.

Дорис кудахтала над ней, называя несмышленышем и глупышкой. Но, убедившись в твердом намерении встать и самой отправиться на поиски горшка, быстренько схватила розовый ужас, оказавшийся чем-то средним между платьем и халатом, и ловко набросила на плечи, помогая вдеть руки в рукава и запахнуться.

— Так, теперь ножки…

Из-под кровати была извлечена пара небольших тапочек. Стопа у Аллелии оказалась такой же миниатюрной. Размер тридцать шестой — не больше.

— Не прилично в таком-то виде, но что поделать, — приговаривала Дорис.

— Неприлично? — попугаем повторила Валерия. Да она укутана по самое горло, даже рукава закрывают полкисти. В каком месте тут неприлично? Мочки ушей постыдно обнажены?

— Ох, не тревожьтесь, птичка моя, не зайдет сюда никто. И лежали бы, зачем вскочили? Я бы и сама справилась.

Действительно, вряд ли бессознательная Аллелия все пять дней терпела. Подхватив ее под локоть, Дорис завернула к плотно запахнутым гардинам, которые висели на противоположной от окна стене. Дернув за толстый шнур, служанка распахнула их, открывая обычную на вид дверь, за которой оказалась уборная.

— Хм-м-м, — тихонько промычала Валерия — однако поторопилась она с ярлыком «грязного средневековья».

Комнатушка была сплошь из грубого темного камня, как и спальня. По центру возвышалась купель, а из-за ширмы выглядывал необычный, но все-таки унитаз с плотной тяжелой крышкой. Разумеется, никаких кранов и труб — смыв и набор воды осуществлялся ведрами, чинно стоявшими в углу около вместительной бадьи, а для нагрева тут имелась каменка, что придавала ванной сходство с баней. Даже оконце было одно — совсем узенькое. Пахло, кстати, приятно — мятой и чем-то незнакомым. Валерия успела заметить пучки трав, прикрепленные к балкам потолка. На полках лежали стопки полотенец и стояли всякие баночки и флакончики — видимо, притирки или шампуни. Валерия мельком тронула тяжелую золотую косу — на такие волосы моющих надо не горшочек, а ведро.

— Дорис, м-м-м, оставь меня, пожалуйста.

По напряженному молчанию Валерия поняла, что ляпнула явно не то. «Ошибка номер раз — прислугу не просят», — шепотом подсказал здравый смысл. Валерия нахмурила брови, припомнила, как отшивала иных нахальных личностей, и строго повторила:

— Выйди, Дорис.

— Но, лэрди Аллелия, как же Вы сама?! Недавно без памяти! — залепетала служанка. — Ох, нельзя было позволять вставать, нельзя!

— До-рис…

Под горестные вздохи и причитания дверь все же захлопнулась, и Валерия оказалась в долгожданном одиночестве. Кое-как задрав платье-халат, она еще раз критически осмотрела себя новую до пояса и пришла к выводу, что природа к Аллелии была более чем добра. Лишней растительности не наблюдалось, за исключением нежного пушка на лобке. Подмышками тоже оказалось гладко.

А вот с физическими данными дело обстояло гораздо хуже. Болезнь болезнью, но Валерия чувствовала, что утомляется слишком быстро. Даже просто поднять ведро, чтобы плеснуть воды в допотопный унитаз, оказалось трудно. Хотя чего ожидать от аристократки, руками и ногами которой наверняка была худющая Дорис?

Служанка поджидала ее под дверью и, как только Валерия высунула нос из уборной, бросилась смывать, но через пол минуты выскочила обратно, как пробка из бутылки шампанского. Блекло-голубые глаза женщины были совершенно круглые.

— Как… как… — заикалась бедняжка, всплескивая руками и смешно складывая брови, — сама… Как можно! Госпожа! Нет — в постель! У Вас горячка. Самой — и ведро поднимать! Такая тяжесть!

Упс, промашка вышла. Валерия капризно надула губы и сразу перешла в наступление.

— Есть хочу!

Служанка тут же растеряла весь пыл и засуетилась.

— Конечно-конечно. Волосики только причешем.

Быстро усадив Валерию перед зеркалом на бархатный пуфик и подсунув такую же бархатную подставочку под ноги, Дорис сдернула портьеру. Валерия вздрогнула, впиваясь взглядом в собственное незнакомое отражение. Сколько ей? Восемнадцать или меньше? Совсем юная… Лэрд Медведь извращенцем себя хоть не чувствовал, когда это создание под венец вел?

Девушка в зеркале глубоко вздохнула, слегка приоткрыв нежно-розовые губы. Именно ее рот портил классическую красоту лица и в то же время был изюминкой: чуть широковатый, но красиво очерченный, он первый обращал на себя внимание.

Валерия не знала стандартов красоты этого мира, но по земным меркам девушка смело могла идти в фотомодели. Без конкурса приняли бы. Одни эти волосы чего стоят. Одна коса расплелась и золотой водопад укрыл правое плечо.

— Ого! — тихонько выдохнул Валерия. О такой шевелюре мечтает каждая женщина — густая, волосок к волоску, а цвет какой! Прямо как у Рапунцель из диснеевского мультика. Кстати чем-то Аллелия ее напоминала. Ловкие пальцы Дорис разобрали и вторую косицу.

— Ах, до чего на матушку похожи, — вздохнула служанка, хватая с подставки длиннозубый гребень, — вылитая лэрди Аделаида, упокой Творец ее душу.

— Расскажи мне про нее, Дорис.

Голос звучал напряжённо, но не скорбь была тому причиной. Валерии требовалась любая информация, а то ещё чего доброго раньше времени в монастырь сдадут, в келью с мягкими белыми стенами. Но Дорис ее вопросу не удивилась.

— Да сколько уже рассказывала… Понимаю — все мало… Полгодика Вам исполнилось, как лэрди покинула этот мир. Любила Вас — страсть как. Сама после родов слабее птенчика, а на руках качает и качает, колыбельную поет. И, прости Творец, но за что столь добродетельную женщину отдали за лэрда де Моублэйна, я не знаю… Ах, была бы она сейчас жива — не допустила бы этого брака! Но теперь госпожа в лучшем из миров. Надо будет заказать молебен, всенепременно. Это лэрди Аделаида вернула мне Вас, госпожа…

Гребень легко скользил в золотых волнах.

–… точно она! Негоже оставлять этот мир в столь юном возрасте. Девятнадцатая весна всего — вся жизнь впереди!

Значит, восемнадцать есть — уже неплохо…

— Дорис, что-то после болезни память, к-хм, как в тумане. А лэрду Ме… лэрду Бьерну де Нотбергу сколько… весен?

— Так тридцать вторая уже минула, — легко отозвалась служанка, увлеченная расчёсыванием, — как раз за месяц до, прости Творец, наказания этого — вашей свадьбы. Ох, волосы что-то нездоровы…

— Может, обрезать? — без задней мысли предложила Валерия. Гребень стукнулся об пол, а Дорис схватилась за сердце, бледнея до синевы.

— Об… резать?! — свистящим шепотом переспросила служанка. — Ах… ах… ах…

— Кончики только! — всполошились Валерия. Сердечного приступа ей здесь не хватало! — Вот столечко! — показала пальцами маленькую щёлочку.

Служанка со свистом втянула воздух и даже попыталась ослабить глухой ворот платья.

— Ох… госпожа, — улыбнулась, доставая из рукава платочек и промакивая пот на лбу, — а я-то подумала, дурная голова… Чтобы благородная лэрди — и волосы обрезать вздумала, обрекая себя на позор… А кончики в этом цикле уже ровняли, запамятовали что ли? И так в прошлый раз сняли много. Целых три пальца!

Валерия мельком глянула на Дорис. Темные волосы служанки были свёрнуты гулькой. Тоже длинные, но до пояса — не ниже.

Дальнейшее расчесывание проходило в тишине. Дорис быстро переплела косы, и соорудила из них тяжёлый узел на затылке, выпустив концы до лопаток.

— А теперь ступай в постель, моя госпожа. Сейчас велю принести завтрак.

О нет, только не в это мягкое орудие пыток! Валерия опять «капризно» надула губы и сложила руки на груди.

— Хочу за столом!

— Но милая…

— Хочу!

Так, кажется с Дорис она нашла более или менее подходящую линию поведения. Слушать горестные причитания служанки было стыдно, но пока Валерии просто необходимо было выглядеть «собой».

Усадив ее в кресло, Дорис выскочила в коридор. Должно быть, распоряжаться на счет завтрака. Оставшись одна, Валерия еще раз осмотрела комнату, привычно помассировала виски, собираясь с мыслями, и решила после еды непременно разведать обстановку, и прежде всего ей нужна была библиотека.