Дорога в лето

Эмери Лорд, 2014

Судьба семнадцатилетней Риган О'Нил с детства складывалась непросто, жизнь словно испытывала ее на прочность, а сама девушка успела совершить немало ошибок. И теперь ей нужен отдых. Время подумать и решить, как жить дальше. Поэтому предложение присоединиться к турне ее лучшей подруги, восходящей звезды кантри Лайлы Монтгомери, оказывается как нельзя кстати. Лето идет. Мелькают города и штаты. Но внезапно в жизнь Риган врывается коллега Лайлы по шоу-бизнесу Мэт Финч – парень с удивительной улыбкой и голосом, способным растопить айсберг… Мэт – кумир многих американских девушек. Влюбляться в него обычной, ничем не примечательной девчонке Риган просто глупо. Отношения с ним обречены с самого начала. Или все же стоит рискнуть?

Глава 1

Нэшвилл — Шарлотт

Фанаты сходят по ней с ума, но они совсем не знают улыбчивую девушку с гитарой, которую так часто видят на обложках. Ее имя — Дилайла, и многие думают, что короткий вариант — Лайла. На самом деле мою лучшую подругу зовут Ди. Насчет возраста они правы — ей семнадцать, хотя по поведению этого не скажешь. На встречах и интервью Ди ведет себя как опытный профессионал, будто ей уже за тридцать. А со мной наедине ей не больше двенадцати, и она смеется над всякой ерундой, как в те времена, когда еще носила брекеты, а наши планы на лето состояли из ночевок друг у друга и плаванья в бассейне. Поклонники считают, что песни из этого альбома написаны после пережитого ею разрыва. Глупости! Она его не пережила. Даже близко.

На боку гастрольного автобуса красуется огромный плакат с изображением Ди на фоне поля с дикими цветами, ее рука на грифе двенадцатиструнной гитары. Рядом с фотографией написано прописными буквами, имитирующими ее почерк: «Лайла Монтгомери». Фанаты часами стоят в очереди, чтобы заполучить ее автограф на плакате или на футболке. Новый альбом называется «На краю вселенной, в Теннесси», а одноименная песня держится на первом месте в чартах уже две недели. Это позитивная, мажорная композиция, вот только написана она больше года назад.

На краю вселенной, в Теннесси,

Старый дуб хранит наши имена,

Все тропинки там ведут домой,

Ты лети туда, моя душа.

На краю вселенной, в Теннесси,

На крыльце танцуем я и ты.

Где бы ни была, там мои мечты.

Ветер, ты туда меня неси.

Эту песню, как и многие другие, она написала для Джимми.

Я неприкаянно брожу по обширной стоянке за штаб-квартирой «Мадди Уотер рекордс» на окраине Нэшвилла. Отсюда начинается летний гастрольный тур Ди. Три пассажирских автобуса уже выстроились в ряд, готовые тронуться в путь. Ди носится в толпе, здоровается, прощается и знакомит между собой семьи музыкантов, которые пришли проститься с отъезжающими. Я держусь на заднем плане, жду и вдруг замечаю боковым зрением, что кто-то беззастенчиво пялится на мои ноги. Там есть на что посмотреть, потому что юбка у меня — на границе правил приличия.

— Привет, — говорит парень, который рассматривает меня таким откровенным взглядом, что мне становится неудобно за него. — Ты из группы?

— Ну да.

Это вранье. Я вяло улыбаюсь, хотя после пережитого за последний месяц у меня нет никакого настроения с ним кокетничать. К тому же, он вообще не в моем вкусе. Аккуратная стрижка, заправленная в джинсы футболка поло. Скучный до зевоты.

— Я Марк Трэн. Ассистент режиссера по свету.

— Риган О’Нил, — отвечаю я. И бросаю гранату. — Мне семнадцать.

Она взрывается. Мой новый друг Марк розовеет лицом и бормочет, что ему чрезвычайно приятно было со мной познакомиться. Когда твоего внимания добивается слишком большое количество мужчин, становится до обидного безразлично. Моя яркая внешность в сочетании со стилем одежды — все узкое и короткое — как магнитом, притягивает самых разнообразных представителей мужского пола: тихонь и хулиганов, младше меня и годящихся мне в отцы. Я давно научилась отличать безвредных от ядовитых, которые могут выпустить жало. Но иногда им все же удается меня одурачить.

Ди заключает в объятия мать скрипача. Та испуганно таращит глаза. Моя подруга страшно любит обнимашки. При одной только мысли, что я должна ни с того ни с сего обниматься с незнакомыми людьми, я непроизвольно скрещиваю руки на груди, и левое запястье тут же отзывается пронизывающей болью. Несмотря на июньскую жару и повышенную влажность, я нацепила кожаную куртку, чтобы спрятать гипс. Постоянная боль в руке напоминает, что неправильный жизненный выбор опасен для здоровья.

— Ты готова, Риган? — зовет меня Ди.

Я спешу к ней, стуча каблуками по асфальту. Меня всегда можно узнать по цоканью каблуков, если только не приходится тайком убегать из дома. Тогда я крадусь по скрипучим ступенькам босиком. Сегодня на мне высокие мотоциклетные ботинки на каблуках и легкое хлопковое платье в мелкий цветочек. Я люблю контрасты. Пока мы проталкиваемся к автобусу, Ди дает еще пару автографов родственникам музыкантов. Какая-то девочка, лет двенадцати, дрожит от возбуждения, будто ей чашку эспрессо внутривенно вкололи.

— Я считаю, что ты самая-самая красивая во всем мире, — тараторит она, пока Ди подписывает ей фотографию, — и не могу прожить без твоей музыки ни дня.

Мне и раньше приходилось видеть совсем съехавших с катушек фанатов Ди, но, по-моему, это уже чересчур. А Ди принимает ее восторги как должное. Она благодарит и крепко обнимает ошарашенную девчонку, не верящую своему счастью.

Ди — мой единственный настоящий друг, который придет на помощь, даже если я не показываю, что в ней нуждаюсь. Она шутит, что всегда держит деньги для залога на прикроватной тумбочке, а я отвечаю, что единственный звонок из полиции потратила бы на нее. Только я не шучу, это правда.

Ди берет меня под руку, и мы идем к ее родным. Со своим отцом я попрощалась дома, а сюда меня подбросила мама Ди. Я не хотела долго и нудно прощаться с папой, потому что никто из нас не будет особо скучать. Мы оба знаем, что нам нужно отдохнуть. Ему — от моих бесконечных стычек с мачехой. А мне… да от всей моей жизни.

Я стою сзади, скрестив руки на груди. По тому, как долго и крепко Ди обнимает папу, я понимаю, что ей тяжело уезжать. Ее мама тем временем обнимается со своей младшей сестрой Пич, которая пробудет с нами все лето. Когда Пич садится в автобус, миссис Монтгомери подзывает меня, и я разжимаю руки. Та, что в гипсе, болит; стараюсь не обращать внимания. Мама Ди похлопывает меня по плечу.

— У вас будет такое замечательное лето, девочки! Мне уже не терпится услышать ваши рассказы!

Надо отдать ей должное, миссис Монтгомери не начинает читать нотации, что я должна вести себя прилично и не втягивать Ди в неприятности. Нет, она никогда так не делала, хотя с моей репутацией… Она всегда обнимает меня, как собственную дочь.

— Звони, если что понадобится, — шепчет она мне, выпуская из своих объятий.

Так говорят все мамы, которые отправляют дочь в лагерь, в колледж или в концертный тур. Хорошо, что есть кому мне это сказать. Ди наклоняется и обнимает своих младших братишек, сразу двоих. Что-то шепчет им, и те послушно кивают. Когда она выпрямляется, в ее глазах блестят слезы.

— Ну-ка, не раскисай, — говорит ее мама. — Мы увидимся на первом же концерте, ты даже соскучиться не успеешь.

Неправда, успеет. Ди очень хотела бы, чтобы вся семья поехала с ней, однако родители считают, что мальчикам лучше побыть в домашней обстановке. Они учатся в начальной школе, и у них должны быть каникулы с прыжками в бассейн бомбочкой и самодельными стойками с лимонадом — как у Ди, когда она была маленькой. Мама Ди обнимает ее и что-то шепчет на ухо. Наверное, дает какой-нибудь полезный материнский совет или говорит, что гордится ею. Миссис Монтгомери пишет музыку для крупной звукозаписывающей компании на Мьюзик-роу. Она никогда не пела сама, но в их доме всегда звучали Эммилу Харрис и Джонни Кэш, и мама своим примером показала Ди, что та может писать собственную музыку. Родители не заставляли дочь делать карьеру, просто в ее ДНК вместо двойных спиралей — музыкальные такты. Еще раз крепко стиснув маму, Ди отпускает ее и с тяжелым вздохом цепляется своим мизинцем за мой.

— Ладно, пошли.

Ди в последний раз оглядывается, и мы заходим в автобус, который на эти три месяца станет нашим домом. Мой ноутбук и сумка с камерой уже в салоне, а единственный огромный чемодан — в багажнике.

Ди сама придумала, каким должно быть внутреннее убранство автобуса. По обе стороны стоят мягкие кожаные диваны, такие же, как в гостиной ее родителей. Дальше, в глубине салона — маленькая столовая в стиле ретро и крошечная кухонька с раковиной и холодильником, набитым всякой всячиной.

Я плюхаюсь на диван с правой стороны и устраиваюсь среди подушек, обшитых тканью с цветами, как на обложке альбома Ди. В дальней части автобуса стоит огромная кровать, на которую уже улеглась Пич, а к боковой стене прикреплены две кровати. Ди приземляется на противоположный диван и смотрит в окно на своих родных. Они ее не видят, но Ди приставляет ладонь к стеклу. Рядом с ней лежат два телефона, с которыми она никогда не расстается: один личный, другой рабочий. В личном — всего несколько номеров. Автобус трогается, провожающие машут руками. Ди машет в ответ, хотя никто, кроме меня, ее не видит. Водитель нажимает на сигнал, и мы отправляемся в путь.

Ди не отрывает взгляда от окна. Мимо проплывают знакомые кадры: центральную часть города сменяют улицы восточной окраины нашего городка Нэшвилла: раскидистые деревья, поля, домики с американскими флагами. Небо мрачнеет, Ди тоже. Она в отчаянии заламывает руки с глянцевыми розовыми ногтями.

В реальной жизни у Ди нет блестящего розового маникюра, у нее всегда грязь под ногтями после игр с братьями. С макияжем после недавней пресс-конференции, со слишком темными для тона ее кожи накладными ресницами Ди похожа на свое высококонтрастное изображение. Светлые волосы свободными волнами падают на плечи, точно как у меня. Разница лишь в том, что по цвету Ди напоминает американский пейзаж. Глаза у нее голубые, как наше летнее небо, а волосы — словно пшеничные поля Теннесси, золотистые с вкраплением русых прядей. У меня почти черные волосы и коварные зеленые глаза. В сказке она была бы доброй феей, а я больше гожусь на роль троюродной сестры злой ведьмы, которая вечно все портит.

Ди о чем-то напряженно размышляет, машинально поглаживая свой талисман. Короткую тоненькую цепочку с маленькой золотой подковой подарил ей на четырнадцатилетие Джимми, и она всегда надевает ее на выступления. Моей подруге идеально подходит это изящное и простое украшение, без которого ее уже невозможно представить, как без шрамика на подбородке или веснушек на плечах.

— Послушай, — говорю я, сообразив наконец, что ее гложет, — эта журналистка — полная дура. Ты видела ее волосы?

Ди пытается сохранять серьезность, но не может сдержать улыбку. Я — как чертик на ее плече, всегда рада сказать что-нибудь такое, о чем она и подумать боится со своим южным воспитанием.

— Знаешь, я не хочу по нему скучать. Из-за этого я становлюсь слабой и жалкой.

— Знаю.

Говоря о Джимми, она почти никогда не называет его имени. Ей и не нужно. Это всегда «он». В каждом разговоре, в каждой песне.

— Я сама виновата, что написала эти песни. Конечно, люди будут спрашивать. Мне просто нужно смириться.

Вспоминая сегодняшнюю пресс-конференцию, я покусываю внутреннюю часть щеки — эта привычка появилась у меня совсем недавно, когда я бросила курить. Встреча с прессой в конференц-зале студии прошла как обычно, не считая наскоков одной слишком любопытной журналистки.

— Твой первый альбом был полностью посвящен любви, — сказала та, — а в этом почти все песни о разбитом сердце. Как ты это объяснишь?

Ди заученно улыбалась, но я понимала, что она чувствует. При подготовке к интервью ей задают вопросы и похлеще, а ответы доводят до автоматизма, как таблицу умножения. Я знала, что Ди справится, и все же она казалась ранимой и беззащитной за огромным столом на сцене, зажатая между грузным менеджером и дылдой пресс-секретарем.

— Ну, — не снимая с лица улыбки, ответила Ди, — пусть мои поклонники не думают, что я могу петь только о любви. Нужно же какое-то разнообразие.

Фанаты много чего не понимают. Она ведь не только знаменитость, но и обычная семнадцатилетняя девчонка. Фальшивая улыбка моментально исчезает с ее лица, как только Ди закрывается у себя в комнате и дает волю слезам.

— А может, ты недавно пережила разрыв? — допытывалась эта выскочка, хотя никто ее не просил. Моя здоровая рука непроизвольно сжалась в кулак. — Возможно, это были длительные отношения со старой школьной любовью, как писали некоторые издания?

Ди снова широко улыбнулась.

— Единственные отношения, в которых я состою, это я и моя гитара. К счастью, мы до сих пор вместе. Спасибо за вопрос.

Из толпы репортеров послышался смех, и даже вечно недовольная пресс-секретарь Лисса с трудом удержалась от улыбки. Ди продолжала обмениваться любезностями с журналистами, но я запомнила эту гадину. Моя подруга всегда готова простить, забыть и идти дальше, во мне же тихо накапливается злость. Достаточно легкого порыва ветра, и она превратится в пожар. Этой бедняге остается только надеяться, что наши пути больше никогда не пересекутся. Я выросла на таком минном поле, что уже стала сверхчеловеком. Я готова в любую минуту пустить в ход весь свой арсенал словесного оружия и ненавижу всех, кто может обидеть Ди.

Она тяжело вздыхает и садится рядом со мной.

— Риган, господи, как я рада, что ты здесь. — Только в ее исполнении даже самые сентиментальные слова звучат искренне. Ди смотрит в глубину автобуса и говорит уже тише: — Пич славная, но не такая, как ты.

Пич — младшая сестра миссис Монтгомери. В детстве Ди не могла выговорить настоящее имя своей тети Клементины и обозвала ее Пич — персик, оно так и приклеилось. Бледной алебастровой кожей и светлым от природы цветом волос Ди похожа на Пич, но та выше ростом, носит выпрямленные волосы и пушистую челку.

— Как я могла такое пропустить! — улыбаюсь я.

Вообще-то, я действительно чуть не пропустила тур. Папа не хотел, чтобы я все лето находилась под присмотром двадцатишестилетней Пич. Сам он не слишком хорошо разбирается в родительских обязанностях, так что скорее всего за веревочки дергала мачеха. К счастью, они оба не выносят моего бывшего бойфренда Блейка и готовы на все, лишь бы я к нему не вернулась. Еще одним весомым аргументом стал колледж. Я собираюсь поступать на фотожурналистику и сказала, что фотографии с гастролей пригодятся мне для портфолио. К концу путешествия я наберу снимков со всей страны.

Для меня эта поездка — не просто приятное времяпрепровождение, мне нужно уехать куда-нибудь подальше от дома. Весь год я, как все нормальные старшеклассники, тусила с людьми, которые мне не особенно нравились, и пропадала на вечеринках, которые меня мало интересовали. Мои собственные любимые развлечения привели к не очень приятным последствиям. А Ди тем временем выступала на сцене, снималась для обложек и записывала альбом «На краю вселенной».

Из спальной зоны выходит Пич. Когда Ди в прошлом году пела на разогреве у группы «Блю Скай Дэй», ей нужен был сопровождающий для тура. Родители не смогли поехать из-за младших детей, поэтому вызвалась Пич. В итоге она стала встречаться с Грегом, который играет на банджо в группе Ди, и тоже с радостью согласилась поехать в этот тур. Ди практически не нуждается в надзоре, поэтому Пич спокойно гуляет со своим Грегом, а в свободное время отвечает на телефонные звонки.

Как обычно, у нее в руках журнал. Пич следит за всеми колонками сплетен, проверяя, что пишут о Ди. Я тоже стараюсь это делать, только быстро выхожу из себя.

— Хочешь почитать? — предлагает она, протягивая мне открытый журнал. — Выйдет только в следующем месяце, но нам прислали пару экземпляров для ознакомления.

— Спасибо, — отвечаю я, и Пич снова исчезает в спальне.

Надо же, мой любимый журнал! Никогда бы не подумала, что Ди попадет на обложку «Айдиосинк»; пожалуй, она первый исполнитель в стиле кантри, удостоившийся такой чести. Провокационно-урбанистичный стиль этого издания скорее в моем духе. На фото Ди в красных балетках и ярко-синей курточке поверх белой рубашки с воротником, в джинсах… сидит верхом на механическом быке в салуне. Она даже не пытается принять сексуальную позу, просто держится обеими руками за шею быка и весело хохочет, запрокинув голову. Ди кажется выше, чем на самом деле — в жизни мы почти одного роста. Интересно, все остальные, кто попадает в журналы, тоже кажутся выше, чем есть? «Вставшая на дыбы» — гласит название. «Очаровательная южанка Лайла Монтгомери рассказывает о своем стиле примерной школьницы, провинциальном происхождении и неприятии поп-музыки».

Ди весело ухмыляется, глядя на заголовок.

— Лисса в шоке, требует изменить название, а по-моему, здорово.

Образ Ди с самого начала служил предметом ее разногласий с пресс-секретарем Лиссой. Их «гардеробная война» тянулась месяцами. У Ди специфическое чувство стиля, основанное на старых фильмах, которые она смотрела с мамой в детстве: тесные блейзеры, девчачьи юбочки или скромные платья в мелкий цветочек, изящные балетки. Когда Ди только начинала карьеру, Лисса говорила, что такой стиль «слишком академичен для нашей целевой аудитории». Ее хотели видеть в ковбойских сапогах, но Ди категорически отказывалась. После выхода первого альбома ей предложили сняться в рекламе новой подростковой коллекции «Джей Крю». Лисса почуяла наживу и больше никогда не критиковала стиль Ди.

Я бегло просматриваю статью, надеясь, что репортер вел себя прилично. Я люблю «Айдиосинк» именно за то, что он высмеивает стереотипы, но если он начнет высмеивать Ди, я откажусь от подписки и отправлю анонимное письмо с жалобой.

«Кантри-певица Лайла Монтгомери — это все, чего вы ожидаете, и даже то, чего вы не ожидаете. Озорная смешливая блондинка не любит распространяться о своей личной жизни и не стесняется есть чизбургер в присутствии журналиста. За те два часа, что я общался с ней в Нэшвилле, она показала себя милой и славной девушкой. Впрочем, восходящая звезда кантри способна повысить голос, стоит спросить у нее, не планирует ли она сменить кантри на поп-музыку.

— Ни за что, — уверяет она.

В ее звонком голосе звучат неожиданная сила и решимость, не оставляющие места для сомнений. Нет, я, пожалуй, процитирую. «Я не изменю свой стиль, не стану добавлять басы, не уберу банджо и гармонику. Я не согласна идти на компромиссы и предпочитаю оставаться собой, как исполнитель и композитор. Но если поклонникам поп-музыки нравится то, что я делаю, это чудесно, я очень рада», — заявила она.

Критик Джон Уоллес называет Лайлу «музыкантом от музыки» — художником, сосредоточенным на инструментальной стороне музыки, на доведении до совершенства сложных гармоний и поиске собственного звучания. По словам девушки, она считает своими духовными учителями Пэтти Гриффин, Джонни Митчелла и Долли Партон, хотя музыка Лайлы более жизнерадостна, чем творения ее вдохновителей. Возможно, это у нее от матери — композитора Лоры Монтгомери».

Пока я читаю, Ди не глядя вертит в руке рабочий телефон. Ее взгляд рассеянно блуждает по автобусу, будто она следит за летящим мотыльком. Ее глаза всегда отражают движение мыслей.

— Эй, успокойся, — говорю я.

— Я спокойна.

Вот это уже вранье, она не успокаивается даже во сне. Впервые увидев в учебнике биологии изображение нервных окончаний, я подумала, что они похожи на маленькие растопыренные руки или же на голые ветви деревьев, если смотреть с высоты птичьего полета. Ди устроена не так, как все: ее нервы похожи на скрученные пружины.

— Терри забрасывает меня сообщениями.

Терри — ее менеджер, и он безжалостен.

— А что он хочет?

— Чтобы я спела «Без тебя». Но этого не будет.

Она печатает ответ.

Это бодрая и энергичная песня, с хлопками на припеве.

Ты увидишь, что без тебя Не стану плакать и горевать. Я безудержна и свободна И сумею тебе доказать: Не боюсь одиночества я, Покорю этот мир одна. Будет прекрасна жизнь моя, Стану счастливой без тебя.

Она хотела написать песню о том, что сможет стать счастливой без Джимми, чтобы та стала сбывшимся пророчеством. Не вышло; зато песня понравилась лейблу, и ее записали. Ди считает, что выступления должны быть честными, она не хочет лгать своим поклонникам. Когда Ди отказалась включать «Без тебя» в концертный тур, лицо у Терри стало бордовым, как буженина в духовке, и от него чуть не пошел пар.

За окном почти темно, на чернильном небе собираются тучи, я вижу в стекле свое отражение: ненавистные острые ключицы, густые волнистые волосы, с которыми почти невозможно справиться. А самое ужасное — утратившие блеск глаза. Измученная, усталая, я еду в автобусе с Ди, прячусь в ее жизни, пока не смогу наладить свою.

Мы направляемся в Южную Каролину и пробудем там до конца августа. Думаю, я не буду скучать по Нэшвиллу, разве что по его ночному небу, каждый сантиметр которого усеян звездами. Мне никогда не удавалось передать это на фотографии: огромна Вселенная и мало́ все остальное. В детстве мир казался нам с Ди таким необъятным, таким ужасающе великим, что мы никогда в жизни не сможем его постичь.

— Как далеко простирается небо? — спросила меня однажды Ди, в то лето, когда мы только встретились. Мы лежали на прохладной траве и смотрели на звезды. На восьмой день рождения ей подарили книгу о созвездиях, и мы их внимательно изучали.

— Далеко-далеко, — ответила я, — это называется бесконечность.

— Бесконечность, — повторила она.

Мы помолчали. Я обвела рукой контуры Малой Медведицы и почувствовала на себе взгляд Ди.

— Как думаешь, мы будем дружить бесконечно? — спросила она.

Помедлив секунду, я ответила:

— Да. Точно.

Мы сцепили мизинцы в нашем тайном знаке, а планета все кружилась и кружилась под звездами.

Я провожаю взглядом мигающий огонек летящего в небе самолета и думаю о том, куда занесла нас судьба. Ни для кого не секрет, что Ди проделала большой путь из теннессийской глубинки на лучшие сцены страны. Гипс на моей руке напоминает, что я тоже не теряла времени зря. Но мое путешествие только начинается.