Созидание. Выпуск первый

Эльвира Шабаева

В журнале представлены работы авторов Коллегии поэтов и прозаиков, а также книжные новинки и текущие проекты. Издание рассчитано на широкий круг читателей.

ИНТЕРВЬЮ С МАСТЕРОМ ПЕРА

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ!

Мы продолжаем цикл интервью с наиболее активными и талантливыми нашими авторами. Сегодня предлагаем вашему вниманию беседу с Маратом Хасановичем Валеевым, замечательным прозаиком, неоднократным победителем конкурсов «Мастер пера» и «Избранное», проводимыми Коллегией.

Итак, начнём!

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

— Немного расскажите о себе. Какие вехи собственной биографии Вы считаете наиболее значимыми?

— Да, в общем, ничего особенного в моей биографии, чтобы разбить ее на какие-то знаменательные вехи, и не было. Родился на Урале, в городе Краснотурьинск, где встретились и создали молодую семью мои родители, выходцы из Татарстана. Они работали на Богословском алюминиевом заводе, но недолго — уже после моего рождения, в середине 50-х годов, их занесло в целинный Казахстан, в село Пятерыжск Павлодарской области.

Там я закончил школу, затем решил начать самостоятельную жизнь и в семнадцать лет уехал на Урал, в тот самый Краснотурьинск, где появился на свет. Здесь я успел год с небольшим поработать на заводе ЖБИ бетонщиком, и был призван в армию. Служил в военно-строительном отряде (ВСО), строил секретные военные объекты. В 1971 году уволился в запас (а не «дембельнулся», как почему-то многие пишут и говорят — демобилизуют в том случае, если ты был мобилизован — как правило, на период военных действий), и вернулся в родительский дом в Казахстан. И был принят с распростертыми объятиями в четвертое отделение совхоза «Железинский», в тракторную бригаду электросварщиком — такой «военной» специальности меня обучили в нижнетагильской стройбатовской учебке.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

— В каком возрасте Вы начали заниматься творчеством? Что этому предшествовало?

— Если учесть, что мои сочинения в школе чаще других называли лучшими, то тогда можно сказать, что со школьной скамьи. Но уже с целью попробовать опубликоваться я начал писать как раз после армии, в свободное от работы время. Свои творения — а были это юмористические рассказы, основанные на приключениях односельчан, и даже более того — родственников, — я отправлял в нашу районную газету «Ленинское знамя».

Первый рассказ забраковали, но наличие у меня определенных способностей признали. Это обнадежило, и я сочинил другой рассказ. Вот его-то уже напечатали. Честно скажу, радости моей не было передела! Окрыленный, я продолжил писать с еще большим вдохновением и упорством. Кончилось все тем, что меня, спустя несколько месяцев, пригласили работать в газету. И я без колебаний сменил электрододержатель на авторучку и корреспондентский блокнот.

Случилось это в октябре 1972 года. И лишь в июне 2011 года я оставил работу профессионального журналиста, уйдя на пенсии с должности главного редактора газеты «Эвенкийская жизнь» (Красноярский край). И все эти годы я, наряду с написанием статей, очерков, корреспонденций, репортажей для газет, в которых я работал (а было их четыре), продолжал писать и публиковать то, что называется художественной прозой: юморески, миниатюры, рассказы.

Да, так что же предшествовало тому, что я начал писать? Скорее всего то, что я безобразно много читал. Буквально упивался чтением книг, как только овладел грамотой и мне разрешили записаться в нашу сельскую библиотеку. В какой-то момент я почувствовал острое желание начать писать самому. И у меня это в конце концов получилось.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

— Вспомните какой-нибудь необычный или курьёзный случай из жизни, связанный с творчеством.

— Пожалуй, вот это: в районке летом 1971 года напечатали первый мой рассказ. Я газету прихватил с собой на полевой стан: вдруг мужики заговорят о моей публикации, а она вот, со мной! Бережно свернутая в трубку газета жгла мне грудь через карман, однако никто в бригаде и словом не обмолвился о моей публикации. «Видно, еще не читали», — решил я. В обеденный перерыв первым ушел из столовки в вагончик, где механизаторы обычно отдыхали: забивали «козла», читали свежую прессу, просто валялись на жестких лавках и полках. Еще никого не было, я быстренько развернул районку и положил ее на стол так, чтобы рассказ с моей подписью сразу бросался в глаза. А сам скромненько уселся в сторонке и закурил. Первым в вагончик зашел тракторист дядя Саша Горн. Я затаил дыхание и стал отстраненно смотреть в маленькое оконце, о треснувшее стекло которого с громким жужжанием бились мухи. Дядя Саша с кряхтеньем умостил свое грузное туловище за столом, подтянул к себе газету и… шмякнул — прямо на мой рассказ! — жирного подвяленного леща. — Подвигайся ближе, — доброжелательно сказал дядя Саша. — Посолонцуемся… А с коротких толстых пальцев его, которыми он плотоядно раздирал рыбину, на газету стекал янтарный жир, под которым расплывалась моя подпись. Обида спазмом сжала мне горло. — Спасибо, не хочу! — обиженно буркнул я и выкатился из вагончика.

К счастью, этот забавный казус не отбил у меня желания писать. Да и односельчане впоследствии старались не пропускать ни одной моей публикации.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

— Что Вы считаете наивысшим своим достижением?

— Вот так сходу и не ответишь. То, что меня, не имеющего не то что специального, а вообще какого-то образования, кроме незаконченной средней школы, взяли на штатную работу в газету, уже можно назвать достижением (попутно, работая в газете, я и среднее образование «добил», а затем и профильное образование получил на факультете журналистики в Казахском госуниверситете).

А разве не повод быть довольным собой в связи с тем, что за без малого сорок шесть лет творческой деятельности публиковался более чем в ста газетах, журналах и альманахах, в том числе и зарубежных? Или что, после издания ряда книг, был принят в Союз российских писателей?

И все же есть один пример, который для кого-то может показаться незначительным, но я его с удовольствием приведу в качестве своего наивысшего на сегодня достижения. Это — включение двух моих юмористических рассказов в антологию юмора знаменитого «Клуба 12 стульев» «Литературной газеты». Называется она «12-16-45» (на всякий случай расшифрую: 12 стульев, 16 страница, 45 лет), и выпущена по поводу 45-летия юмористического клуба газеты. Назову лишь некоторых авторов этой книги: Семён Альтов, Александр Хорт, Аркадий Арканов, Сергей Бодров, Григорий Горин, Михаил Задорнов… Ну и «затесавшийся» в ряды этих замечательных мастеров веселого пера ваш покорный слуга.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

— Расскажите о творческих планах, если таковые имеются.

— Возможно, вы будете удивлены, но никогда никаких творческих планов я не строил и, следовательно, не следовал им. Могу лишь сказать, что должно или может случиться в ближайшее время. Ожидаю выхода в одном из красноярских издательств сборника публицистики и рассказов «Эвенкийская жизнь». Думаю предложить издательской системе Ridero, в дополнение к уже имеющимся там, еще пару-тройку своих книжек. И конечно же, продолжу сотрудничество с «Коллегией Поэтов и Прозаиков», так любезно приютившей меня с моим творчеством и время от времени отмечающей его.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

— Что служит для Вас источником вдохновения?

— Исключительно, настроение. Есть оно — пишу, нет — просто читаю других, кто пишет.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

— Творчество каких литераторов (поэтов, прозаиков) Вам ближе?

— Люблю Антона Чехова, Исаака Бабеля, Василия Шукшина, Виктора Астафьева, Сергея Довлатова, Викторию Токареву, Андрея Кучаева, Анатолия Трушкина… Не буду объяснять за что. Но замечу: это те авторы, кого не просто читаешь, а и перечитываешь.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

— Как Вы относитесь к критике собственного творчества?

— С радостью! Раз критикуют, значит читают. Но с уничтожающей критикой в свой адрес еще ни разу не встречался. Напротив, одобряющих и даже хвалебных слов от своих читателей, рецензентов пока получаю куда больше, чем ругательных. А это значит, что пишу все-таки не зря!

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

— Что бы Вы хотели пожелать Коллегии и остальным авторам?

— Коллегии пожелаю и впредь оставаться к своей аудитории — и пишущей, и читающей, — такой же внимательной и доброжелательной, и в то же время взыскательной. А авторам — больше писать, и больше — хорошего, по-доброму цепляющего за душу — пусть даже по собственным ощущениям, поскольку конечное слово, конечно же, за читателями.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

АМИКАН-БАТЮШКА

Знатный тунгусский промысловик Агриппин Култыгир с утра выпил чаю, надел свою теплую меховую парку, взял ружье, встал на лыжи и почесал в тайгу. Еще с лета он заприметил баскую берложину под раскидистой лиственницей у говорливого ручья Суриннакан. Здесь жил одинокий старый медведь Амикан-батюшка. Раньше он шарашился себе по тайге, промышляя крупной сохатой и мелкой рогатой дичью. Но заболел пародонтозом и растерял по тайге все свои зубы. И с тех пор стал озоровать. То лабаз у кого разлабазит, то подкараулит бабу какую под кустом и того… ягоды иль грибы отнимет. Кушать-то хоца! А однажды Амикан обидел и самого Агриппина Култыгира. Тот шел вечерком после получки из леспромхозовской лавки, нес домой жене бисер для вышивания, внучатам пряников, себе минеральной воды и так кое-что из макарон. Эта старая св*лочь Амикан вышел из-за угла, громко сказал Агриппину в ухо: «У-у-х!», чем очень удивил, забрал из его ослабших рук пакеты с покупками, да и был таков. «Ну, Амикан-батюшка, погоди — зима придет, я тебя тоже удивлю, однако!» — поклялся себе тогда Агриппин Култыгир, пересчитал остатки получки и снова пошел в магазин, на этот раз за водкой. Потому как имел право. И вот он, громко шурша лыжами и стуча прикладом ружья о закоптелый чайник, размашисто и уверенно скользил по снежному покрову к запримеченной еще с лета берлоге, злорадно мечтая, как он снимет шкуру с этого старого разбойника. А снега навалило нонче — страсть! Обе лайки Агриппина устали карабкаться за ним по сугробам, плюнули да ушли домой. Остался наш промысловик один, закружил, заплутал да и вдруг резко куда-то провалился. Очнулся Култыгир от того, что кто-то, радостно сопя, разделывает его. Волосы дыбом встали у промысловика: все, думает, кирдык ему пришел. А это Амикан, который и так плохо спал из-за холода в своей худой, давно не ремонтированной берлоге, проснулся, когда заплутавший охотник свалился ему на голову. Пощупал удивленный косолапый тепло одетого, но слегка подмоченного промысловика, довольно заурчал и тут же приступил к делу. Содрал с незваного гостя парку, стащил с него шапку да унты. Ободрал, короче, как липку, поставил на порог берлоги да как даст ему пенделя! Оставшийся в одних теплых подштанниках китайской системы «Дружба» и самовязаннных носках промысловик Култыгир и опомниться не успел, как, прочертив в воздухе большую дугу, приземлился далеко от берлоги и задал такого стрекача, что уже через пять минут сидел у себя в чуме, пил чай и вдохновенно травил чумочадцам очередную охотничью байку. А Амикан-батюшка… А что Амикан-батюшка? Он нацепил унты на задние лапы (передние, как вы знаете, нужны ему для сосания), завернулся в парку, натянул себе на лысеющую бОшку шапку-ушанку, согрелся, и снова захрапел. И снилось Амикану, что у него заново отросли зубы, и на него заинтересованно поглядывает моложавая и недавно овдовевшая медведица Сынгоик из соседней берлоги, на той стороне говорливого ручья Суриннакан. «Посватаюсь по весне, однако!» — счастливо думал Амикан. «Нет, больше я на охоту не пойду, ну ее! — ворочался без сна у себя в чуме на старой оленьей шкуре некогда знатный, но теперь обмишулившийся промысловик Агриппин Култыгир. — А пойду-ка я лучше на пенсию. Вот, однако!» На том оба и порешили…

Конец ознакомительного фрагмента.