Туманный лисий мех

Эльвира Еникеева, 2023

2000 год. Хохлатая собачка Даи-Тай – дочь алхимика. Ее отец отдал жизнь за секрет бессмертия и завещал дочери отправиться в Лощину черного бамбука, где оставил свиток. Это путешествие изменит собачку бесповоротно.2003 год. Трое бессмертных – заяц мистер Мун, каркаданн Аремезд и лис Ник – поссорились давным-давно, но должны помириться, чтоб спастись от проклятия Баннимена, таинственного зайца в маске кролика. Они не ведают, что жена Ника, хохлатая собака Дита, не один год сражалась с монстрами и владеет даром Желтого Аиста – умением убивать танцем. Она хочет во что бы то ни стало спасти мужа, но пророчество гласит, что снять проклятие может лишь взаимная любовь. Ник давно разучился любить, а времени остается все меньше…

Книга первая

Баннимен

Рыжий Лис был восхищен сверх всякой меры; на испещренном алыми пятнами снегу они устроили пир, и кровь длинноухой жертвы скрепила их брачный союз.

«Рыжий лис» Ч. Робертс

Июнь 2003

Записка, оставленная Дитой в кабинете мужа накануне ее отъезда

Ты не Гефест, верный муж Афродиты, не пьяница Дионис и даже не хитрец Локи. Ты Аполлон, ты Феб, ты само двуличие в чистом виде! Когда жрецы спрашивали этого смазливого красавца о будущем, то его пророчества всегда были с подоплекой, всегда двусмысленные. При этом он умен, возможно, образованнее всех на Олимпе и уж точно всех красивей. И любвеобильный, да. Чертовски. А какой Фэб оборотень! Кем не прикидывался — и красавцем, и женщиной, и старухой. Совсем как ты из жизни в жизнь — цыган, плотник, дворянин, буржуа, бизнесмен… Ты сам-то в этих масках не путался, нет?

Одного тебе не удастся обмануть, и имя ему Баннимен. Поэтому сегодня я уезжаю. Уезжаю, чтобы спасти тебя, спасти себя. Ты все равно вернешься из своего сольного медового месяца нескоро, может, я приеду раньше и успею сжечь эту записку…

Я очень хочу найти себя, понять себя, вспомнить себя, прежде, чем засну, как Спящая Красавица. Я не Дафна, я не соглашусь быть лавровым деревом — хотя бы потому, что сама хочу пожинать лавры. Нет, я Герофила — жрица Аполлона, что отдалась ему всецело, получив за это дар прорицания и столько лет жизни, сколько наметет пылинок. Кстати, к концу жизни она этому не радовалась — она постарела и сморщилась настолько, что жила в бутылке. Я вечно молода, но уже хочу забраться целиком в бутылку того сицилийского вина, что мы пили на первом свидании и тоже, как та жрица, шептать «Желаю смерти». Но я не жалуюсь, поверь. Это был мой выбор — даже воля отца была поводом, не причиной.

Я люблю жизнь сильнее, чем люблю тебя. Или себя.

Д.

Глава 1

Собачка с сюрпризами

1

Август 2003, Куба

— Забыл тебе сказать… Сегодня к нам приедет лис Плотник, и мы поедем во Францию к Собирателю Вещиц. Ну, к Пропле. По дороге к нам присоединится Аремезд, мы встретимся на месте… Помнишь их?

Зайчиха наморщила лоб.

— Кажется… Отец, а разве ты не рассорился со всеми тремя?

— Рассорился, — хмыкнул старый белый заяц. — Это они со мной рассорились! Рыжий бес совратил твою сестру, а тупоголовый каркаданн…

Зайчиха не стала говорить, что кто кого совратил — большой вопрос, а лишь спросила:

— Так зачем они нам?

— Боюсь, иных способов спастись у нас нет, дочь… Кстати, лис недавно женился.

Зайчиха удивилась:

— Женился? На ком?

— Какая-то хохлатая собака, совсем ребенок. Ума не приложу, что в ней есть такого, чего не было в Елене…

— Странно. Она красивая?

— Нет, не особенно.

— Тогда еще страннее…

Отец и дочь сидели на террасе бунгало на берегу моря. Зайчиха с минуту смотрела на силуэты пальм на фоне синего неба.

— А ты ее видел? — поинтересовалась она.

— Только свадебное фото. Ник там такой самодовольный, а она — как статуя.

— А платье какое?

— Какая разница?.. Бархатное…

— Бархат летом? Видимо, она провинциалка…

Заяц кивнул на приближающиеся к ним два луча автомобильных фар:

— Кажется, это они.

В десятке метров от берега остановился ретро-автомобиль ярко-оранжевого цвета. Морж-водитель нажал несколько раз на клаксон. Из авто вышел лис в соломенной шляпе, полосатом вискозном свитере и джинсах; он подал лапку высокой стройной хохлатой собачке в платье с пышным подолом.

Машина уехала.

Лис помахал зайцам, и они с женой подошли к бунгало.

— Ну, вот и встретились, Мун, любезный мой! — раскинул лапы лис. Заяц поморщился:

— Не вздумай меня обнимать.

— И не подумаю, тебе жирно будет. Сел, иди сюда!

Он сделал вид, что собирается обнять зайчиху, но только поцеловал ей лапку.

— Сел, позволь представить тебе мою супругу. Дита Плот. Дита, это Селена.

— Очень приятно, — улыбнулась собачка и пожала зайчихе лапку. — Николас много о вас рассказывал.

Селене она показалась туповатой и пустой, но зайчиха не забывала о вежливости:

— К примеру?

— О вашем вкусе в одежде, о том, как хорошо вы владеете японским и какие вы с ним добрые друзья.

— Ник мне польстил. Дита, я с нетерпением жду истории о вашем знакомстве. Не каждая выдержит его… буйный нрав.

— Пока скорее он выдерживает мой, — доверительно поделилась собачка. — Я — его карма. Да, любимый?

Ник наигранно рассмеялся. Заяц пожал лису лапу:

— Николас, мы можем пройти ко мне. Ваши вещи пока отнесут в ваше бунгало, а дамы пообщаются здесь…

Мангусты ловко подхватили чемоданы супругов и проворно понесли в соседнее строение, такое же маленькое и с мохнатой крышей.

Зайчиха и собачка остались на террасе одни. Селена пригласила гостью сесть на стул отца и указала на столик с фруктами:

— Прошу. Как вы добрались?

— Все хорошо. Правда, дороги — жуть.

Дита скривилась и отщипнула от кисти винограда пару ягод. Селена усмехнулась:

— А сколько вам, простите?

— Двадцать один. А вам? Лет двадцать восемь?

— Не угадали. Мне ровно сто. День рождения справила месяц назад.

— Возраст Ника или вашего отца я бы тоже никогда не угадала. Сложно это? В смысле, быть ребенком такого… ну, знаете…

— Я не единственный ребенок. У меня есть старшая сестра. Она сейчас живет в Лондоне.

— Я знаю, — кивнула Дита. — Я знаю про всех женщин, с которыми у Ника что-то было. Особенно живых.

И что-то в ее карих глазах было такое, что зайчиха вздрогнула. Нет, эта девица не пустышка, далеко не пустышка…

— Не хотите ли войти? Становится прохладно.

— Если вам холодно.

— А вам нет? С моря дует.

— Ерунда! В горах ветры страшнее, а здесь… Здесь жарко.

Селена присмотрелась к ней повнимательней.

— А вы с гор?

— Я? Я из Китая, из горной деревушки.

— О! Ну, английский у вас отличный, почти без акцента. Где вы учились?

— Меня учила сама жизнь.

Они зашли в бунгало, в комнату зайчихи, и сели в кресла друг против друга. У Сел наконец-то появилась возможность рассмотреть гостью в свете электрических ламп.

Собачка была красивая. Наряд, показавшийся зайчихе безвкусным в темноте, оказалось очень элегантным платьем, хоть и несколько старомодным из шифона в черно-желто-оранжевую клетку. Из той же ткани была ее изящная шляпка. На ногах собачки были туфли на очень высокой шпильке.

Да, повторила про себя Сел, не пустышка… Но старается казаться таковой.

— Когда и где вы с Ником поженились? — осведомилась она. — Мы с отцом не получали приглашения…

По глазам Диты зайчиха поняла: они с Ником и не собирались приглашать их. Но собачке хватило такта произнести:

— Церемония была очень закрытая. Только мы, пара свидетелей, Морж да священник. Мы венчались в Арле.

— О! И какого дизайнера платье, если не секрет? Не «Вульфсаче»? В нем сейчас столько женятся.

— На гражданской церемонии был наряд от «Мяора». Такой же безвкусный, как почти все люксовые бренды. А для венчания я сшила платье сама.

Селена с трудом скрыла презрение.

— Сами?

— Да… Боже, не хотела оскорбить ваши чувства, — вздохнула Дита. — Примерно такая же реакция была у всех друзей Ника, да и не только друзей. Но я не люблю бренды. Я ценю внешний вид и качество, а свадебное платье должно быть таким, чтоб через двадцать лет за него не было стыдно. А это повальное увлечение митенками? Мне жаль теперешних невест. На их месте я бы уничтожила все фото!

Селена прыснула.

— В этом есть доля правды. Но я не очень верю в домашнее шитье.

— Правда? А вам нравится вот это мое платье? Тоже моя работа.

Зайчиха заинтересовалась.

— Правда?

— Моя мать была швеей. Она не очень любила мои прогрессивные идеи, но однажды я «приучу мир к своему вкусу», как великая создательница «Шарпель № 5». Я не доверяю так называемым профессионалам многого. Я сама крашусь, сама завиваюсь, сама себе шью, сама целую мужа… В общем, все те мелочи, ответственность за которые многие перекладывают на других… Только обувь еще делать не научилась, но вы же понимаете: правильная колодка равняется половине успеха.

Макияж у Диты был отличный — ровные сапфировые стрелки и немного желтых теней в тон платью.

Селена прониклась к собачке уважением. Они проболтали часов до трех.

***

Двумя днями позже, Марсель, Франция

Кенгуру спустил очки на нос и оглядел сидящих за столом гостей — старого белого зайца, его молодую дочь, каркаданна, рыжего лиса и хохлатую собачку. С минуту он внимательно изучал каждого.

У зайца в темно-сером костюме были седые усы и властная челюсть. Ему едва можно было дать шестьдесят, он был сухонький и невысокий, но с таким яростным, недобрым огнем во взгляде, от которого поежились бы и молодые. Он держал дочь за лапку, как бы контролируя. Ей было на вид около тридцати. На ней было серое шифоновое платье. Она сидела, выпрямив спину, и искоса смотрела на отца, как слуга на хозяина.

Каркаданн — статный зверь, похожий на белого коня, но имеющий некоторое едва уловимое сходство с носорогом. На нем было нечто вроде синего шелкового плаща. Его темные, как гагаты, глаза напряженно посверкивали из-под тени капюшона. Жемчужного цвета рог на лбу, похожий на длинную раковину, был того же оттенка, что и крохотный рог на носу. Алел камень на тюрбане, который каркаданн иногда приспускал, скрывая рог. Каркаданн глядел на всех свысока. Лишь глаза выдавали его беспокойство.

Лис лет тридцати с роскошным рыжевато-золотым мехом, высокий, элегантный, в красной «двойке», закинул лапу на лапу. На его губах играла веселая, но хитрая улыбка. На передних лапах красовались многочисленные кольца, среди которых — впервые за три века их с кенгуру знакомства, — блестело обручальное кольцо.

Кенгуру с любопытством рассматривал его жену.

Собачка была красива, высока, худа, как кипарис, с острой мордочкой, тонкими лапками и шеей, с большими глазами цвета стволов сосен. На вид ей было не больше девятнадцати. Ее кожа была серовато-розовой, как отцветающий пион, мордочка вокруг носа темнее, чем черный бамбук, а волосы на ушах, голове и кончике хвоста — белее лепестков белого лотоса. На ней был желтый костюм с вставками из черно-белой ткани. Она сидела, сцепив пальцы, скрестив лодыжки длинных лап.

— Итак, вы пришли ко мне за советом? — произнес, наконец, кенгуру. Разговор шел на английском. — Или хотите заполучить топор? Скажите прямо.

— Не виделись лет пятьдесят, а ты вопросы в лоб! — протянул лис, разведя лапами. — Нехорошо, право слово.

— В последний раз, когда мы вели с Муном светскую беседу, он украл у меня проклятый рубин с Ямайки, — процедил кенгуру.

— Спас тебя от проклятия! — просиял лис, обняв зайца за шею. — Практически святой!

— Проклятие пробудилось, когда его украли, — сообщил кенгуру. — Мне пришлось заново отстраивать дом.

— Мотивация ремонт сделать. Я всегда говорил, что обои у тебя были жуткие, а теперь — смотри, какой цвет, какая фактура!

— Это старые обои. Отстраивал я другой дом, в Нидерландах.

— О, — натянуто улыбнулся лис. — Так тот дом был еще хуже!

— Ты там не был, Ник. Дом был совсем новый. Был, да… Был.

— Так ты сами виноват, милый мой! Кто проклятые артефакты складирует в новом доме? Проклятия — они же как родня, их выгнать нереально.

Кенгуру протер очки бархатной тряпочкой:

— Николас, я уважаю тебя. Правда. И я бы рад помочь, но, по правде сказать, топор продал еще лет пять назад. А учитывая, что он нужен не только тебе, но и этим, — кивнул он на зайца и каркаданна, — боюсь, покупателя я не укажу.

Лис хлопнул по коленям:

— Отлично! Мун, Аре, поздравляю вас и благодарю! Именно так я и хотел помереть, только начав жить!

— Ты старше нас всех, — напомнил заяц.

— Не моя проблема, что ты, дружище, так кошмарно сохранился! — закатил глаза Ник.

— Ты не можешь по-настоящему бросить нас! — вскочил каркаданн. — Почему не сказать лишь имя покупателя?!

— Я все сказал, — спокойно ответил кенгуру. Заяц прищурился:

— Это некто опасный, не так ли?

— Я думаю, вам уже пора, — сухо заметил кенгуру, бросив взгляд на часы. — Мой дворецкий вас проводит.

Дворецкий-лягушка молча открыл дверь кабинета.

Гости нехотя поднялись. Лис пожал кенгуру лапу. Остальные вышли, даже не кивнув на прощание.

Когда посетители уже были во дворе уютной маленькой виллы с черепичной крышей, собачка вдруг остановилась:

— Нет, я так не могу. Надо попытаться поговорить еще раз.

У нее был сильный китайский акцент.

— Если я что и знаю о Пропле, так это — слово его твердо, устричка, — поморщился лис. Заяц вздохнул:

— Боюсь, придется искать иной спо…

— А я все-таки попробую, — заявила собачка и вернулась в дом, стуча каблуками.

Остальные сели в черную «классическую» машину, припаркованную неподалеку. Ждавший их за рулем Морж усмехнулся:

— Что, не выгорело?

Он хрустел чипсами. Ник шлепнул его плечу:

— Прекрати есть! Ты угробишь мою машину. Она новая.

— Новая? Ты ж говорил, он древний, больше сорока лет назад сделан…

— Это ретро-авто! «Chatvrolet» шестидесятого года!

— Если его не доломали за столько лет, то уж мои чипсы не испортят ничего.

Лис фыркнул.

Диты не было пять минут, десять, пятнадцать…

— Неужели он так долго говорит ей «нет»? — скривился каркаданн. Мун до побеления сцепил пальцы.

— Скорее она не дает ему вставить и слово. Ник выбрал жену по себе, я сразу понял…

Их морды вытянулись, когда из дома вышли под лапку кенгуру и собачка, о чем-то негромко беседуя. Он задавал ей какие-то вопросы и увлеченно, внимательно слушал ответы.

Когда они подошли к машине, остальные услышали конец разговора:

— Это было больно?

— Что именно, мсье Пропле?

— Вы понимаете… Это…

— Боюсь, не понимаю.

— Этот статус лишь однажды получила собака… — мялся кенгуру. — Не поймите меня превратно…

— А, — улыбнулась собачка. Она поняла. — Знаете, сначала было очень больно. Боль такая острая, как будто вам в горло опустили длинный меч, и он проникает насквозь, разрезая ваши внутренности. А потом его убирают, тебя заливает, как какой-то сосуд, теплая кровь, и становится так спокойно. И ты… Ты тонешь. Медленно опускаешься куда-то в туман, летишь и знаешь, что не разобьешься. Все ниже и ниже, и ты понимаешь, что ты — уже не ты. Что ты был кем-то «до», а «после» уже не случится… Это не больно! Это как… Это как трепет перед встречей с любимым.

— Потрясающе, — выдохнул кенгуру. — А вы были в белом?

— Белый для меня — цвет траура, поэтому я отказалась от этой традиции. Я надевала белый только на свадьбу. Лучшего повода для траура не придумать… Нет-нет, на мне был черный костюм мужского покроя. Это вечная классика, образ как бы говорит и «Здравствуйте, рада познакомиться!» и «На колени, грешник!». Причем скорее второе.

Она усмехнулась. Кенгуру покачал головой.

— Вы невероятная. В вас столько жизни, столько силы… Вы особенная.

— Я не особенная. Просто одержимая.

— И красивая! Ник счастливчик.

Собачка покосилась на вышедшего из авто лиса и рассмеялась:

— У него не было выбора! Он просто обречен быть счастливым! Да, любимый? Мсье, я была безмерно рада встрече с вами. — Она протянула кенгуру лапку. Тот ее поцеловал:

— Как и я. Рассчитывайте на меня… Огромная честь…

— Что вы, пустяки. Правда.

Она помахала спутникам и уселась в машину рядом с мужем, спереди.

— Он назвал имя и адрес, — прошептала она. — Это в пятом округе Парижа. Покупателя зовут мсье Перле. Пропле говорит, милейший зверь… У него небольшая квартирка в старом доме.

Черное авто отъехало. Все молчали. Их удивили две вещи: во-первых, собачка поладила с кенгуру. Во-вторых: она говорила на чистейшем французском языке.

— Устричка, — пробормотал Ник, — я не знал, что ты говоришь по-французски.

— Ты не спрашивал, — без акцента ответила собачка по-английски и сделала удивленные глаза.

— Разве вы выросли не в горной деревушке в провинции Китая? — уточнил заяц, сидевший сзади с дочерью и каркаданном.

— Да, это так, — кивнула собачка.

— И там была возможность изучать языки?

— Помилуйте! Конечно, нет.

— Тогда как…

— Я записалась на курсы. Ники, разве ты не знал?

Ложь была неубедительна. В глазах собачки блестела насмешка.

— Ты могла бы обратиться ко мне, — проронил лис.

— Может, французский ты бы мне и подтянул… А итальянский? А немецкий? А японский? Мистер Мун, поговорим по-японски, как вы вчера с Ником говорили… Сейчас вспомню дословно… «Я бы не женился на этой деревенской простушке, если б не проклятие…» — «О, понимаю вас прекрасно. Уверен, вы кинете ее так же, как любую другую, и вспомните о моей старшей!». Да, о той старшей, которая так безвкусно одевается и говорит в нос! Если уж Ник расхочет быть моим мужем, автоматически перейдя в статус моего раба… Думаю, я найду ему девицу поинтереснее. Ты, любимый, может и рыжий черт, не способный гвоздь в стенку забить…

— Эй, я был плотником… пятьсот лет назад.

— И что, тебе за это медаль, умник?

Все это было сказано на чистейшем японском. Мун и Ник потеряли дар речи. Собачка повернулась к окну, пряча в уголках рта улыбку.

2

Они хотели ехать поездом, но Мун решил, что на машине будет быстрее. Несмотря на протесты лиса, решено было ехать на его драгоценном ретро-авто.

— Он не старше тебя, любимый, — успокоила его Дита с довольно ехидной улыбкой.

Они хотели ехать сразу после визита к Пропле, но начался ужасный дождь, и пришлось укрыться до утра в ближайшей гостинице.

— Где, говоришь, вы познакомились? — осведомился Мун, когда они с Ником играли в шахматы в номере зайца. Мун никогда не играл с Плотником в карты.

— В клубе, — коротко ответил лис, обдумывая следующий ход.

— Осторожнее, Николас, еще немного — королева для тебя потеряна.

— Не думаю. Ты своих-то королев удержать не можешь. Куда, говоришь, делась мать Селены? Не помню, как ее… Такая миленькая… немка, да?

— Англичанка вообще-то.

— А мать Елены?

— Ты должен помнить. Ты имел удовольствие изучить их обеих.

Ник промычал что-то невнятное и, наконец, сделал хитрый ход — провел атаку с разменом королевы на ладью и слона.

— Да, не впечатлен, признаться… Мат, любезный.

Лис легким щелчком пальцев снес черного короля. Фигура со стуком упала на доску.

Заяц прищурился:

— О чем они говорили с Пропле?

— Понятия не имею.

— Что-то про статус, про боль… Она какая-нибудь ведьма? Волшебница? Почему ты выбрал именно ее, когда была Еле… То есть, когда вокруг столько женщин?

— Не думаю, что должен обсуждать с тобой свои отношения, дражайший, — посмотрел на свои когти Ник. — Если ты думаешь, что мы перестали быть врагами из-за твоей ошибки молодости…

— Твоей ошибки.

— Нет, любезнейший, твоей, твоей ошибки. Не я свел Менна с ума, не из-за меня он…

— Хорошо, хорошо, — нехотя согласился Мун.

А дождь все стучал и стучал по окнам.

***

Пока муж играл, Дита сидела у них в номере и рисовала тушью. В половине двенадцатого ее отвлек стук в дверь. Пришла Селена.

— Прости, что поздно, — пробормотала зайчиха. — Мне нужна твоя помощь в одном деле. Можно войти?

Собачка отступила на шаг, пропуская зайчиху. За спиной Дита прятала какой-то блокнот в кожаной обложке, который поспешно сунула в тумбочку.

— Я тебя не разбудила?

— Нет, я не спала. С чем тебе помочь?

Селена облизнула губы:

— В общем…

Тут она заметила на столе незаконченный пейзаж — густой туман, из которого проявлялись очертания стройного черного бамбука.

— Какая прелесть! Ты умеешь так красиво рисовать? Ты художница?

Дита расцвела.

— Нет, что ты… Так, рисую для себя.

— Я тебя отвлекла, да?

Собачка снова взялась за кисть.

— Нет, ничуть. Так с чем тебе помочь?

Тонкая кисть пересекала белую бумагу изящными линиями и точными штрихами, выхватывая из пустоты горы, растения и нечеткие силуэты зверей.

— О чем вы говорили с Пропле? — спросила Селена. Дита подняла на нее недоуменный взгляд:

— В смысле? Он рассказывал о своей коллекции. Ну, о том, как он стал Собирателем Вещиц, как нашел своей первый проклятый бриллиант у старого креольца, как ему потом дали выбор — умереть или продолжить копить. О всяких смешных случаях рассказал. Мне тоже было, чем поделиться.

— То есть ты связана с магией? — допытывалась зайчиха. — У тебя у самой дар или проклятье?

Дита рассмеялась.

— Так тебя старик Шинджи подослал? Так бы и сказала.

Селена нахмурилась.

— Тебе Ник сказал его настоящее имя?

— Нет. Я просто знаю. Я много чего знаю.

Зайчиха смутилась. Собачка молча продолжила рисунок, изредка окуная тонкую кисть в баночку с тушью.

— Вот ты сказала: я хорошо рисую. А я лишь вижу и знаю больше других. Каждый пустой лист — это либо туман, либо снежное поле во время метели. И задача художника — показать, что скрывает эта белая фата. А для этого надо увидеть скрытые фигуры и обвести.

Селена молчала. Дита испытующе посмотрела на нее:

— Ты не только из-за поручения отца пришла, Сел. Говори, я обещаю, даже Нику не скажу.

Зайчиха опустила глаза.

— Да так. Знаешь, Аремезд сказал, ты, скорее всего, умеешь читать мысли, раз так обаяла кенгуру и я… Я почему-то подумала, что ты могла бы прочитать мысли моего отца. Я должна узнать кое-что.

— О чем?

— О моей матери.

Дита склонила набок голову.

— А что с ней случилось?

— Я не знаю. Отец никогда не давал прямых ответов, не показывал фотографий. Я знаю, что произошло с матерью Елены, но не с моей. Я просто хочу правды. Почему отец не дал ей бессмертие, как ее звали, в конце концов! Я ничего не пожалею. Я заплачу хоть деньгами, хоть собственной кровью. Все, что попросишь.

Дита облизнула губы.

— Хорошо. Дай мне времени до утра, я отвечу на все твои вопросы. Но пообещай, что примешь любую правду. Даже неприглядную. Даже безумную.

— Я обещаю.

— Хорошо. Я не возьму с тебя ни денег, ничего, — подумав, сказала собачка. — Только отдай мне что-нибудь о себе на память. Что угодно — серьгу, браслет, хоть носовой платок. Что не жалко.

— Зачем тебе?

— Просто так. Это называется отдарок. Есть вещи, которые нельзя делать бесплатно, иначе проситель потеряет больше, чем заслуживает.

Селена, не колеблясь, сняла с запястья серебряный браслет с большим лунным камнем.

— Вот. Подойдет? Это мне отец подарил на совершеннолетие.

— Тебе точно не жалко?

— Аремезд говорит, когда платишь за нечто ценное, расплачиваться тоже надо ценным. А он маг и в прошлом правитель. Ему виднее.

Собачка провела пальцами по выгравированным на браслете японским иероглифам: «Луна», «Заяц», «Вечность».

— Ты давно Аремезда знаешь? — спросила она.

— Давно, да. Папа с ним сотрудничал когда-то. Покупал у него рога каркаданнов — это ценные амулеты. Но когда Аре убил всех каркаданнов на своих землях, договор потерял силу.

— А что за земли?

— Ну, я знаю только со слов отца. Когда-то давно, — рассказала Селена, — он был султаном, завоевывал земли и имел красивейшую жену, прекраснее, чем богиня Серасвати. Никто толком не знал, от чего она умерла и как, но — после ее смерти каркаданн Аремезд добровольно отдал свои земли завоевателям — птицам Рурх, а сам с несколькими слугами сел на корабль и навсегда покинул территорию современной Индии.

На маленьком острове он отстроил огромный дворец белого мрамора, окруженный садами, достойными Семирамиды, и жил со слугами в этой крепости одиночества века и века напролет, забыв о любых грехах, хотя Ник утверждает, что он увез с собой большой гарем, сотню танцовщиц и ящиков тысячу вина.

— Ого. Ему этого хватит еще века на три, если особо не перебарщивать. А кем была жена Аремезда? — сменила тему собачка.

— Никто не знает.

— Никто не знает… — повторила Дита. — А Ник? Он был женат? Мне он не говорит.

— Официально — ни разу, это точно. Но женщин было много, конечно. Во все века, в разных странах — с некоторыми он даже жил, некоторые случайные. Если честно, нас всех удивило, что он женился именно на тебе. Ты же…

— Совершенно обычная, — кивнула собачка, в последний раз взмахивая кистью. — Ну… Чудеса случаются.

Рисунок был готов.

***

Когда Ник вернулся в свой номер, Дита была уже в постели, но не спала. Она крутила в лапах браслет с лунным камнем.

— Я обыграл Муна дважды, — сообщил лис, расстегивая рубашку. Переодевшись в пижаму, он проглотил белую таблетку и запил водой — для спокойного сна без сновидений. Собачка не удивилась: Ник всегда засыпал только после таблетки или двух. Когда-то он избавлялся от кошмаров, надевая маленькие ловцы снов на шею, но их надо было менять каждые два-три дня, иначе они приходили в негодность.

— Поздравляю, — равнодушно отозвалась собачка. Только тут Ник заметил, что она плачет — не всхлипывая, даже не моргая, только слезы медленно льются по ее щекам на подушку.

— Что случилось, устричка?

— Ничего.

— Тогда почему ты…

— Ты не поймешь.

Ник не стал допытываться, лишь молча лег и повернулся к ней спиной, сказав напоследок:

— Этот ушастый болван хочет, чтобы мы отправлялись в полшестого. То есть он хотел вообще в пять, но я и Морж сумели отговорить его… Поставь будильник.

3

На следующее утро дождь, продолжавшийся всю ночь, так и не прекратился.

Аремезда разбудил стук в дверь номера. Каркаданн глянул на часы — половина четвертого, — и сонно крикнул:

— Что там?

— Господин Аремезд, это Дита. Мне нужно поговорить с вами.

— О чем? — простонал каркаданн и только тут сообразил, что собачка ответила на санскрите. Сжигаемый любопытством, он накинул халат и открыл.

Дита стояла на пороге в платье из зеленого креп-жоржета с вырезом-лодочкой и невинно улыбалась.

— Можно я пройду, Аре?

— О чем вы хотите говорить? — осведомился каркаданн.

— О Меруерт.

Аремезда бросило в жар.

— Простите?

— Я не обсуждаю такое на пороге.

Каркаданн запер за ней дверь. Собачка уселась на край еще теплой постели.

— Вы считаете меня обыкновенной?

— Откуда вы знаете ее имя?!

— Вы считаете? Как думаете, Ник мог бы меня полюбить по-настоящему?

Аремезд усмехнулся:

— Полюбить! Помилуйте, он не знает, что такое любовь. Его сердце покрыто тонким слоем золота. Он ничего не чувствует.

Дита сжала кулаки.

— Совсем? Он никогда и никого не любил так, как ты любил камышовую кошку Меруерт? До дрожи в пальцах, до жара в сердце, до самой последней минуты…

— Что ты можешь знать об этом? — воскликнул каркаданн, но собачка продолжала:

–…Когда ты взмахнул камнем и ударил ее по голове, до того мгновения, как ее безупречную мордочку залила кровь, до собственного крика, который был последним, что она слышала?

— Хватит!

Аремезд повалил Диту на кровать, сжав копытами горло. Собачка только ахнула и обхватила лапами его шею так, как когда-то Меруерт. И так же, как Меруерт, прохрипела:

— Нет ничего прекрасней… чем… умереть твоей…

Ошеломленный каркаданн отпустил ее. Глаза Диты горели. Она улыбалась.

— Значит, я был прав, — заключил он. — Ты телепат.

— О, едва ли, — вздохнула собачка, опуская ресницы.

— Никто не знал ее имя, — прошептал Аремезд. — Я стер память всем, кто еще мог помнить. Никто не видел, как я ее убил! Как?! Говори, как ты узнала!

— Да, ты стер память всем, — покачала головой Дита, — кроме самой Меруерт, чей труп ты сбросил со скалы в море. И я пришла сюда, чтобы сообщить тебе всего одну вещь: ты напрасно это сделал. Она была тебе верна. Ее оклеветали.

— Откуда тебе знать?

— Я знаю.

Каркаданн уселся с ней рядом.

— Но откуда?

— Ты всегда так мечтал познать истинную сущность всего, — улыбнулась Дита. — Просто удивительно, как ты докатился до… этого всего. Сотрудничество с Шинджи, убийства… Ты мог бы стать великим магом и лучшим из алхимиков. Что с тобой стало, Аре?

— Ты все-таки колдунья, — пробормотал Аремезд. — Теперь ясно, почему Ник женился на тебе.

— Призрак зайца в маске кролика убьет нас через каких-то две недели, а вы все гадаете, почему я вышла за Ника? — скривилась Дита и встала. — Вы все стали такими жалкими, такими тупыми! Еще тупее смертных! Но хочу сказать тебе одно, Аре: последним желанием отвергнутой и оклеветанной Меруерт была месть. Она подумала: «Если море не похоронит его, то он лишится магии» И сегодня ее годовщина.

Она вскочила и ушла, хлопнув дверью.

***

Селена зашла к Дите в пять. Собачка сидела посреди груды чемоданов в гордом одиночестве за французской книжкой: Ник нанимал машину, не желая мучить свое новое авто, коих у него был не меньше семидесяти, по наблюдениям жены.

— Вот и ты. Садись, — пригласила зайчиху Дита, похлопав по дивану рядом с собой.

— Ты выяснила? — спросила Селена, сцепив пальцы. — Ты ни разу не оставалась с папой наедине.

— Мне это и не нужно. Но, — Дита облизнула губы, — ты обещала, что примешь любую правду.

— Да, конечно.

— Хорошо. Тогда слушай. Твоя мама была очень красивой белой зайчихой по имени Меган. Меган Эар.

— Меган Эар, — повторила Селена, вся трепеща.

— Она родилась в год Кролика, совсем как ты… В пригороде Лондона, в сельской местности. Мать умерла в родах, отец погиб, когда Мег было шесть. Ею занялись родственники. В восемнадцать Меган устроилась гувернанткой.

Она познакомилась с твоим отцом, когда он нанес визит семье, где она работала. С белым зайцем Бон Шинджи, который представился ей мистером Элвисом Муном. Тогда ей было двадцать.

Он сделал ей предложение, как в романе, через пару недель. Мег бросила работу, бросила все, и последовала за Муном. Он, как ты понимаешь, много путешествовал, таскал ее с собой повсюду… Она восхищалась им — его красотой, умом, знанием языков. В двадцать четыре Мег сообщила, что ждет зайчонка.

Элвис отнесся к новости спокойно, но как раз тогда в Италию, где они жили, приехала Елена. Она возмутилась присутствию около отца какой-то незнакомки и закатила скандал:

— Ты бросил мою мать в глуши, не дал ей ни бессмертия, ни надежды, а какую-то жалкую официантку пригрел за моей спиной?!

«Бессмертие» — вот слово, поразившее Мег больше всего. В тот день Елена поведала ей, что Шинджи — низложенный Лунный Заяц, у которого остался запас зелья бессмертия, которое он пьет сам, которое дает Елене, но которым не захотел делиться с единственной своей законной женой.

Меган пришла в ужас и хотела бежать, но Шинджи запер ее и не выпускал из дома, пока не родилась ты. А потом он выставил зайчиху за порог. Ему не нужна была жена. Ему хотелось только ребенка, чтобы было кому оставить секрет зелья. Он боялся выдать его своенравной Елене.

Мег работала несколько лет прислугой, пока не собрала денег на билет в Англию, где с огромным трудом нашла место гувернантки. Просто дежавю… К тому времени Шинджи был неизвестно где с ее дочерью.

Но однажды, пару лет спустя, она случайно увидела в окно своего возлюбленного с девятилетним зайчонком, дочкой, и гувернанткой девочки, старенькой крысой. Они гуляли по Лондону. Мег поспешно оделась и выбежала на улицу, боясь подойти слишком близко. Ты не заметила ее. Но Шинджи заметил.

Ее труп бросили на помойке недалеко от дома, где она снимала комнату. У нее было два последних желания: увидеть свою дочь еще раз и отомстить лживому зайцу.

Селена сидела молча, глотая слезы. Дита взяла ее лапки в свои:

— И первое ее желание уже сбылось, Сел.

Зайчиха поморгала:

— Она здесь, да? Ты вызвала ее дух?

Собачка отдернула лапки:

— Нет. Нет, Селена, ее духа здесь нет. Но она прямо здесь.

— Во мне?

— Нет. Во мне.

— Что?

Дита облизнула губы:

— Селена, я понимаю, что в это трудно пове…

Кто-то забарабанил по двери. Дита крикнула:

— Да, кто там? Открыто.

На пороге возник каркаданн в рваном синем халате.

Зайчиха вскрикнула. Собачка раздраженно оскалилась:

— Выглядишь великолепно. Это костюм к Хэллоуину? Если да, то ты малость поторопился: июль месяц на дворе.

— Что случилось? — спросила зайчиха.

— Полаялись немного с Муном, — прошептал конь. — Он, видите ли, хотел, чтоб я ускорил нас. Как будто я двигатель, а не маг, ей-богу… Работники гостиницы и звери из аренды рекомендуют воздержаться от поездки, но этого зайца попробуй убеди!..

Улыбка сползла с мордочки собачки:

— Мун что, совсем спятил?!

Тут к ним заглянул Морж:

— Говорят, выходить немедленно, а то Мун поедет один. На Никовой тачке. Лис бесится.

Дита подскочила к тумбочке, достала блокнот в кожаной обложке, надела поверх зеленого платья коричневое пальто и спрятала блокнот во внутренний карман. Потом прихватила средних размеров сумочку на ремешке, зонт и объявила:

— Ну, я готова.

Дамы вышли вслед за каркаданном. Морж забрал чемоданы Плотов.

Но на середине лестницы на первый этаж Селена вдруг остановилась:

— Боже мой, я же забыла серьгу в номере! Дита, ты не вернешься со мной? У меня заедает замок, только у папы выходит открыть, а отвлекать его сейчас…

— Да, конечно.

Они дошли до двери Селениного номера, и зайчиха зашипела:

— Что ты имела в виду?

— Ты мой единственный ребенок за двенадцать жизней, Селена. За пятьсот с лишком лет.

В карих глазах собачки блеснули слезы.

— Я ничего не понимаю, — призналась зайчиха. — Это что, те буддийские легенды про перерождение души?

— Да. Да, почти. Я перерождалась в телах разных животных несколько веков. Я была женой Аремезда, была возлюбленной твоего отца… Много кем была. Японский, например, был моим родным языком, когда я была енотом… Но главное — я первая любовь Ника. Слушай, я понимаю, насколько бредово это звучит, но…

— Ник не способен любить, — возразила Селена.

— Был способен. Это из-за меня он стал тем, чем стал. Если б я когда-то его не отвергла, он бы не попал в психушку и не увидел бы ту сцену на мосту. И он бы не был под проклятьем, понимаешь? Я должна исправить это. Я знаю, что могу.

— Баннимен преследовал нас всю жизнь. А скоро столетняя годовщина, он убьет нас, или усыпит, или что-то еще.

— Я занималась мертвецами, это была моя работа, ясно? Неупокойники, призраки… К тому же, я…

— Если ты это умеешь, то останови ушастого монстра! — воскликнула Селена. Дита оскалилась.

— Я сделаю все возможное, но потом отомщу Шинджи и Аремезду. Он меня убил и выбросил в море. То есть он думал, что убил меня. Но я еще дышала. Я боролась до последнего, я всегда борюсь до последнего… Мне удалось доплыть до скалы в моде. Во время отливов она была видна, и там можно было стоять, но прилив затапливал ее полностью. Я разорвала юбку, перевязала рану и лежала там до самого прилива. Я думаю, если б не прилив, я бы выжила.

Селена прижала лапки к губам.

— Я говорила с Аре вчера, — призналась Дита. — Я думала, что увижу в его глазах хоть проблеск раскаяния, но… Боюсь, они неисправимы. Они все. Аремезд, твой отец…

— Ты их убьешь?

Собачка зажмурилась.

— Да. Прости меня, но да. Я обещаю, что с тобой ничего не случится. Я позабочусь о тебе, о твоих будущих детях. Я клянусь тебе, Селена, ты проживешь счастливую вечную жизнь, только без Шинджи. Моя месть свята. Я слишком часто умирала неотмщенной.

— Он мой отец! — помотала головой Селена. — Если убьешь его — убивай и меня!

— Он отнял тебя у меня!

— Но я люблю его! Откуда мне знать, вдруг ты все врешь? Может, тебе отца вообще заказали? У него полно врагов!

Дита замерла на мгновение, потом развернулась на каблуках и пошла к лестнице. Селена, помедлив, догнала ее. Они спустились молча.

Ни на ресепшн, ни на улице не было и следа их спутников, равно как и машины. Собачка раскрыла зонт и оглядела залитую дождем улицу.

— Вы ищете того красивого лиса? — по-французски спросила их белая пуделиха в белом пальто, чересчур теплом для лета, и черных очках, неуместных в дождь.

— Я его жена, — хмыкнула Дита.

Пуделиха ухмыльнулась:

— Месье лис со своими друзьями уехали. За рулем черного ретро автомобиля был морж. Они заказывали еще машину отдельно для багажа, но там долго укладывали чемоданы, произошла небольшая ссора… С ними были еще конь в чалме и старый заяц… Видимо, ваш муж, мадам?

Селена оскорбленно тряхнула ушами:

— Отец, вообще-то.

— Ну, видимо, мальчики решили устроить день непослушания, — рассмеялась пуделиха и добавила по-английски с сильным акцентом: — Простите, я тороплюсь. Мой багаж уже погрузили в машину.

— Куда едете? — поинтересовалась Дита.

— В Париж, мадам.

— Не возьмете к себе двух пассажирок? Мы заплатим. Просто мы очень спешим, и если ехать на вокзал, то это займет…

— Увы, не могу. Может, ваши спутники еще вернутся за вами.

— Они даже не знают точного адреса нашего… друга, к которому мы едем, — усмехнулась хохлатая собачка. — Будет занятно, если они вернутся, а нас уже нет, не находите? По-моему, они заслужили… Поймите меня, как собака собаку.

Пуделиха сняла очки.

— Вы очень интересная, мадам. Вы не местная?

— Я родилась во Франции, но почти здесь не жила.

— О, понимаю. А ваша подруга?

— Не местная, но язык знает.

Пуделиха протянула лапу.

— Тереза Диссолю.

Дита протянула свою, в черной перчатке.

— Дита Плот. А это Селена Мун. Сел, нас любезно подвезут.

Зайчиха помрачнела, но села в машину. Когда они отъехали, пуделиха, крутя руль лапами с маникюром, спросила:

— Дита, в какую часть города вы едете? Может, я подскажу дорогу.

— В пятый округ.

— А, Латинский квартал! Там много студентов. Ваш друг, наверно, студент?

— Нет, наоборот. Одинокий старик. Мы едем его навестить.

— Как это трогательно.

— А вы?

— О, я возвращаюсь домой. Я снимаю квартиру в районе Биржи… Продала на днях дом покойной матери в Марселе, теперь буду искать жилье. Кстати, Дита, а вы не в Марселе родились? У вас явный южно-французский акцент.

— Почти. В Арле.

— О! Арль! Чудный городишко. Любимый уголок Ван Кота… Сто лет там не была.

— Не поверите, но я еще дольше.

В такой милой беседе и продолжалась поездка. Селена не участвовала в разговоре. Она мечтала оказаться подальше, но отец, уехав, вынудил ее терпеть компанию сумасшедшей жены Плотника.

Дита же, убирая в карман перчатки, не нащупала там блокнот. Сердце ее замерло от ужаса: видимо, он выпал. Но где, где? Однако ни один мускул не дрогнул на ее точеной мордочке.

Глава 2

Собачка с секретами

1

— То есть как это ты не можешь сократить дорогу?! — взревел Мун. — Всю жизнь колдовал, а тут не можешь ни ускорить нас, ни портал сварганить! Ты, Аремезд, просто…

И посыпался поток ругательств на смеси английского, японского и итальянского.

— А итальянский-то ты откуда знаешь? — недоумевал Ник, оборачиваясь на них с переднего сиденья.

— Уж точно не от тебя.

— Конечно, нет. Я никогда не ругаюсь по-итальянски. Только по-французски. Французские ругательства красивы уже своим звучанием, тем более, когда едешь в Париж.

— Вам так сложно помолчать? — кипел меж тем Аремезд. — Вся моя магия будто испарилась, ясно вам? Это сработало проклятье Меруерт! Это ее месть, месть моей жены! Еще утром все было нормально, а после того, как один заяц порвал мой халат…

— За что ей мстить, за то, что она сбежала от тебя? Сама, насколько я помню, — хмыкнул заяц. У Ника отвисла челюсть:

— А я думал, твой рог бутафорский.

Аремезд кинул в него барсеткой — всем, что у него было при себе, но лис поймал ее на лету и забрал себе. Внутри обнаружился кошелек.

— Не ссорьтесь, — обстоятельно посоветовал Морж, медленно поворачивая руль. — Лучше скажите, куды поворачивать-то?

— Налево, любезный.

— Расслабьтесь, не ссорьтесь, покурите, съешьте чего-нибудь…

— У нас нет зажигалок, — раздраженно сообщил Мун.

— Ну, сейчас чиркнем спичечкой…

— У нас нет спичек, милейший, — развел лапами Ник. — И даже сигарет нет. В спешке забыли в чемоданах. А машина с багажом, кажется, поехала длинной дорогой.

Морда Моржа непроизвольно вытянулась.

— Тогда что вы, балбесы, брали? Ни спичек, ни сигар, ни даже еды не взяли. Я вас не понимаю, ребята! Кстати, а как мы найдем этого Перле без точного адреса? — уточнил Морж.

— Во всем Париже есть лишь один Перле, скупающий проклятые штучки, — усмехнулся Ник.

Лис сжимал в лапах книгу в кожаной обложке. Заяц поинтересовался, что это. Ник пожал плечами:

— Я вернулся в номер за Дитой и нашел это на полу. Видимо, она хотела ее взять, но не успела. Или уронила. А теперь мы еще и оставили наших милых дам одних по милости… ну, не будем пальцем…

— С ними ничего не случится, — шипел Мун. — Они были бы обузой, особенно твоя женушка. Мне не понравилось, как она говорила с Пропле. К тому же, им с Селиной не стоит знать всех тонкостей ситуации с Баннименом… Ты ведь тоже Дите не доверяешь, я прав? Она для тебя — лишь инструмент.

— Все же надо позвонить им из ближайшей гостиницы, дражайший. Хотя бы ради приличия.

Ник откинулся на сиденье и бережно раскрыл книгу.

Это оказался нелинованный блокнот. К внутренней стороне обложки был приклеен большой конверт, куда вложили тонкую красную тетрадь, «Дневник Лю Даи-Тай» на китайском. Блокнот был наполнен рисунками карандашом и тушью с подписями на французском.

На первой странице был портрет коня в маске змеиной кожи и написано: «Это Эйгуо. Мы с ним работали какое-то время… Коллеги по несчастью, можно сказать. Рубились по ночам в карты, все такое… Он слегка не в себе, поэтому именно к нему я обратилась, когда кошмары, наполненные бессвязными воспоминаниями о веках и странах, что я не могла видеть, стали особенно сильными. Его методы жесткие, но действенные. Он пробивал меня несколько раз электрошоком. А мопс Яозу, умеющий читать воспоминания, окуривал воздух вокруг меня благовониями и проводил сеансы гипноза. Не знаю, чьи методы лучше, но — помогло»

Стоило лису увидеть второй рисунок, и сердце замерло у него в груди.

Это был портрет молодой лисицы, обыкновенной на любого другого зверя, но только не для Ника: эту мордочку, эти глаза он сам нарисовал когда-то на своем сердце.

Подпись гласила: «Катлин. Цыганка. Моя самая первая ипостась. Родилась на юге Франции. Названа в честь матери, которая вскоре бросила дочь и мужа, сбежав с цыганом из другого табора. Катлин так и не смогла простить мать, поэтому мечтала о более-менее стабильной жизни. Когда юнец Николя, красивый и несерьезный, как его отец, пообещал на ней жениться… Нет, она его ждала. Она очень верила, но с каждым годом, с каждым днем эта вера таяла. Но когда Николя вернулся в ее жизнь, богатый и прекрасный, она соврала, что уже замужем. Она спасовала, она боялась испортить лису жизнь. Если он богат, зачем ему какая-то цыганка?.. Катлин прожила довольно долгую жизнь и покинула сей бренный мир, вернее, сие несовершенное тело, почти в шестьдесят. Весь табор считал ее сумасшедшей, помешавшейся от несчастной любви. И только мы знаем правду, Николя, ты и я: когда в нашем сердце угасает любовь, мы засыпаем. И лишь новый свет любви способен нас разбудить»

Лис несколько раз перечитывал эти строчки, раз за разом, и в его собственной голове вспыхивали воспоминания, одно ярче другого. Катлин, которую он веками жаждал забыть, пришла к нему снова ниоткуда, такая же легкая и прекрасная, как была.

***

Конец 15 века, Франция

Рыжий лис с желтыми глазами сорвал белый, будто фарфоровый ландыш, на лепестках которого еще блестели жемчужинки росы. Было ясное утро; солнце — большая золотая птица, — еще не успела взлететь совсем высоко, чтобы осушить на траве и цветах ночные слезы луны.

— Николя! — послышалось из-за деревьев, оттуда, где примостились цепочки кибиток и доносился запах костров. — Николя, где ты?

Голос был звонкий и принадлежал юной худенькой лисичке в синем платье.

— Я здесь, Катлин!

— Где?

— Здесь, Катлин, здесь! — отозвался лис, пряча ландыш за спину.

— А я уж думала, куда ты запропастился, — делано сердито сказала подошедшая лисичка, сминая весеннюю траву босыми лапками.

— Искал тебе подарок! — серьезно ответил Николя.

— Подарок? В лесу?

— Да. Смотри!

Лис протянул Катлин драгоценную находку.

— Первый ландыш в этом году, такой же нежный и красивый, как ты!

— Ну ты скажешь! — смутилась лисичка и приколола цветок к корсажу. — Я — просто цыганка, а это — просто цветок.

— Нет, не просто. Это — моя к тебе любовь. Помяни мое слово, когда-нибудь именно ландыш станет символом счастья!

— Ай, еще один предсказатель на наши головы!

— И нечего смеяться!

— Ах, нечего? Тогда погадай мне! Ну, давай!

Катлин протянула переднюю лапку. Лис погладил ее ладонь пальцами и начал тем же тоном, каким говорили в таборе все лисицы, умеющие гадать:

— Ну-ка посмотрим… Линия жизни широкая, как река — это значит, ты сильная. К тому же, она двойная — это сулит успех и богатство. Ой, ты посмотри! Ай-ай-ай, с ума сойти…

Николя поцокал языком, и Катлин насторожилась.

— Что?

— Твоя лапа уже в моей лапе, а я даже не просил — значит, ты, хочешь или нет, будешь моя.

— Дурак! — вскрикнула лисичка и отняла лапу.

— Сегодня я пойду к твоему отцу, — серьезно сообщил Николя.

— Ты итак ему с детства глаза вечно мозолишь — там твой золотой хвост мелькнет, тут, здесь Ник напроказничал, там набедокурил.

— Это давно было. А нынче я жених, ты невеста, и мы поженимся с тобой по цыганскому обычаю. Буду я богатый, и куплю тебе все, чего не попросишь: и жемчужные бусы, и коралловые серьги, и вообще все. Будут у нас лисята — мальчик и девочка, а лучше мальчик и две девочки, чтобы в семье было три красавицы вместо двух, и умрем мы в один день… Нет, мы никогда не умрем. Я даже на тот свет тебя не пущу, так ты мне по нраву.

— Какой прыткий! — фыркнула Катлин. — Так-таки лисята?

— Да.

— Так-таки не умрем?

— Да!

— Никто не обманет Смерть, дурачина.

— А я обману, клянусь, что обману, если ты поклянешься тогда быть моей.

— Размечтался! Сначала ты обмани, а там поглядим.

— Нет, поклянись!

— Ай, дурак! Ну, клянусь, клянусь, отстань…

— И клянешься, что не выйдешь за другого, не дождавшись меня?

— Клянусь, сумасброд!

И, не дожидаясь ответа, лисичка убежала. Николя ухмыльнулся ей вслед.

***

Через несколько лет

— Покажите еще сережки. Нет-нет, вон те, изумрудные. Вы бы купили такие своей жене?

Бобр-ювелир подал покупателю серьги и почесал в затылке.

— Она у меня не больно серьги носит, ежели только бусы, и то недорогие. Потерять боится. Она у меня, понимаете, из простых…

— Понимаю. Сердцу не прикажешь.

— Есть такое. Она и платьями особо не щеголяет. Только вот кулон с иконой и колечко носит обручальное…

Зеленые глаза лиса лет тридцати, облаченного в так называемое «бургундское» платье, состоящее из нескольких слоев дорогой ткани, загорелись.

— А какие у вас есть кольца? Перстни? — жадно спросил лис. — Что угодно. Я ищу нечто особенное для особенной девушки. Денег не пожалею.

Бобр и сам видел, что клиент зашел не просто языком трепать: одна темно-синяя куртка котарди с рукавами-буфами чего стоит, а про роскошную шляпу с пером и говорить нечего!

— Господину нужно порадовать супругу или сделать предложение? — лукаво уточнил бобер, сразу заметив, что обручального кольца у покупателя нет. — Есть рубины, изумруды. С гравировкой в виде сердца и надписями. Например, «Я не могу жить и не могу выжить без тебя». А еще — модные нынче кольца из желтого золота. Вот, взгляните, прошу вас… — услужливо предложил ювелир. — Изволите видеть, они искусно сделаны…

— Это потрясающе.

— Правда, они очень дорогие.

— Я же сказал, цена не играет роли. Но это изумительная идея — показать, что супруги одно целое. Жаль, мой дед родился и умер раньше этих новшеств.

— Уверен, дед господина оценил бы эти милые вещицы.

Меж бровей лиса пролегла горькая складка.

— Он подарил бабушке в честь их помолвки жемчужную нить…

— О, жемчуг нынче в моде! — подхватил бобр и крикнул в боковую дверь: — Пнина, милая моя, какие там придумали правила для дам? Не больше одного жемчужного колечка на одной лапе или на двух?

Его жена, немолодая, но свеженькая толстенькая бобриха в опрятном фартуке, высунулась из-за двери и строго отрезала:

— Откуда мне знать, ты ведь ювелир.

— Вас зовут Пнина? — спросил лис. — «Жемчужина», да?

— Да, — зарделась бобриха и уточнила: — А вы ищете подарок?

— Для невесты.

— О, никто не подскажет вам лучше, чем женщина! — заявила Пнина и по-хозяйски посоветовала: — Возьмите вон то колечко с жемчужинкой, оно очень мило будет смотреться на лисьей лапке, просто и со вкусом. И какую-нибудь брошку. Но главное — не забудьте про свою любовь к этой счастливице и про самые нежные слова.

— Благодарю вас, — улыбнулся лис и купил и кольца, рекомендованные бобром, и кольцо, указанное бобрихой, и — на свой вкус, — золотую с эмалью брошь в виде аиста.

Путь лиса лежал за город, в степи. Туда пару дней назад прибыл цыганский табор, и карты подсказали, что это те самые кибитки, в которых он вырос.

Как все изменилось за эти годы! Он обрел Бессмертие, обманув Смерть: целых сто лет ему ничто не страшно. Меньше, чем за год, лис сколотил приличное состояние на картежных вечерах и теперь, когда ее величество Фортуна пригнала кибитки родного табора к окраине Арля, лис не мог не пойти туда.

Потому что его любовь осталась неизменной.

Узнает ли его Катлин? Жив ли ее отец? Теперь-то он точно отдаст за Николя дочь, ведь тот небеден и не будет держать ее в клетке, как птицу, потому что сам намерен путешествовать.

С этими мыслями лис дошел через бурелом до костров, вокруг которых резвились босоногие дети, и притаился за деревом невдалеке. У кибиток, на жухлой августовской траве сидели старики — лис узнал старушку-чернобурку, умеющую гадать, и отца одного задиры, очень Николя не любившего.

Он заметил и других знакомых, постаревших или повзрослевших. Были и новые мордочки — все больше малыши.

Лис вдруг остро почувствовал, что жизнь здесь идет своим чередом, а ему в ней места нет. Что он сделает? Придет к ним в своем нелепо щегольском наряде? Задарит Катлин драгоценностями? А если она и вовсе умерла?

Наконец, он разглядел знакомую острую рыжую мордочку, миндалевидные ореховые глаза и ушки, в которые звенели все те же серьги.

Ах, Катлин! Все так же хороша, только совершенно по-иному, не как девочка, а как взрослая лисица. Семнадцать лет только прибавили ей красоты и грации, которых не могли испортить ни залатанные юбки, ни старая блуза, ни стеганое одеяло, которое она теперь драпировала поверх одежды не как подросток, а как взрослая женщина. У нее были проколоты оба уха, и в них поблескивали серебряные сережки, а голову покрывало подобие вуали глубокого зеленого цвета. А задние лапки, стройные ножки были так же босы…

На счастье, к дереву приблизился лисенок лет пяти. Лис схватил его за шкирку и прижал палец к губам:

— Не бойся меня. Вот тебе монетка. Позови мне Катлин.

Малыш подозрительно сощурился:

— А откуда вы ее знаете?

— Во сне видел.

— Правда?

— А то! Ну, позовешь?

Лисенок попробовал монетку на зуб и кивнул:

— Ладно, ждите.

Лис видел, как малыш подбежал к Катлин и зашептал ей что-то на ухо, показывая в ту сторону, где прятался Николя. Лисица немедленно направилась к нему.

Николя поспешно стряхнул с пышного хвоста сухую веточку и расправил смявшиеся рукава.

— Здравствуйте, — тихо поздоровалась Катлин, зайдя за дерево и настороженно уточнила: — Мы знакомы с вами, месье?

— Неужели не признала? — грустно улыбнулся лис. Лисица покачала головой, и он развел лапами: — Хотел принести тебе ландыш, да вот беда — ни одного не нашел. Видно, не сезон.

Глаза Катлин стали круглыми, как золотые монеты.

— Николя?

— А кто же еще?

— Почему твои глаза зеленые?

— И это все, о чем ты меня спросишь после стольких лет?

— Какой ты стал…

— Какой?

Лисица сделала неопределенный жест и смущенно потупилась:

— От вздорного мальчишки и следа нет.

— О да! Я теперь взрослый мужчина, Катлин, с деньгами и головой на плечах. Представляешь, я только позавчера вернулся в Арль из самого Парижа!

— Из Парижа?

— Да! О, ты сама скоро увидишь. Весь Париж — и Нельскую башню, и Лувр, и кладбище невинно убиенных — ты не смотри, что так жутко звучит, там все гуляют. А как велик остров Ситэ! Как живописен Монмартр! Сначала ты увидишь Париж, а потом, потом и всю Францию, и весь мир! Он большой, он необъятный, и он весь, весь будет у твоих лап!

— Я? У моих? О чем ты?.. Уж не пьян ли ты?

— Где твой отец? — вместо ответа перешел к делу лис.

— Умер десять лет назад, — вздохнула Катлин.

— Мне очень жаль. Но оно и к лучшему.

— Почему это?

— Я могу ни у кого не спрашивать, только у тебя.

— О чем?

Лис достал из кармана колечко с жемчугом и надел на безымянный палец ее правой лапки:

— Станешь ли ты моей невестой, чистой и нежной, как ландыш… — он достал одно из колец желтого золота и надел на безымянный ее левой: — И женой, чудесной, как…

Катлин поспешно отдернула обе лапы и стянула кольца:

— Да ты с ума сошел…

— Не волнуйся, для меня это не траты, — настаивал лис. — Ты… Ты моя жемчужинка, моя единственная любовь. Я Смерть обманул, слышишь? На целых сто лет! Целый век меня не убьет ни одна болезнь, ни одно оружие!..

— Что? Что ты говоришь?

— Мы поженимся, — продолжал вдохновенно лис. — И я всегда смогу нас обеспечить. Как я обещал. Лисята, помнишь? Мальчик и две…

— Помню, — сконфуженно подтвердила Катлин. — Но прошло семнадцать лет…

— У любви нет возраста.

— Да, только… Я ведь уже замужем.

Улыбка сошла с губ Николя. Он негромко спросил:

— Как? Ты же клялась…

— Помню, клялась… Да ведь мы детьми были, Николя, — протянула Катлин. — Тебя прогнали, а мне не хотелось в старых девах засиживаться.

— И… за кого ты…

— За пса Жеана.

— Так он двух слов связать не умеет!

— Да… Но он в общем неплох…

Боль причиняли лису не только признания возлюбленной, но и ее тон: она оправдывалась, но не из чувства вины, а из страха. Конечно, ведь сейчас он богат, захочет — убьет и ее, и Жеана, и сойдет ему все с лап. От этого было невыносимо горько.

— На, бери назад кольца, — бормотала Катлин, засовывая подарки в окаменевшие лапы Николя. — Найдешь лису по себе, отдашь ей… А мне, прости, пора бежать… Я…

— Ты клялась, — прошептал лис. — Ты дала слово. Ты должна была меня дождаться. Я бы ничего для тебя не жалел, мы бы жили лучше короля. Я бы положил к твоим лапам весь мир.

— Мне пора бежать, — повторила лисица и метнулась прочь — только рыжий хвост с белым кончиком мелькнул среди ветвей.

Николя посмотрел на кольца у себя на лапе — одно с жемчужинкой, одно с крошечной лапой, а брошку он даже вручить не успел, — и по щекам его текли слезы.

Последние, последние слезы в его вечной жизни.

— Пес… Ненавижу собак… — тупо пробормотал он.

Для чего теперь ему коптить небо? Надо было пойти с самого начала со Смертью в ад, ведь даже там нет таких мук, как здесь, на земле, где Катлин принадлежит другому.

Прижавшись к теплому шершавому стволу, лис тихо неестественно рассмеялся. Жемчужинка. Его жемчужинка… Она же поклялась! Клятва — не пустой звук.

И, убрав кольца обратно в карман, Николя побежал через лес.

Не от страха. Не от Катлин. А от себя.

2

Август 2003, Франция

Ник сделал над собой титаническое усилие, чтобы не выдать эмоций. Он перевернул страницу и увидел портрет косули в зеленом платье с узким корсажем, пышными рукавами-фонариками и завышенной талией. Ага, явно Италия шестнадцатого века. Подпись гласила:

«Перлита. Родилась в год смерти Катлин во Флоренции в небедной семье. Получила неплохое по тем временам образование, вышивала, немножко пела… Жила очень долго. Кончила век в монастыре. А, в сущности, такую скучную жизнь врагу не пожелаешь. Вспомнить-то нечего… Ведь Ника она никогда не встречала. А какой смысл жить без этого ненормального?»

Дальше была красивая зебра.

«Лулу, Танзания. Влюбилась в португальца, чуть не попала к работорговцу и утопилась в кровавом озере Натрон в восемнадцать лет. Одна из самых красивых моих смертей. Я не преувеличиваю»

Теперь Ник увидел портрет камышовой кошки с босыми задними лапами, одетой не то в плащ с капюшоном, не то в несколько платков, под которыми темнело старое пыльное платье.

«Меруерт. Появилась на свет в Индии времен раздробленности. Она была пери. Девой невиданной красоты с даром оборотничества — она могла обратиться в одно мгновение огнем, ветром, песком. Когда она говорила, с ее уст сыпались жемчужины. Она умела летать и колдовать. Когда кто-то ей нравился, она дарила его своей любовью и богатством. Когда не нравился — награждала бешенством и злыми видениями. Ее подарили султану Аремезду, каркаданну, но меж ними вспыхнула любовь, мне кажется, настоящая… Не знаю. Он был ревнив. Он убил ее, когда ей было тридцать два. То есть меня. Но я отомщу…»

Новый разворот был посвящен мышке в платье времен Возрождения и белом чепце.

«Мышь Маргарет. Из семьи колонистов, жила в Новой Англии. Была очень набожна, скромна. Замуж выдали родители, прожила немыслимо долго — почти девяносто пять лет, ее за это даже называли ведьмой. Детей не было — еще бы, муж-то кролик»

Далее следовал портрет енотихи в кимоно.

«Тамаки. Япония, север Ивате, эпоха Эдо. Дочь собирательницы жемчуга. Работала в увеселительных кварталах. Тоже жила на удивление долго»

Лис перешел к следующему портрету — белки в простом бордовом платье с белым воротничком, с пышными рукавами.

«Гретхен Браун. Родилась в Кёльне. У Гретхен были две старшие сестры, целая армия племянников и все шансы на хорошее местечко в жизни. Но она рано осталась вдовой и, получив порядочное состояние от покойника-мужа, предпочла остаться независимой. Относительно независимой… Имела доходный дом. Скончалась от чахотки в преклонном возрасте»

Изображение белой голубоглазой зайчихи в роскошном розовом платье времен Викторианской Англии.

«Ее звали Меган. Она в совершенстве знала французский и мечтала о деньгах и любви. Но в жизни все сложнее, чем в романах.

У нее была дочка. Я не могу про это писать, больно думать об этом… Шинджи, я убью тебя за то, что ты отнял у меня девочку. До сего момента я даже не знаю ее имени».

Ник посмотрел в зеркало заднего виденья на скучающего зайца. Так та англичанка — это Катлин, то есть Дита. И Селена — ее дочь! Подумать только…

Затем он увидел портрет рыжей лисички в сером платье по моде начала двадцатого века. Он весьма смутно помнил эту мордочку, но что-то знакомое в ней было.

«Перл. Америка. Мать ее была падшей женщиной, а об отце никто ничего не знал. Но поговаривали, что лис, не друживший с законом. Прислуживала в кабачке и в кабачке же пела — у нее был дивный голос. Она… Она очень хотела другой жизни. Мечтала выбраться из грязи, купить ферму и стать женой и матерью. Но умерла в тысяча девятьсот тринадцатом. И все-таки она счастливее всех, кого ты видела до этого. Все предыдущие, не считая Катлин, Риты и Мингжу, не знали Ника. А Перл умерла его невестой»

Невестой! Воспоминание вспыхнуло в мозгу Ника, как искра.

***

1913, маленький городок в штате Вашингтон, Америка

Перл, юная рыженькая лисичка, пригладила подол серого платьица, накинула пальтишко и бросила быстрый взгляд в зеркало. Она так торопилась, так волновалась, что едва не забыла обуть новенькие туфли на каблучке, с маленькими пряжками — прежде она осмеливалась надеть их лишь в церковь по воскресеньям.

Перл не сомневалась, что нынче вечером ее возлюбленный сделает ей предложение.

Рыжий лис Николас ждал ее в назначенном месте с букетиком трогательных синих цветов. Какой он нарядный, какой милый! Как он с ней обходителен! Перл слыхала, что он какой-то миллионер, который у них лишь проездом. Но какая разница? Он такой добрый, милый, красивый, что деньги не играют значения!..

Подруги ей невероятно завидовали — из всех собак, кошек, зайчих и крольчих он выбрал именно ее, скромную Перл, у которой и всего-то богатства, что дивный голос!

Но именно этот голос свел их вместе недели три назад, в кабаке.

В тот день Николас прибыл в городишко на юге Америки вместе с несколькими друзьями. Холеный и дорого одетый, откинулся на спинку скрипучего стула в кабаке и закурил массивную глиняную трубку. Вторая его лапа лежала на талии миловидной колли в муслиновом платье.

Был канун Рождества, что Ник, разумеется, не мог позволить себе не отметить за кружкой чего-нибудь крепкого и за одним столом с друзьями-приятелями. На столе стояли бутылки самых разных вин, закуски и устрицы с зеленью и сыром — любимое блюдо лиса.

Тысяча девятьсот тринадцатый год был поистине непростым для всех, но кому-то эти трудности принесли доходы, а кому-то одни огорчения — впрочем, то же относится и к прошлому, двенадцатому году, когда кто-то погиб на «Титанике», а кто-то прославился, рассказывая истории о своем спасении.

Тринадцатый год был черно-белым, нет, даже трехцветным, как зебра в платье из рваного шелка.

В марте в Вашингтоне состоялся парад за женское избирательное право.

— Женщины никогда не получат этого права, сколько бы парадов ни проводили, — выплюнул конь Боб, сидящий напротив Ника. — Миром правим мы, а они — слабый пол с пушистыми хвостами и тупыми глазами… Они даже платья не наденут самостоятельно⁹.

Лис весело подмигнул колли:

— А по-моему — они его вполне заслуживают. Получат-получат. И года не пройдет¹⁰!

— Фантазер ты, — добродушно заметил медведь Джек, но возражать не стал. Разговор пошел по другому руслу. Буквально вчера, двадцать третьего числа, создали Федеральную Резервную Систему — денежный печатный станок, — о чем всех американцев без исключения оповестили газеты, едва сошедшие с собственных станков.

Эта новость очень взволновала Боба, который крайне болезненно воспринимал все, что связано с деньгами. Ник же был спокоен, как удав. Азартные игры и идиоты, которые в них играют, будут в любом случае. Не в экарте — значит, в фараона, не в фараона — значит, еще во что-нибудь. Лис никогда не обанкротится и всегда найдет, как начать все с чистого листа, если что-то не склеится.

— А вы слыхали про Баннимена? — осведомилась колли.

Ник поперхнулся. Джек наморщил лоб.

— А, тот, про которого газеты в ноябре писали?

— Да, тот.

— Слыхал, что кроличья лапка несет удачу!

— Только не тогда, когда уже несет топор! Он убил толпу подростков на Хэллоуин. Говорят, в этой истории есть что-то мистическое! Потому что до этого из-за Баннимена засадили в психушку одну собачку, которая якобы видела, как заяц совершил преступление, но все свалили на нее и…

— И теперь ее отпустят? — предположил лис.

— Ах, если бы. Бедняжка вконец помешалась, хотя до лечения была совершенно здорова. Вот вам и совпадение!

— Собачка, правда? — делано равнодушно повторил Ник.

— Да-да, спаниель или пудель… Говорят, она была хорошенькая, даже умненькая, но дурочка.

— Умная, но дурочка. Как ты, а?

— Ах, сэр, не говорите ерунды, я ни за что не согласилась бы пойти ночью на какой-то мост и лишаться рассудка… А то и жизни. Я даже ради мэра на такое не пойду! И ни за какие деньги!

— Даже за миллион баксов наличными?

— Даже за два!

— А ради любимого? Любимый и мэр — это же не одно и то же!

— Скажете тоже! Никакой любимый такого не стоит… И каждая девушка вам скажет это, поняли?

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

9

Платья того времени застегивались сзади на несколько мелких пуговиц, так как молнии еще не изобрели. Девушка не могла одеться без помощи горничной.

10

Ник оказался почти прав: женщины получили избирательное право, но только 18 августа 1920 года. Женское избирательное право ввела девятнадцатая поправка в конституцию США.