Запрет на безумие

Эльвира Дель'Искандер, 2014

Брина дерзка и своенравна, ведет фривольный образ жизни. Ролан равнодушен, независим и сдержан, и с такими, как Брина, дел не ведет. Он представитель древней сверхъестественной расы, и они друг для друга – враги, однако для обоих это – тайна. Недостойная первая встреча, небезвинные женские шалости, столкновение морали с безнравственностью приводят к борьбе и притирке характеров. Теперь единственным, что она в нем пробуждает, является чувство скрытой агрессии и желание незамедлительного укрощения. Но как быть, если скован запретами и ограничениями? Разрушить их. Волевым усилием. И позволить себе немножко безумия.Содержит нецензурную брань.

Глава 6

Брина закрыла парадную дверь и направилась к лестнице. Она устала, день выдался непростой — хотелось поскорее запереться в комнате и улечься на мягкую постель.

Блюститель закона попался приставучий. Брина шла с ним до ближайшего поворота, и всю дорогу выслушивала нравоучения «трижды отца»: о том, что ей не нужно контактировать со столь опасным мужем; и встречаться с ним лучше в присутствии адвоката; и что народ сейчас пошел безнравственный: женщины корыстные, мужики…мужики тоже корыстные. И подлые. Как и женщины.

Брина кивала, вовремя поддакивала, благодарила. Она проделывала это до тех самых пор, пока он не поймал для нее такси и не отправил домой.

Ура.

В какой-то момент она попросила таксиста остановиться: Брина вышла, зашла в бутик одежды, мимо которого они проезжали, и направилась в туалетную комнату. На нее пускали косые взгляды, выглядела Брина как пугало, однако внимание Брину не смущало — внимание Брина любила. Вот только внимание вниманию рознь. Не могла же она предстать перед Лисандром в таком нелицеприятном виде. Ее не прельщала затея отвечать на его дотошные вопросы. А отвечать было на что.

И за что.

До самого рассвета она писала сообщения, обдумывала содержание каждого, чтобы с утра пораньше отправить свои сочинения по имеющимся в телефоне адресам. Брина догадывалась, что делать этого не следует, она уже в баре определила, что владелец телефона не из тех, с кем следует шутить, однако, загоревшись идеей, не смогла себя остановить. И не хотела. За что едва не поплатилась.

Ролан. Это было ужасно. Сегодня он в очередной раз напомнил ей, почему она сторонилась подобных ему мужчин. Он не походил на разъяренного психа, которыми порой становились обманутые и униженные мужчины, чью честь и гордость посмели задеть, в особенности, если сделала это женщина. Да, он был недоволен, гнев плескался в потемневших глазах. Но при этом он держал себя в руках, излучая решимость и стальное хладнокровие,… что Брину пугало более всего. Именно сдержанность и немногословность страшили сильнее криков, угроз. Поскольку Брина не подозревала даже, что творилось у него в голове. Какие планы он вынашивал в уме?

Явно, определенно, недобрые. Чтобы понять это, достаточно было ощутить его взгляд на себе.

Из бутика Брина вышла с девственно-чистым лицом, без грамма косметики. Новой схватки, теперь уже с собственным братом ей не требовалось, той, что состоялась, хватило с лихвой, а злоупотреблять удачей не следовало.

— Где ты была?

Брина вздрогнула.

— В городе, — сказала поспешно и, так и не ступив занесенной ногой на следующую ступень, повернулась на голос.

Лисандра стоял внизу и смотрел на нее.

— Что с тобой стряслось? — Лисандр нахмурился и приблизился к основанию лестницы. — Ты что, плакала?

— Я ходило в кино.

— В кино? Должно быть, слезы текли рекой, раз смыли всю краску с твоего лица? И что же ты смотрела?

— Мелодрама, — не раздумывала Брина. — Дешевая такая мелодрама…

Да уж. Если бы разыгранную ею сцену увидел ее бывший педагог по актерскому мастерству, наверняка пожалел бы, что когда-то назвал ее совершенной бездарностью.

Лисандр пристально на нее смотрел, вглядывался с каким-то неприятием, словно у нее тоналка пошла пятнами, а затем вдруг сказал:

— Я ухожу и не знаю когда вернусь. — И пошел к выходу.

— Стой! — Брина поспешила вниз. — Мы должны поговорить.

— Мне некогда.

— Мне тоже будет некогда, когда я уеду, поэтому лучше тебе сказать сейчас, что тебе от меня понадобилось.

Лисандр обернулся и глубоко вздохнул.

— Я же сказал тебе, что у меня нет задних мыслей, просто захотелось тебя увидеть.

Брина скривила губы.

— Ну конечно, а еще ты помогаешь сиротам.

— Думай, что хочешь, мне пора.

— Когда ты вернешься, меня здесь уже не будет.

— Твоя машина в мастерской и готова будет не раньше, чем через пару дней.

Черт, откуда он знает? Она ничего ему не говорила.

— Куда ты идешь? — Прозвучало резче, чем хотелось.

У самых дверей Лисандр остановился и вдруг улыбнулся.

— В наши владения.

— В наши владения?

— Хочешь со мной?

Ей понадобилось меньше секунды, чтобы принять решение. Разве могла она отказаться от столь интригующего предложения?

— Дай мне пять минут.

Спустя оговоренный срок Брина спускалась к Лисандру, приведя себя в порядок. Брина никогда не тратила время на особые приготовления: рука набита, косметичка под рукой в сумке — минуты, и макияж готов. Переодеваться и вовсе не стала: выбор одежды небольшой, состоящий из подростковых вещичек местного шкафа, так как сумку с одеждой, как и телефон, незапланированно оставила в машине.

— Ты быстро, — заметил Лисандр, прекращая расхаживать по черно-белым кубикам холла. — А можно еще быстрей: при твоих внешних данных хватало бы банального мытья по утрам.

Брина улыбнулась. При ее внешних данных можно вовсе не мыться и ходить грязной.

Лисандр открыл перед Бриной дверь и повел к своему автомобилю.

Несмотря на то, что Лисандру нравилось думать, что он весь из себя такой аристократ, частенько за руль он садился сам — отказывался от услуг личного шофера, который у него, безусловно, был. Вот и сейчас прокатил с ветерком и остановил свой черный Aston Martin там, где Брина ни за что бы не подумала, что он может остановиться — в самом сердце Мертвой зоны.

Не дожидаясь помощи брата, Брина выбралась из машины.

— Что мы здесь делаем?

Она смотрела по сторонам, пытаясь понять, с каких это пор «наши владения» располагаются в Мертвой зоне. Одно дело жить поблизости, и совершенно другое существовать в недрах свалки. Ужасные дряхлые здания, тянущиеся по обе стороны улицы, «рыхлый», бугристый асфальт, какой-то смог вдалеке. Совсем еще недавно здесь фиалками расцветала жизнь — Брина знала: она здесь росла. Вон там, впереди, находилась до безобразия уютная кофейня со своими свежими, душистыми булочками — теперь там стояла чахлая постройка с заколоченными досками окнами. По другую сторону дороги пестрел и светился красочный ларек, прилегавший к не менее красочному магазинчику, где продавали мороженое и всевозможные сладости, и заправляла которым дородная владелица Лайма. Сейчас там выбитые стекла, красный кирпич наружу, стальная изломленная крыша.

— Как что? — спросил Лисандр. — Эта наш дом, теперь этой территорией владеем мы.

Брина посмотрела на Лисандра, гадая, шутит он или нет. Юмор у Лисандра был специфичным, поэтому ожидать можно было всякого.

С абсолютно бесстрастным выражения лица Лисандр направился к четырех — пятиэтажной постройке (сразу не разобрать), которое обликом никоим образом не выделялось из ряда местных красот. Штукатурка давно потрескалась, поблекшего цвета не разобрать, окна темными пятнами размывали невыразительную структуру: объемную, даже громадную, однако настолько невзрачную, что здание терялось в среде себе подобных даже при свете дня.

— Ты обнищал? — Брина вынырнула из-за плеча Лисандра и как-то даже приуныла.

Лисандр улыбнулся.

— Нет.

Они приблизились к парадному входу, напоминавшему входы-выходы дорогих отелей, только с отпечатком немилосердного времени. Двустворчатые двери походили на глаза: два стеклянных вертикальных прямоугольника были втиснуты в центр деревянной решетчатой конструкции высотой в целый этаж и шириной в дополнительную створку.

Брина не помнила, что за ними скрывалось. Покосившаяся вывеска ей ничего не сказала: если на ней и было что-то написано, то это «что-то» смыло временем, дождем, пустынным ветром, который, безусловно, здесь пробегал, превратив тем самым в тайну.

Лисандр пропустил Брину вперед.

— Тогда почему… — Она запнулась, так как к этому времени переступила порог, и, пораженная, застыла.

Перед ней раскрылся удивительный в своем одиночестве мир.

Прямо по центру встречавшего их холла к небесам уходила роскошная лестница: широкая у основания, к середине она сужалась, а к верху снова расширялась. Покрыта она была тяжелой драпированной тканью, по крайней мере, так казалось Брине. Увесистые волнистые складки слоями ниспадали с невидимых под ними поручней, мятой простыней застилали ступени и плотным одеялом ложились на светлый пол.

Брина прошла глубже.

Лестница выглядела как белая монолитная скульптура на фоне выцветших малахитовых стен. Ей так и не удалось разобрать, ткань ниспадала с поручней или, действительно, покрывало выточено из камня: по лестнице ее не повели.

Лисандр завернул направо и завел ее…

…завел ее в еще более прекрасное место.

— Я хочу здесь жить, — пролепетала Брина, плетясь за быстрым, целеустремленным Лисандром.

Брина шла по большому, наверное, бальных размеров залу с высокими потолками и богато декорированными стенами. По площади зала были расставлены круглые столы, покрытые белыми полинявшими скатертями. Местами на скатертях лежали приборы: сдвоенные тарелки, золоченые ложки-вилки, треснутые бокалы. У столов стояли стулья: в мягких бардовых обивках, красивые и изящные.

Стены были словно расписные: смесь бежевого и потемневшего золота, они имитировали квадратные колонны, украшенные утонченными цветочными капителями. В свою очередь, стилизованные под колонны стены сменялись зеркальными решетчатыми перегородками, создавая иллюзию дополнительных комнат, залов, пространств; их венчали арки из сложной лепнины. К слову, лепнина была здесь везде: на потолке, на стенах, на комодах, которые держали каменные бюсты. Разве что на полу она отсутствовала: там лежал ковролин с изображением зеленых оливковых ветвей.

В попытках коснуться дивных салфеток, Брина приметила огромные картины. Их было две, одна напротив другой, изображающие дев на фоне природы. А третья овальной формы «лежала» на высоком узорчатом потолке.

Это был ресторан. У Лисандра был собственный ресторан. У них был собственный ресторан.

Брина прибывала в волшебном мире. В роскошном, непередаваемо чудесном мире. Только, казалось, мир этот — заснул. Мало того, что здесь было темно: они пробирались в голубом полумраке, хотя на улице светило солнце. Так еще паутина, захватившая стены, ободранные занавески, не пропускающие свет, поломанные свечи на люстрах-канделябрах, спускавшихся с потолка на толстых нитях, лишь подкрепляли ощущение покинутости.

Лисандр вел ее в закоулок комнаты, где Брина приметила коричневую дверь.

Перешагнув порог деревянной громадины, они вышли в просторный, но пустой коридор: совершенно обычный, с крашеными в белый цвет стенами. Волшебный мир остался позади.

Брина шла по «рабочим» дорогам и оставляла позади себя одну служебную комнату за другой. Спустя недолгое время они дошли до маятниковых дверей: стальные створки покачнулись туда-обратно, выводя их с Лисандром в мрачную подсобку. На самом деле это был еще один коридор, заканчивающийся очередной закрытой дверью: Лисандр приложил к боковой панели палец, панель полыхнула желтым светом и дверь отворилась.

— А здесь жить хотела бы?

Брина не сразу поняла, куда попала. Присмотрелась, приметила барную стойку, напротив которой на возвышении располагались круглые столики, в центре помещения — крошечный танцпол. Да, точно танцпол.

Это был клуб: полупустой тесный клуб, где все было серым, серым, серым различных оттенков, преимущественно светлых, каким-то унылым и непривлекательным. И смотрела Брина на помещение как-то странно, как-то неправильно, словно стояла на темных задворках. И она поняла.

Приглядевшись за пределы танцпола, она увидела широкий проход — очевидно, главный вход. А они с Лисандром вышли — Брина посмотрела себе за спину — из небольшой скрытой двери.

— Ну как, нравится? — Лисандр обошел ее и прошел вперед.

Из вод кристально чистого источника Брину выкинули в затхлое болото.

— Ты шутишь? Нет, ты не шутишь, — осознала Брина и неторопливо пошла за ним.

— Тебе не нравится? — удивился Лисандр. Его удивление казалось искренним.

— Нравится? Почему здесь так убого? — не смогла больше сдерживать себя Брина. Только что она трапезничала с ангелами, а теперь…теперь ее спустили на грешную землю. — Здесь ужасно! Я не могу поверить, что мы владеем и…этим, — она всплеснула руками. — Куда подевалась красота? Куда подевалось изящество?

— Остались позади. — Лисандр остановился у пустующей сцены времен бунтов и революций. — Ты идешь или остаешься?

Брина поспешила за братом, в надежде не столкнуться с редкими представителями человечества, по ошибке забредшими в эту часть клуба — уж очень они были плохенькими: неопрятными, противными.

— Впечатлена? — Лисандр приковал к Брине взгляд.

Брина постаралась посмотреть на безумца так, как совсем недавно на нее смотрел Ролан.

У нее получилось. Лисандр усмехнулся и сказал:

— Пора кое с кем познакомиться.

Лисандр обошел сценический помост и оказался у неширокой двери, полностью слитой со стеной, органично в нее вписываясь. Единственное, что позволяло распознать ее, так это легкий металлический блеск, который невозможно было разглядеть, не подойдя вплотную.

Лисандр приложил руку на створку. Область прикосновения полыхнула желтым и дверь отворилась.

Он переступил порог, молча предлагая Брине следовать за ним, что Брина и сделала. Дверь за ними закрылась.

Они оказались в неглубоком коридорчике, казалось, освещенном тысячей прожекторов, который заканчивался аналогичной дверью, только не цвета металлик, а черной. На этот раз Лисандр приложил палец к панели, находящейся сбоку на стене.

Брина вошла и в эту дверь, чтобы очутиться в совершенно темной комнате-пространстве-зале — она понятия не имела, куда попала, потому как даже намека на освещение здесь не было. Она остановилась: не понимать, куда ступаешь — стремно. И так бы, наверное, и стояла, если бы Лисандр не подтолкнул ее в спину, побуждая идти, а не бояться.

Идти пришлось недолго, уже скоро впереди замаячили отблески света.

Брина зашагала увереннее, вдохновленная надеждой выбраться из «пещеры». По мере приближения, странная игра света становились ярче и приобретала четкость. Брина распознала цвета: белый, красный, желтый. И только подойдя практически вплотную, она поняла, что это за огоньки.

Брина стояла напротив вращающихся дверей: четыре широкие стеклянные плоскости крутились по вертикальной оси. Стекла темные, словно тонированные, с характерным глянцевым блеском — сквозь них невозможно было что-либо разглядеть. Казалось бы.

Стекла все же пропускали свет. Белые и красно-желтые блики, которые до сих пор наблюдала Брина, проступали с обратной стороны. Иного объяснения не было: там, где она оказалась, элементарно отсутствовал источник света, чтобы блики эти создавать.

— Ты первый, — сказала Брина, не желая становиться первопроходцем, ступающим в неизвестность.

Десятки иголок прожгли затылок — она ощутила на себе взгляд Лисандра, прежде чем он ступил в один из треугольников, приводя конструкцию в движение. Брина последовала за ним и оказалась…

…оказалась в таком же неуютном зале, который с Лисандром они покинули только что, вот буквально пару минут назад: аналогичная атмосфера, аналогичная расстановка мебели, сама мебель. Однако там отдыхали люди, тогда как здесь — догмары.

Брина стояла, не смея шелохнуться.

Да, видела она все то же самое, вот только в зеркальном отображении: столики стояли слева (тогда как у людей, если наблюдать от главного входа — справа), а бар — напротив них. Стены обшарпаны, мебель старая, воздух спертый и угнетающий. Отличалась только цветовая гамма серого: оттенки бетона в половине догмар приобрели темную тональность. Те же стены были графитовыми, но различных сложносочиненных тонов. Здесь вообще было темно, казалось, свет горел лишь для того, чтобы предугадывать очертания предметов.

— Познакомься с нашими людьми, — услышала Брина позади себя, — с Людьми Догмар.

Не переставая удивляться, Брина прошла вперед. Только сейчас она заметила, что ножки столиков здесь несколько ниже, так как вместо стульев стояли грязно-фиолетовые приземистые диванчики — потрепанные диванчики, на которых полулежали догмары, занимаясь не самыми пристойными делами. Другие догмары стояли, выпивали, веселились, кто-то обнимался, кто-то общался, хохотал. Никто не танцевал.

Народу здесь было больше. Брина проходила мимо догмар, местами проталкивалась, вглядывалась в лица, поражаясь царившей развязной атмосфере. Брина задавалась вопросом: это только здесь так, или пофигистические настроения, окутавшие небольшое пространство, присущи нынче всей расе?

Раньше все было иначе. Догмары жили среди людей, строили семьи, растили детей, пускай рожали их догмарки редко.

У догмар имелись свои комитеты, места общих встреч, собраний, разнообразные общественные организации. Они напоминали отдельную нацию в мире превосходящих по численности людей. И никакой цветущей безнравственности: не так открыто, не с позволения лидера. Но то, что она видела сейчас…. Это то, к чему Лисандр стремился привести своих людей? То, что он хотел им дать?

Моралисток Брина не любила (это они «любили» ее), но и потакание порокам не приветствовала. И уж точно желала лучшего для своих особенных сородичей. Конечно, она могла ошибаться. Наверняка, тот прекрасный мир, который ей запомнился, есть и теперь, только не здесь, где-то за пределами. Ведь для чего существуют клубы?

Явно не для танцев.

Брина продолжала неторопливое шествие, не переставая обращать на себя внимание. Брина чувствовала себя невестой Дракулы. Каждый заметивший ее догмар считал необходимым обернуться вслед и проводить ее заинтересованным взглядом. А кто-то удивленным. Похотливым, завистливым. Последнее относилось к женщинам, от которых за версту ощущалось неприятие, катился клубок отрицательных чувств.

Симпатий Брина не вызывала, по крайней мере, не у всех. Иерархия, о которой толковал Лисандр, проявляла себя как нельзя лучше. То, что Брина непростая догмарка, сомнений у окружающих не вызывало: Лисандр шел за ней по пятам, внимательно наблюдая за ее реакцией, и, всем своим видом демонстрируя покровительственное к ней отношение.

Возможен был другой вариант: догмары знали, кто она такая. Слухи в среде догмар, как и в среде людей, разлетались быстро. Кто-то нашептал, что вернулась «Она»…и пошло-поехало. Наслышанных о «сбежавшей сестре» или ставших тому свидетелями, Брина уверена, было немало. Такое не забывается, в особенности, когда во главе целой расы тот, чья кровинушка осмелилась на подобный шаг: биография Лисандра, без сомнений, стала настольной книгой каждого, как некогда таковой значилась биография лидера Деона.

И вот они ее узрели: на нее смотрели, за ней наблюдали. С Лисандром они не сильно походили друг на друга: он унаследовал внешность отца, Брина матери. Но все же было в них что-то общее, выдающее их принадлежность одной семье — раньше так все говорили.

Несмотря на растерянность, в которой прибывала, Брина не позволяла себе расслабляться: с прямой осанкой она родилась, вздернутый подбородок унаследовала — она готова к лучам презрения. К тому же в какой-то момент ей стало совершенно не до завистников: она заметила еще более странную картину и целенаправленно двигалась к ней.

У самой дальней стены, где по идеи должна возвышаться сцена, висели фотопортреты. Около дюжины цветных фотографий, вставленные в тонкую черную раму, размером в спальное окно. На фотографиях — суровые лица мужчин, поверх которых товарным знаком впечатаны круглые мишени.

Портреты машинально притягивали взгляд, в том числе за счет цветной печати. Казалось, весь невзрачный серый интерьер, со своей невзрачной серой колористикой задумывался специально для того, чтобы подчеркнуть красочность этих «картин», и тем самым акцентировать на них внимание.

И судя по тому, как группа молодых догмар, пускали в них дротики, играя в дартс, «картины» миссию свою выполняли.

Брина пригляделась к одной из фотографий: к смуглому плутоватому брюнету, поверх головы которого было надписано «Цель», а внизу, под подбородком «Уничтожение».

Брина поняла: это были ferus. На этих фотографиях изображались ferus, именно они и никто иной.

Неторопливо, даже заторможено, на ходу подбирая верные слова, Брина обернулась к Лисандру.

— Это что? — спросила она.

— А что это? — прозвучало в ответ.

— Ты что совсем спятил? — Брина старалась говорить спокойно. — Совсем съехал с катушек? Что ты творишь?

— А что я творю?

— Это! — Брина ткнула пальцем в одну из фотографий. — И это! — Брина ткнула в подростков, выкрикивающих непристойности в адрес снимков. — И вон там тоже! — Она указала на зал, где придавались слабостям догмары. — Ты их развращаешь!

И если нелюбовь к ferus она понять могла, то ситуацию в целом — нет. Подростки у фотографий, а главное, в этом зловонном, порочном месте стали последней каплей. Когда догмары стали такими…такими безучастными? Когда перестали следить за своими детьми?

— Я лишь даю им то, чего они хотят. К моему возвращению, они уже были такими.

— Но ты можешь это остановить! На то ты и лидер!

— А хочу ли я этого?

— Что? — удивилась Брина. — Да что с тобой происходит? Мы не делаем из каждого догмара зомби, озабоченного жаждой уничтожения ferus. Это твоя война и группы твоих приспешников, не превращай всех в подобных себе, не разжигай в своих людях пламя ненависти и агрессии.

Взгляд напротив похолодел. Лисандр произнес:

— Ты права, прости. Хочешь, кое-что покажу? — Брина опомниться не успела, как ее схватили за руку, и потащили за собой.

— Лисандр, отпусти, — сквозь зубы выдавила Брина, понимая, что на них все пялятся. И, видимо, пялились все то время, что они спорили.

Лисандр не реагировал, а вел ее к лестнице, расположенной в стороне от играющих в дартс.

— Да отпусти ты меня! — возмутилась Брина, но в нее вцепились самкой богомола, и теперь причиняли нешуточную боль.

Лисандр повел ее вверх по лестнице.

Брина оказалась на втором этаже: в светлом просторном холле, напоминающем приемную медицинского центра. Правда, центра не современного, а доисторического: белые стены постепенно желтели, их прорезали трещины, местами с них слезала штукатурка, образуя серые засушливые островки.

И, наконец, ее осенило, что напоминала ей Мертвая зона со своими пока еще «живыми» и уже «мертвыми» постройками.

Остановку времени. Как будто время замерло на определенной отметке, а вместе с ним и жизнь части Радлеса, что отражалось во всем, в том числе в интерьере: его не обновляли годами, а то и десятилетиями.

Но время не замирало, оно не останавливалось. Просто на протяжении нескольких десятилетий у догмар отсутствовала управляющая рука. По всей видимости, у людей тоже.

Вдалеке у стены выстроились двери, такие же белые, как все вокруг. Лисандр повел ее к ближайшей из них и, распахнув с размахом, завел сопротивляющуюся Брину внутрь.

— Вот, Лиси, смотри! За этим я наблюдаю, когда мне скучно.

Брина попала в темную комнату размером четыре на четыре метра. По центру стоял одинокий стул, к дальнему углу прижималось мягкое кресло. Стену напротив мебели замещала стеклянная перегородка, посмотрев на которую, Брина вздрогнула.

За стеклянной перегородкой была еще одна комната, на первый взгляд очень даже симпатичная комната, с обоями цвета сливок, изящной веерообразной ширмой, с пышным веником сухих цветов в углу…

…а по центру стояла железная двуспальная кровать с кричащим алым одеялом,… помятым, на вид несвежим….

В стороне от кровати обнаружилась молодая пара: мужчина поправлял ремень на брюках, девушка застегивала рубашку.

— Какая жалость, не успели. Но ты же неглупая, сложишь два плюс два?

Лисандр дернул ее за руку, не позволив до конца дофантазировать, и повел в соседнюю комнату. С прежним размахом распахнув створку двери, он ввел ее в уже знакомое помещение — только что наблюдаемая пара испуганно обернулась к ним.

— Не волнуйтесь, это всего лишь я! — бросил Лисандр и обернулся к Брине.

— Вот здесь, — он указал на стоящий неподалеку от кровати диван, который Брина не заметила, — я наблюдаю за ними, когда мне совсем хреново!

Он снова поволок ее за собой. Брина как марионетка болталась из стороны в сторону.

— Ты делаешь мне больно! Отпусти!

— Это к вопросу о том, что я кого-то здесь развращаю, — не слышал ее Лисандр. — А здесь, — он открыл еще одну дверь, — мои приспешники догмары занимаются чертовой поимкой ferus! — рявкнул Лисандр, наконец-то отпустив руку Брины.

Она потерла зудящее запястье и прошла глубже в комнату.

Помещение оказалось очень большим. Множество столов стояли рядами, множество техники, научных инноваций стояли, висели, сливались со стенами. На мониторах компьютеров мелькали изображения, карты, топографические съемки. На других высвечивался текст на латинице, какие-то оккультные символы…

И за всем этим наблюдали догмары.

— Не бойся, это только местный штаб.

Лисандр развернул ее к себе, не позволив с головой погрузиться в атмосферу.

— А поскольку ты тоже догмар и, между прочим, моя сестра, прошу тебя не рассказывать мне в присутствии остальных о том, как я неправильно веду дела, и уж тем более не подвергать сомнению мои решения относительно этой дикой нечисти!

Брина вздрогнула. Она успела позабыть: Лисандр умел выходить из себя. Случалось такое редко. Но метко.

— Выведи меня отсюда, — прошипела Брина и, не имея сил смотреть на брата, направилась к выходу.

— Ты меня поняла? — процедил Лисандр, возвращая ее на место.

— Поняла, — процедила в ответ и, вырвав руку, пулей вылетела из комнаты.

На такой же сверхскорости Брина преодолела лестницу, замечая, как Лисандр следует за ней. Шел он как всегда неторопливо, но в какой-то момент ее нагнал. На лице — полнейшая безмятежность.

Брина проталкивалась сквозь толпу, желая быстрее оказаться снаружи.

Опустив голову в легком наклоне, Лисандр извинялся за бескультурье сестры.

Брина ускоряла полет, не желая и локтем соприкоснуться с братом.

Лисандр шел спокойно, зная, что без него она отсюда все равно не выберется.

На душе у Брины летали мухи, тогда как в сердце поселилась туча.

На душе Лисандра светило солнце. Яркое и теплое, не позволяющее омрачать его жизнь. По крайней мере, так казалось Брине…и всем остальным.

***

«Красная метка» пустовала.

Посетителей не было с тех самых пор, как в баре произошла трагедия — засада и нападение догмар. С того злополучного дня прошло около месяца — практически тридцать горестных дней, как двери заведения накрепко закрыли и открывали только для того, чтобы некогда рабочие бара забирали оставленные или позабытые вещи.

Пока права на владение заведением не отошли к Нелли, баром заправлял Дмитрий — бармен, и в первую очередь человек, которому погибший приятель Нелли доверял как самому себе. После случившегося, он молча взял на себя обязательства перед другом и стал присматривать за его творением.

Однако не преданность мертвому другу делала его особенным. Исключительным в глазах ferus Дмитрия делало то, что он был первым и единственным человеком, посвященным в их необычную тайну — тайну существования ferus, неведомых людям сверхъестественных существ.

Конечно, ferus не одобряли осведомленности Дмитрия: посвящение в их сакральный секрет человека, пускай и приятеля Нелли, пищать от восторга не заставляло. Да, он не был в курсе деталей, не знал подробностей их доблестной жизни, но и того, что всплыло наружу, было более чем достаточно.

Однако таков был приказ Александра (продиктованный желанием Нелли) — не трогать человека, и все ferus вынужденно ему повиновались. Александр и сам был вынужден. Он мог самолично расправиться с обузой, не испытывая и толики угрызений совести, поскольку не питал иллюзий относительно того, чем им подобная гласность грозила.

Вот только теперь он был вместе с Нелли, говорят, он даже любил ее, и хотел он того или нет, ему все же приходилось сдерживать свою сущность, свою животную природу ferus, и идти на определенные уступки, если не хотел предстать в глазах человечки этаким «дрянным подонком».

«Ну-ну, — подумал Дей, отставляя недопитую бутылку пива. — Посмотрим, как долго ты продержишься».

Дей выпрямился на барном стуле, и взглянул на высокого жилистого блондина, работавшего в нескольких шагах от него.

За Дмитрием ferus все же присматривали. Увлекался бармен профессиональными гонками (как и Дей, он любил машинки), вечерами захаживал в бильярдную, где школьный друг-администратор бесплатно угощал его пивом, состоял в длительных, но непонятных отношениях — сходился и расходился со своей подругой дважды на неделе как по расписанию. Это из того, что знал о бармене Дей. Ну, а в данный момент он батрачил в баре.

В скором времени заканчивался минимальный срок траура, и Нелли готовилась к повторному открытию «Красной метки», посчитав, что Зойл (так звали ее друга) этого хотел бы. Поэтому она припахала каждого, кого могла: Ролан гнул спину творил ей сцену мечты, а Дмитрий стал своего рода управляющим, на кого легли всевозможные мелкие и не очень обязанности по ведению дел в заведении: ответственность за найм нового персонала, за хозяйственную часть, например, доставку выпивки, продуктов, и другие организационные моменты.

Бедный — бедный бармен.

Дмитрий протер и поставил на поднос очередной новоприобретенный бокал и, видимо, устав поглядывать на Дея искоса, посмотрел на него в открытую.

— Что-то не так? — обратился он к гостю.

Да, Дей умел напрягать людей.

— Все так, — ответил Дей.

— Есть вопросы?

— Есть.

— Тогда задавай. — Дмитрий отложил в сторону тряпку и полностью сосредоточился на нем.

— Когда ты планируешь сообщить о нас полиции? — поинтересовался Дей.

— Я не собираюсь сообщать о вас в полицию, — не дрогнув, ответил Дмитрий.

— А в газеты когда? — Дей отпил пива из бутылки, не спуская глаз с человека.

— В газеты тоже не собираюсь.

— Тогда куда собираешься? На телевидение?

Дмитрий выдержал паузу и только затем сказал:

— Да, на телевидение можно было бы.

Дей улыбнулся, правда, весело ему не было.

— Что, смешно, да? — поинтересовался Дей.

— Вовсе нет. — Дмитрий сохранял невозмутимость и не велся на его провокации: он догадывался, в чем дело.

Дей его проверял, проводил свой тест на вшивость, который Дмитрий обязан был пройти. И пока что его проходил: пульс не учащен, сердцебиение в норме, глаза не бегают — Дей не чувствовал лжи. Легкое волнение не в счет. Все волнуются. Тогда как у бармена на то имелась уважительная причина.

Возможно, теперь Дей от него отстанет. На время. И слегка расслабиться.

— Ты ведь знаешь, чем тебе это грозит?

— Знаю.

— Вот и отлично.

— Еще пива?

— Давай. — Дей отставил опустевшую бутылку в сторону и взялся за новую, запущенную к нему по барной стойке.

Настроение было не к черту. Последние месяцы выдались не самыми лучшими, а уж последние недели были просто ужасны: не поддающимися никакому логическому и не логическому объяснению. А непонимание происходящего для Дея было равносильно вымиранию вида ferus — то есть хуже всего.

И во всем виновата Она.

Дей предпринял очередную попытку выкинуть ее из головы. Не так давно он пообещал себе, что для него этой женщины больше существовать не будет. Он не желал о ней думать, не желал вспоминать, не желал тревожить ею душу. Вот только избавиться от непрошеных мыслей было неимоверно трудно.

Как и теперь.

Ликерия. Так ее звали.

Что-то заставило его задержать на девчонке взгляд, обратить на нее внимание. При первом же мимолетном визуальном касании, еще тогда, месяц назад. Но он не мог понять что: что именно побудило сердце остановиться, а кровь побежать быстрее — глаза, скользящая походка?

Это был удар: запрещенный удар под дых, выбивающий воздух и затрудняющий дыхание. Удар, к которому Дей оказался не готов. Совершенно обычная, не выделяющаяся из общей массы невыразительных людей. Но в тот день он ее выделил, непроизвольно припечатал к ней взор. Подобного с ним не случалось, он не знал, как на такое реагировать. А потому стоял и тупо пялился.

И если бы только тогда.

Он еще не раз приходил к ней после и наблюдал, как она работает. Пытаясь разобраться, кто она есть; пытаясь понять, что заставило его чувства — его дремавшие годами чувства — проснуться и закричать об опасности, которая от нее исходила. К ней, несомненно, следовало присмотреться: нутро кричало, протестовало, требовало. Просто так его инстинкты не вопили, для того имелись причины — для всего имелись причины, как и всему существовало объяснение. И он искал объяснения в ней.

Но не находил, что сводило его с ума: инстинкты не желали довольствоваться малым и продолжали его терзать. Пока не совершил поступка, который совершать, определенно, не следовало, пока он не сделал то, что только ухудшило его состояние, потревожив остаток еще непотревоженного. Но именно это ответило на часть интересующих его вопросов.

Он пришел к ней домой, намереваясь лишить ее нежелательных для ferus воспоминаний. Но вместо этого он ее поцеловал, со всей питавшей и распиравшей его злостью. И все осознал: он желал девчонку как женщину — до боли в чреслах, до помутнения разума, до черных точек перед глазами от головокружения. То была тяга, дикая потребность, которой он не мог и не хотел сопротивляться — о том и кричали чертовы инстинкты.

Он не помнил, как смог оторваться от нее и уйти, не помнил, что вообще заставило его оторваться и уж тем более уйти. Но он ушел. Покинул с четким представлением, что происходило у него в душе. А ведь ответ был неимоверно прост.

Дей опустошил вторую бутылку пива и, горько усмехнувшись, отодвинул ее к первой.

Желание. Чертово гребаное желание.

Оно накатывало мощнее цунами, что он едва стоял на ногах. Дей полагал, что в жизни испытал всевозможное, и испытать еще больше никак невозможно; полагал, что в своем отнюдь не целомудренном времяпрепровождении успел постигнуть все — величайшие радости и досадные разочарования, удовольствия, на грани истязаний и аморальные, порочные желания. Праведником Дей не был.

Однако то, что пробудила в нем она…это было другое, доселе ему незнакомое. И это пугало: пугало то, к чему такая потребность могла привести.

Дей встал с насиженного места, огляделся, осматривая бар.

Дмитрий отошел, Ролан работал у дальней стены, устанавливал сценический помост.

Не говоря ни слова, Дей покинул бар и пошел вверх по улице.

После случая в квартире Ликерии, он к ней больше не приходил…неделю. Какую-то жалкую неделю он все еще пытался ее забыть.

Не забыл. Пришел, вернулся. Только Ликерии не было. Как и ее вещей.

Дею не хотелось вспоминать, что с ним тогда творилось: было стыдно, мерзко, противно. Стыдно за то, что он, ferus, потерял голову из-за какого-то человека.

Однако тогда он был не в себе: его поглотила темная ярость, пелена безумства застила глаза.

В такие моменты рассудок отключался, и Дей отключался вместе с ним. Чтобы мог включиться другой, «неправильный» Дей, живущей своей неправильный жизнью, творя свои необъяснимые поступки, которые после «настоящий» Дей не мог объяснить даже себе.

Он разгромил ее смехотворный дом.

Когда узнал об ее исчезновении. Осмотрев всю площадь с ее крошечными комнатами, не найдя вещей и личных принадлежностей. Он съехал с катушек, он ушел в разгул, вернулся к истокам непотребной жизни, чтобы несколько позже, вконец обессилев, опустошенным и ненавистным себе — ненавистным много больше прежнего, отправиться ее искать.

И он нашел. Нашел Ликерию. Отыскал в одном из прибрежных городков.

Он наблюдал за ней день, неделю, две, на протяжении многих бессонных ночей. Говорил, что не будет, уверял, что в последний раз, убеждал, что действует в интересах ferus.

И продолжал задаваться тысячей вопросов. Что он здесь делает? Почему не отпустит? Не оставит в покое себя и ее?

А главное, что в ней было такого…такого пленяющего и демонического, что заставляло следовать, тянуться за ней? Неужели пресловутое желание? Он переживал неведанные муки ради удовлетворения физической потребности?

Что же будет, если потребность удовлетворить? Наваждение его отпустит?

И Дей наблюдал. Прекрасно зная, что знает ответы, однако, не желая их признавать: ответы ему не нравились, причины происходящего ему не нравились. Он боялся: боялся правды — Дей страшился ее осознать. А потому продолжал отвергать.

И держался от Ликерии на расстоянии. Ему хотелось подойти к ней ближе, встать вплотную, заглянуть в глаза. Она посещала общественные учреждения, однажды побывала в больнице. Для чего? Он не знал. Намеренно не позволял себе знать, чтобы не потерять себя окончательно, чтобы не уйти в Нее с головой. Хотя бы в этом он себя еще сдерживал.

Вплоть до вчерашнего дня, когда он понял, что в городке Ликерии нет. Более того, ее не просто не было: если раньше он мог ее чувствовать — по ее тончайшим «хрустальным» вибрациям, по сложноплетеной, зажатой энергетике, то теперь ничего — Дей абсолютно ничего не ощущал. Даже запаха не мог уловить — куда ушла, улетела, уехала, куда она делась, куда пропала. Ее просто не стало. И никаких следов.

В приступе паники он вспомнил о Ролане, ему стало необходимо с ним поговорить: в голову лезли абсурднейшие мысли. Возможно, здесь, подобно Радлесу существует своя аномальная зона, создающая помехи в «чтении» людей?

Дей не собирался обнажать свою душу, даже Ролану он не рассказал бы всего. Ролан и не станет лезть к нему в сердце, и не поспешит разбалтывать секретов. Ролан реально мог помочь, если не словом, то делом точно. Он был единственным близким ему ferus, к которому он решился бы с подобной просьбой обратиться — Дей всегда мог на него положиться.

Дей считал так ровно до сто пятнадцатого непринятого звонка. Тогда, вконец взбешенному, ему стало казаться, что его ближайшим другом может стать Александр, ведь с некоторых пор он был знатоком женско-человеческих причуд.

Да, Дей вел себя как идиот, однако поделать ничего не мог. Он хватался за любую соломинку, за мало-мальски правдоподобную возможность, в попытках понять, каким таким образом девчонка сумела его обхитрить: сумела пропасть с его ментального радара?

Сейчас же Дей успокоился и взглянул на сложившуюся ситуацию с другой, оптимистичной стороны.

Возможно, исчезновение Ликерии к лучшему. Возможно, вот он реальный шанс избавиться от влияния этой подлой женщины и зажить своей прежней жизнью. Да, потребуется время, вероятно даже время немаленькое, однако в итоге он освободится от пагубной власти над ним человека.

Дей стоял напротив цветной пятиэтажки и смотрел на окна четвертого этажа — ее окна. Неосознанно, но он снова пришел сюда. От бара до дома в среднем четверть часа ходьбы. При его ширине шага еще меньше.

И он снова здесь помимо своей воли…

Дей рассердился. На себя. Опять. И смачно выругался, не жалея выражений. Он дал себе слово, он пообещал…

Дей отвернулся и, полный презрения — презрения к самому себе, — пошел обратно.

Видимо, исполнить свои обещания будет сложнее, чем он предполагал.