Запрет на безумие

Эльвира Дель'Искандер, 2014

Брина дерзка и своенравна, ведет фривольный образ жизни. Ролан равнодушен, независим и сдержан, и с такими, как Брина, дел не ведет. Он представитель древней сверхъестественной расы, и они друг для друга – враги, однако для обоих это – тайна. Недостойная первая встреча, небезвинные женские шалости, столкновение морали с безнравственностью приводят к борьбе и притирке характеров. Теперь единственным, что она в нем пробуждает, является чувство скрытой агрессии и желание незамедлительного укрощения. Но как быть, если скован запретами и ограничениями? Разрушить их. Волевым усилием. И позволить себе немножко безумия.Содержит нецензурную брань.

Глава 2

Лисандр. Ее любимый брат. Он стоял прямо перед ней. Как много времени прошло с их последней встречи… И как сильно он изменился…возмужал, заматерел…

…а в глазах история, отнюдь, не счастливая, на лице отпечатки непростого времени. Одни лишь рубцы на щеке чего стоили. Рубцы, которых раньше не было. И волосы стали короче: они светлой гладью закрывали шею. Брина всегда подмечала перемены, происходящие в нем изменения. Подметила и теперь.

— Лиси, — он широко улыбнулся, — а ты все такая же, роковая и прекрасная, только повзрослевшая. — Он оценивающе оглядел ее с головы до ног и, довольный увиденным, пошел навстречу.

— Не называй меня так, теперь я Брина. — Ласкательное имя из прошлого, которым называл ее Лисандр в детстве, заставило скинуть оцепенение.

Небрежно бросив сумку в сторону, она решительно прошла вперед, но не навстречу Лисандру, как он решил изначально — Брина отказалась от радушного приветствия и, пройдя мимо брата, направилась в гостиную, которая располагалась за белоснежной лестницей.

Брина прошла к центру светлой комнаты, отражающей веяния современной моды, и, недолго думая, развалилась на диване, ранее ей незнакомом: ноги опустились на мягкий подлокотник, голова пристроилась на втором таком же.

— Смотрю, твои манеры не изменились? — Положа руки в карманы, Лисандр вошел в гостиную.

— Смотрю, твоя напыщенность тоже при тебе. — Задрав голову, Брина посмотрела назад: белая шелковая рубашка, подчеркивающая крепкое мужское тело; сшитые на заказ черные брюки, высококлассные итальянские туфли — Лисандр выглядел неотразимо. — Неужели нельзя попроще?

— Положение не позволяет.

— Ах, положение, — протянула Брина. — Ты король Монако?

Лисандр молчал, продолжая смотреть на нее со снисходительностью.

— Ах, нет, ты же наш король — король всех догмар…или что-то вроде того.

— Тебя это не радует? — Лисандр прошел чуть вперед и, наконец-то, оказался в пределах ее видимости, так что Брина смогла расслабиться и не напрягать шею и глаза.

— Отчего же? Напротив, меня это очень радует. Не придется продавать себя еще одному лидеру догмар, ведь связь с братом — это уже инцест, — Брина изобразила улыбку, — а мы ведь не извращенцы.

В глазах Лисандра что-то мелькнуло — она задела его за живое, — но быстро погасло.

— Это было так давно, — беспечно протянул Лисандр, — ты до сих пор на меня злишься?

— За то, что ты предложил меня Деону? Да ты что! Вовсе нет! Как я могу на тебя злиться, о, великий, непогрешимый, Лисандр? — Брина отвернулась и стала разглядывать огромный фикус, произрастающий в дальнем углу.

— Злишься, — констатировал Лисандр. — Непонятно почему: из вас получилась бы прекрасная пара.

— А из тебя, полагаю, прекрасный правитель, — Брина поводила взглядом по насыщенным зеленым листьям, а затем переключилась на новенький газовый камин неподалеку, стилизованный под дорогую классику, с белой лепниной и серыми разводами.

— Тебе прекрасно известно, что подобная власть мне была не нужна. Нам и так хорошо жилось. Ты меня знаешь.

— Знаю, потому и говорю: ты не был дураком, чтобы не подстраховаться…и, как видно теперь, не зря. — Брина посмотрела на него с любопытством. — В какую дыру он тебя засунул?

Лисандр не отвечал. Он стоял неподалеку от Брины — у изящного «фигуристого» кресла, — на его губах играла слабая улыбка, но в глазах поселился мрак — их затягивало черной пеленой.

Брина напряглась. Такого эффекта она не ожидала, хотя бы потому, что раньше за Лисандром такого феномена не наблюдалось. Она всегда играла у него на нервах, и он стоически это переносил: да, злился, временами выходил из себя, но никогда не отыгрывался на ней в ответ и не причинял вреда. И уж точно не менял цвета глаз. Однако сейчас он сделал именно это, и Брина не понимала, что подобное должно значить. Прошло больше ста лет с их последней встречи — период, значительно превосходящий тот, что они прожили вместе, под одной крышей. Превосходящий в три-четыре раза. За это время можно кардинально измениться и стать совершенно другим догмаром. И Лисандр мог. А если верить сплетням, которые дошли до нее после его исчезновения, он должен был измениться. Просто обязан.

А она тыкала в тигра палкой…

— А твои слова все так же беспощадны, — интонации голоса Лисандра не изменились, однако чувствовалось: беседа стала еще более натянутой. — Вижу, ты не просто злишься. Что это, Лиси? Ненависть? — Он усмехнулся. — Чувства, испытываемые тобой, столь сильны, что ты до сих пор меня не простила?

— Такое не прощается, Лисандр, — Брина отвернулась и посмотрела на белый потолок. Не потому, что обиделась: просто голове так было удобнее. — Я ведь не просто так ушла из дома.

— Ты не ушла, ты сбежала.

Брина промолчала.

— И это при том, что сама же вешалась на Деона. Я лишь подтолкнул тебя к неизбежному, исполнил твое желание.

— Я не вешалась на него, и тебе это прекрасно известно! — Брина села, возмущенная несправедливым обвинением. — Я лишь…Это была…

— Игра. — Лисандр жег ее глазами. — Это была игра, Лиси, игра под названием «Удастся ли мне соблазнить самого Деона?» Ты можешь собой гордиться, тебе удалось. Но за каждую подобную игру приходится платить. Вела себя как шлюха — получила достойное шлюхи обращение. И жизнь никудышную в итоге.

— И кто же сделал из меня шлюху?! — Брина вскочила, не в силах контролировать свои эмоции. — Ты! Ты же и сделал! Ты ведь был моим братом! Единственным близким мне существом! Как ты мог? — Под конец излияний голос и вовсе осип: в нем смешалось столько боли и обиды, столько искреннего непонимания, как Лисандр мог почти собственноручно положить ее в постель к Деону, что Брина возненавидела себя за проявленную слабость и отвернулась от Лисандра.

— Ох, пожалуйста, не нужно драматизировать. — Все то время, что Брина негодовала, Лисандр сохранял спокойствие, и не думая сожалеть. — Я не успел.

Брина непонимающе обернулась.

— Не успел сделать из тебя шлюху, — пояснил Лисандр. — Ты сбежала.

Брина была поражена, удивительно, как ей не стало дурно. И такое говорил ей он, Лисандр — родная кровь, заменившая отца, после преждевременной смерти родителей. Брина совсем его не узнавала. Он не походил на старшего брата, которого Брина знала в детстве. Да, идеальным он не был, недостатков в нем хватало: нетерпимость, непреклонность, деспотичность, а порой, напротив, пугающее равнодушие. Но он никогда не проявлял к ней жестокости, даже на словах. И если не считать его последнего поступка, который попросту ее шокировал, и из-за которого Брина вынужденно покинула дом, Лисандр был весьма себе положительной личностью. Он заботился о ней, опекал ее, пускай неявно, пускай неловко беспокоился о Брине. Да, потому что Лисандр умел быть другим: мягким, чутким, любящим. Он умел обволакивать теплом…

Умел. Когда-то. Но теперь он действительно изменился.

— Зачем ты заставил меня вернуться, Лисандр? — упавшим голосом спросила Брина и, спокойная, села на диван. Не стоило поддаваться эмоциям, подобное хорошо не заканчивалось, особенно с Лисандром. Пора узнать, что нужно от нее этому незнакомцу, и скорее убираться из Радлеса, пока этот город вновь не испортил ей жизнь.

— Как зачем? — удивился Лисандр, — мы же семья.

Сказанное позабавило Брину.

— Семья? Ты вспоминаешь об этом только тогда, когда тебе это выгодно.

— Я скучал.

Это и вовсе ее развеселило, Брина с интересом посмотрела на брата.

— Скучал? Когда ты развил в себе столь примитивные человеческие чувства?

Однако Лисандру весело не было. Он продолжал стоять, опустив в карманы руки, спиной к широким занавешенным окнам, и наблюдал за ней. На губах — все тот же намек на улыбку, вот только в глазах смех отсутствовал. Взгляд был серьезен и сосредоточен.

Брина внимательно вглядывалась в Лисандра, боясь ошибиться — вдруг показалось? вдруг привиделось? — когда внезапно он улыбнулся шире.

— Конечно, скучал. Разве по тебе можно не скучать? Ты всегда являлась смыслом моей жизни.

Брина закатила глаза и, сложив руки на груди, облокотилась о спинку дивана.

Показалось.

— Смыслом твоей жизни всегда была война с таинственными ferus (фэрус). Кстати, — ей стало любопытно, — ты до сих пор помешан на них? Уничтожение данной расы и сейчас является идеей фикс, без которой ты не смыслишь своего существования?

— А ты все так же легкомысленна в этом вопросе?

— Нет, что ты. Теперь я тоже считаю их великим злом, и хочу пойти на них войной. — Брина закивала: «Да, да, так и есть».

Лисандр покачал головой.

— Глупая.

— Тогда объясни мне, расскажи, почему я должна ненавидеть их так же, как ты. Может быть, я проникнусь. Помнится, я не раз просила тебя поведать мне причину конфликта между нами, но ты молчал. Словно государственную тайну оберегал.

Всю ее сознательную жизнь Брине внушали, что она особенная, уникальная, что она не похожая на людей царица. Ей говорили, что догмары это верхушка биологической цепи, и никакому другому живому существу с ними не сравниться — ей следует этим гордиться. Догмары сильны, в мощи и физической силе мужчины расы превосходили обычных людей. Они умны, хитры, интуитивны. Однако в жизни догмар существовало весомое «но», которое не давало им прочувствовать свою значимость до конца, ощутить полноценное удовлетворение — belua ferus.

Брина слабо понимала, почему догмары так сильно ненавидели ferus, а те в свою очередь ненавидели догмар, однако то было свершившимся фактом, который следовало принять. Братец ее никогда не стремился разъяснить ей всех нюансов многовековой вражды, не склонен был делиться информацией и удовлетворять любопытство Брины. Поэтому она никогда не разделяла одержимости Лисандра назваными врагами, а также одержимости тех, кто стоял у руля расы догмар до него.

Вместе с тем Брина, разумеется, не считала ferus своими друзьями. Как и любой рядовой догмар Брина знала, что belua ferus, эти энергетически мощные создания из себя представляют, на что они способны — например, уничтожить ее одним касанием своего ядовитого коготка, — пускай сама с ними никогда не встречалась. В ее памяти сохранился единственный случай из детства, когда она видела одного из них издалека. И этого ей хватило — он походил на страшного мерцающего великана!

Брина до сих пор не могла нарадоваться, что увидеть такое ей свезло лишь единожды. Однако неэстетичный вид врагов не объяснял неприязнь, которую догмары питали к ferus, и не давал ответов Брине на интересующие ее вопросы.

И после этого Лисандр удивлялся ее легкомысленным отношением к устоявшейся вражде, после всей недосказанности, витающей в воздухе.

— Нет никакой тайны. Просто я не хотел втягивать тебя в это дело.

— Как благородно. Прости, если я не поверю в твои благие намерения. Сейчас у меня складывается впечатление, что у тебя до того поехала крыша, что ты питаешь собственнические чувства к своим врагам. У тебя пресловутое помутнение рассудка, причем прогрессирующее.

Лисандр задержал на Брине взгляд, а затем неторопливо направился к ней. Остановившись возле сливочного кресла, расположенного в стороне от кремового дивана, Лисандр грациозно сел, закинул ногу на ногу и буквально впился в Брину глазами.

— Знаешь, что такое маниакальное состояние? — Брина молчала. — Это возбуждение всех твоих чувств, которое сопровождается неадекватным настроением и доходит до степени полного блаженства — эйфории. А знаешь что такое мания величия? — Брина и тут не произнесла ни слова, а лишь с особым вниманием ждала продолжения. — Это то, во что перерастает эйфория — в симптом психического расстройства. У человека происходит переоценка своей важности, ценности, известности. В конце концов, он начинает считать себя всемогущим. Для того, чтобы достичь подобного состояния, нужно, ой, как постараться, — Лисандр улыбнулся, — не каждому так везет. Сначала это просто веселая мания, когда ты бегаешь по ромашковому полю и кричишь, как прекрасен мир, и как многое ты можешь ему предложить. Затем в твоей голове зарождаются сверхценные идеи — прошу заметить, только для тебя, — которые ты желаешь продемонстрировать всем и каждому. Однако вся эта вступительная часть быстро заканчивается, и ты превращаешься во вспыльчивого, агрессивного монстра с ненасытной потребностью что-то делать, делать, делать… и еще раз делать. Ты просто не успеваешь за своим мышлением претворять в жизнь идеи, которые оно тебе предлагает.

Лисандр замолчал, в задумчивости потирая подбородок. Брина же не понимала: зачем он все это рассказывает, что дадут ей эти знания.

— Конфликтные они люди, с гневливой манией, — продолжил Лисандр, выдержав паузу. — Но вот только после всего вышеизложенного начинается самое интересное, — в карих глазах зажегся злой огонек, — когда посещают еще более абсурдные идеи, появляется мания преследования, паранойя…и бред величия. Да, да! Бред величия! — Лицо Лисандра внезапно просветлело. — Или мания величия — названия разные, суть все та же. Ты всесилен, ты неуязвим. Меняется твое самосознание и поведение, ты уверен в своей гениальности…. Так вот, к чему я веду. Представь себе, что манией величия страдает действительно великий человек, обладающий исключительными возможностями.

— К чему ты ведешь, Лисандр? Я всего лишь спросила, какова причина конфликта между догмарами и ferus. Я не одна из твоих лизоблюдов, свои ораторские речи прибереги для них, на меня их очарование не действует.

Лисандр усмехнулся.

— Все так же нетерпелива.

— Все так же многословен.

— Все так же дерзка.

— Много воды, быстрее к делу.

— Так вот, — деловито заключил Лисандр, — это был своего рода пролог. Теперь основное. Когда-то давно жил да здравствовал догмар и звали его Догмар, — Лисандр коротко рассмеялся, а Брина навострила уши. Каждый, даже самый отсталый догмар, знал, кем был Догмар, о котором заговорил Лисандр. То был один из первых представителей расы, который, сплотив разрозненный народ, стал у него во главе, а позже сформировал тот жизненные уклад, ту иерархию и мировоззренческие взгляды, которые пользовались успехом у догмар до сих пор.

— Самооценка у того была завышена, мимика живая, всегда преобладало хорошее настроение. Плохие новости его не омрачали, кушал он тоже хорошо, с аппетитом. Ну, ты понимаешь, да — маниакальньность зарождалось полным ходом. И, конечно же, со временем прогрессировала — поведение его становилось все более неадекватным: настроение необычайно жизнерадостным, двигательная активность безгранично энергичной, жажда деятельности бурлила в нем как… лава в кратере вулкана. И ни одно из дел он уже не мог довести до конца. Мышление его стало настолько ускоренным, что он не успевал произносить свою мысль полностью, а лишь выкрикивал отдельные слова. Состояние…

— Лисандр, я поняла, что он страдал манией величия, рассказывай по существу!

Лисандр метнул в нее острый, недовольный взгляд, но послушался.

— Решил Догмар, что раз он такой исключительный да бессмертный, а люди ничего из себя не представляющие смертники, то и иерархия среди них должна быть соответствующей. Тогда он еще не достиг критической точки своей невменяемости и соображал вполне сносно. Случилось это больше пятнадцати веков назад.

— Так давно? Это легенда?

— Да и да…

— А есть подтверждения?

— Слушай и прекрати меня перебивать. — Лисандр сердито насупил брови и продолжил рассказывать, только теперь интонации его голоса изменились, исчезла проскальзывавшая прежде ирония. — Даже человек в софитах славы меняется и часто приобретает звездную болезнь. Представь, что было с сильным, бессмертным догмаром. Нездоровым догмаром. Он пожелал возвыситься над человечеством, заполучить весь мир. Звучит пафосно, но так и было. Однако возникло неожиданное препятствие в лице еще одной удивительной расы.

— Ferus.

— Ferus. Догмар узрел в диких зверях конкурентов, посягающих на предписанное нам величие, судьбой дарованную уникальность. Он просто не мог смириться с их существованием, поэтому велел организовать серию нападений. То были первые шаги, знаменующие зарождение многовекового противостояния. С того и началась наша вражда.

— С мании величия одного догмара…

— Не будь столь наивна, — осадил ее Лисандр. — Думаешь, ferus поступали иначе? Ратовали за мир во всем мире и проповедовали святую мораль? Они на протяжении веков пользовались людьми, насиловали женщин и плодили подобных себе щенят. Ferus внедрялись в сообщества-организации и стравливали между собой людей, просто потому, что кто-то из местных косо на них посмотрел. Ferus воздействовали на психику людей и переписывали неугодные им, препятствующие в чем-либо законы. Ferus…. Да ferus много чего делали! Делали то, чего не делали мы. Ferus захватывали, брали то, что им не принадлежит — почему нельзя нам? Цель одна, итог один, различна только мотивация. И способы достижения желаемого. Каждый выживает, как может, и заботится исключительно о своих интересах. Да они бы глазом не моргнули — позволили Догмару истребить всю людскую расу. Главное — они сами и их неуемные быстрорастущие желания. Аппетит приходит во время еды, милая. Не увеличь масштабов притязаний догмары, это сделали бы ferus. А затем, рано или поздно, их целью оказались бы мы. Ты либо охотник в этом мире, либо дичь. Мы пожелали охотиться…

Лисандр встал, прошел за кресло.

— И до определенного момента нам это удавалось. Проблема ferus заключалась в их разобщенности. Их было и есть немало, однако каждый проживал свою, эгоистичную, независимую от собратьев жизнь. Проблема догмар заключалась в необычных способностях ferus. Их древняя оккультная магия за годы выпила у нас немало крови и продолжает пить ее до сих пор.

— И сколько же их? — спросила Брина.

— Точного числа мы не знаем. Однако численность не столь важна. Значимее то, что в кругу ferus, подобно кругу догмар и любых других человеческих сообществ, существует своя иерархия. И головным мозгом иерархии ferus является их лидер. Доберешься до него — доберешься до остальных. Он как главный компьютер, контролирующий звенья одной сети: звенья сильнейшие и звенья слабейшие…

— Слабейшие? — удивилась Брина. — Разве не все ferus одинаковы?

— В том и выражается иерархия, о которой я говорю. Есть ferus «особенные», наделенные неповторимым энергетическим потенциалом и, соответственно, большими силовыми возможностями, а есть ferus посредственные, так сказать, середнячки. Сильнейшие вершат историю. В данный момент во главе с Александром.

Лисандр пристально посмотрел на Брину.

— Вот так и началась война, сестричка: догмары выслеживали ferus, сами ferus так же искали ferus, — он улыбнулся, — чтобы сплотиться, так как иного пути не осталось.

— И все из-за ненормального Догмара…

— Ради справедливости замечу, что не всегда он был таким.

— Но сейчас-то вы понимаете, что война это глупо? Зачем продолжать калечить и убивать друг друга? Неужели нельзя прийти к согласию, найти компромисс?

— Нельзя, — был резок Лисандр. — Сейчас это дело принципа — раз, и все та же защита собственных интересов. Ослабим поводья — сами окажемся в трясине, окажемся под гнетом этих дикарей. Думаешь, многовековая кровавая история забудется, составив какое-то соглашение? Думаешь, ferus простят нам то количество жертв, которые понесла, а мы, в свою очередь, примиримся с фактом их существования? Ты действительно в это веришь? — Лисандр возмущенно смотрел на Брину, тогда как сама Брина смотрела на него в ответ: с сожалением и с некой обреченностью…

— Раньше ты не был настолько одержим…. Ты лишь помогал Деону. Да, вы оба ненавидели ferus, но в глазах твоих не было столько злобы, столько ожесточения и кровожадного огня.

Лисандр помедлил, но все же отошел к окну, к легчайшим белым занавескам.

— Ну? — поторопила Брина.

— Что «ну»? — откликнулся Лисандр.

— Что мы хотим получить от этой вражды теперь, Лисандр? — устало пояснила Брина, безошибочно определив потаенные желания брата. И объяснения из серии «многовековая война не забудется, и ни одна из сторон не пожелает мира», представлялись ей неубедительными. У Лисандра, несомненно, имелись свои мотивы поддерживать данный конфликт.

Брина знала брата лучше всех. Даже не так: она единственная его знала, — вот как.

Лисандр, до того внимательно разглядывавший свои уличные владения, обернулся и посмотрел на Брину странно-отстраненным взглядом.

— Сейчас мы хотим получить все то же, милая — смерть всех ferus. Только способы, коими мы добьемся желаемого, изменились. Если раньше мы охотились за мелочью и упускали из виду главное, то теперь мы поступим иначе. Теперь мы сосредоточимся на главным — на лидере ferus, на Александре.

— И, думаешь, ferus тебе позволят? Александр тебе позволит?

— У Александра кризис власти, — Лисандр помедлил… — и я планирую его усугубить. — Он загадочно улыбнулся.

Повисла пауза, в течение которой Брина разглядывала профиль брата: прямой красивый нос, чуть прищуренный, целеустремленный взгляд…

— На какой стадии находишься ты, Лисандр? — спросила Брина.

Лисандр оглянулся, ожидая пояснений.

— Маниакального состояния? На какой стадии маниакального состояния находишься ты?

Лисандр улыбнулся. Медленно так, по-доброму, даже с нежностью.

— Предэйфория. Готовлюсь бегать по ромашковому полю.

Брина поднялась. Она хотела закончить этот явно ненормальный разговор, от него ей становилось не по себе.

— Я устала и хочу отдохнуть. Надеюсь, завтра ты все же расскажешь, зачем просил меня вернуться, и я смогу отсюда уехать.

— Я уже сказал тебе.

— Правду. Я хочу услышать правду. — Брина поспешила покинуть гостиную.

— Ты так и не поприветствовала своего брата, — донеслось ей вслед. Брина остановилась. — Мы ведь не виделись…сколько мы не виделись?

— Не помню, — солгала Брина.

— А я помню. Сто два года один месяц и пять дней. — Брина чуть обернулась — Лисандр, не отрываясь, смотреть в окно. — Неужели за все эти годы ты ни разу обо мне не всплакнула? Не погоревала о моей участи? Не пожалела меня? Я полагал, что был твоим любимым братом, а ты моей любимой сестрой.

«Да, которую ты предал», — подумала Брина, однако вслух того не сказала. Как не высказала чувств, испытанных ею после его исчезновения — все, что он перечислил, было в их числе.

Брина простояла спиной к Лисандру некоторое время, но, так и не придумав, что бы ответить, покинула гостиную. Ее мучили противоречивые чувства, она уже не знала, чего в ней больше: любви к Лисандру или ненависти.

Уже поднимаясь по изящной лестнице, в обнимку с поднятой с полу сумкой, Брина ощутила некоторое неудобство, ее пронзил внезапный дискомфорт.

Она не сразу догадалась, что это вибрирует у нее в кармане.

Телефон. Это был телефон. Но не свой — его она забыла в машине.

Брина полезла в узкий кармашек и достала мобильный: мобильный, который одолжила у мужлана в баре.

Телефон продолжал звонить. На дисплее высвечивалось «Дей».

Значит, «Дей»…барному хаму звонил некий Дей. Занятно…

Брина отвечать не планировала: неприятностей ей не нужно, уже имеющихся хватало с лихвой.

Брина отключила звуковибрацию и вернула телефон обратно. Она ознакомится со смартфоном позже. Ради интереса и занятия времени. А пока…пускай звонит.

Некоторое время Лисандр оставался неподвижен, продолжая любоваться красотой и ухоженностью придомовых окрестностей, а затем достал телефон и позвонил Азарию, своей правой руке.

— Ты связался с ним?

— Нет, Лисандр, он не выходит на связь, — послышался прокуренный голос помощника. — До сих пор не выходит.

— Гаденыш. — Лисандр стиснул зубы. — Он играет с нами — играет со мной.

— Этого и следовало ожидать. Было ясно с самого начала, что играть по нашим правилам он не будет.

— Да, следовало. Но не прекращайте попыток. Я хочу, чтобы этот ублюдок в ближайшее время стоял передо мной.

Лисандр отключился. Он получил не очень-то хорошую новость, однако нельзя сказать, что неожиданную. Он предполагал, что подлая тварюга может выкинуть что-то подобное — так оно и вышло.

А вот встреча с Лиси, любимой «лисичкой», прошла не настолько плохо, как могла бы пройти, но и не так хорошо, как хотелось бы. Она собиралась уехать. Снова. Скверно. Но не смертельно. Вскоре ей предстоит узнать не особо приятную правду — никуда она не уедет. Она приехала к нему, приехала домой — здесь и останется. С ним. В Радлесе. Навсегда.