Возвращение домой

Эльвира Абдулова

Действие романа начинается в Баку в середине 50-х годов прошлого века и завершается в наши дни. Три поколения семьи пытаются сохранить традиции, передающиеся из поколения в поколение. Однако вместе со Старым городом, прошедшим через политические преобразования и превратившимся в город пылающих небоскребов, неизбежно меняются и люди. В то же самое время роман отражает народные традиции, национальную кухню, свадебные обряды, музыку азербайджанского народа и культурную жизнь столицы.

Глава 3

Сквозь сон Фатьма слышала смутные звуки, еле уловимое движение настоящей жизни, но она не хотела возвращаться оттуда, где ей было так хорошо.

…Покойный муж, Вагиф, молодой и красивый, ухаживал за ней робко и не нарушая традиций. После того, как ей одели на руку кольцо, им было позволено иногда проводить время вместе. Он, одолжив у старшего брата машину на несколько часов, заехал за невестой и, получив разрешение родных, пригласил ее на прогулку. Они тогда уже жили в городе, у Евгении Петровны. Фатя была студенткой третьего курса и казалась себе настоящей городской девушкой, стараясь изо всех сил забыть про деревенское детство. Вагиф ждал ее у подъезда, и она сквозь приоткрытую занавеску наблюдала, как он протирает лобовое стекло, стряхивает пылинки с сидений, покрытых ковровыми накидками, настраивает радио, а потом, облокотившись на бампер белой «пятерки», гордо курит у ее подъезда. Пусть соседи видят, что жених везет Фатю на машине.

Старшие сестра, уже опытные и замужние, давали ей советы, как вести себя с женихом, но она все еще стеснялась намекнуть на приглянувшееся ей платье, которое принесла знакомая спекулянтка (алверчи, как говорили в Баку). Ей так хотелось его иметь! Серое, с красно-черным геометрическим узором, с тоненьким пояском, воротничком-стойкой и перламутровыми пуговичками! Прихорашиваясь, она намеренно заставляла его ждать. У двери сбрызнула себя капельками модных французских духов, что ей принесли на нишан, обручение, и вышла наконец к заждавшемуся жениху.

Во сне они бродили по Приморскому бульвару, еще чужие и осторожные. Было тепло, цвели деревья, девушки гуляли в самых лучших своих нарядах. Ветер уносил мазутные пятна далеко в море, а чайки громко кричали, то ли ссорясь, то ли о чем-то оживленно беседуя. На бульваре уже загорались огни шашлычных, кутабных и рыбных ресторанов. Низенький человек с огромным пузом стоял, улыбаясь у чайханы, обнажая целый ряд золотых зубов. Из помещения доносилась народная музыка: московские передачи в таких заведениях были не в почете. В будни шашлычные были обычно не такие заполненные, как в выходные, но и сегодня, в пятничный вечер, струйки дыма и вкусно пахнущее мясо зазывали посетителей. Но Фатя знала: там, где много подвыпивших мужчин, ей не место. Вагиф почти не касался ее, только при виде идущих навстречу молодых мужчин слегка придерживал ее за локоть и становился все более гордым и воинственным. Спина выпрямлялась, усы смотрели в сторону, он в минуты волнения непроизвольно поправлял их правой рукой, глаза смотрели неприветливо и оборонительно: это моя невеста, и этим все сказано. Фатя мечтала, о том, чтобы они поскорее зашли в знаменитое кафе «Жемчужина» поесть мороженое — уж очень ей нужно было удалиться в туалет, а сказать об этом она ни за что бы не решилась. Вагиф, не торопясь, рассказывал о своей работе, о том, что свадьба будет скромной, человек в сто уложатся, а потом наконец поселятся вместе, в его однокомнатной квартире, которую выделили молодому инженеру на заводе. Думая об этом, Фатя краснела: что последует за свадьбой, об этом она и не заикалась! Она так стеснялась этого молодого мужчину, что с трудом представляла их совместное житье-бытье, а хихиканье старших сестер при обсуждении чего-то своего, ей пока недоступного, принимала за ужасное испытание, которое скоро предстоит и ей. Слава Богу, она дотерпела до кафе, и теперь Фатя, спокойная и гордая девушка, могла, наконец насладиться шариками мороженого, которое подавали в металлических вазочках с гнущимися во все стороны ложечками.

Ни пластиковые стулья, ни липкий стол, который не торопилась протереть немолодая официантка, не могли помешать Фатиному счастью. Сравнивать ей было особенно не с чем. В ее родном районе единственным публичным местом, куда могла отправиться молодая девушка в сопровождении старшей родственницы, был базар. Чайхана как место встреч и задушевных разговоров предназначалась исключительно для мужчин. Опытный чайханщик знал все про завсегдатаев, помнил, кто из них что любит, и его грязный фартук, несвежие скатерти и мухи в заведении совсем не говорили о неряшливости и уж тем более об отсутствии прибыли — нет! А какие столы он накрывал для «своих»! Избранные могли пользоваться особыми привелегиями. Чайханщик, как правило, был достаточно состоятельным человеком, особенно для села. Он ездил на хорошей машине и выдавал своих дочерей за уважаемых людей. Как невинное чаепитие, так и гастрономическое пиршество всегда могли закончиться важным мужским разговором и серьезной договоренностью.

Оглянувшись вокруг, Фатя увидела несколько таких же молодых пар и подумала: как все же ей повезло в жизни! Сидит на Приморском бульваре и ест ложечкой почти растаявшее мороженое, посыпанное шоколадной крошкой, с красивым женихом. Купил бы он ей то заграничное платье — была бы еще счастливее, ей Богу!

…Кто-то настойчиво теребил ее за руку, и ей пришлось открыть глаза. Увидев невестку, она выразила недовольство: опять она мешает ей досмотреть такой хороший сон! Фатьма решила отомстить и, поохав и пробурчав «ах, как больно» и «спать опять не дают», все-таки спросила:

— Что?!?

— Мама, просыпайтесь! Сейчас доктор придет. Давайте я покормлю Вас и переодену.

— Какой доктор?

— Семен Маркович, помните? Он уже приходил к Вам два раза.

— Зачем? — то ли притворяясь, то ли действительно ничего не помня, спросила Фатьма-ханум.

— У Вас был инсульт, мама. Доктор хочет посмотреть, как идут дела…

Может быть, подберет новое лекарство.

— Какой инсульт? Это у соседки со второго этажа был инсульт, ее дети сразу к себе забрали, сейчас уже ходит…

— И Вы пойдете, надо только начинать двигаться.

— А ты, я смотрю, медсестра? — ехидно подметила женщина. — Так хорошо говоришь, сладкий язык у тебя!

— Нет, я жена вашего сына, Рауфа… помните меня, мама?

— Я тебе не мама, у меня свои дочки есть! Я их жду!

— И они тоже скоро придут, — Сева старалась не обращать внимание на выпады больной старухи, — давайте сходим в туалет, белье поменяем, доктор скоро придет, неудобно при нем…

— Уйди! Я сама пойду! — Фатьма оттолкнула руку женщины и пробовала подняться с кровати сама, — И воды горячей поставь! Помню, когда мы с Вагифом и детьми приезжали в район, в наш старый дом, он первым делом всегда чайник ставил и грел воду мне и девочкам в большой кастрюле.

— А где Вагиф? Почему он не приходит?

Сева замешкалась на минутку и сказала:

— Сначала доктор придет, а потом, может быть, и он.

— Врешь ты все! Он давно не приходит — значит, нет его!

Иногда старуха мыслила разумно, и Сева не знала, что сказать в ответ. Она плотно закрыла дверь, чтобы случайно не заглянули мальчишки, и стала мыть больную. Во время всех гигиенических процедур свекровь сопротивлялась, как могла: изгибалась, отталкивала, жаловалась на боль, отгоняла невестку как надоедливую муху, мешая делать и без того непростые вещи…

— Пусти меня! Я пойду в туалет сама!

— Вам нельзя одной, давайте я помогу! — свекровь рвалась встать с кровати.

— Твой туалет, что золотой? Мне нельзя туда ходить?.. Ах, ты какая! Поставь горячую воду, я сказала! Сама купаться буду!

Сева заметила, что парализованная рука Фатьмы-ханум может двигаться: та хватала ее обеими руками и мешала. Что с головой — молодая женщина понять не могла. Старуха и правда ее не узнает или намеренно изображает потерю памяти, чтобы высказать все, что думает на самом деле?

К приходу Семена Марковича Фатьма-ханум сидела причесанная, опершись на подушки, в новой ночной рубашке и в чистом памперсе. Врачу, которого горячо рекомендовали хорошие знакомые, можно было довериться из-за одной фамилии и огромного опыта, но и отзывы были один лучше другого. Едва войдя в дом, он начинал тщательно мыть руки горячей водой, будто перед этим весь день копался в земле, потом также долго надевал отутюженный белый халат, спрятанный в портфеле и наконец приступал к осмотру больной.

Левая сторона еще не вполне оправилась, но давление стабилизировалось, и в целом уважаемый Семен Маркович заметил значительные улучшения. В конце осмотра Фатьму-ханум положили на правый бок и доктор показал, как нужно избегать пролежней, несколько раз за день переворачивая больную.

— Пусть поднимается и потихоньку передвигается по комнате. Вы же купили ей «ходунки»? Не поощряйте ее лень, пусть разрабатывает руку и ногу!

— Трудно с ней: капризничает, вредничает, — тихо призналась невестка.

— Я вас понимаю, все они такие, — сочувственно откликнулся Семен Маркович, — и все же поднимайте ее, пусть не залеживается!

Фатьма-ханум оставалась безучастной, будто речь шла не о ней.

— Аппетит у нее хороший, спит хорошо, за давлением я слежу регулярно, иногда и рассуждает она вполне разумно…

— Ну вот, — пробовал пошутить Семен Маркович, — наличие аппетита — это залог выздоровления, хотя, конечно, — посмеявшись, добавил он, — некоторые из них исправно едят больше трех раз в день и при этом обвиняют родных в том, что те морят их голодом.

Фатьма-ханум неожиданно для всех застучала здоровой рукой по стене.

— Что Вы делаете, мама? — спросила Сева, склонившись над кроватью.

— Вам что-то нужно?

— Нужно, конечно! Хочу, чтобы Вагиф пришел, подарочек мне принес и чтобы дочки мои приехали, за мной посмотрели!

— Вот она, Ваша дочка, — вмешался Семен Маркович, — кому еще Вы нужны?

Больная странным, пустым, будто невидящим взглядом окинула невестку, потом врача и ответила:

— Нет, это не моя дочка!

— Почему же? — Семен Маркович говорил с ней так насмешливо и отстраненно, будто рассматривал невиданное в природе существо в микроскоп и собирался вести записи в своем научном дневнике о состоянии испытуемого.

— Она Вас кормит, ухаживает за Вами уже больше месяца.

— Нет! — упрямо не соглашалась больная, — мои дочки не спят до двенадцати, они работящие, а эту не дозовешься!

— Разве она за Вами плохо смотрит?

— Она? — спросила женщина, на минуту замешкавшись, — она хорошо…

Будто что-то вспомнив, ухмыльнувшись, добавила:

— Это какая-то добрая медсестра… она меня утром вкусно кормила, — и закрыла глаза.

«Боже мой! Какая каша в голове!» — подумала Сева и, воспользовавшись тишиной, предложила доктору выпить чай. Он в спешке отказался, хотя в предпоследний свой визит с удовольствием пил горячий крепкий чай с вареньем и пахлавой, рассказывал о семье и интересных случаях из практики. Конверт с гонораром ждал его в коридоре, у зеркала. Доктор незаметно смахнул его в открытую пасть портфеля, также аккуратно сложил свой безукоризненный халат, пожелал больной здоровья, а семье — терпенья, и быстро удалился, по-молодецки спустившись по лестнице и не дожидаясь лифта.