Хаос времён года

Эль Косимано, 2021

Джек и Флёр, юноша-зима и девушка-весна, использовали всю свою магию, чтобы вырваться из замкнутого круга, который образует год. Ради спасения Флёр Джеку пришлось отказаться от зимней магии и даже бессмертия. А Флёр была вынуждена сделать непростой выбор, последствия которого до сих пор ее преследуют. Тем временем Кронос намерен отомстить тем, кто отнял у него власть. Джеку и Флёр придется бросить вызов самому хаосу, иначе весна может не наступить и возлюбленным никогда не удастся выбраться из непрерывного течения времен года.

10. И пусть ночь погрузит мир во тьму

Флёр

Мою студию наполняют успокаивающие ноты акустической гитары. Запись представляет собой микс, который Хулио сделал для меня после того, как я пожаловалась, что скучаю по его исполнению старинных народных баллад, современных поп-песен и классического рока. Чистое сопрано Эмбер гармонирует с насыщенным тенором Хулио, возвращая в ту ночь, которую мы провели, сидя на пыльном полу захудалой лачуги с кружками консервированного тушеного мяса в руках, слушая их пение под аккомпанемент потрескивающего огня.

Я отворачиваю мольберт от окна и беру кисть, позволяя музыке Хулио унести меня в далекие дали, пока рисую. К середине записи сцена на холсте полностью меняется. Склон холма потемнел до глубокой полуночной зелени, в воздухе появился дымок из трубы, возносящийся над покрытыми инеем ветвями.

Я отступаю на шаг, чтобы посмотреть на то, что получилось, и очень удивляюсь, когда узнаю расплывчатые кривые очертания пруда. Нашего пруда. Того, что рядом с хижиной дедушки Джека, куда Джек водил меня кататься на коньках под звездами.

С болью в сердце задаюсь вопросом, что он подумает об этом рисунке. Захочет ли повесить его на стену или ему будет грустно смотреть на него?

Я снимаю выпавший волосок с кончика кисти, изо всех сил пытаясь вспомнить свою жизнь до того, как Гея дала мне магию земли, которая впоследствии стала неотъемлемой частью меня. Мысль о том, что ее вырвут из меня, отдалась невообразимой внутренней болью. Не представляю, кем бы я была без своей силы. И хотя меня пугает мысль о возвращении Джека в Обсерваторию — о том, чтобы доверить его кому-то столь могущественному и хитрому, как Даниэль Лайон, — возможно, с моей стороны неправильно удерживать его от этого шага.

В животе урчит. Небо в окне над садом потемнело, и ночные насекомые подпевают тихим напевам гитары Хулио.

Я собираю кисти, несу их к раковине, открываю кран и мылом смываю краску. Легкий ветерок доносит через открытое окно едва уловимый запах дыма, который, кажется, прилетел ко мне прямиком с моей акварели!

Я замираю над раковиной, продолжая сжимать рукой кисти.

Выключаю воду, затем музыку, и тревожащий запах дыма становится сильнее.

Медленно кладу кисти на стол, мысленно возвращаясь к оповещению Лайона о нескольких мятежных Временах года, которых пока не смогли поймать. Где-то на вилле раздается громкий щелчок. Я резко вскидываю голову, устремляя глаза к потолку, когда свет гаснет, погружая студию в темноту.

— Джек? — громко зову я, направляя свою магию к корням окружающих виллу деревьев, но не чувствую боли — ничего не горит.

Вытирая мокрые руки о халат, я подкрадываюсь к окну и делаю глубокий вдох. В дыме не ощущается привкуса магии. Я уверена, что запах принадлежит не Осени. Может быть, даже не человеку. Во всяком случае, едкий запах сигарет из леса не долетает.

Снимаю халат и кладу его на высокий табурет. Когда я открываю дверь, по вилле эхом разносится еще один щелчок, и в коридоре гаснет свет. Я напрягаюсь от очередного щелчка, погрузившего во мрак сначала тренажерный зал, а затем и соседствующую с ним игровую комнату…

Мой разум устремляется к корню.

— Джек? — Я с опаской выхожу из студии, чуть не спотыкаясь обо что-то на полу.

И ахаю от неожиданности.

Во мраке мерцает белая свеча-таблетка, а рядом с ней на сложенном листе бумаги лежит лилия — одна-единственная идеальная лилия.

Я наклоняюсь, чтобы поднять то и другое. Прижимая цветок к груди, выглядываю в коридор, но там никого нет. Я разворачиваю записку, поднося ее к свече, и читаю:

«Давай сбежим сегодня вечером.

Никаких передатчиков или сотовых телефонов.

Только ты и я, вне сети…»

Дорожка из горящих белых свечей ведет на веранду. Я подкрадываюсь к краю площадки второго этажа и перегибаюсь через перила. На темном дворе внизу Джек жжет костер, весело потрескивающий в круге тщательно уложенных камней. На траве расстелено одеяло для пикника и лежит коробка жирной пиццы с пепперони, запах которой чувствуется даже отсюда, рядом — пакет зефирок и две запотевшие бутылки пива.

Лицо Джека светится в мягком оранжевом свете, и мое сердце трепещет, когда он улыбается мне.

С лилией в руке я спешу вдоль мерцающей дорожки из свечей, шлепая босыми ступнями по ступеням изгибающейся лестницы, и через открытые двери патио выхожу во внутренний двор. Здесь свечей еще больше, они выглядывают из прохладной травы вокруг залитого лунным светом бассейна, отмечая путь к костру Джека.

Ночь пахнет цветами джакаранды и огненного дерева^[5], расцвечивающих сад буйством ярко-оранжевых красок. Я переплетаю наши с Джеком пальцы, а он убирает выбившуюся прядь волос с моего лица.

— С годовщиной.

— Это потрясающе, — шепчу я, обнимая его за талию.

— Это ты потрясающая. — Он берет лилию и закладывает ее мне за ухо, поглаживая большим пальцем по моей щеке и широко улыбаясь. — И ты вся в краске, — смеется он, стирая пятно.

Покраснев, я провожу по лицу тыльной стороной ладони.

— По-твоему, я не готова для нашего свидания? В таком случае могу сходить привести себя в порядок, — говорю я, вырываясь из его рук.

— Не смей. — Обхватив меня за талию, он притягивает меня к себе.

Запрокинув голову, я смотрю на звезды. На фоне темнеющей за нашими спинами виллы они кажутся ярче, чем обычно, и от их вида у меня перехватывает дыхание. Как в ту ночь, когда мы лежали бок о бок на спальном мешке Джека на горном склоне в Теннесси. Джек тоже глядит вверх, лениво вырисовывая круги у меня на пояснице, и мне становится интересно, вспоминает ли он ту же ночь, что и я.

— Вне сети, значит?

На сердце становится тепло от осознания того, сколько усилий и фантазии он приложил, чтобы сделать мне этот сюрприз. Мы застряли здесь до тех пор, пока Лайон не отменит запрет на поездки, но каким-то образом Джеку удалось превратить наш двор в волшебное тайное место, укрытие от внешнего мира.

— Куда бы ты отправилась, если бы могла поехать куда угодно, Флёр? — Его улыбка мягкая и уязвимая — такой же он одаривал меня на судне, когда мы спасались бегством из Лондона.

— В любое место?

— Да. — Тогда он сказал мне то же самое. Пообещал, что мы сможем поехать куда угодно.

Закрыв глаза, я мысленно возвращаюсь к холсту в студии, выводя испачканными краской ногтями фигуры на его груди.

— Тогда я выбрала бы пруд у хижины твоего дедушки. — В ту прекрасную волшебную ночь мы были беззаботны и счастливы. Находились в гармонии с собой. — Я хочу вернуться туда, — продолжаю я, с болью осознавая, насколько сильно это желание.

— На пруд, значит. — Его улыбка гаснет. — Не в Амстердам и не в Чили? Или, возможно, в Канаду? — тихо спрашивает он. — Если бы я мог отвезти тебя куда угодно — в любую точку мира, — ты бы предпочла отправиться именно туда?

Джек вдруг отстраняется, и мои руки соскальзывают с его груди. Тут до меня запоздало доходит, как он, вероятно, воспринял мои слова. Словно я хочу вернуться туда, чтобы быть с человеком, которым он был раньше.

— Та ночь… она была потрясающей, — поспешно поясняю я, изо всех сил пытаясь выразить словами, что тогда ощущала. Какие чувства испытала благодаря ему. — И тот поцелуй…

Полено в костре трещит, выстреливая вверх сноп искр, и Джек поправляет его палкой. Он качает головой, но, как я понимаю, не потому, что сердится. Он просто размышляет.

— Окажись мы сейчас в той хижине, все было бы по-другому. Я не могу… — В его глазах отражается пламя. Когда он, наконец, смотрит на меня, я читаю в них и сожаление тоже. — Ночи будут холодными, а я не смогу согреть тебя, просто держа за руку. Не сумею заморозить пруд, чтобы покататься с тобой на коньках, или сделать так, чтобы пошел снег, или…

Я беру у него палку. Он поворачивается ко мне, но я прижимаю палец к его губам.

— Мне не нужно, чтобы ты катался со мной на коньках, Джек.

Я обвожу очертание его верхней губы, затем нижней, дивясь их мягкости и форме, и тут он все же открывает рот.

— Что же тебе нужно? — спрашивает он.

— Мне нужны мы. Только мы, — отвечаю я приглушенным голосом. — Ты и я.

Он улыбается, омывая мой палец своим теплым дыханием.

— И все на этом?

Я вздергиваю бровь.

— А еще, возможно, я хочу несколько сморов^[6].

Хрипло смеясь, Джек подводит меня к одеялу, садится сам и притягивает меня к себе. Привалившись к его плечу, я отрываю треугольничек пиццы и предлагаю ему откусить, пока он насаживает зефирки на шампур и принимается медленно, стараясь не сжечь, поджаривать их. Мыслями он бродит где-то далеко, рассеянно потягивая пиво.

Я возвращаю кусок пиццы обратно в коробку и закрываю крышку.

Зайдя Джеку за спину, обнимаю его за талию, упираясь головой в теплое углубление между его плечами, а он в ответ обхватывает меня своей надежной сильной рукой. Он ошибается, если думает, что не сможет сохранить меня в безопасности и тепле, просто обнимая. Я целую один из его шрамов, потом медленно спускаюсь губами к следующему, и Джек наклоняется ко мне. Что-то царапает мое колено, соприкасающееся с задним карманом его джинсов. Я протягиваю руку и раскрываю рот от удивления при виде двух маленьких книжечек.

Это паспорта. Две штуки. Я достаю их из его кармана и нахожу два дорожных чека, заложенных за клапаны обложек: по одному на каждое из наших имен на щедрую сумму, пункты назначения и даты не проставлены. У меня перехватывает дыхание.

«Давай сбежим сегодня вечером…»

Джек не шутил. Его приглашение не было символическим жестом. Оно совершенно реально.

«Куда бы ты отправилась, если бы могла поехать куда угодно, Флёр?»

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

5

Произрастает в субтропических влажных лесах; листва опадает до цветения дерева, а затем оно покрывается ярко-алыми цветами.

6

Смор — традиционный американский десерт, который дети готовят на костре во дворе или в летнем лагере в Северной Америке, Мексике и других странах, состоящий из поджаренного зефира и плитки шоколада, зажатых между двумя крекерами, так что горячий зефир расплавляет шоколад, прежде чем застыть, и склеивает крекеры.