1415131131738

Элти В., 2021

Местную историю о доме Галица не пересказал разве что ленивый: сначала легенда гласила, что пожар начался по глупости хозяйки, позже говорили, что отец сам поджёг своих детей. Немудрено – никто даже не знает, откуда приехали Галица. Под гнётом вины родители поддерживают уцелевшую Эди во всех начинаниях, кроме страсти к поджогам, и любят её – когда не боятся. Но ради их тайн дочке приходится пожертвовать детством. Несмотря ни на что, Галица верят, что девочку ждёт приличный университет и достойная жизнь. Впрочем, у Эди есть дела поважнее, чем экзамены. Ради тайн семьи она готова пожертвовать и своим будущим. Ведь если братья и сёстры сгорели в пожаре, то зачем родители их разыскивают? Почему отец уходит от разговоров? Что знает собака? И что, чёрт побери, значат эти цифры? За ответы Эди придётся заплатить кровавую цену. Эта легенда не та, чем кажется. Содержит нецензурную брань.

Глава 6

Будучи лишним звеном своего штата, Эди всё же замечательно в него вписывается: по-детски расслабленная осанка сочетается со вторничным перегаром от простых работяг, изношенным джинсам комплиментируют обшарпанные муниципальные здания, а пара порезов на плече замечательно дополняет общий маргинальный шарм этих мест.

По сравнению с остальным городом район Галица отличается жизнью. Здесь весна ощущается сильнее всего, когда щедрый весенний дождь шлёпает полевые цветы, рассыпая пыльцу, а зелёные долины светятся и едва не звенят под тёмным-тёмным тучным небом. Здесь красиво, когда выходишь за пределы жилого массива. В поле, проще говоря. Весна ощущается в поле. Эди же стоит среди панельных коробочек и наблюдает.

— Вот это путешествие.

Игнорируя дождь, она пристально разглядывает неприметное граффити на мусорных баках. Ленивые мусорщики часто развозят их по новым районам после косметического ополаскивания, так что место для рекламы великолепное, гораздо лучше стоящего на одном месте платного билбода. А если брать в расчёт, что именно рекламируется, то задумка и вовсе кажется гениальной.

«Тур в Мексику 36142».

Конечно, люди не хотят долго находиться около пахучих мусорок, и мало кто решит разглядывать заковыристый шрифт граффити, чтобы найти рекламу мескалина и индекс района, в котором его искать. Там, должно быть, их будет ждать ещё одна реклама, более чёткая, но ясная лишь вкупе с первой.

На секунду Эди задумывается: можно найти их точку и сдать полиции.

Нет.

Простите, будущие трупы, но с недавних пор полиция зависла расплывчатой угрозой над Эди. Если бы только кто-нибудь помог ей разобраться, что это за угроза и действительно ли она так опасна…

Вдруг капли перестают тарабанить по макушке.

— Наслаждаешься искусством? — раздаётся сбоку, а в бак летит пакет.

— Присматриваюсь к планам на каникулы, — отвечает Эди соседу с зонтиком — загорелому, коренастому мужчине из дома напротив.

— Путешествие будет незабываемым, я полагаю, — цинично хмыкает тот. О, он даже не представляет насколько. — Ну что, собираем вещи?

— Для этой поездки и загран не нужен.

— Тогда по газам.

Стоя неприлично близко к мусоркам, Эди и мистер Милкович соблюдают ритуал неловкого молчания. В её голове сосед уже ответил на невзрачные, бытовые, словом, вежливые вопросы так же невзрачно: «Нормально», «Всё в порядке, спасибо», «Хорошо, хорошо, а у вас?» О чём вообще говорят взрослые? Мистер Милкович, конечно, не разгадал послание дилеров, но если и объяснить ему, то разговоры о мескалине всё равно плохо клеятся. Гораздо лучше клеятся разговоры о пожарах четырнадцатилетней давности, о подозрительных факторах накануне и об увиденных странностях после. Он ведь самый настоящий свидетель! Да, это было давно, но такие инциденты случаются не каждый день и он мог бы что-то…

Эди смыкает зубы и прижимает язык к нёбу — лучше показаться скучной, молчаливой дурочкой, чем сдать себя соседу. Ведь он сразу же сдаст её отцу! Повсюду крысы, злится Эди.

— Пойду я, — наконец сдаётся мистер Милкович. — Взрослым приходится работать.

— До свидания, — отрезает Эди и срывается к остановке широкими, жадными шагами, даже на прощание не смотря на соседа.

«Правильно, — поддерживает она себя, — расследование должно быть секретным, иначе…» А что иначе? Виновные начнут заметать следы, путать её или и вовсе убьют? Возможно ли такое? Убийство за любопытство — константа шпионских фильмов, но она не шпионка и это не фильм. Разве может произойти убийство в этом бесфантазийном захолустье?

***

— Опять?!

— Но сегодня такой ливень! — шипит через стол Ребекка и возмущённо прячет комочек на коленях.

— Помнишь, что было в прошлый раз, когда ты пронесла в школу котёнка?

— Тшшш! — веснушчатая ладошка вдавливает губы Эди ей в зубы, а вторая бережно придерживает грязно-чёрную макушку с острыми ушками. — Меня отстранили, я помню.

Убрав руку Ребекки, Эди надкусывает бисквит и упрямо продолжает:

— И ты решила, что получить отстранение перед экзаменами стоит кота.

— Нет же! И это котёнок, он маленький!

— Фактически ты это и решила, — гнёт свою линию Эди. — С начальной школы было семнадцать котов и семнадцать отстранений. Что пойдёт иначе в этот раз?

Ребекка не на шутку задумывается: хмурится, закусывает губу и перестаёт гладить шерстяные уши. У Эди есть идея, но ей нравится, когда Ребекка проявляет самостоятельность.

— Может, — наконец говорит Ребекка, — спрятать его в шкафчике?

— Вот это да, — клонит голову Эди, — а предыдущие пять котов разве не оттуда мяукали?

— Ну я не знаю! — сдаётся Ребекка и, вздохнув, поднимает на подругу глаза под беспомощно сложенными бровями: — Эди, что делать?

— Кладовка под лестницей.

Ребекка замирает. Люди бы сказали, что Эди не должна наслаждаться флешбэками и неудобством своей подруги. Как хорошо, что Эди их не спрашивала.

— Ну да, там обычно пусто, — соглашается Ребекка, хоть и заторможено. Хоть и не смотрит ей в глаза.

— А ты откуда знаешь? — поднимает Эди брови в ребяческом удивлении, но лицо светлеет в самодовольстве.

Поиздеваться Эди не успевает — мимо их столика проходит Трисс, и покровительница бездомных котов гордо вскидывает голову, да ещё и показательно отворачивается от неё. Эди хочется заметить, что разодранный краешек тента, на который уставилась Ребекка, не может быть таким интересным даже для неё, возвышенной натуры, но молчит. Трисс тоже не подарок — шагает раздражённо, двигается резко, но смотрит на Ребекку и смотрит грустно. Что между ними уже произошло?

Когда Трисс исчезает за углом, Эди говорит:

— На курилку пошла.

— А мне-то что? — вспыхивает Ребекка.

— Я, — округляет глаза Эди, — просто вслух рассуждаю.

— Прости.

Эди молчит — дожимает. Ей нужно помолчать не дольше десяти секунд, чтобы Ребекка рассыпалась в объяснениях. Ребекка предсказуема и экспрессивна, для Эди она кроссворд на три слова.

Но десять секунд таят, а Ребекка молчит — отстранено чешет разнеженного кота и в целом продолжает функционировать, но говорить с Эди не хочет, вместо этого закипая. Кажется, они обе на неизведанной территории? Тогда действовать надо осторожно. Эди уточняет:

— Я думала, ты восхищаешься Трисс.

— Я не восхищаюсь, что за глупости! — резко фыркает Ребекка.

— Современные стандарты красоты говорят, что она красивая.

— Вот пускай стандарты с ней и говорят! — неуверенно, но так же напряжённо громко заканчивает Ребекка.

— Золотое сечение тоже говорит, что она красивая.

— Почему ты её хвалишь? — возмущается та.

— Я не произнесла ни одного комплимента от себя, — дотошно, как адвокатишка, замечает Эди.

— Ты всё равно… Ты выгораживаешь её, ладно, пускай это слово.

— А ты, выходит, нападаешь? — указывает Эди.

Ребекка краснеет, словно необразованный плотник в зале суда, знающий, что его обводят вокруг пальца, но ничего не умеющий сделать.

— Она же третирует тебя, — уходит от вопроса подруга.

— Но это не мешало тебе влюблёно смотреть на неё, — говорит Эди и с кряхтением потягивается, как будто у этих слов нет веса.

— Влюблёно? Да я ненавижу её!

— Ого, — округляет рот Эди. Ненавидит? Откуда в Ребекке такие сильные негативные чувства, направленные не на себя? Она даже отца не ненавидела после развода по причине постоянных измен.

Но дело ведь не в ненависти, да? Если бы ненавидела, не переживала бы. Издевалась или презирала, но не тряслась под взглядом Трисс и не вспыхивала, стоило упомянуть её имя. Забавная, вообще-то, штука — ненависть. Неоднородная.

— Знаешь, как говорит одна умная женщина? — спрашивает Эди.

— Какая?

— Я.

— Ещё бы, — отмахивается Ребекка, но её скованные плечи потихоньку опускаются. — И как говорит эта женщина?

— Ненависть — это точка, в которой встречаются страх и любовь.

Универсальна ли формула?Эди определённо ненавидит похитителей своих братьев и сестёр, хотя любви к ним быть у неё не может даже по меркам отъявленных психов. Но в простых человеческих судьбах формула действительно универсальна.

Пока она допивает свой чай с железницей, Ребекка не сводит с неё глаз. Встревоженных глаз. В один миг её лицо искажает ужас подозрений насчёт Эди, в другой — тяжесть осознания собственных чувств. Разве обязаны человеческие отношения быть так извилисты? Зачем мутить собственный взгляд и усложнять обеим жизнь? И где среди бесконечных сложностей остаётся место для привычки, на которую так полагаются и так жалуются люди? Все эти вопросы, должно быть, мучают рыжую голову, решает светлая голова.

— Или страх и симпатия, — с намеренной паузой добавляет Эди, когда Ребекка уже примерила первую конструкцию и принялась рассматривать себя в её пугающих рамках. — Ты вдруг воспылала ненавистью или чем там к Трисс, и я решила, что тебе нужен разговор.

В ответ Ребекка прячет глаза в своём кофе. А затем и лицо в кружке.

— Ладно, — кивает Эди, убедившись, что Ребекка занята анализом гущи, — поговорим, когда захочешь. А сейчас, — она вытаскивает из осунувшегося рюкзака кипу бумаг и шлёпает их на мокрый стол. — Поможешь мне заполнить документы на поступление?

— Я уж думала, ты не попросишь!

Под столом мурчит котёнок.

***

Повернув хлипкий замочек гиспокартоновой двери, Эди плюхается на стульчак и со вздохом закидывает ноги на дверь. Ей обязательно назначат наказание за прогул физкультуры, но она не может найти в себе ни одного сожаления. Возможно, потому что это место для бесполезных приматов, а возможно, из-за громкости приматов. В последнее время сосредотачивается она с трудом.

Пальцы привычным щипком выуживают резинку из кармана, и Эди завязывает волосы в пучок, надеясь: если голова почувствует себя готовой к труду снаружи, то будет готова и внутри. Хотя запах в туалете не располагает к спасению человечества.

Если раньше достаточно было отключить слух и направить всё внимание внутрь, то теперь внутри её ждут новые помехи. Моменты умиротворения теперь настолько редки, что она тут же осознаёт их. А как только человек замечает в себе спокойствие, его спешит наполнить иррациональность. Зачем ей переживать о погоде в доме, если всё, что она может сделать, это дать родителям время? Зачем ей отвлекаться на безопасность семьи, если это не помогает делу? Зачем волноваться об ожиданиях родителей, когда это просто захламляет ум? Иногда Эди настраивает домашний приёмник на пустую волну и теряет беспокойства в этом шуме. Иногда это не срабатывает.

Конец ознакомительного фрагмента.