Психея. Забвение

Эллен Фоллен, 2020

Андреа Уиллис знала, что некого винить в случившемся, кроме себя. В поисках утраченного, она потеряла самых дорогих людей. Превратившись в тень, она перестала искать смысл. Исправить было невозможно. Она меняет все в своей жизни, место проживания, отношение к себе, но, к сожалению, не к окружающим. Девушка не ожидает самого страшного, что может с ней случиться, – это смертельный прыжок в погоне за правдой. Андреа играет с огнем, позабыв о том, что смерть идет по пятам. Как и Грант Меллон, готовый в любую минуту отдать свою жизнь ради любимой Андреа. Стоит ли продолжать копаться в тайнах? И потерять возлюбленного?

Глава 4

Эрнесто очень уверенно передвигается по улицам родного города. Не могу скрыть своего удовольствия от увиденного — старинные здания, красивая природа, привлекательная архитектура. Даже будучи маленьким и тихим городком, Куэрнавака привлекает своей неповторимостью, где еще можно увидеть разрушенную летнюю резиденцию ацтекских императоров, стоящую рядом с усадьбами богатых жителей. Я бы сказала, что здесь смешались несколько эпох, сосуществующих независимо друг от друга, и на удивление нет признака вандализма. Народ очень почтительно относится к старине, пожилым жителям и прошлому. Они как хранители традиций, передающихся из века в век.

Пока мы ехали в машине, мужчина рассказал мне, что Куэрнаваку основали индейцы тлауика. Эрнан Кортес и его конкистадоры сожгли город, а на разрушенных останках пирамид знаменитый покоритель Мексики построил два монументальных сооружения: дворец своего имени и церковь. Теперь эти местные достопримечательности, к которым относятся очень трепетно, являются местной гордостью. Огромный собор, служивший Кортесу как крепость, находится в окружении современных ресторанов, бутиков и популярного рынка, на котором мы остановились по случаю моего голодного желудка, решившего испортить все впечатление, вынудив меня вытащить свою задницу из машины. Я шла на заманчивый запах буритто, обливаясь потом и слюнями.

— У нас есть два варианта дальнейшего пути. — Эрнесто закидывает удочку, пока я заинтересованно оглядываюсь по сторонам, отвлекаясь на звуки, окружающих меня.

— Пока будешь озвучивать, я куплю нам еду. — Подхожу к уличному торговцу, почему-то мне кажется, что ресторан напомнит мне о другом мужчине из прошлого. — Можно мне буритто?

Такой типаж мужчины я называю истинным мексиканцем. Он худой, со смуглой кожей и жидкими смешными усиками. То, как он улыбается, меня не должно смущать, но это все же происходит. Есть какая-то определенная харизма у мужской половины Мексики. Они наглецы по своей натуре, будто заглядывают под твою одежду, даже не раздевая.

— Красавица, ты уверенна, что не хочешь попробовать чимичанга или энчилада? — спрашивает мужчина, надевая перчатки на руки, и тянется к еде в закрытой термос сумке.

— Что я должна выбрать? — Оглядываюсь на Эрнесто, взмахивающего рукой в сторону машины. — Что это значит?

— Бери все, если ты не съешь, я тебе помогу. Кажется что-то с машиной. — Он протягивает продавцу деньги, бегло говоря по-мексикански, и уходит.

Мужчина еще более заинтересованно рассматривает меня, упаковывая еду. Я притопываю ногой в такт тихой мелодии, раздающейся где-то поблизости.

— Эрнандес решил жениться? — Он передает мне бумажный пакет, засовывая сверху множество салфеток, я чуть не роняю все на пол. Если бы не он, сейчас пришлось бы выкинуть все. — Он всегда страдал малинчизмом.

— Чем? — растеряно произношу я.

— Мы любим иностранок, вы новая кровь. Красивые, интересные, как деликатес. Жениться на иностранке очень престижно. «Малинчизм», что значит «любовь ко всему иностранному». Эрнесто много путешествовал и не удивительно, что привез тебя, — объясняется мужчина, вводя меня в еще больший ступор.

— Вы ошибаетесь. — Я вспоминаю слова отца, он говорил, что бесполезно доказывать кому-то свое мнение, если уже сделаны выводы. Смолчать — значит не согласиться, но и не слыть лгуном. Пусть человек сам решает, как ему удобнее. — Грасияс, — благодарю продавца и направляюсь к Эрнесто, копающемуся под капотом машины.

Когда я подхожу ближе и вижу темную рубашку, с закатанными до локтя рукавами, мир будто застывает. Профиль, который будет появляться перед моими глазами вечность: серые глаза и туманный мир, скрытый за ними… Все напоминает о нем, и я не знаю, это мое проклятие или счастье встретить его однажды.

— Ты сейчас уронишь наш обед, — до меня доносится чужой голос, и я выныриваю из своих грез, крепче вцепившись в пакет. — Теперь еще и чили выдавишь, я не люблю облизывать пакеты, а ты?

Эрнесто громко захлопывает капот, вытирает руки об маслинную тряпку, обходит машину и засовывает ее в дверной карман. Тянется к ключу зажигания и прокручивает, некоторое время слышится характерный треск, будто внутри стучат трещотки, ударяясь друг о друга. И ничего. Я осматриваю людей, с интересом наблюдающих за нами, моя скованность и некоторое время, проведенное с ограниченным количеством людей, заставляют мои ладони жутко потеть. Мужчина возвращается ко мне и вытаскивает с силой сжатый пакет из моих крепких объятий.

— Нам придется прогуляться. — Он становится так, чтобы я смотрела только на него, перекрывая для меня местных жителей. — У тебя не получится здесь закрыться и исчезнуть. И не стоит этого делать. Ты рядом со мной, и я тебе обещаю, что ничего не случится. Доверься мне.

Я неуверенно тянусь к солнечным очкам, любезно протянутым мне, надеваю их на себя. Выдохнув, позволяю себе расслабиться. Отрешение иногда играет злую шутку, будто внутри меня шумиха, зажатая в грудной клетке. Считанные секунды, и это волнение разорвет меня, оставив мелкие куски. Не представляю, как с этим справляются публичные персоны, пусть сейчас я не под прицелами камер, но абсолютно каждый, находящийся в пределах мили, успел осмотреть меня с ног до головы и сделать свои предположения. Каждая улыбка кажется лживой, благодаря Джареду и тому, что он совершил. Любой прохожий думает только о том, как причинить мне еще больше боли. Единственный заслуживающий доверие пошатнул его, появившись в тот день в клинике, и этот кристалл… Эрнесто с его «доверься мне». Я запуталась!

— Думаю, тебе понравится жареный во фритюре чимичанга. Энчилада утопает в чили, учитывая, что ты не хорошо переносишь острое, посмею забрать его для себя. — Он протягивает мне еду, завернутую в тонкую бумагу, кладет мою руку себе на локоть и делает шаг вперед. — Я покажу тебе несколько мест, они тебя должны заинтересовать.

Он сворачивает на улочку, сторона которой является теневой. В то время как по солнечной идет толпа туристов, тщательно смазанные солнечным кремом. И теперь я замечаю, что только люди, живущие в таком райском уголке с вечной теплой весной, не воспринимают солнце как чудо, не греются в его лучах. Многие из местных прикрываются солнечными зонтиками с весьма странными и безвкусными рисунками, но все они яркие и бросаются в глаза. Я белая ворона с бледной кожей, как узница или пленница, не видящая солнца годами. В этом есть своя правда, но не оправдание моему поведению.

Откусываю бесконечно вкусную еду, мой желудок радостно извещает меня громким одобрением. Хрустящая корочка, овощи, в равной доле разбавленные с соусом, и вкусная говядина. Это напоминает барбекю на заднем дворе, когда на решетке прожариваешь стейк и добавляешь соус дьяволо. Я мычу, пока пережевываю, кусаю, как голодное животное. Эрнесто, видя мою реакцию, наклоняется и делает вид, что сейчас откусит. Я толкаю его в плечо, чуть не уронив начинку, словно дикая, вгрызаюсь, вымазав уголки рта. Прожевав остатки еды, я быстро хватаю его руку и откусываю кусочек от энчелада. Не успев среагировать, Эрнесто начинает смеяться, останавливая меня за руку так, чтобы я стояла прямо перед ним.

Очень медленно, будто боясь меня спугнуть, подушечками больших пальцев он проводит по уголкам моего рта, аккуратно приближаясь к моему лицу. Наши губы почти соприкасаются, когда я отворачиваюсь, позволив ему прикоснуться к моей щеке.

— Почему? — сдавленно спрашивает он.

— Не надо все портить. Ты просил доверять тебе, а подобное не способствует.

Забираю у него из пакета салфетки, вытираю рот и выкидываю их в ближайшую урну, продолжая идти как ни в чем не бывало. Как объяснить ему, что наш этап уже пройден? И если я начну с ним отношения, случится все тоже самое, что и с Джаредом. Я не могу плясать на граблях, не хочу больше обжигаться, падая телом в костер. Это все осталось в далекой Канаде. Я не чувствую ровным счетом ничего, сравнивая с другим мужчиной. И все больше начинаю не доверять.

— Откуда этот звук? — спрашиваю мужчину, который с трудом скрывает свое разочарование.

Мне тоже не очень приятно от сложившихся обстоятельств, я все больше считаю катастрофичной свою идею приехать, и, попросив помощи старого знакомого, ситуация становится неудобной для нас двоих. Ощущение повторения ошибки не оставляет меня.

— Там рынок, и местные музыканты готовятся к вечернему концерту. — Он выкидывает остатки еды, подходит ко мне ближе, все так же выставляет локоть, я раздумываю, поддаваться ли на его уговоры. — Я тебя понял, больше попыток не будет. Не хочу потерять твое доверие.

Хватаюсь за него, как за якорь, и продолжаю медленную пешую прогулку, когда перед нами, наконец, появляется дворец. Крепкое строение со старинными камнями выглядит величественным и грозным. Ровные стены с одинакового размера огромными кирпичами вырастают по мере того, как мы приближаемся к нему. Я с интересом рассматриваю и прикасаюсь к гладкой поверхности, — на вид она очень прочная — нет сколов и разрушений.

— Ты сказал, что здесь был пожар? — Отхожу от него и веду обеими руками по камням. Обычно, когда ты ощупываешь строение, оно сыпется, в отличие от этой крепости. — Какого она года?

— Строительство именно этой двухэтажной каменной крепости, которое стоит на основании разрушенной конкистадорами пирамиды, длилось с тысяча пятьсот двадцать пятого по тысяча пятьсот тридцать второй годы. — Я в уме прикидываю, сколько примерно прошло времени, без конца прикасаясь к холодным камням.

— То есть на этом месте была изначально пирамида? — заинтересованно спрашиваю его.

— Пирамида — змея, как и множество подобных. По легендам, Кортез уничтожал их и строил свои резиденции. — Он отходит от меня к стене, видимо увидев что-то интересное.

Я исследую каждый камень, мне не удается избавиться от своих навязчивых мыслей, как любому исследователю, раньше приходилось сталкиваться со старинными зданиями. И наметанный глаз сразу замечает расхождения. У меня возникают вопросы, на которые мужчина явно не сможет мне ответить. Но то, что я вижу перед собой, не выглядит строением, съеденным огнем, камни оплавились, как будто это сделала атомная бомба, которую на тот момент еще не изобрели. Да и камни, как те, что я видела в Египте и на Крите, слишком гладкие и ровные. Вопросы роятся в голове, как безумные пчелы, которых потревожили и пытаются обмануть. Змеи… Медная земля… Что, если отец подсказывал мне, и то, что казалось сказкой, не являлось ей? Вернувшись к Эрнесто, я замираю на месте при виде объявлений о пропаже детей. Они развешаны так, что для того, чтобы увидеть прошлые, надо поднять несколько слоев свежих. Их слишком много.

— Хоть один из этих детей вернулся домой? — с горечью спрашиваю его.

Передо мной множество лиц, их не сосчитать, стена крепости выглядит стеной горя, плача, когда родители и родственники ищут своих потерянных малышей. Возраст, судя по фотографиям, самый разный, но не старше семи лет.

— Еще ни один не вернулся. Даже спустя годы родители меняют бумагу, проверяют, есть ли их ребенок, вдруг кто-то из туристов видел, — отвечает он и показывает мне на внутренний двор крепости. — Мы можем зайти внутрь, здесь расположен краеведческий музей истории штата Морелос. Там находятся работы мексиканских художников, потрясающие фрески, показывающие всю жестокость и вероломство завоевания Мексики.

Не раздумывая, я прохожу мимо огромных деревянных врат внутрь двора, пол которого усыпан символами, которые, переливаясь на солнце, отдают золотом. У меня не остается сомнений, что здесь спрятана какая-то загадка, разгадать которую невозможно из-за давности лет. Во дворе по обеим сторонам от широкой дорожки растут агавы, и трава кажется еще более зеленой и ухоженной, чем в центре города. Люди с интересом фотографируют местную достопримечательность, будто не видят очевидных вещей. На арке перед входом в основное здание висит перевернутый символ, который я где-то видела. Задрав голову, я снимаю очки и пытаюсь разглядеть, что именно изображено. Эрнесто кладет руку на мою талию и одновременно заходит внутрь со мной.

Фрески, расположенные в самом начале, изображают кровавую бойню с испанцами, которые напали на мирных жителей. Есть одна маленькая странность: длинные одеяния нападающих и расположение ног. Неестественная поза, будто они опираются не на ноги, колени которых спрятаны под тканью. Может показаться, что под балахонами спрятаны орудия. Или хвосты… Расстояние, на котором можно рассматривать, ограничено, и мне вполне может все это показаться. Я вытаскиваю телефон и навожу на картину, пытаясь увеличить изображение. Как только я это делаю, к нам подходит мужчина со строгим выражением лица, показывает на часы, висящие на стене. Бегло говоря по-мексикански, он остается непреклонен, буквально выставляя нас за порог. Последнее, что делаю, это нажимаю на кнопку, делающую фото, и выхожу следом за Эрнесто.

— Ты ничего странного не замечал на этих картинах? — спрашиваю Эрнесто, когда мы бредем через двор по символам на выход.

— Это древнее строение, я не архитектор. По подобным вещам ты у нас специалист. — Я останавливаюсь около очередного символа и фотографирую его на телефон, затем делаю еще несколько снимков. — Знаешь, что я заметил?

Я поднимаю голову, прекращая смотреть себе под ноги, все больше погружаясь в свои мысли, когда он возвращает все мое внимание к себе.

— Просветишь? — отвечаю вопросом на вопрос.

— Мне стоило вытащить все провода из бензонасоса, чтобы вернуть тебя настоящую. И для этого необходимо показать тебе неисследованное тобой место и заинтересовать. — Его красивое лицо светится от счастья, я предупреждающе выставляю указательный палец перед собой, когда он раскрывает свои руки, предлагая жаркие объятия. — Это радость, мы любим обниматься и показывать свои чувства. Так что привыкай.

Его руки обвиваются вокруг меня, крепко сжимая в объятиях, он поворачивает меня так, что мое лицо сталкивается с сотней других, изображенных на объявлениях. Все эти дети смотрят на меня, наводя дикий страх на мою душу. Я хлопаю по спине Эрнесто и освобождаюсь от него. Взглянув последний раз на щемящие душу бумаги, я поворачиваюсь в направлении музыки. Есть один маленький плюс в отказе от алкоголя, ты начинаешь больше чувствовать, видеть и слышать. А те волнующие звуки гитары, доносящиеся неподалёку, зачаровывают.

— Хочешь потанцевать? — все еще сыплет вопросами мужчина.

— Я хочу посмотреть, как это быть счастливым человеком. Пока я снова не вернулась в свой кокон, — улыбаюсь ему и тяну на рынок, где началась подготовка к концерту.