Толковый словарь Эс Джей

Эллейн Л. Уэбстер, 2019

Тринадцатилетняя Саманта решает начать все с нуля. Первым делом – сменить имя: теперь она Эс Джей. Затем – найти друзей: новый город, кажется, идеально подходит для этого. И наконец – сохранить свою тайну. Для этого надо ни в коем случае не допускать прежних ошибок и быть внимательнее. Друзья появляются быстро: отзывчивая Оливия, готовая познакомить Саманту с городом; приветливый Сэм (почти тезка!), которому явно приглянулась новенькая; Хайди и Мали, красавицы и настоящие звезды школы. Все идет как надо – до первой вечеринки. Тут история поворачивает на сценарий, до боли знакомый Саманте: косые взгляды, смешки, подначивания. Но в чем она виновата?! Она же не выбирала себе больную кожу! На новом месте, в новой школе, в новой компании девушке предстоит посмотреть на саму себя так, как она не смотрела прежде. Проблемы, буквально вгоняющие героиню в краску, кажутся непреодолимыми, но главное слово тут – «кажутся». Оливия, Сэм и даже Хайди с Мали могут ей помочь – каждый по-своему. Австралийская писательница Эллейн Л. Уэбстер, дважды лауреат старейшей в стране премии в области детской литературы CBCA Awards, – мастер создавать живые и вызывающие доверие подростковые характеры. Ее персонажи говорят на том же языке, что и читатели, и переживают те же трудности. К счастью – всегда находят способ с ними совладать, так что книга становится надежным путеводителем по сложному миру подростков. На русском языке Эллейн Л. Уэбстер публикуется впервые.

Глава 6

К утру я уже умираю от голода. Я пробыла в своей комнате всю ночь. Я хотела, чтобы мама и папа поняли, что на этот раз всё серьезно — они не могут вываливать на меня всякую ерунду и ждать, что я подчинюсь.

Приняв в шесть утра душ и нанеся крем (а это занимает вечность), я направляюсь к холодильнику. Нахожу какие-то хлебцы, запихиваю их в тостер и жду, когда загорятся красные лампочки. Исхожу слюною. Не могу ждать. Нахожу коробку с печеньем, намазываю его медом. Я уже почти откусываю, когда чья-то рука выхватывает печенье прямо у меня из-под носа.

— Не так быстро, Эс Джей.

Мама, во всём великолепии ночной сорочки с фиолетовыми цветами, держит мое печенье. У нас за спиной из тостера выскакивают хлебцы.

— Что? Мне уже и позавтракать нельзя? Я умираю с голоду!

Я беру свои тосты и швыряю их на тарелку. Иду к холодильнику, чтобы взять масло, но, когда возвращаюсь, обнаруживаю, что мама забрала тарелку, положила туда печенье и убрала на стоящий позади стол.

— Это всё сделано из пшеницы, — говорит она. — Пшеница — это трава. Думаю, тебе стоит перестать есть пшеницу и посмотреть, будут ли улучшения.

На какой-то момент мне кажется, что мама пытается меня наказать за вчерашний вечер, но потом я понимаю, что она предельно серьезна.

— Съешь йогурт. — Мама вытаскивает упаковку из холодильника. — Я купила ванильный. Думала взять клубничный, но клубника может быть аллергеном. Ты знала об этом? Я поискала в интернете. И захватила несколько книг в библиотеке.

В этом вся моя мама: можно избавиться от библиотекаря в библиотеке, но ты никогда не избавишься от библиотеки в библиотекаре.

— Я прочитала, что молочные продукты тоже могут навредить. И соевые. Орехи так просто ужас. Даже не пробуй. Еще морепродукты. И, конечно, бывает аллергия на отдельные продукты, например на апельсины или киви, но, честно говоря, если убрать их все из рациона, я не знаю, чем тебя кормить.

Наконец она перевела дыхание.

У меня урчит в животе. Я сильно хочу есть. Беру йогурт и ложку. Не трачу время на то, чтобы наложить его в миску, ем прямо из пачки.

— Думаю, мне стоит сводить тебя к другому доктору, — говорит мама, чавкая моим печеньем. — На днях, когда я ходила в аптеку тебе за глазными каплями, я разговорилась с хозяйкой аптеки, Бетти Уиндлбэнк. Она считает местного терапевта, доктора Чарльзуорт, очень хорошим врачом. Бетти говорит, что в прошлом году у нее чесались и слезились глаза, а доктор Чарльзуорт ей очень помогла.

Еще один доктор. Хочу поспорить, но еще я хочу есть. Голод побеждает. Я отправляю в рот полную ложку.

— Я уже записалась. Мы должны быть там в девять тридцать.

— Сегодня? А как же школа? Это только второй день!

— Школа не против. Я предупредила, что ты опоздаешь.

Да, но одноклассники заметят, что я опоздала. Будут вопросы, и мне понадобятся ответы.

— По всей видимости, доктор Чарльзуорт специализируется на аллергиях. Нам повезло, верно? Я имею в виду, мы переехали в новый городок, и оказалось, что здесь для тебя есть прекрасное медицинское обслуживание. Возможно, нам не придется мотаться в большой город, чтобы записаться к специалисту. Очень удобно. Это должно сэкономить нам кучу денег.

Действительно удобно. Великолепно. Еще один доктор, еще одно мнение. Еще одно объяснение, еще одно лечение.

Мама направляется к комнатам мальчиков, чтобы их разбудить. Я стою на кухне и сжираю три четверти семейной упаковки йогурта. Я не остановлюсь, даже когда мне станет плохо.

Лучшее, что есть в комнатах ожидания в поликлиниках, — это журналы. Папа не любит журналы. Он сердится, когда мама их покупает. Папа говорит, что они напичканы картинками того, как, по мнению массмедиа, должны выглядеть девушки, и смотреть на все эти фотографии, которым никогда не сможешь соответствовать, вредно. Мама обычно возражает, что она не глупа и читает журналы просто для развлечения, а не из-за рекламы. Если это правда, интересно, почему мама так бьется за то, чтобы изменить мою внешность?

Я листаю какую-то светскую хронику. Мама берет журнал для садоводов и уходит в него с головой.

У меня в журнале есть статья с заголовком «Как придать ресницам вау-объем». Интересно, Мали читала ее? Может быть, поэтому ее ресницы такие пушистые. Статья должна быть на странице тридцать три, но когда я долистываю до нее, то вижу, что страницы вырваны. Вместо этого там девушка в откровенном бикини. Это буквально три треугольника и ниточка. Одно неверное движение, и она, похоже, его потеряет.

Вот в чём дело. Мне нравятся мальчики, и я хочу узнать их получше, но, честно говоря, я втайне хочу смотреть на девочек. Мне нравится разглядывать их гладкую, чистую кожу, внимательно рассматривать, как она блестит, как притягивает загар и пышет здоровьем. Папа говорит, что фотографии в журналах отфотошоплены — на компьютере убраны все изъяны моделей: прыщи, пигментные и родимые пятна. Он утверждает, что в реальной жизни никто не выглядит настолько идеально. Ему надо еще раз посмотреть на ноги Ливви. У нее лучшие ноги из всех, что я видела. К ней же никто не приходил с фотошопом, верно?

— Саманта Бэклер! — В дверях стоит седая женщина в самом уродливом кардигане во всей истории кардиганов.

Мама кладет свой журнал и шепчет: «Это мы». Можно подумать, вызывают какую-то другую Саманту Бэклер.

Мы идем за доктором Чарльзуорт и ее кардиганом по длинному узкому коридору. Наверное, этот кардиган вязала ее старая слепая бабушка. Оранжевые, розовые и черные полоски идут зигзагом, а между ними — маленькие бантики из лент и огромные пуговицы, похожие на макаронины. Мода проехалась по ней катком. Нужно срочно звонить в службу спасения.

Мы заходим в кабинет, и доктор Чарльзуорт закрывает дверь. Кабинет маленький и темный. Стоит стол, на котором ничего нет, даже телефона или листа бумаги. Высокая кушетка, покрытая белой простыней, книжная полка и два коричневых стула, приехавших прямиком из семидесятых. На стене — плакат с изображением человеческого скелета. Всё. В центре внимания ее кардиган.

— Вы только что переехали? — спрашивает доктор Чарльзуорт у мамы, садясь в кресло. — Мы не нашли вашу карту. Ее пришлют?

— А, да, я организую это. — Мама ведет себя странно. Сжатые руки на коленях, спина прямая, нервная улыбка — будто она на экзамене.

— В регистратуре мне дали кое-какую информацию. Вы пришли поговорить о Саманте?

Мама кивает слишком старательно.

— Да, доктор. Об ее экземе.

Доктор Чарльзуорт поворачивается ко мне.

— Это Саманта?

Тупица. А кого бы еще мама привела с собой?

— Да, — говорит мама. Затем выразительно добавляет: — У нее очень серьезная экзема, доктор. Очень серьезная.

Доктор Чарльзуорт встает и подходит к моему стулу.

— Закатайте рукава, пожалуйста.

Я закатываю рукава. Она наклоняется. На кончике носа заляпанные очки в золотой оправе. От нее пахнет чем-то похожим на средство, которым мама чистит ванну.

— Думаю, лучше ей снять одежду, чтобы я ее осмотрела. Вы не против, миссис Бэклер?

Не против ли мама?! А как насчет меня? Я что, фигурка из картона?

— Я забыла сказать, миссис Бэклер. У нас сейчас работает стажер, его зовут доктор Трэвис. Вы не будете возражать, если я его позову?

Она сказала его? Это мужчина?

— Нет, конечно. Всё в порядке, — говорит мама. — Только так они смогут стать настоящими врачами. По учебникам ведь толком не научишься, верно?

Доктор Чарльзуорт указывает на сложенную тонкую рубашку на смотровом столе.

— Пусть ваша дочь разденется и наденет эту рубашку. Я вернусь через минуту.

Как только она закрывает за собой дверь, я шиплю:

— Я не хочу, чтобы какой-то мужчина на меня смотрел!

Я складываю руки на груди. В том месте особенно не на что смотреть, но всё равно!

— О, ради бога! Он не какой-то. Он врач. Он всё время смотрит на обнаженных людей. Он хочет посмотреть на твою кожу, а не на задницу!

Она стягивает мою кофту.

— Поторопись!

— Я могу сама!

— Чего ты ждешь? Они вернутся с минуты на минуту.

Я рисую пальцем круг в воздухе.

— О, ради всего святого! — фыркает мама, отворачиваясь. — Будто я тебя никогда не видела. Я вытирала твою попу, когда ты была младенцем, если ты забыла.

Я снимаю одежду и бросаю ее на пол у кушетки. Заворачиваюсь в рубашку, завязываю ее и пытаюсь залезть на кушетку. Почему их делают такими высокими? Где тут лестница? Из-за такой высоты у меня сейчас кровь носом пойдет.

— Теперь уже мне можно повернуться? — спрашивает мама.

— Если нужно.

Мама видит мои вещи, брошенные на пол. Вздыхает, поднимает их и складывает аккуратной стопочкой. Охает:

— Саманта! — держа мои трусы двумя пальцами. — Это ты могла оставить!

— Но она сказала снять одежду, это тоже одежда, разве не так?

Дверь открывается, и мама кидает мои трусы себе в сумочку. За доктором Чарльзуорт заходит парень, который выглядит как кинозвезда. Без шуток. Он будто вышел из декораций какого-нибудь фильма про докторов. Он доктор Сказочный. Доктор Восхитительный. Доктор Чарующий. И он собирается смотреть на меня — обнаженную!

Святые помидоры! Я хочу свои трусы назад. Сейчас же. Доктор Чарльзуорт представляет его:

— Это доктор Трэвис.

— Приятно познакомиться, Саманта.

У него американский акцент. Вау! Может быть, он из Голливуда?

— А вы, должно быть, мама Сэм? Рад встрече.

Мама выглядит так, будто прямо сейчас растает в своем кресле.

— Эм… Здравствуйте…

— Она раздета? — спрашивает доктор Чарльзуорт маму.

— Да, раздета, — говорю я до того, как мама успевает ответить. Почему доктор Чарльзуорт не говорит со мной? Пациент я!

— Ляг на спину и опусти рубашку до пояса.

Я делаю, как она просит, оставляя одну руку на груди. Доктор Чарльзуорт и доктор Трэвис подходят ко мне. Доктор Чарльзуорт включает яркую лампу. Свободной рукой я закрываю лицо, потому что свет раздражает глаза.

Я слышу шелест пластика и щелчок резинки. Чувствую, как кто-то трогает мой живот. Они в резиновых перчатках! Они что, думают, что могут что-то от меня подхватить?! Меня уже осматривали врачи, конечно, но не так. Это унизительно. Я хочу уйти! Я хочу пойти домой сейчас же! Я хочу убежать по дороге в своей тоге-рубашке-простынке-черт-знает-в-чём-еще, забраться под кровать и никогда больше оттуда не показываться.

— Видите, доктор Трэвис? Видите, как здесь отслаивается кожа?

Ее резиновые руки тычут и колют.

— Видите эту приподнятую и утолщенную кожу? Это от постоянного трения и расчесывания. А это видите? Здесь значительная атрофия.

Я чувствую на себе другие руки, но уже без перчаток — они теплые и мягкие. Кожа к коже.

Доктор Чарльзуорт цыкает.

— Нужно надеть перчатки, доктор Трэвис.

— Не вижу необходимости, — тянет он слова со своим прекрасным акцентом.

— Это должно быть привычкой, вне зависимости от необходимости, — говорит доктор Чарльзуорт. — Видите? Кожа лопнула и мокнет.

Я лежу не шевелясь, чувствуя на себе их руки, слушая их «хм» и «угу» и докторские разговоры на докторском языке, который я не понимаю. Они просят меня перевернуться на живот, чтобы осмотреть спину. Я сама никогда не видела свою спину. У мамы в спальне есть длинное зеркало, вмонтированное в стену, и я стояла перед ним, пытаясь заглянуть через плечо, но моя шея не как у жирафа, поэтому я смогла увидеть только кое-что. Но я могу ее потрогать — она грубая там, где я чешусь, похожа на наждачку и вся в чешуйках. В неровных, бугристых, комковатых кусках, будто кто-то вымазал меня дегтем и обсыпал гравием. Как бы моя спина ни выглядела, я уверена, она совсем не похожа на спины женщин из журналов. Интересно, доктор Трэвис не начнет изрыгать свои кишки прямо на пол от такого зрелища? Я, должно быть, самое мерзкое из живых существ.

Я лежу лицом в простыню, а они водят руками по моим ногам. Я могу представить, что они трогают: вздутые круглые рубцы, потрескавшиеся и сочащиеся. Маленькие пятна запекшейся крови. Наросты, которые я соскребаю ногтями. Утолщения на коже, больше похожие на резину. И странные красные обожженные очаги, окруженные белоснежной кожей. Мое тело напоминает поле битвы: краснокожие берут верх над бледнолицыми.

— Вы не преувеличивали, миссис Бэклер, — говорит доктор Чарльзуорт. — Ваша дочь, должно быть, жестоко страдает от своего состояния.

— Я не понимаю, — говорит мама, поперхнувшись.

Ну вот опять. Я уже слышала это миллион раз — речь, которую она произносит всем, кто готов слушать.

— Я не пила алкоголь во время беременности. Я не ела никакого мягкого сыра или копченого мяса. Когда она родилась, все медсестры восхищались ее мягкой молочной кожей. Я кормила ее грудью до девяти месяцев. Я не вводила слишком рано твердую пищу. Я не знаю, что я сделала не так.

— В этом нет вашей вины, миссис Бэклер, — говорит доктор Чарльзуорт.

— У моего мужа, Дэйва, летом бывает сыпь на внутренней стороне бедер. Однажды он пошел пятнами после того, как съел что-то острое в отпуске в Таиланде. А потом был случай… — Мама продолжает болтать, будто у нее нет кнопки «выключить».

— Можешь одеваться, Саманта, — шепчет доктор Трэвис.

Я сползаю с кушетки и смотрю на него. Я думала, что увижу на его лице гримасу отвращения. Вместо этого его прекрасные карие глаза улыбаются, будто со мной всё в порядке.

Доктор Чарльзуорт задергивает занавеску. Мамина рука просовывается снизу, тряся моим нижним бельем. Я хватаю трусы и надеваю.

Я слышу, как они говорят, но выключаю звук. Я делаю это не специально. В моей голове будто закрывается створка. Я больше не в состоянии это выносить.

Каждый раз одно и то же. Никто из докторов не может дать ответ. Никто не знает, что вызывает экзему, и никто не может договориться о том, как ее лечить. У них у всех разные мнения. Они едины только в одном: попробуем то, попробуем сё и будем пробовать до тех пор, пока не натолкнемся на то, что сработает, будто я какая-то лотерея. Я такое страшилище. Почему я должна от всех отличаться? Почему я должна быть собой?

— Миссис Бэклер, думаю, нам стоит начать с того, чтобы определить для вашей дочери исключающую диету, — говорит доктор Чарльзуорт.

— Что это такое? — спрашивает мама сквозь всхлипывания.

Не могу поверить. Это я должна плакать.

— Это когда мы убираем из рациона питания практически всё. Сокращаем его до нескольких продуктов. А через некоторое время вводим остальные продукты заново. Если кожа будет реагировать, мы сможем это заметить и узнаем, вызывает ли дерматит что-то, на что у нее аллергия.

— Какие продукты? Чем она сможет питаться?

Я выхожу из-за занавески с носками в руке. Доктор Трэвис стоит в углу у двери. Он улыбается мне. Я улыбаюсь в ответ.

— Эс Джей, — представляю я, как он говорит, — я вылечу тебя от этого ужасного заболевания. Я не только безумно хорош собой, я еще и потрясающе умен и знаю редкое растение, которое можно найти лишь в центре Галапагосских островов, а экстракт из него ценой невероятных усилий умеют добывать только два блестящих ученых — я и такой же харизматичный, но чуть менее привлекательный Чарльз Дарвин, — и с помощью этого экстракта твоя болезнь будет виртуозно побеждена. Я не позволю такой редкой красавице носить печать вероломного проклятия! Ты больше не будешь страдать! Я сейчас же организую поисковую экспедицию!

Конец ознакомительного фрагмента.