Королева меха, или Сублимация чувств

Элла Златогорская, 2020

Главная героиня романа – Элла Глебовна – после успешного раскрытия первого дела с Александром Сергеевичем Золотарёвым, капитаном, а ныне майором, переехала в другой дом, который ей сняли её сыновья, и осталась в прекрасном курортном городке Морегорске по состоянию здоровья.Жизнь шла тихо и размеренно до тех пор, пока в город не приехала его уроженка – сорокапятилетняя Эмилия Александровна Белявская, московская бизнес-леди, чтобы открыть в новом торговом центре «Полёт мечты» меховой центр под названием «Царство меха». У Милы (она же Эмилия) в родном городе проживали мама и бабушка, и в какой-то момент она решает остаться жить в Морегорске, бросив Москву, с благим желанием провести последние годы жизни близких рядом с ними… Но, увы, прекрасному будущему не сбыться…

Глава 4

Когда началась война, Дусе было всего 15 лет, а её младшему брату — 10. В первые же дни войны на фронт ушёл отец. Мама с детьми так

и осталась в Морегорске, куда они всей семьёй переехали буквально за год до войны. Отец работал в рыболовецком совхозе, а мать санитаркой в госпитале. До этого они жили на хуторе с бабушкой и семьёй младшего брата отца, но, подумав, родители решили переехать в город — дети уже подросли, Дуся поступила в медицинское училище. Она мечтала стать акушеркой и помогать женщинам, но доучиться ей не пришлось — грянула война.

Санаторий, где работала мама Дуси, переоборудовали в эвакогоспиталь, медучилище закрыли, зато открыли медицинские курсы, куда набирали девушек старше 18 лет для обучения и отправки на фронт. Дуся рвалась туда, но её не брали и даже пригрозили, что матери скажут. Дуся помогала маме на работе в госпитале, а со временем её даже поставили на довольствие. Брат ходил в школу, и жили они в том же бараке, комнату в котором получил отец от рыболовецкого совхоза. Иногда Дуся с братом ездила на хутор к бабушке, где тётя их привечала, поила, кормила, а бабушка давала с собой корзину с провизией. У дяди была большая семья: жена и четверо детей, все мал мала меньше. Мама передавала с детьми им мыло, старые Дусины с братом вещи, из которых они выросли, пелёнки — что могла, то и отправляла. Все надеялись на то, что война быстро закончится и Красная армия выгонит вероломных захватчиков с нашей земли.

На хуторе так и думали — там жили несколько семей дальних родственников покойного Дусиного дедушки. На хуторе была тишь и благодать, как будто и вовсе войны нет, если бы не отсутствие взрослых мужчин. Остались лишь женщины, старики и дети. Как только приходила Дуся с братом, появлялись молодухи и старики.

— Дуська, что там слышно в городе? Раненых много? А наших не видела? — все задавали вопросы вразнобой, а Дуня всё отвечала.

— Раненых уйма. Все кричат, стонут, плачут. Говорят, что немцев тьма-тьмущая, — гордо рассказывала Евдокия, чувствуя себя героиней. — Хуторских никого не видела, а то бы прибежала, сказала. Я ведь уже в госпитале работаю, мне даже хлебную карточку дали.

Старушки причитали, молодухи плакали, деды на них шикали, мол, не орите, скоро войне гаплык.

В конце декабря 1941 года госпиталь эвакуировали, раненых увезли, медицинский персонал уехал тоже, остались санитарки, сторожа, прачки. Дусина мама с детьми тоже не уехала, мыкалась туда-сюда, не знала, куда приткнуться, где копеечку заработать. А после католического Рождества 1942 года торжественно, под парадный марш вошли в город фашисты. Они чувствовали себя победителями, хозяевами города. Такой лакомый кусок, как Морегорск, очень их привлекал. Многие жители эвакуировались, но Дусина семья осталась — куда им ехать, да и кто их возьмёт?.. Начали молодёжь угонять на работу в Германию. Хоть Дуся и выглядела очень молоденькой девочкой, но ей уже исполнилось 15 лет, и мама боялась, что кто-нибудь из соседей проговорится немцам, а таких «доброжелателей» было много. Говорят же: не приобретай дом — приобретай соседа. Дусина мама отправила детей на хутор. Отвезла их сама, наказала никуда не выходить, свекровь и сосношницу предупредила, что будет приезжать, привозить, что сможет, и помогать по хозяйству. Так как Дуся маленькая и худенькая, пусть говорят, что ей 12 лет — в Германию угоняли девочек с 14 лет.

Санаторий, где раньше работала мать, вновь превратили в госпиталь, но только для раненых немцев. Мать забрали туда прямо из дому — кто-то проговорился, что она работала там, или нашли конторские книги в отделе кадров, где есть адреса, но за мамой явились, и ей пришлось идти ухаживать за немцами. Почти все, кто трудился в госпитале, были местными жителями, за исключением врачей. Иногда привлекали и наших врачей — старых людей, глубоких пенсионеров, у которых не было другого выхода. Нужда крепче закона. Никто их не уважал, но все всё понимали и не осуждали. Было очень тяжёлое время… Почти два года Морегорск был оккупирован захватчиками. Жители Морегорска, как и жители всей страны, перенесли большие испытания в этой проклятой войне. Дуся с братом пряталась все дни оккупации на хуторе. Весной 1944 года Морегорск освободили. Радости жителей не было предела. Правда — сильнее силы.

Через некоторое время заработала почта. И сразу Дусина мама получила похоронку на своего мужа. Письмо шло долго, целых два года. С этим письмом, с опухшим от слёз лицом мать приехала на хутор, чтоб сообщить горькую новость свекрови и забрать детей. Увидев во дворе дома соседей, она испугалась и сразу стала искать глазами дочку и сына. Те увидели мать и побежали к ней.

— Дуся, что случилось? Я вообще-то за вами, домой едем.

Сын, услышав это, обрадовался — он хотел домой, на море.

— Мамочка, — Дуся заплакала, — на дядю похоронка пришла. Бабушка лежит, причитает.

Дусина мама отправилась в дом. Свекровь встретила её стенаниями, а потом спросила:

— Ты что ж чёрный платок надела? Уже и в городе слух прошёл, что моего младшего убило?

— Нет, мама. Я чёрное по твоему старшему сыну надела. Погиб мой муж геройски, отец ваш, дети, — Дусина мать повернулась к Дусе и сыну.

Бабушка Дуси ровно сорок дней после известия о смерти сыновей лежала на кровати и не вставала. За день до смерти она вдруг поднялась, достала из сундука икону, положила на стол, зажгла свечу и стала молиться. Маленькие внуки позвали мать.

— К детям ухожу, — сказала свекровь младшей снохе. — В сундуке всё моё смертное. Держитесь друг за дружку. Детей береги.

…Под утро она умерла.

А Дусе шёл уже 17 год. На хуторе, на кашах и тесте, она поправилась, похорошела. Мама устроила её работать в госпиталь, и параллельно она училась на медицинских курсах. Раненые красноармейцы кто лечился, а кто восстанавливался после ранений. Дуся уже работала медицинской сестрой. И как-то к ним привезли целый грузовик раненых лейтенантов. Молоденькие, они всем курсом попали под арт обстрел. Медсестрички самозабвенно ухаживали за этими безусыми двадцатилетними юношами. После лечения их ждал фронт, а пока они восстанавливались — флиртовали, веселились. Один из них, Николай, серьёзный молодой человек, всегда молчал, только иногда читал книги, которые приносил им медперсонал, и вспыхивал при каждом появлении Дуси. На свой день рождения, а ей исполнилось целых 17 лет, она дежурила. Мама испекла много пирожков: и с капустой, и с картошкой, и сладких. Дуся, укутав одеялом большую кастрюлю с угощеньями, принесла её в госпиталь, в котором проходила её жизнь: здесь работали подруги, мама, и даже младший брат помогал рабочим по территории. Положив с десяток пирожков в тарелку, Дуся пошла в ординаторскую и угостила дежурных врачей. На обратном пути она увидела Николая: он потихоньку курил в коридоре, опираясь на тросточку, — левая нога у него была в гипсе.

— Больной, — строго сказала Дуся, — вам нельзя курить, тем более здесь запрещено — только за пределами госпиталя. Можете выйти во двор, хотя уже очень поздно.

— Извините, сестричка, сам до выхода не доковыляю: буду стучать палкой — разбужу всех, — оправдывался Николай, спрятав папиросу в руке.

— Немедленно затушите! Вы губите своё здоровье, — отчитывала раненого Дуся, как вдруг увидела у него в руках фото, которое он не успел спрятать. — А это чьё фото? Девушки? Покажите?

— Нет. Мамино. Вернее, наше семейное, — тихо произнёс лейтенант и протянул ей карточку.

— Ой, я вас узнала, хоть вы здесь совсем мальчик! А это папа, мама и братик, верно?

— Верно. У мамы сегодня день рождения.

— Поздравляю. И у меня, — осмелела Дуся. — Пойдёмте за мной, пойдёмте.

— Куда это? — заинтересовался Николай.

— Отметим и мой день рождения, и вашей мамы.

— Хорошо, я сейчас не прочь выпить.

— Попьём, конечно.

Сидя в тесной медсестринской комнатке, они пили чай и ели мамины пирожки.

— А я думал, что вы сто грамм нальёте, — краснея, сказал Николай.

— Я не пью и не люблю, когда другие пьют. Мой папа никогда не пил, только по праздникам.

— Отец на фронте? — поинтересовался Коля.

— Мой отец погиб в начале войны в Белоруссии.

— И мой погиб, — сказал Коля. — В 1943 году на Северном Кавказе.

— Моя мама тоже здесь работает, санитаркой. А я медсестра, правда, училище окончу через полгода, но меня взяли на работу. Квалификационная комиссия проверила и утвердила, — с гордостью тараторила Дуся — ей очень хотелось понравиться Коле.

— Вкусные пирожки, — тихо сказал Николай. — Моя мама тоже такие пекла.

— Вот приедешь после войны в свой Смоленск, и мама тебе снова напечёт.

— Не напечёт.

— Почему это не напечёт? — Дуся аж замерла в недоумении.

— Я был в казарме, когда ночью началась усиленная бомбардировка. Мама с братиком спали дома, они не успели спуститься в убежище. Погибли сразу. Утром вся моя рота расчищала завалы. Я их обоих нашёл и похоронил. Отцу написал. Но отец вскоре сам погиб. Вот так я и остался один. Извини, что тебе всё выложил.

Дуся встала, прошла к шкафчику, налила в маленькую мензурку спирта и поставила перед Колей. Он сначала не понял, потом залпом выпил. Тут кто-то позвал сестричку, они оба вышли. Дуся закрыла комнатку: нельзя оставлять открытой — военное время.

— Я тебя в коридоре подожду, тихо покурю, можно?

— Кури уж, я скоро буду, — и Дуся побежала на помощь больным и раненым.

В ту ночь им больше не удалось поговорить — приехала машина с ранеными, и Дусе было некогда.

— Ты иди в палату, Коля, — большой наплыв раненых.

Я потом к тебе зайду сама.

…То, что происходит с каждым из нас, уже происходило с кем-то другим. Мы думаем, что только с нами может случиться такое чудо, как любовь, только у нас такой прекрасный, умный, добрый друг. Но всё это когда-то с кем-то было.

Теперь Дуся с ещё большим рвением спешила на работу, заменяла всех, кто ни попросит, на ночных дежурствах — ждала встречи со своим Коленькой. Все вокруг видели, что у ребят неземная любовь. Коля всё время околачивался в коридоре, высматривая Дусю. Друзья по училищу, такие же раненые офицеры, как он, дразнили вечно:

— Коля, Коля, Николай, сиди дома, не гуляй, а то барышня придёт, поцелует и уйдёт!

Коля не обижался, а только хохотал вместе с ними. Любовь его сделала добрым и счастливым.

Но вот до мамы Дуси дошли слухи.

— Евдокия, ты мне ничего не хочешь сказать?

— А что, мама?

— Не прикидывайся дурочкой, Евдокия. Весь госпиталь гудит о вашей неземной любви. «Дуся, Дуся, я в тебя влюбился». Дусенька, я же тебя предупреждала о таких случаях в нашем госпитале ещё до оккупации, когда наши девочки крутили романы, а раненые — то женатые, то обманщики. Мужикам доверия нет. До свадьбы — ни-ни. Ты же медик, сама понимаешь.

— Мама, я видел, как они целовались на лавочке за фонтаном, — вмешался брат, который тихонько стоял за дверью и подслушивал.

— Мама, — стала ныть Дуся, — что он тут стоит подслушивает? Трепло.

— Я не трепло! — надулся брат. — И не стал сразу маме говорить, я же не стукач, — и гордо удалился, при этом со всей дури хлопнув дверью: пусть знают, что он обиделся.

— Евдокия, у вас что-то было? Ты понимаешь, о чём я говорю, — мама называла дочь только Евдокией. Ей не нравилось вообще имя Дуся, но муж назвал дочь в честь своей матери, и она возражать не смела, тем более свекровь у неё была хорошей женщиной, а внучку свою просто обожала.

— Нет, мама, у нас ничего не было и не будет до свадьбы. Но мы хотим пожениться. Через месяц Коле на фронт.

— Доченька, — мать даже всплакнула, — тебе только 17 исполнилось. Не рано ли? Может, подождёшь? Как приедет с войны победителем, тогда и свадьбу сыграем.

— Мамочка, свадьба мне не нужна, а приедет или нет — это ещё вопрос. Ма-а-а, у него никого нет. Я его семья, а теперь и мы, — и Дуся рассказала маме историю Колиной такой короткой, но уже горькой жизни.

Мама была разумной женщиной, она сначала пригласила Колю в гости в ближайшее воскресенье: надо познакомиться, поговорить. Потом пошла к главврачу, всё ему рассказала. Тот имел право расписать раненых по законам военного времени — это входило в его обязанности. Главврач пообещал сделать образцово-показательную свадьбу. Он позвал парторга и комсорга и обязал устроить всё как надо. Дусиной маме дал поручение сшить невесте платье и фату. Вызвал завхоза и приказал выдать матери белой ткани и марли. Оставалось только уточнить день.

Мама Дуси сходила в управление рыболовецкого совхоза, рассказала о своей вдовьей доле и о том, что дочь выходит замуж за боевого офицера, что она втроём с детьми живёт в одной маленькой комнатушке, а рядом пустует такая же, и неизвестно, когда люди приедут из эвакуации, заручилась поддержкой главврача, и эту комнату решили выделить молодым.

Коля маме понравился. Брат ходил за лейтенантом как нитка за иголкой, смотрел ему в рот и решил стать военным, но только моряком — в Морегорске все мечтали стать моряками. Свадебное платье шили всем бараком: у кого-то нашлась тюлевая накидка на подушки, из неё сделали фату, у кого-то — обрезки кружев. Этому платью могла позавидовать любая богатая невеста.

И вот наступил долгожданный день свадьбы. В актовом зале столы, накрытые белыми простынями вместо скатертей, расставили буквой «П». На столах — праздничная еда (повара госпиталя постарались), всё было красиво и изысканно, даже торт стоял на отдельном столике. На сцене был приготовлен стол для жениха и невесты и несколько стульев для баяниста и почётных гостей. Гости — свободный от обязанностей медперсонал и раненые бойцы — уже сидели за столом. Мама и приехавшая из хутора тётя с детьми, мамины и Дусины подруги тоже сидели. Дусин младший брат, чистенько одетый и причёсанный, восседал с таким важным видом, что становилось смешно, глядя на него. Вдруг раздался гул голосов: на сцене появился главврач, одетый в военную форму и при орденах, и ещё несколько мужчин. Следом вышла какая-то девчушка и сообщила торжественно, с волнением в голосе: «Встречайте жениха и невесту!», а затем побежала к патефону и поставила пластинку с маршем Мендельсона (где она нашла эту пластинку — одному Богу известно, но факт остаётся фактом). Держа жениха под руку, очаровательная невеста вошла через главный вход в зал. Сделав несколько шагов, молодые внезапно остановились: такого величественного зрелища они не ожидали увидеть и даже подумать не могли, что им устроят такую свадьбу. Дуся еле сдерживала слёзы, но боялась расплакаться, потому что кто-то из подруг подкрасил ей ресницы бог весть откуда взявшейся тушью. Николай ещё сильнее опёрся о тросточку. Тут раздался зычный голос главврача госпиталя: «Молодые, проходите на сцену». Потом он махнул рукой девушке, чтоб выключила патефон.

— Мои дорогие Евдокия и Николай, от имени советской власти я имею полномочия зарегистрировать ваш брак. Вы являетесь примером для всех советских молодых людей. Николай — боевой офицер, и через десять дней отправляется на фронт, Евдокия — одна из лучших медсестёр нашего госпиталя. Я желаю вам счастья, а нашей стране — победы. И поэтому перед лицом стольких свидетелей объявляю вас мужем и женой. Ура, товарищи!

Вслед за главврачом все закричали: «Ура! Ура! Ура!», и главврач передал жениху свидетельство о браке.

— А теперь, — продолжил главврач, — слово предоставляется директору рыболовецкого совхоза.

— Дорогие мои жених и невеста… Прошу прощения, уже муж и жена, — раздался смешок в зале, — актив рыболовецкого совхоза выделил вам комнату. Дуся, твой отец добросовестно трудился в нашем совхозе и геройски погиб, защищая родину. Как дочери павшего бойца, мы тебе выделяем комнату.

— Спасибо большое, — тихо произнесла Дуся.

Тут слово взяла молодая девушка, комсорг госпиталя.

— Комсомольская организация госпиталя дарит вам комплект постельного белья и подушку с одеялом! Девочки, заносите.

Вошли несколько девушек и занесли какой-то тюк. Не зная, куда его деть, они замерли на сцене. Выручил их главврач: опять махнул кому-то рукой, как волшебник, — появился мужчина и отнёс тюк за сцену. В зале уже начался откровенный смех, особенно изощрялись врачи-мужчины, потешаясь над молоденькими медсестричками. Но те не стушевались, а прочли Дусе и Николаю стихотворение Константина Симонова «Жди меня». Эти молоденькие девочки читали поочерёдно так вдохновенно, что смех тотчас смолк и раздались тихие всхлипывания женщин. Потом комсорг объявила танец молодых. Николай прислонил тросточку к стулу, баянист заиграл медленную мелодию, и молодые спустились в зал. Они скользили в вечном танце любви, музыку и слова к которому много тысячелетий назад придумала природа. Свадьба была роскошной. Роскошной в своей искренности и любви. Эту свадьбу в госпитале ещё долго помнили. Фотокорреспондент местной газеты запечатлел молодых, о них писали и местные, и краевые газеты, и даже военные агитационные листки рассказывали об их свадьбе.

Коля побыл в Морегорске с Дусей не десять дней, а целый месяц. Отправляясь на фронт, он уже знал, что они ждут ребёнка. В каждом письме он спрашивал Дусю о самочувствии. Договорились, что если родится мальчик, то назовут Виктором — победителем, а если девочка, то Людмилой — людям милой. О том, что у него родилась дочь, Николай знал и писал ей на память смешные и интересные двустишья. Говорил Дусе: «Как подрастёт дочка — дашь почитать». А Дуся писала ему: «Сам приедешь и прочтёшь». Последнее письмо было в апреле 1945 года из Венгрии. Шли кровопролитные бои у озера Балатон, и Коля обещал, что скоро доберётся до Берлина и распишется на рейхстаге. Больше от него писем не было…

Дуся ждала и верила, ходила в военкомат, выясняла. В сентябре 1945 года её вызвали и показали письмо, где было написано, что Николай героически погиб в Венгрии, но где похоронен — неизвестно, поисковики ищут. И так все 30 лет. И только перед тридцатилетием Великой Победы, в мае 1975 года, ей сообщили, что нашли останки многих солдат, в том числе и её мужа, и пригласили на открытие обелиска. Она съездила в Венгрию и лишь через тридцать лет позволила себе поверить в то, что её муж погиб и в этом земном мире она его больше не увидит — надо надеяться только на небесную встречу.