Джейн Сеймур. Королева во власти призраков

Элисон Уэйр, 2018

Элисон Уэйр, историк и автор бестселлеров «Екатерина Арагонская. Истинная королева» и «Анна Болейн. Страсть короля», создает очень подробный и убедительный портрет Джейн Сеймур, третьей королевы Генриха VIII. Джейн, в детстве мечтавшая стать монахиней, оказывается при дворе Генриха VIII сначала в качестве фрейлины у Екатерины Арагонской, а потом у Анны Болейн. Стремясь завоевать любовь короля и заслужить благосклонность своей семьи, Джейн втягивается в опасную политическую игру, но быстро понимает, что придворные интриги могут не только высоко вознести, но и уничтожить. Всего лишь через одиннадцать дней после казни Анны Болейн Джейн выходит замуж за короля. Сможет она дать Генриху VIII долгожданного сына или ее ждет судьба двух предыдущих королев? «Джейн Сеймур. Королева во власти призраков» – это третий роман принадлежащей перу Элисон Уэйр драматической серии, каждая книга которой посвящена одной из жен короля Генриха VIII. Впервые на русском языке!

Alison Weir

Jane Seymour. The Haunted Queen

© 2018 Alison Weir

© Е. Л. Бутенко, перевод, 2019

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2019

Издательство АЗБУКА®

* * *

Эту книгу я посвящаю трем своим прекрасным редакторам — Мэри Эванс, Сюзанне Портер и Флоре Рис

Это очень кроткая дама, насколько мне известно, и добродетелью не уступает любой другой королеве в Христианском мире. Уверяю Вас, милорд, король вознесся из ада на небеса благодаря ее мягкости в сравнении с той проклятой, которая принесла ему столько несчастий. Когда будете снова писать его милости, скажите, что Вы радуетесь его союзу с такой милой женщиной.

Письмо сэра Джона Расселла лорду Лайлу, 1536 год

Что дарят королевские венцы и яркие скипетры?

Предвестники они трагедии и смерти…

Из поэмы автора

Королевский дом Тюдоров. 1518 г.

Семья Сеймур

Часть первая. Некая юная леди

Глава 1

1518 год

— За здоровье молодой! — Сэр Джон Сеймур с улыбкой поднял кубок, и вся компания подхватила тост.

Джейн отхлебнула немного вина, наблюдая за своей новой невесткой, а та вся зарделась. Эдвард был без ума от юной жены. Еще бы, семнадцатилетняя Кэтрин — девушка очень миловидная и всего на год моложе жениха. Джейн не переставала удивляться, как же эта красотка преуспела в искусстве кокетства и с какой теплотой во взглядах смотрели на нее мужчины. Даже сэр Джон, казалось, находился под властью ее чар. Отец Кэтрин, сэр Уильям Филлол, насытившись, откинулся в кресле. Этот союз явно был ему по вкусу, а как иначе, ведь Эдвард, наследник своего отца, имел блестящие перспективы и все шансы преуспеть. Десятилетняя Джейн и та уже понимала: амбициозному молодому человеку женитьба на родовитой сонаследнице богатого землевладельца сулила большие преимущества.

Сэр Уильям похвалялся тем, что Филлолы могут проследить свою родословную до соратников Вильгельма Завоевателя.

— Как и мы, Сеймуры! — надменно заявил отец, не сомневавшийся в своем высоком положении в мире.

Что ни говори, а это был во всех отношениях достойный и выгодный брак, и он стоил того, чтобы устроить шикарное угощение. Длинные столы в Широком зале Вулфхолла были уставлены изысканными яствами, приготовленными под бдительным оком самой леди Сеймур. Пиршество украшали разнообразные блюда из мяса и дичи, но главным блюдом был великолепный запеченный павлин, заново одетый в свое роскошное оперение. Сэр Джон привез лучшее вино из Бордо, а гости облачились в новые пышные наряды, предназначенные специально для свадьбы.

Обычно сэр Уильям жил в Вудлендсе, рядом с Уимборном, меньше чем в пятидесяти милях от Вулфхолла, но для свадьбы он открыл Филлолс-Холл, и все семейство Джейн: мать, отец и семеро детей — приехали в Эссекс на свадьбу. Отцу очень понравилась новая невестка, он даже настоял, чтобы сэр Уильям и леди Дороти сопровождали Кэтрин, когда Эдвард повез ее обратно в Вулфхолл для продолжения торжеств. Из-за этого мать начала в спешке готовиться к приему гостей, и все сошлись на том, что она справилась прекрасно.

Сгустились сумерки, на каминной полке и подоконниках зажгли свечи; их мерцающие огоньки отражались в ромбовидных стеклах, заполнявших оконные проемы в каменных стенах. Пока Джейн смотрела на Кэтрин и Эдварда, которые разговаривали друг с другом и украдкой целовались, ей вдруг пришло в голову, что пройдет немногим больше восемнадцати месяцев, и она сама достигнет брачного возраста. К счастью, у отца пока не было на ее счет каких-то определенных планов.

Потому что девочка выходить замуж не желала. Ей хотелось стать монахиней. Все дразнили ее этим, не принимая такое странное намерение всерьез. Ну и пусть. Скоро они узнают, что она так же упорна в достижении жизненных целей, как и ее брат Эдвард. Джейн не могла представить, что ее сердечный, веселый нравом отец или обожаемая мать станут возражать. Им было известно о сне дочери, в котором она, надев монашеский плат, преклоняла колени перед Богородицей.

Эта сцена приснилась ей год назад, после того как родители отвезли их всех в усыпальницу Святого Мелора в приорате Эймсбери. Джейн ошеломило величие церкви с возносящимся ввысь восьмигранным шпилем, и она истово молилась у алтаря невинно убиенного мальчика-принца, встав на колени рядом со своими братьями и сестрами и сложив руки, как ее учили с детства.

С тех пор девочка прочно связывала свое будущее с этими двенадцатью акрами святой земли. Она представляла, как проводит свою жизнь в трудах и молитвах: поет в хоре на службах вместе с сестрами, собирает яблоки в саду или ловит рыбу в прудах, посвященных Господу. В следующем году она будет достаточно взрослой, чтобы вступить послушницей в монастырь Эймсбери.

А пока ей было приятно находиться в кругу семьи, она смеялась застольным шуткам, наслаждалась расставленной перед ней обильной едой и обменивалась шутливыми ударами с братом Томасом, который был моложе ее меньше чем на год и, сидя за столом, бросал засахаренные сливы в новобрачных. Мать нахмурилась.

— Кэтрин, простите моего младшего сына, — сказала она. — Он никогда не знает, где нужно остановиться. Том, немедленно прекрати!

— Малыш заразился общим духом веселья, — снисходительно заметил сэр Уильям, а его жена фыркнула.

— От него не знаешь чего ждать, — без улыбки произнес Эдвард.

Джейн услышала вздох матери. Эдвард никогда не уделял времени младшему брату, всегда относился к нему как к досадной помехе. А тот искусно доводил старшего до белого каления, решительно вознамерившись не допускать, чтобы Эдвард затмил его. Борьба была неравной: Эдвард — наследник, а Томас на восемь лет моложе. Ясно, кто из них всегда будет первым откусывать от яблока. Когда Джейн было шесть лет, Эдварда отправили пажом в свиту сестры короля, принцессы Марии, вышедшей замуж за Людовика. В следующем году Эдвард посещал университеты в Оксфорде и Кембридже, потом оказался при дворе и оказался полезным королю Генриху и его главному министру кардиналу Уолси, который, по мнению многих, являлся истинным правителем страны.

В Широком зале было жарко. Лето было в разгаре, но, несмотря на это, мать настояла, чтобы в камине зажгли огонь, вдруг кому-нибудь станет холодно. Джейн сняла с головы венок (цветы подвяли) и пригладила распущенные длинные волосы цвета соломы, которые волнами мягкого шелка струились по плечам. Эдвард, Томас, Энтони и малышка Элизабет были темноволосыми, унаследовали отцовскую масть, а Джейн, Гарри и Марджери взяли свою от матери.

На мгновение Джейн стало жаль своих прекрасных локонов, которые обрежут, когда она станет монахиней, ведь волосы были ее единственной претензией на красоту. Скулы у нее слишком закругленные, нос великоват, подбородок чересчур острый, ротик маленький, кожа очень белая. Поглядев на своих братьев и младшую сестру Марджери, девушка осознала, без зависти или злобы, что все они гораздо привлекательнее и веселее — в них больше жизни.

Вынашивая детей, мать Джейн исполняла свой долг супруги так же безупречно, как и все прочие домашние обязанности. Прежде чем на свет появилась Джейн, леди Сеймур родила пятерых сыновей, хотя старший, Джон, которого Джейн едва помнила, умер в одиннадцать лет, а другой Джон тоже ушел из жизни совсем юным. Гарри и Энтони были слеплены из другого теста: Гарри отличался беспечностью и не имел видов на славное будущее за пределами Вулфхолла, а Энтони имел склонности к учебе; вскоре он вслед за Эдвардом отправится в университет: поговаривали, что его ждет церковная карьера. Джейн это воодушевляло. Раз ее родители искали сокровища на Небесах, отдавая сына Господу, насколько больше заслуг они накопят, если посвятят Ему же и свою дочь.

Шестилетней Марджери позволили присутствовать на пиру, а крошка Элизабет, которую принесла няня, чтобы гости повосторгались малышкой, теперь уже сладко спала наверху в комнате, называемой детской.

Это был весьма населенный и счастливый дом. Джейн обвела взглядом просторную комнату, полную веселых и довольных родственников, и ее охватило чувство благополучия и радостного спокойствия. Что бы ни принесло ей будущее, она гордилась тем, что принадлежала к семье Сеймур из Вулфхолла.

Когда Джейн была маленькой, то думала, что в Вулфхолле должны водиться волки. Девочка в трепете выглядывала из-за углов, открывала двери кладовых и шкафов, опасаясь, не выскочит ли оттуда серый разбойник. По ночам она нередко лежала без сна и размышляла, что станет делать, если когда-нибудь столкнется со страшным зверем. Но однажды, услышав крики Джейн, после того как Томас выскочил из кладовой с воплем: «Я — волк!» — отец, дав сынку затрещину, утешил дочь, сказав, что название Вулфхолл не имеет ничего общего с этими животными.

— Раньше это место называлось Ульф-Холл, по имени главы шотландского клана, который построил здесь дом много столетий назад, — объяснил отец, посадив Джейн к себе на колени. — С годами название немного изменилось. Тебе лучше, милая? — Он поцеловал ее и отпустил играть, вполне успокоенную.

Джейн знала, что Вулфхолл несколько раз за прошедшие годы перестраивали. Теперешнему зданию было лет триста, у него имелись два внутренних двора: Малый, где находились домашние службы, и Большой, где жила семья. Низ стен был сложен из старого, осыпающегося камня, и на этом мощном основании покоился верхний этаж из крепких брусьев, между которыми виднелась белая штукатурка. С крыльца можно было попасть в просторный Главный зал. В дальнем его конце находилась дверь в Широкий зал размером поменьше. Семья предпочитала проводить время там: его было легче отапливать. В солнечные дни оконные стекла в Широком зале и часовне искрились тысячью огоньков, живые цвета витражей с гербовыми щитами переливались, как драгоценные камни. В одном из углов Большого двора стояла высокая башня, оставшаяся от старого дома.

Сэр Джон был богат, владел обширными землями в Уилтшире, что позволило ему пристроить к дому модную длинную галерею, где члены семьи могли прогуливаться в дождливые дни. Их портреты, нарисованные странствующими художниками, которые заглядывали в поместье в поисках работы, смотрели вниз с побеленных известью стен. Среди картин имелось созданное по вымышленным хозяевами описаниям изображение нормандского рыцаря Уильяма де Сент-Мура, заложившего основы благосостояния Сеймуров.

«О нет! — подумала Джейн. — Сейчас отец начнет надоедать всем рассказами об истории семейства».

— Он прибыл с Вильгельмом Завоевателем во время нормандского нашествия тысяча шестьдесят шестого года, — хвастался сэр Джон. — С тех самых пор Сеймуры верно служат короне. Мы были фермерами и землевладельцами; занимали посты на государственной службе и исполняли свой долг с честью. Некоторые заседали в парламенте как представители графства. — Хозяин заново наполнил свой кубок, увлекаясь темой; дети слышали все это уже много раз. — Я был возведен в рыцари восемнадцати лет от роду, после того как участвовал в сражении с корнишскими бунтарями бок о бок с отцом. Как вам известно, я был назначен Рыцарем Тела короля Генриха во время коронации.

— Трудно поверить, что тому минуло уж десять лет, — кивнул сэр Уильям. — Все эти разговоры о победе над Францией обратились в ничто.

Отец сражался за короля во Французской кампании и, вероятно, преувеличивал свои подвиги, как не раз с любовной улыбкой говорила у него за спиной мать.

— Да, было время, — сказал сэр Джон, явно намереваясь произвести на гостей еще большее впечатление семейными достижениями. — Видите, что там на стене? — Он указал на отделанный серебром охотничий рог из слоновой кости, укрепленный железными скобами над очагом. — Я имел честь носить его как наследственный смотритель леса Савернейк. Взгляните на эти деревья за окном. — Он сделал жест в сторону густых зарослей на вершине пологого холма. — Этот древний лес тянется на запад до самого Мальборо и Бедвин-Магны, нашего ближайшего прихода.

Джейн предвкушала, что сейчас отец начнет превозносить свои способности в качестве управляющего, которые он проявил, когда дни сражений для него миновали, и распространяться о дипломатических миссиях за границей, с успехом исполненных им для короля Генриха. Не случайно он стал шерифом Уилтшира, Дорсета и Сомерсета; не зря занимал должность мирового судьи в Уилтшире.

Но нет.

— Теперь я доволен тем, что веду сельскую жизнь, — сказал сэр Джон. — Не нужно страшиться перемен. У меня тысяча двести семьдесят акров земли только здесь, в Вулфхолле, и я всю ее превратил в овечьи пастбища.

Сэр Уильям приподнял кустистые брови:

— И у вас не было проблем? Некоторые из моих знакомых джентльменов, кто отдал земли под пастбища, встретили жестокое сопротивление. Даже сэр Томас Мор, с которым я беседовал при дворе, сказал, что скоро овцы съедят людей. И это верно. Потому что, выращивая овец ради самой лучшей, самой дорогой шерсти и множа свои богатства, вы, благородные джентльмены, и даже служители Господа не оставляете места под пашни. Из-за этого многие бедняки остались без работы.

— Некоторые из моих арендаторов ворчали, — признался отец, — но я заверил их, что никто не будет нуждаться, и нашел им другую работу, чтобы они не впали в нужду. Таким образом — говорю это с гордостью — я сохранил их любовь.

Джейн, хоть и была мала, из общения с жившими в их владениях людьми знала, что к отцу относятся хорошо; по словам Эдварда, о его успехах в управлении хозяйством говорили даже при дворе.

Наступал вечер, на землю опускалась душистая ночь позднего лета. Мужчины начинали шуметь, опорожняя все новые кубки, и мать отправила младших детей спать. Кэтрин зевала, и сэр Уильям спросил, не пора ли ей на покой. Эдвард немедленно вскочил с места, чтобы составить ей компанию.

Джейн тоже встала и попросила позволения уйти. В соседнем зале было также жарко, поэтому она вышла на улицу подышать свежим воздухом и испытала облегчение.

Больше всего в Вулфхолле девочка любила три сада, которые окружали здание. Джейн неспешно вошла в сад Старой миледи, который находился прямо перед домом и именовался в честь ее бабушки, урожденной Элизабет Даррелл, умершей вскоре после рождения внучки.

Джейн имела страсть к выращиванию растений, и созданный ею сад сейчас по сезону был расцвечен розами, левкоями и анютиными глазками, имелись тут и красивые кусты, подстриженные в форме шахматных фигур. С восточной стороны был расположен сад Молодой миледи, где всегда хозяйничала мать. Грядки с целебными травами, которые она засадила после свадьбы, не пустовали и сейчас; собранные с них семена, цветки, листья и корневища использовали как приправы на кухне, из них готовили лечебные отвары и мази, их добавляли как отдушку к тростнику, устилавшему полы в доме.

Сев на скамейку и наслаждаясь вечерней прохладой, Джейн подумала о том, как ей повезло: такой прекрасной матери нет больше ни у кого на свете. Леди Сеймур была душой всего дома. Несмотря на мужской авторитет сэра Джона, жизнь Вулфхолла вращалась вокруг нее. Почти каждое утро Джейн и Марджери на кухне или в винокурне получали от матери наставления, как управлять большим хозяйством.

— Это пойдет вам на пользу и подготовит к тому моменту, когда Господу будет угодно послать вам мужей, — говорила дочерям леди Сеймур. Видя, что Джейн открывает рот и собирается возражать, она добавляла, подмигивая: — Монахиням тоже нужно уметь вести хозяйство!

Хлопотливо перемещаясь по дому, мать следила, чтобы вовремя перевернули мясо на вертелах и дали хорошо подняться хлебу перед выпечкой. Несмотря на благородное происхождение, а среди ее предков имелись короли, мать не гнушалась вникать в такие дела и даже выполняла их сама. Она очень серьезно относилась к своим обязанностям хозяйки рыцарского дома. А какой стол держала леди Сеймур! Об этом ходили легенды. Репутация ее была безупречной. Горе постигало любою кухарку или девчонку с кухни — или дочь, если уж на то пошло, — усердие которой в работе не оправдывало ожиданий хозяйки Вулфхолла.

Нельзя сказать, что слуги не любили или боялись ее. Она была женщина гуманная и добрая, но требовала послушания и уважения к себе. Ей редко приходилось повышать на кого-нибудь голос или прибегать к телесным наказаниям, столь часто используемым другими людьми, облеченными властью. Даже взбалмошный Томас выполнял ее требования беспрекословно.

Дети обожали мать, слуги благословляли благочестивую и щедрую госпожу. Очень немногие покидали службу у леди Сеймур по собственной воле.

Мать неизменно стремилась внушать всем, кто был под ее началом, добродетели целомудрия, честности, смирения и покорности. Дочерей она растила преданными и послушными родителям, а когда придет время, то и мужьям, приучала их вести себя достойно, как подобает христианкам благородного происхождения. Но прежде всего она учила своих детей любить Господа, уважать тех, кто лучше их, почитать короля и папу римского.

Часто, стоя у большого, дочиста выскребенного кухонного стола, перегоняя духи или лечебные настойки в винокурне, мать предавалась воспоминаниям о прошлом, поскольку верила, что ее дети впишут свои страницы в семейную историю. Все они наизусть выучили, что она родилась в семье Уэнтворт в Саффолке и ее предками были король Эдуард III, представители могущественного дома Невилл и сэр Генри Горячая Шпора Перси, герой стародавней битвы при Шрусбери. В молодости она слыла красавицей. Даже сейчас, в сорок один год, леди Сеймур отличалась округлыми, как у куропатки, формами, имела чистое румяное лицо и густые светлые волосы.

— В семнадцать лет, — любила она повторять Джейн и Марджери, — я была девушкой в свите герцогини Норфолк в Йоркшире. В Майские дни в замке шерифа Хаттона устроили живые картины, и молодого поэта мастера Скелтона в знак признания его таланта наградили гирляндой из шелка, золота и жемчуга. Он посвятил мне стихотворение. — Взгляд леди Сеймур становился отстраненным, словно перед ее глазами представали те давно минувшие дни, и она вновь ощущала себя юной девушкой, только вступающей в жизнь. — Оно было надписано: «Госпоже Марджери Уэнтворт». Он называл меня нежной примулой.

Джейн считала, что такое сравнение уместно и сейчас. В семейных бумагах до сих пор хранилась копия этого стихотворения, переписанная чьим-то острым почерком. Несколько раз при случае ее доставали и показывали.

Ловкими пальцами лепя розы из теста, мать любила вспоминать период ухаживаний:

— Через два года после того, как мастер Скелтон написал то стихотворение, я познакомилась с вашим отцом. Его только что произвели в рыцари, и он попросил моей руки. О, он был прекрасен и обожал меня! Я просто потеряла голову! Его считали одним из новых людей при дворе, к которым благоволил старый король; они проложили себе путь преданностью, трудом и усердием, а не получили место благодаря родовитому происхождению. Ваш дед Уэнтворт разглядел в нем эти качества и верно рассудил, что он будет для меня хорошим мужем. Вашему отцу этот союз, конечно, давал большие преимущества, к тому же он продолжал семейные традиции: ваши предки Сеймуры, заключая выгодные браки, расширяли земельные владения, прирастали богатством и упрочивали положение в обществе. Но наш брак был самым удачным. И то, что он оказался счастливым, — величайшее благословение. — Тут у матери на щеках появлялись ямочки, и она слегка краснела, несмотря на то что была уже немолода. Родители Джейн жили в любви, это видели все, но, наблюдая за другими супружескими парами, девочка пришла к заключению, что не в каждой из них царили мир и согласие. Казалось, брак — это такая же азартная игра, как те, в которые ее домашние играли зимними вечерами.

Наутро после свадебного пира почти все долго спали, многие боролись с головной болью. Джейн встала с постели, которую делила с Марджери, надеясь улучить момент и помолиться в одиночестве, пока не появится мать с просьбой помочь на кухне.

Часовня находилась за Широким залом. Под окном с вырезанной из камня ажурной решеткой и витражом со сценой Благовещения стояли алтарь, украшенный вышитой шелковой напрестольной пеленой; инкрустированное драгоценными камнями распятие и старинная, весьма почитаемая статуя Мадонны с Младенцем. Лицо Марии казалось Джейн самым прекрасным из всего, что она видела в жизни, — такое спокойное, серьезное и возвышенное; ей самой нужно всегда стараться подражать Святой Матери.

Воздух благоухал ароматом цветов, которыми леди Сеймур украсила часовню в честь новобрачных. Преклонив колени на скамеечке перед алтарем, молился отец Джеймс, семейный священник, который учил Джейн и ее братьев с раннего детства. Она прекрасно помнила роговую книгу^[1], которая тогда висела у нее на шее, и упорное заучивание букв, цифр и катехизиса. Когда она капризничала и отказывалась заниматься, то слышала увещевания в том духе, что ей очень повезло иметь прозорливых родителей, которые полагали необходимым и полезным для маленьких девочек изучение букв. Сама Джейн гораздо больше любила вышивание: этому искусству ее обучала мать. Расшитые собственными руками шапочки и лифы, которые она дарила друзьям, становились предметом их гордости. Алтарное покрывало тоже было украшено ею, и она верила, что ее способностям в качестве вышивальщицы найдется достойное применение в Эймсбери. В глубине души Джейн не сомневалась, что ее будущее решено.

Отец Джеймс осенил себя крестным знамением, поднялся и, приветствуя девушку, протянул вперед руки:

— Джейн, дочь моя!

Он был хороший человек, немногочисленная паства очень его любила, а Джейн считала другом, которому можно доверять.

— Отец, — сказала она, — я пришла помолиться, но, раз уж застала вас здесь, буду просить о помощи.

— Садитесь, дитя мое, — сказал отец Джеймс, указывая на обитое кожей кресло сэра Джона. — Чем я могу вам помочь?

Мать находилась в Широком зале — присматривала за тем, как слуги наводят там порядок после пира, возвращая все вещи на свои места.

— Могу я поговорить с вами? — спросила Джейн.

— Что случилось? — отозвалась леди Марджери, хмуро поглядывая на одну из горничных. — Нелл, пожалуйста, протри этот стол хорошенько!

— Давайте уйдем куда-нибудь, где мы будем одни. Прошу вас, мама.

— Хорошо. — Леди Сеймур знаком подозвала управляющего. — Проследите, чтобы здесь был порядок, — распорядилась она и отвела дочь в кабинет — маленькую комнату, отданную в ее полное распоряжение. Тут хранились все документы и бумаги, отсюда хозяйка дома руководила своим «королевством».

— Ну, — сказала она, садясь за стол. — Что тебя беспокоит, Джейн?

Та заняла место на табурете, который стоял здесь специально для тех, кто хотел потихоньку перекинуться словом с госпожой.

— Мама, я не шучу. Я хочу быть монахиней в Эймсбери.

Леди Сеймур посмотрела на нее долгим взглядом:

— Знаю. Но, Джейн, тебе нет еще одиннадцати лет, и такие решения не принимаются наобум. Когда станешь старше, какой-нибудь молодой человек может попросить твоей руки, и тогда все мысли о монашестве мигом вылетят у тебя из головы. Я знаю, сама не раз видела, как это происходит, — мгновение, а потом уж поздно. Одна девушка, моя кузина, влюбилась в молодого человека, когда тот приехал вместе с ее родными посмотреть, как она принимает монашеский обет. Он был помолвлен с ее сестрой, она увидела его после церемонии и пришла в полное смятение. Для нее это стало крахом. Я бы не хотела, чтобы такое приключилось с тобой.

Джейн почувствовала, что от досады у нее на глаза наворачиваются слезы.

— Но я знаю, что у меня есть призвание. Я только что говорила с отцом Джеймсом, и он не пытался меня разубеждать. Он благословил меня на разговор с вами. Мама, вы знаете, как я хочу стать монахиней и мирно жить в этом прекрасном монастыре. У меня нет желания выходить замуж.

— Дорогое дитя, может случиться, что в монастыре ты не встретишь мира, а внутренний покой достается очень дорогой ценой. Это тяжелая жизнь, а не бегство от трудностей. Ты должна это понимать.

— Почему все так хотят сделать для меня этот шаг трудным? — вздохнула Джейн.

Мать улыбнулась:

— Если у тебя действительно есть призвание, Господь подождет. Но тебе надо еще очень многое осознать до принятия окончательного решения, хотя бы оценить то, что ты собираешься бросить. Дитя, не смотри на меня так. Я прошу лишь о том, чтобы ты оставалась в миру и узнала о нем больше, прежде чем его покинешь. Если твои намерения не изменятся, когда тебе исполнится восемнадцать, тогда я поговорю с твоим отцом.

— Восемнадцать? — эхом отозвалась Джейн. — До этого еще восемь лет.

— Джейн, послушай, — мягко сказала мать, — многое в тебе изменится за эти годы. В восемнадцать ты будешь другим человеком, гораздо более зрелым. Имей терпение, не торопись. Хорошего стоит дожидаться.

— Но…

— Пока это мое последнее слово. И не бегай к отцу. Мы с ним одного мнения на этот счет.

Глава 2

1526 год

Джейн не утратила убежденности в своем призвании. После восемнадцатого дня рождения дочери, видя ее твердую решимость, родители наконец дали ей благословение. Произошел обмен письмами с Флоранс Боннёв, приорессой Эймсбери, и та разрешила сэру Джону привезти дочь в монастырь.

Когда семья собралась на Большом дворе, чтобы попрощаться с ней, девушка испытала трепет сомнения. Разумеется, она понимала: надеть монашеский плат — значит покинуть семью и отречься от мира; Джейн много раз спрашивала себя, способна ли принести такую жертву, и ощущала уверенность — да, способна, если Бог попросит ее об этом. Но сейчас, когда вокруг тесным кругом столпились родные, а мать и сестры плакали, не скрывая слез, Джейн обнаружила, что колеблется.

«Они нуждаются в тебе», — шептал в голове предательский голосок. Эдвард и Кэтрин явно несчастны вместе, хотя постичь отчего, было нелегко. Что между ними пошло не так? В первые месяцы после свадьбы они выглядели радостными и довольными. Кэтрин была такая хорошенькая со своими кудряшками медового цвета и ямочками на щеках, однако улыбка на лице молодой супруги появлялась все реже, по мере того как Эдвард терял интерес к ней. Теперь Кэтрин улыбалась только их маленькому сынишке. Джон — точная копия деда, в честь которого его назвали, — родился через год после свадьбы. Теперь ему было семь, столько же, сколько и самой юной из его тетушек, Дороти, о которой сэр Джон всегда говорил, что ее следовало назвать Маленьким Сюрпризом, потому как леди Сеймур полагала, что прибавления в семействе закончились на Элизабет.

Мать особенно нуждалась в старшей дочери. По мере того как Джейн взрослела, леди Сеймур начинала возлагать на нее все больше своих обязанностей, что было для нее нехарактерно, а в последнее время она вообще стала сама на себя не похожа. Ее что-то сильно тревожило. Даже отец, казалось, беспокоился за нее. Джейн опасалась, не скрывает ли мать от родных какую-нибудь тяжелую болезнь. Но когда наседала на родительницу с расспросами, та неизменно отвечала, что чувствует себя превосходно.

Кэтрин плакала, обхватив руками извивавшегося в ее объятиях Джона. Бедняжка стала очень легка на слезу. Отец положил руку ей на плечо, стараясь утешить. Трогательно было видеть, как нежно он привязан к невестке.

Джейн обняла Эдварда, зная, что за суровой маской на его лице прячется печаль: брат был расстроен отъездом сестры. Томас наклонился поцеловать ее и выглядел при этом подавленным. Гарри усиленно моргал глазами, чтобы не расплакаться, и тепло обнял Джейн, а Энтони благословил. Как же она будет скучать по ним! С трудом ей удалось оторваться от сестер, а потом мать крепко прижала ее к груди.

— Господь да пребудет с тобой, мое дорогое дитя, — сквозь слезы проговорила она. — Я приеду навестить тебя очень скоро.

Приоресса оказалась женщиной видной, с широкой костью. Она величественно и спокойно восседала в монастырской приемной, из белоснежного вимпла выглядывали румяные щеки. Настоятельница сделала разумное предложение: пусть Джейн поживет в общине несколько недель, чтобы проверить, верно ли она распознала свое призвание.

— Мы не будем обсуждать твое приданое, пока ты не решишь остаться с нами, но взнос на твое содержание мы примем с радостью, поскольку члены нашего ордена дают обет бедности.

Стоило посмотреть на кабинет, в котором сидела приоресса, — турецкий ковер, резная дубовая мебель, серебряная посуда, — и можно было усомниться в справедливости последнего утверждения, но сэр Джон быстро протянул настоятельнице увесистый кошель. Потом он пожал руку Джейн, благословил ее и ушел.

Под строгим руководством приорессы юная послушница очень скоро поняла, какой свободой наслаждалась в Вулфхолле и как снисходительны к детям были ее родители. Приехав в обитель из шумного дома, где кипела жизнь, Джейн находила монастырскую тишину почти невыносимой. Пища готовилась скудная и простая, она не шла ни в какое сравнение с тем изобилием, которое царило на столе у ее матери; тюфяк в келье был тонкий и комковатый, а черное облачение из грубой шерсти, которое ей выдали, неприятно натирало кожу. Однако Джейн была готова к этим испытаниям и знала: не стоит ожидать мирского комфорта в религиозной жизни. Она понимала, что придется вставать по ночам, чтобы присутствовать на службах, хотя не представляла, насколько изматывающим для нее будет постоянное прерывание сна. От нее потребуют целомудрия — к этому Джейн была готова, — но она не осознавала, что никогда больше ей не будет позволено прикоснуться к другому человеку, разве что в случае крайней необходимости. Она готовилась испытать себя в умерщвлении плоти, но не думала, что дрожать от холода придется почти постоянно, за исключением одного часа в день, который монахиням позволялось проводить в единственной обогреваемой комнате, где имелся очаг.

Юная послушница крепилась. Под чудесное пение хора сестер дух ее воспарял к небесам. Часами она молилась в церкви, обращаясь к Господу и стремясь обрести внутренний покой, который позволит ей услышать Его голос. Девушка благоговейно поклонялась статуям святых и пришла к убеждению, что, как и Мария в домашней часовне, они были ее друзьями. Она постепенно привязывалась к другим послушницам, с которыми знакомилась ближе в моменты дневного отдыха, и радовалась, когда они хвалили ее вышивки.

Однако, когда испытательный срок в Эймсбери подошел к концу, Джейн отправилась домой. Надежды на обретение мира и покоя оказались иллюзорными. Казалось, мирские желания никогда не отпустят ее и ей придется бороться с ними вечно. Она чувствовала, что на это у нее не хватит жизненных сил.

Но было и еще кое-что — одна тревожившая ее мысль. Если монахини давали обет бедности, почему тогда приоресса Флоранс носила облачение из дорогого шелка и ей подавали любую еду на выбор в уютном приемном зале? Почему-то ей позволено иметь карманную собачку — отвратительную, злобно тявкающую бестию, которая обнажала зубы и рычала, стоило кому-нибудь приблизиться к ней, и только хозяйка могла брать ее на колени и нежно поглаживать.

— Я не знаю, есть ли у меня призвание, — призналась Джейн в последнее утро, но на самом деле ей хотелось сказать, что Эймсбери оказался совсем не таким, каким она его себе воображала.

— Монастырская жизнь накладывает обязательства, — сказала приоресса. — Я готова принять в обитель монахиню, которая точно знает, что таково ее призвание, но ты сомневаешься. Поезжай домой и подумай еще раз, благословляю тебя.

И Джейн отправилась домой в легком смятении чувств. Чем дальше она ехала, а до Вулфхолла было шестнадцать миль, тем больше убеждалась, что жизнь в Эймсбери не для нее. Конечно, там было кое-что, по чему она будет скучать, но многое с радостью оставит позади навсегда.

Родные страшно обрадовались встрече.

— Нам тебя очень не хватало! — воскликнул Гарри, тепло обнимая Джейн. — Вулфхолл стал совсем не тот.

— Ты не создана для монашеской жизни, — улыбнулся Энтони.

Мать покачала головой и заключила дочь в объятия.

Джейн поцеловала ее, скрывая раздражение:

— Я не знаю. Может статься, в будущем я поступлю в какой-нибудь другой монастырь. А про Эймсбери много чего расскажу вам. Вероятно, это не лучшее место для проверки своего призвания. Но мне все равно хочется стать монахиней.

Как же ей хотелось доказать им всем, что они ошибаются на ее счет.

Глава 3

1527 год

Завернувшись в подбитую мехом накидку, Джейн следила, как ее ястреб бросился на обреченную куропатку. У них наберется хороший мешок пернатой дичи для материнского пирога. Приятно было отправиться на охоту в веселой компании взрослых братьев и пятнадцатилетней Марджери. Джейн нравилось наблюдать, как ее птица взлетала в лазурное небо, а потом камнем падала вниз. Какой восторг — свободно скакать на лошади, дыша вольным воздухом! Приятного возбуждения добавляло и предвкушение знатной добычи.

Энтони поехал подобрать убитую птицу, а Эдвард галопом поскакал к ним вниз с холма. Теперь он был сэр Эдвард, в рыцари его произвел герцог Саффолк, под чьим началом старший брат Джейн четыре года прослужил во Франции. У родителей он появлялся нечасто, и это был один из тех редких случаев. Бо́льшую часть времени Эдвард проводил при дворе или на севере. Два последних года он в основном находился в замке шерифа Хаттона в Йоркшире в качестве главного конюшего при дворе незаконнорожденного сына короля Генриха герцога Ричмонда, мальчика восьми лет; столько же исполнилось сыну Эдварда Джону. Это была желанная должность, дарованная самим королем.

— Браво! — крикнул Эдвард. — Но нам пора домой.

— Давай поохотимся еще полчаса, — предложил Томас.

Братья и теперь ни в чем не могли согласиться друг с другом.

— Мать будет ждать нас, — не терпящим возражений тоном отрезал старший.

Молодые люди натянули поводья, Томас хмурился.

— Поехали, Марджери! — крикнула Джейн.

И они помчались по просторам Уилтшира к Вулфхоллу.

Вдали показался дом; они перешли на рысь, и Джейн поскакала вперед, чтобы поравняться с Эдвардом.

— Я должна поговорить с тобой, — сказала она. — Сегодня утром Кэтрин опять была в слезах. Я не могла добиться от нее никаких объяснений. Эдвард, что с ней происходит?

Брат поджал губы:

— Тебя это не касается.

Вдруг рядом с ними оказался Томас:

— Это из-за Джоан Бейкер. Не пытайся изображать невинность, брат. И я могу держать пари: она не первая.

Эдвард вспыхнул. Джейн не сразу сообразила, о чем говорит Томас. Джоан Бейкер была прачкой в Вулфхолле, жизнерадостная девушка со светлыми косами и пышной грудью. Если мать услышит об этом — сразу отправит ее собирать вещи, в этом можно не сомневаться.

— Я был бы благодарен вам, если бы вы не совались в чужие дела, — прошипел Эдвард.

Томас усмехнулся.

— Но знаешь ли, Эдвард, это становится нашим делом, когда нам приходится утешать твою супругу, — ровным голосом произнесла Джейн. — Все мы уже давно замечаем, что она несчастлива и при этом совсем недавно встала с родильного ложа. В такой момент о ней нужно особенно нежно заботиться. Прошу тебя, прояви к ней немного внимания.

— Ради Бога, Джейн, ты слишком много на себя берешь! — прорычал Эдвард. — Что ты знаешь об отношениях между мужем и женой или о том, что — в нашем случае редко — происходит между ними? Ты собираешься в монастырь.

— Я знаю одно: мне очень грустно так часто видеть ее плачущей, — не отступалась Джейн. — А что касается моего намерения стать монахиней… — Она позволила себе недомолвку.

Ей было девятнадцать, и, хотя религиозная жизнь по-прежнему сохраняла для нее привлекательность, мать оказалась права: ее дочь изменилась и теперь не была так уверена в своем призвании, как в прошлом году.

Они продолжили путь в ледяном молчании. Джейн не переставала думать о бедняжке Кэтрин, надеясь, что Эдвард, когда немного поостынет, сделает что-нибудь, чтобы ободрить свою жену. И может быть, кто-нибудь — не она сама, но, к примеру, мать — напомнит Кэтрин: мужчина должен быть счастлив в супружеской постели и в ее власти доставить ему радость. Джейн подозревала, что причина их проблем кроется в этом.

Дома она повесила накидку, сменила кожаные сапоги на мягкие туфли и пошла в спальню, чтобы взять там корзинку с рукоделием. Эдвард протопал вверх по лестнице впереди нее, и когда Джейн вышла из своей комнаты, то услышала его громкий сердитый голос, отрывочные возгласы Кэтрин и плач малыша Нэда, их второго ребенка.

Все знали, что их брак уже давно идет к краху. Долгая жизнь порознь не спасала его, и когда Эдвард изредка заглядывал домой, то вел себя беспокойно и проявлял все признаки того, что ему не терпится поскорее уехать. Вся семья старалась поддержать Кэтрин, особенно отец, он был для нее настоящей опорой, но они ничего не могли поделать ни с равнодушием Эдварда, ни с подавленным состоянием его жены. Отец не стеснялся напоминать Эдварду, в чем состоит долг мужа, и приказывал ему заботиться о жене, но это не шло на пользу, только портило отношения между отцом и сыном.

В последнее время Кэтрин все больше грустила и томилась, удовольствие ей доставляла только забота о детях. Мать думала, что она опять на сносях, однако Джейн подозревала, что Кэтрин узнала о Джоан Бейкер и других девицах, с которыми делил постель Эдвард.

В ту ночь, лежа на кровати под пологом и слушая ровное дыхание Марджери, Джейн вспоминала проведенное в Эймсбери время и размышляла, не оправдает ли ее надежд другой известный в Уилтшире монастырь — аббатство Лакок. Однако правда состояла в том, что теперь она уже не была уверена, подходит ли ей вообще религиозная жизнь, и подозревала, что эти сомнения никогда не развеются.

— Если ты не можешь решиться… — начала мать и оставила фразу не завершенной. — Я всегда говорила: как только появится привлекательный молодой человек, ты сразу поймешь, чего хочешь в жизни.

Но в том-то и состояла проблема. Никакой молодой человек не появлялся. И причиной этого была не скудость приданого; отец мог позволить себе щедрость. Джейн опасалась, что никто не просит ее руки, потому что она такая невзрачная. Даже предварительных разговоров с намеками на возможность сватовства не было. И неудавшаяся монахиня начала готовиться к тому, что останется старой девой, проведет всю жизнь как преданная дочь в родительском доме, заботясь о стареющих отце и матери. Бо́льшую часть времени такая перспектива ее не сильно расстраивала, она любила их обоих и была привязана к Вулфхоллу. Джейн казалось, что браки случаются только между другими людьми и к тому же не всегда складываются удачно. Посмотреть хотя бы на Эдварда с Кэтрин. Но иногда девушка страшилась будущего без детей и любви, той особенной любви, которая возникает между мужчиной и женщиной. И то и другое мать всегда называла величайшим Божьим благословением.

Вдруг Джейн поняла, что плачет. Стараясь заглушить всхлипы, она уткнулась носом в подушку. Но Марджери все равно проснулась.

— Что случилось? — пробормотала она.

Джейн шмыгнула носом:

— Скажи мне честно, я некрасивая?

Марджери протянула ладонь и погладила сестру по руке:

— Конечно нет, дорогая Джейн. Я считаю, ты очень милая. И такая светлая.

— То есть слишком бледная.

— Некоторые девушки могли бы позавидовать тебе. У тебя цвет лица совсем-совсем алебастровый и глаза голубые. Ты похожа на святую. — Марджери старалась, как могла.

— Тогда почему ни один мужчина не ухаживает за мной?

— Мы живем здесь слишком уединенно и тихо, — вздохнула сестра. — Редко кого-то видим. А когда нас куда-нибудь приглашают, все люди там взрослые и скучные. Говорят только о земле и налогах, да еще о том, как они ненавидят кардинала Уолси.

Джейн села на постели и уставилась на затухающие в жаровне угли:

— Думаешь, отец не слишком старается найти нам мужей?

— С чего бы он стал заниматься этим, — фыркнула Марджери, — если ты годами убеждала его, что хочешь уйти в монастырь.

Джейн была вынуждена признать замечание сестры справедливым.

— Но ты-то этого не делала, а он ничего не предпринял.

— Может быть, ему нравится, что мы живем дома. А я вообще не тороплюсь. Не хочу оказаться в положении бедняжки Кэтрин: выйти замуж за такого, как Эдвард, который демонстрирует полное равнодушие к ней. Но тебе, Джейн, надо сказать отцу о своем желании вступить в брак. Тогда он, наверное, что-нибудь сделает. А теперь давай спать.

Джейн успокоилась. Марджери права. Нужно поговорить с отцом завтра же утром.

Однако, когда это утро настало, она снова впала в нерешительность.

В мае сэр Уильям привез из Вудлендса леди Филлол посмотреть на их нового внука. На крыльце гостей приветствовали сэр Джон, леди Сеймур, Эдвард, Кэтрин и остальные члены семьи, включая стайку детей. Спеленутого младенца с гордым видом принес на инспекцию с верхнего этажа отец. После рождения второго сына Эдвард получил отпуск со службы у герцога Ричмонда и прискакал на юг из Йоркшира, чтобы провести какое-то время с женой и детьми. Джейн было ясно, что ему не терпится вернуться.

В Широком зале подали вино и засахаренные фрукты. Лучи вечернего солнца лились в окна. Семьи обменивались новостями. Джейн с беспокойством отмечала, что Кэтрин почти ничего не говорит, а сэр Уильям озабоченно поглядывает на дочь.

— Ты как-то осунулась, Кэт, — сказал он. — У тебя что-то болит?

Лицо Эдварда застыло. Кэтрин робко улыбнулась:

— Ничего, сэр. Я здорова, благодарю вас.

— У нее сейчас трудное время, — вступила в разговор леди Сеймур.

— Это верно, — шепнул Джейн Энтони, — но не в том смысле, какой имеет в виду мать. — Вслух он сказал: — У меня есть хорошие новости. Мне предложили должность секретаря у моего дядюшки, сэра Эдварда Даррелла в Литлкот-Хаусе. Я приступаю к работе в сентябре.

Отвлеченные этим известием, сэр Уильям и леди Филлол поздравили Энтони, и разговор принял менее опасный оборот. Кэтрин попыталась поучаствовать в разговоре, а Эдвард перестал сердито сверкать глазами.

Мать приготовила очередной пир: в комнату внесли обильное угощение. Джейн смутилась, увидев, что Джоан Бейкер вызвали из прачечной помогать прислуживать за столом.

— Мать наверняка не знает, что происходит между прачкой и Эдвардом, — шепнула она Томасу, который занял место рядом с сестрой на скамье.

— Молю Бога, чтобы он не осрамился! — усмехнулся Томас.

Ничто не доставляло Томасу большего удовольствия, чем вид старшего брата в стесненных обстоятельствах.

Джейн задержала дыхание, когда Джоан наклонилась над столом и поставила перед матерью и Эдвардом блюдо с дичью. Лицо девушки оставалось безучастным, но, отстраняясь, она мимоходом коснулась грудью щеки Эдварда, с едва заметной фамильярностью сказала:

— Простите, сэр, — и ушла.

Эдвард с трудом сдерживал гнев, а Томас с трудом подавлял смех. Сэр Уильям громко нахваливал мясо, но леди Филлол хмурилась.

Джейн сидела, почти не дыша, и лелеяла надежду, что больше никакие происшествия не омрачат застолья, устроенного по такому радостному поводу. Она пыталась придумать, чем бы поднять настроение гостям. Мать так старалась устроить им радушный прием. Но когда со стола убрали остатки трапезы, сняли скатерть и принесли последний кувшин с приправленным пряностями вином, Кэтрин вдруг разрыдалась.

— Что это значит? — пробасил сэр Уильям.

Мать бросилась утешать несчастную. Все столпились вокруг, умоляя ее сказать, что случилось. Эдвард похлопал Кэтрин по руке и попытался изобразить заботливость, но взгляд у него был холодный и недобрый. Отец выглядел смущенным. То, что невестка несчастна, выставляло его сына в плохом свете.

— Пойдемте, Кэт, поговорим наедине, — обратилась к дочери леди Филлол, прошла в часовню и затворила за ними дверь.

— Она немного не в себе после родов? — спросил сэр Уильям.

— Я и сам так думаю, — ответил Эдвард.

— Лжец, — пробормотал Томас. — Он прекрасно знает, что ее мучает.

— В последнее время Кэтрин выглядела немного рассеянной, — сказала мать, качая головой. — Мы, как могли, старались подбодрить ее.

— Не сомневаюсь в этом, миледи, — заверил ее сэр Уильям. — Могу поспорить, это просто какие-то женские фантазии; к тому же она только недавно родила. Ну, я откланиваюсь. Жена все мне расскажет, когда придет, я уверен. Желаю всем вам спокойной ночи.

Когда он ушел, остальные немного посидели за столом, прислушиваясь к приглушенному звуку женских голосов за закрытой дверью.

— Идите спать, — сказал Гарри, всегда готовый прийти на помощь. — Я подожду здесь и прослежу, чтобы все было в порядке.

— Я останусь с вами, — предложила Джейн, испытывая облегчение оттого, что Гарри с ними. Он часто отлучался из дому в Тонтон, где служил управляющим замка епископа Винчестерского, и пробыл на этом посту уже несколько лет. — Мама, у вас утомленный вид. Вам нужно отдохнуть.

— Но мне нужно удостовериться, что с Кэтрин все хорошо, — запротестовала леди Сеймур.

— Здесь останусь я, — заявил отец не допускающим возражений голосом, который заставлял умолкать многих спорщиков в суде. — Всем спать!

Когда они собрались к завтраку на следующее утро, атмосфера была напряженная. Мать утром встала первой, проверила, достаточно ли приготовлено хлеба, мяса и эля. Эдвард спустился вниз с Джейн и Марджери. Он подготовил все необходимое к выезду на ястребиную охоту, которую планировалось устроить в честь свойственников, но выглядел так, будто не спал всю ночь.

— Доброе утро, — произнес он.

Филлолы едва удостоили его взглядами, из чего Джейн заключила, что Кэтрин рассказала матери о Джоан Бейкер.

— Кэтрин осталась в постели, — объяснил Эдвард. — У нее разболелась голова. Но она просила меня не лишать вас удовольствия поохотиться. Мы отправляемся после завтрака. К этому моменту лошади будут оседланы.

— Весьма сожалею, что не смогу присоединиться к вам, — сказал отец. — У меня есть неотложные дела по имению, и я буду в разъездах весь день. Уверяю вас, в такой погожий день я предпочел бы поехать с вами на охоту. — Он поклонился гостям и скрылся в крошечной комнатке, которая служила ему кабинетом.

О вчерашней маленькой драме не было сказано ни слова. Джейн надеялась, что никаких последствий не будет.

Хозяйка собиралась устроить обильное угощение для всех на свежем воздухе. Когда Джейн появилась на Малом дворе, куда привели лошадей, то увидела большую повозку, нагруженную корзинами, табуретами и скатанным в рулон ковром. Вокруг, приплясывая от восторга, толпились дети.

— Лиззи! Джон! Дороти! — крикнула им мать. — Залезайте в носилки. Вы поедете со мной.

Предполагалось, что дети проведут утро, резвясь на поляне в лесу, под надзором леди Сеймур, в то время как она сама будет готовить трапезу.

Джейн, одетая в предназначенное для верховой езды платье цвета буйволиной кожи, взобралась на лошадь, одернула юбку, поправила на голове шапочку с пером и надела длинные перчатки. Вытянув вперед руку, она ждала, чтобы отцовский сокольничий посадил на нее кречета и зацепил за путы. Потом Джейн вместе с Марджери поскакала рысцой вслед за братьями и Филлолами; они выехали через главные ворота и направились по тропе, которая шла вдоль сада.

Достигнув широкой дороги, все отпустили поводья и позволили скакунам нестись галопом. Как приятно было ощущать бодрящий воздух и наслаждаться лихой скачкой по лесу! Пусть охота сегодня будет удачной. Небесам известно, им всем нужно отвлечься от царившего в доме напряжения, замаскированного тонкой вуалью вежливости.

Они сидели на ковре посреди леса и поглощали угощения, которые мать разложила на длинной белой скатерти. Леди Филлол выглядела какой-то притихшей. Сэр Уильям старался быть милым и обходительным, но от Джейн не укрылось, что он не разговаривает с Эдвардом, который намеренно сел как можно дальше от тестя и тещи. Хорошо еще, что их было одиннадцать человек и все громко разговаривали, исподволь желая создать иллюзию полной гармонии.

Леди Филлол как-то нехотя возилась с едой. Это Джейн тоже заметила и отнесла на счет ее беспокойства за дочь. Через некоторое время хмурая дама поставила тарелку и сказала:

— Простите меня, леди Сеймур, но мне что-то нехорошо. Я, пожалуй, вернусь домой и прилягу. — Она поднялась на ноги.

— Надеюсь, это не из-за еды? — встревоженно спросила мать.

— Нет-нет. У меня просто немного кружится голова.

— Я поеду с вами, — напросился ее супруг. — Прошу нас извинить.

Наблюдая за тем, как Филлолы идут к деревьям, где были привязаны их лошади, Джейн испытывала облегчение. Сэр Уильям держался молодцом, а вот его жена вызывала беспокойство: с ней явно что-то было неладно. Джейн повернулась к Томасу и тихо проговорила:

— Думаю, Кэтрин рассказала ей о Джоан Бейкер. — Ее голос заглушал смех детей.

— Несомненно, — ответил брат, уклоняясь от удара деревянным мечом, который пытался нанести ему Джон. — Эй, ты, любезный! Поосторожней с оружием!

Мальчик, хохоча, отскочил.

— Скорей бы они уехали, — сказала Джейн.

— Эдвард тоже будет этому рад, — усмехнулся Томас.

Они вернулись в Вулфхолл к четырем часам и обнаружили носилки сэра Уильяма и леди Филлол стоящими на Большом дворе, их багаж — на крыльце, а самого рыцаря и его даму — ожидающими возвращения хозяев в Широком зале.

Мать остановилась в изумлении:

— Почему вы так быстро уезжаете?

— Леди Сеймур, — мрачно отозвался сэр Уильям, — сегодня я стал здесь свидетелем такого, чего не рассчитывал увидеть за всю свою жизнь.

— О Господи, что же это?! — вскрикнула мать.

— Ради собственной чести, мадам, я не могу, мне совестно говорить об этом. Я гость в этом доме, и вы были более чем гостеприимны. Было бы весьма неуместным упоминать о таких ужасных вещах в присутствии столь благородной леди. Но мы больше не можем оставаться под этой крышей ни мгновения.

— Боже мой, сэр! — вскипел Томас. — Вы заходите слишком далеко.

— Тише, Томас. Но Кэтрин, она так расстроится, если вы уедете. — Мать в отчаянии протянула вперед руку, будто хотела тем остановить отъезд Филлолов. — Вы не можете покинуть дочь, когда она больна.

— У меня нет дочери! — рявкнул сэр Уильям.

— Думаю, вам следует объясниться, сэр, — грозно проговорил Эдвард и положил ладонь на рукоять меча.

Джейн больше не могла сдерживаться.

— Сэр Уильям, прошу вас. Если здесь, в нашем доме, произошло что-то плохое, с вашей стороны нехорошо утаить от нас, что именно случилось.

Филлол злобно взглянул на нее:

— Госпожа Джейн, вам лучше спросить об этом Кэтрин. Пойдемте, моя дорогая, мы уезжаем.

Эдвард заслонил собой дверь. Лицо его было мрачно.

— Значит, она рассказала вам о моем бесчестье.

— Мне не о чем с вами говорить, — буркнул его тесть. — Позвольте нам пройти.

— Кэтрин не сделала ничего дурного! Почему вы заявили, что у вас нет дочери?

— Спросите ее! — Сэр Уильям протолкнулся мимо Эдварда и потащил супругу к ожидавшим их носилкам.

— Пусть едут, — сказал Энтони. — Когда они успокоятся, то начнут рассуждать более здраво. Что бы там ни было, они, вероятно, преувеличили размер несчастья. — Он повернулся к старшему брату.

— Это не ваше дело! — бросил Эдвард. — Я должен поговорить со своей женой. — И он кинулся вверх по лестнице.

Мать плакала. Джейн и Марджери поспешили утешить ее, а Томас быстро отправил детей в сад.

— О чем он говорил? — без конца спрашивала леди Сеймур. — Подождем, когда ваш отец вернется домой. Пусть услышит об этом.

Эдвард спустился вниз, качая головой:

— Она ничего не говорит. Только плачет. Я оставил ее с горничной.

Часом позже явился сэр Джон. Увидев все семейство собравшимся в Широком зале и заметив заплаканное лицо супруги, он пожелал узнать, где лорд и леди Филлол и что случилось. Томас быстро все ему объяснил. Эдвард молчал. Мать беспрестанно повторяла: «Почему? Почему?»

Отец тяжело опустился в стоявшее перед очагом кресло с высокой спинкой. Он выглядел усталым, да и как еще можно выглядеть, когда возвращаешься домой после целого дня разъездов по своим владениям и споров с управляющими и арендаторами.

— Кэтрин объяснила, за что родители так разозлились на нее? — спросил сэр Джон.

— Она ничего не говорит. Слишком расстроена, — сквозь зубы процедил Эдвард.

— Я поговорю с ней, — сказал отец. — Она в постели?

— Нет, когда я оставил ее, она сидела за столом в нашей комнате.

Сэр Джон встал:

— Я поднимусь к ней.

Что бы ни сказал отец Кэтрин, содержание их беседы по большей части осталось известным только ему. Джейн думала, что он постарался загладить прегрешения Эдварда. Тем не менее мать попыталась вызнать правду. Когда сэр Джон присоединился к ней и старшим детям в Широком зале, а младшие были отправлены ужинать, она спросила:

— Но почему сэр Уильям сказал, что у него больше нет дочери?

Отец прочистил горло:

— Понятия не имею.

— И Кэтрин не знает?

— Кажется, она в таком же недоумении, как и все мы.

Мать резко повернулась к Эдварду:

— А что ты на все это скажешь?

Эдвард вспыхнул:

— Матушка, я не всегда был хорошим мужем. Может быть, из этого сэр Уильям заключил, что Кэтрин дала мне повод уклониться от верного супружеского пути.

Лицо матери побагровело.

— И ты уклонялся? Помоги мне Бог. Если бы ты не был взрослым мужчиной, я бы задала тебе трепку! Бедная девочка.

У Эдварда хватило приличия повесить голову. Джейн, увидев глумливую усмешку на губах Томаса, сердито глянула на младшего братца.

— Ну так что же, супруг мой, вы не хотите отчитать своего сына? — обратилась леди Сеймур к сэру Джону.

— Не думаю, что я должен объяснять Эдварду, какому стыду и бесчестью подверг он свою жену и всю семью. Пусть живет один. Это достаточное наказание, — сказал отец и сердито поджал губы.

Башню Вулфхолла использовали редко, да и то в основном как хранилище. Это была реликвия прежних времен, через нее можно было перейти из одного крыла дома в другое. Однако дети любили играть в верхних покоях, прятались среди поломанной мебели и прочих ненужных вещей, покрытых пылью десятилетий, если не столетий.

На следующий день после отъезда Филлолов Джон куда-то пропал. Ребенок был живой, розовощекий и отличался тягой к приключениям. Все домашние были уверены, что он где-то спрятался. Отец Джеймс в нетерпении дожидался ученика, чтобы начать утренний урок. Но мальчик не был усидчивым. Кэтрин, Джейн и Марджери разошлись по дому, окликая сорванца по имени.

— Он наверняка в башне, — сказала мать.

— Крикните ему, что он будет наказан, если не явится сейчас же, — проворчал отец, усмехаясь при этом.

Сэр Джон обожал внука и восхищался его проделками.

Джейн проверила закуток под винтовой лестницей внизу башни, потом подобрала юбки и начала подниматься по ступеням, продолжая звать Джона. Правда, она знала, что постреленок не откликнется на зов. Девушка заглянула в комнату на втором этаже. Там стояли кровать, заваленная старыми тюфяками, и несколько древних сундуков. Под кроватью никого не оказалось, но внутри сундуков, вероятно, хватит места для маленького юркого мальчишки. Джейн открыла первый. Внутри обнаружилось несколько побитых молью меховых накидок, джеркин^[2] и потертое бархатное платье с высокой талией и широким воротником, расшитым почерневшей от старости серебряной нитью. Но не Джон. В другом лежали старинные документы и свитки с записями обо всех делах поместья, в третьем — ломаные игрушки и домашние вещи, а в четвертом — снова одежда. У стены стоял старинный портрет — незнакомая женщина в высоком, как колокольня, головном уборе, какие носили лет семьдесят назад. Краска на полотне потрескалась и местами осыпалась. Джейн потянула картину на себя: вдруг за ней спрятался шалунишка Джон? Но нет, его там не оказалось. Зато в щели за отвалившейся от стены деревянной панелью лежал носовой платок. Джейн подняла его. Весь в желтых пятнах, на ткани вышиты литера «К» и затейливый узор из узлов. Сразу ясно, чей он. Платок принадлежал Кэтрин.

На кровати лежала гора одеял и подголовников, накрытая старым, потертым покрывалом. Джейн отогнула его край, ожидая увидеть Джона, свернувшегося калачиком среди тряпья. А потом сняла всю эту кучу с кровати, чтобы удостовериться, что мальчика там нет, и заметила на матрасе пятна, похожие на те, что были на платке. Джейн с отвращением отбросила платок в сторону, догадавшись о происхождении следов. Может быть, Кэтрин тоже совершала измены? Она определенно была здесь, но не с Эдвардом. Джейн начала перебирать в голове возможные варианты.

И тут услышала шум над головой. Джон! Бросившись наверх, чтобы поймать сорванца, она решила про себя пока ничего никому не говорить.

«Не злословьте», — учило Писание. А мудрая мать любила повторять: «Слово — не воробей, вылетит — не поймаешь».

Сэр Джон находился в Солсбери на заседании суда, и в доме с трудом установился мир, но через два дня относительного покоя Кэтрин получила письмо, доставленное слугой ее отца. Джейн, только недавно проснувшаяся, узнала ливрею. Она стояла на крыльце дома рядом с Кэтрин и ждала, пока та взломает печать и развернет бумагу. Прочтя послание, Кэтрин ахнула и с плачем повалилась на колени.

— Что случилось? — спросила Джейн, опускаясь рядом и обнимая невестку.

У них за спинами послышались шаги.

Кэтрин в ответ только беззвучно шевелила губами. Появился Эдвард, а за ним — мать, Марджери и дети.

— Дайте мне бумагу! — потребовал муж, забирая у жены письмо. Пробегая его глазами, Эдвард мрачнел. — Клянусь, он за это ответит!

— Что там? — спросила Джейн.

— Скажи нам! — крикнула мать.

— Он пишет, что изменил завещание и по разным причинам и соображениям распорядился, чтобы ни Кэтрин, ни ее отпрыски, ни я сам ни при каких условиях не получили ни пяди из его владений. Все, что он оставляет ей, — это сорок фунтов в год, если она согласится вести праведную жизнь в какой-нибудь монашеской обители. — Кэтрин разразилась слезами, Эдвард отшатнулся от нее. — Это возмутительно! Я заставлю его отменить это завещание! Никто не лишит меня того, что принадлежит мне по праву.

— Но Кэтрин сонаследница сэра Уильяма! — воскликнула шокированная мать. — Все должно быть поделено между ней и ее сестрой. А когда родился Джон, сэр Уильям назвал его одним из исполнителей своего завещания вместе с Кэтрин. Эдвард, кажется, я понимаю, почему из числа наследников исключили тебя, но отчего та же участь коснулась твой жены и сыновей? Джон вправе наследовать вслед за матерью ее долю! Кэтрин, почему отец так обошелся с тобой? Моя дорогая девочка, отчего все это? Ты должна рассказать нам.

Джейн тут же вспомнила пятна на матрасе и платок, брошенный за стенную панель.

— Кэтрин?! — рявкнул Эдвард, сверкая на нее свирепым взглядом, но она была совершенно ошеломлена и не могла отвечать. — Я все равно узнаю, обещаю вам! — крикнул взбешенный супруг с искаженным от ярости лицом и ушел прочь, громко топая сапогами.

Остальные свидетели сцены начали утешать его жену. Мать опустилась на колени и заключила невестку в объятия.

Слава Богу, что Томас находился в отъезде по делам поместья, а то все могло обернуться еще хуже. Джейн встала и пошла вслед за Эдвардом. Он сидел в столовой за столом и смотрел в окно, его трясло от злости. Джейн села напротив брата.

— Она предала меня, я уверен, — прорычал Эдвард, — и это наверняка случилось здесь, в этом доме, в тот день, когда ее родители уехали. Они что-то видели. Это не мог быть один из братьев, они все охотились вместе с нами. О Господи, если я узнаю, что она спала с кем-нибудь из слуг, то сам отвезу мерзавку в монастырь и избавлюсь от нее!

Джейн боролась с собой. Сказать ли Эдварду о сделанном ею открытии? Платок и пятна на матрасе не были окончательным подтверждением неверности Кэтрин. Стоит ли без достаточных оснований рисковать будущим Джона и малыша Нэда? У Джейн на глаза навернулись слезы.

— Эдвард, а что будет с двумя невинными детьми? Потеря матери станет для них страшным испытанием, им придется расти с убеждением, что она распутница. Поговори с ней по-хорошему. Пусть скажет правду, и потом подумай о своих сыновьях.

Эдвард повернулся к сестре, его голубые глаза сверкали.

— Я думаю! Меня беспокоит их моральное благополучие. Если Кэтрин изменила мне, она недостойная мать. А в таком случае, мои ли это дети? — Он был вне себя от гнева.

Джейн переборола желание напомнить брату, что не в его положении учить других морали.

— Если, Эдвард. Если! Поговори с ней. — Она поднялась. — Ты только что стал мировым судьей, так что тебе, как никому другому, должно быть известно: по закону подозреваемый считается невиновным, пока его вину не докажут. Поговори с ней — ради детей, ради матери.

— Хорошо, — пробурчал Эдвард, и Джейн вслед за ним вышла из столовой.

Они застали Кэтрин плачущей в зале, мать утешала ее, дети робко выглядывали из-за двери. Джейн прогнала их.

— Пойдем, — сказал Эдвард, — я хочу поговорить с тобой. — И он повел расстроенную жену вверх по лестнице в их комнату.

Примерно через час Эдвард вышел. Он передал Джейн и матери, что Кэтрин, пролив немало слез, заверила его: мужа она не предавала и отец их сыновей — он.

— Однако она противится тому, чтобы я оспаривал завещание, — продолжил Эдвард, — поэтому я ей не верю. Думаю, мне стоит поехать в Вудленд и потребовать от сэра Уильяма объяснений, пусть расскажет, что произошло в тот день.

— Разумно ли это? — засомневалась Джейн.

— Это единственное, что я могу сделать, — упирался Эдвард.

Раздался стук в дверь, и вошел слуга.

— Сэр, миледи, прибыл посланец от кардинала Уолси и спрашивает сэра Эдварда.

Все поспешили в Главный зал. Там стоял мужчина в кардинальской ливрее. Он поклонился и протянул Эдварду письмо:

— Сэр, его высокопреосвященство требует, чтобы вы немедленно прибыли в Хэмптон-Корт и сопровождали его во время посольства во Францию.

Это был приказ, но Джейн видела, что он пришелся весьма кстати. Эдвард был готов выполнить любое поручение, которое привело бы его к продвижению по службе; они с отцом оба знали, что многие люди поднялись высоко, работая на Уолси, и от него перешли к королю.

— Я благодарю его высокопреосвященство, — сказал Эдвард. — Если вы соблаговолите дать мне час, я соберу свой дорожный сундук и поеду вместе с вами. И еще мне нужно написать письмо милорду Рочестеру.

— Его уже проинформировали, сэр.

— Очень хорошо, — обрадовался Эдвард. — Миледи моя мать позаботится о том, чтобы вы хорошо подкрепились.

Леди Сеймур уже распорядилась, чтобы слуга принес гонцу побольше еды и бутыль эля.

Джейн побежала наверх, вслед за Эдвардом.

— Как ты поступишь с Кэтрин? — спросила она.

— Пусть это дело подождет моего возвращения, — ответил он.

— Но тебя, вероятно, не будет много недель…

— Слава Богу! Скорей бы уехать. Мне нужно время все обдумать и принять решение. А теперь, Джейн, если ты не возражаешь, мне нужно собираться.

Она оставила его, чувствуя внутри странное беспокойство, имевшее мало отношения к разладу между Эдвардом и Кэтрин. Нет, это было какое-то неожиданное возбуждение от радостной вести, что Эдварда вызывают в Хэмптон-Корт, смешанное с разочарованием. Она-то остается дома. Джейн вдруг осознала: мир наконец поманил ее и ей без оглядки на прошлое хочется испытать все то хорошее, что он предлагает.

Однако и тяга уйти в монастырь, погрузиться в тихое соблюдение религиозных обрядов не оставляла ее. Джейн разрывалась на части.

С этой нерешительностью пора было покончить. Если бы только она могла получить ответ на свои молитвы.

Джейн проскользнула в пустую часовню и опустилась на колени, сосредоточив взгляд на прекрасном лике Мадонны. Можно ведь жить в миру и при этом оставаться благочестивой и набожной. Она знала много таких женщин. К примеру, королева — о ее добродетели ходили легенды, — и мать тоже. Они обе испытали радости супружества и материнства и при этом не лишились спасительного утешения веры. Нет никаких сомнений в том, что она, Джейн, навсегда останется преданной Господу, но были и другие способы служить Ему, уход в монастырь — не единственный. Необязательно целиком посвящать себя религиозной жизни.

Джейн поняла, что решение принято, и прошептала:

— Благодарю. Спасибо, что указала мне путь.

Кэтрин не пришла протянуть супругу прощальный кубок и пожелать счастливой дороги к подставке для посадки на лошадей. Эту обязанность пришлось исполнить матери.

— Храни вас Господь, сын мой, — сказала она, внимательно вглядываясь в Эдварда. — Пишите нам.

— Напишу, — обещал он и уехал вместе с гонцом кардинала, а родные махали ему вслед.

Жалея, что не отправилась вместе с Эдвардом в Суррей, Джейн вернулась в дом и постучала в дверь Кэтрин. Не получив ответа, она откинула задвижку и вошла. Невестка, сидя на стуле, качала в колыбели Нэда и глядела в окно. Щеки ее были влажными.

— Ты не доверишься мне? — спросила Джейн, присаживаясь рядом. — Я никогда не разглашу того, что ты скажешь мне по секрету.

— Я не хочу говорить об этом, — ответила Кэтрин. — Прошу, оставь меня в покое.

— Ты не можешь вечно сидеть здесь и грустить, — возразила Джейн. — Подумай о детях, если до других тебе дела нет. Умой лицо и спускайся вниз. Там есть чем заняться.

— Я спущусь немного позже, — пообещала Кэтрин.

Когда она наконец появилась на кухне, где при участии матери, Джейн и Элизабет готовился ужин, то выглядела бледной и говорила мало. В течение нескольких следующих дней она бродила по дому, как бесплотный дух, призрак себя прежней, или жадно обнимала детей, игнорируя попытки Джона вырваться. Даже шутки Гарри, которыми он сыпал из лучших побуждений, не ободряли ее.

— Так продолжаться не может, — сказала мать однажды вечером, после того как Кэтрин рано ушла спать.

— Вы пытались поговорить с ней? — спросила Джейн.

— Конечно пыталась. Она не откроет сердца ни мне, ни кому бы то ни было другому. Ты ведь тоже пробовал, да, Энтони?

— Она сказала, что это меня не касается, — ответил тот.

— Я тоже пытался, — вступил в разговор Гарри. — И получил краткую отповедь.

— Знаете, пожалуй, я сама поеду в Вудлендс и повидаюсь с леди Филлол, — сказала мать. — Мы должны выяснить, в чем причина всего этого.

— Но дотуда пятьдесят миль! — напомнил ей Гарри. — И они нам до сих пор ничего не объяснили.

— Она может вообще не принять вас, — встревожилась Джейн.

— Стоит попытаться, — со вздохом ответила мать. — Мы не можем жить так и дальше.

— Да, мы не можем, — эхом подхватила слова матери Марджери. — Это всех делает несчастными.

— Я отправлюсь в Вудлендс завтра, — решила леди Сеймур.

— Тогда я буду сопровождать вас, — вызвался Гарри.

Глава 4

1527 год

Мать едва успела приступить к сборам в поездку, как прибыл гонец из Вудлендса. Сэр Уильям скончался.

— Он умер от апоплексического удара, — сообщил им вестник, и Кэтрин разразилась слезами.

Все начертили знак креста у себя перед грудью. Джейн подумала, не стала ли злость причиной смерти сэра Уильяма. Что за ужасное время настало! Беда за бедой. Джейн захотелось — и она сама не могла в это поверить — оказаться где-нибудь подальше от Вулфхолла, хотя бы ненадолго.

— Мы поедем на похороны и выкажем уважение к покойному, — объявила мать.

Щеки гонца вспыхнули.

— Прошу прощения, миледи, но моя госпожа была бы рада, если бы вы все остались дома.

— Что ж! — выпалила мать. — Я всего лишь пыталась соблюсти приличия, и, полагаю, в сложившихся обстоятельствах это был жест великодушия. Но когда мне бросают в лицо такое… Это оскорбление.

Лицо посланца покраснело еще сильнее.

— Мои извинения, миледи. Я всего лишь повторяю то, что мне было велено передать.

— Это я понимаю, — ответила мать. — Можете идти.

Дети переглянулись. Никогда еще не случалось, чтобы леди Сеймур отпускала визитера, не накормив. Такова была мера ее гнева, а гневалась она крайне редко.

Томас вернулся домой, вскоре вслед за ним появился глава семьи, уставший после недели, проведенной за вынесением приговоров убийцам и ворам. Сэра Джона, казалось, больше поразили слова матери о том, что сэр Уильям изменил завещание, чем известие о его кончине.

— Эдвард намерен оспаривать это, — сказала леди Сеймур, когда они сидели после ужина в общей комнате. Кэтрин уже давно извинилась и ушла к себе. Печальная маленькая фигурка в траурном одеянии.

— Он не должен так поступать! Будет скандал, — ответил отец. — Мне надо обдумать свое отношение к этому вопросу.

Мать со стуком опустила на стол кубок:

— И вы будете спокойно наблюдать, как вашего сына лишают части наследства его жены? Вам следует задуматься о судьбе двух бедных ягнят, которые спят наверху. Почему эти невинные души лишают того, что им положено по праву рождения?

Отец с пристыженным видом положил ладонь на руку жены:

— Полагаю, это дело ему не выиграть.

— Но ведь нет никаких доказательств или признания недостойного поведения, — заметил Энтони. — Что, если сэр Уильям неправильно разобрался в ситуации? Из-за этого ни в чем не повинные дети должны страдать?

Джейн прикусила язык. Станет ли то, что она обнаружила в башне, серьезным доказательством? Следует ли ей рассказать обо всем? И что случится, если она это сделает? Вероятно, лучше промолчать. И снова ей захотелось оказаться где-нибудь подальше от всех этих неприятностей.

— Муж мой, — сказала хозяйка дома, — почему бы вам не съездить в Вудлендс и не расспросить настойчиво леди Филлол о том, что случилось в тот день?

— Сомневаюсь, что она это сделает, и мне бы не хотелось вторгаться непрошеным гостем в дом скорбящей вдовы. Думаю, лучше всего мне поговорить с Кэтрин. А пока давайте переключимся на более приятные темы.

— Отец, я была бы очень вам обязана, если бы вы оказали мне помощь, — быстро проговорила Джейн, улучив удобный момент. — Я решила — если это можно организовать, — что хотела бы поехать ко двору и служить королеве или принцессе Марии.

Отец явно испытал облегчение, и все заговорили разом.

— Ты, маленькая мышка? — засмеялся Томас.

— О мое дорогое дитя! — Это была мать. — Какой сюрприз для меня!

— Я буду скучать по вам! — воскликнула Марджери.

— Двор — место, где царят завистники, — заметил Энтони. — Ты будешь овечкой среди волков.

— Не могу понять, почему тебе хочется покинуть Вулфхолл, — удивился Гарри.

— А я могу, — буркнул Томас.

— Это не оттого, что я хочу покинуть вас всех, — заверила родных Джейн, понимая, что это не совсем правдиво. — Но я позавидовала Эдварду, когда он отправился на службу к кардиналу, и мне стало ясно, что я сама тоже хотела бы поехать ко двору, если это возможно. Королева — об этом часто говорили отец и Эдвард — благосклонная к слугам и добродетельная госпожа, а принцесса известна своей образованностью и красотой. Если есть при них место, пусть даже самое незначительное, я с радостью заняла бы его.

Отец задумчиво слушал дочь:

— Значит, ты больше не хочешь стать монахиней, правильно я понял?

— Правильно, отец. Думаю, уже год, как я это осознала. А теперь уверена точно.

— Хм. — Сэр Джон огладил бороду. — За места при дворах королевских особ идет состязание. Получить там должность не так-то просто. Нужно иметь знакомства, и эти люди наверняка захотят получить компенсацию за свои услуги.

Джейн вздохнула. Значит ли это, что дорога ко двору для нее закрыта?

— Дочь моя, ну не надо так унывать, — улыбнулся отец. — Это можно как-нибудь устроить. Юные леди, которые служат королеве, имеют прекрасные шансы найти себе достойных мужей, а тебе как раз пора вступать в брак. Я давно хотел организовать твое замужество, но ты стремилась к религиозной жизни. Не стоит и говорить, как мы рады, что ты пришла к такому решению, а, Марджери?

— Я молилась о том, чтобы ты когда-нибудь вышла замуж и завела свою семью, — кивнула мать.

Отец немного подумал:

— Кажется, я знаю человека, который нам поможет. Когда я был при дворе, то подружился с одним нашим отдаленным кузеном, сэром Фрэнсисом Брайаном. Возможно, ты слышала о нем от меня. Он вице-камергер королевы и, наверное, обладает определенным влиянием. Предоставь это дело мне, Джейн. Я напишу ему.

Девушка вновь ощутила знакомое возбуждение: такое же чувство она испытала, когда гонец привез Эдварду вызов к кардиналу. «И все-таки, — напомнила она себе, — дело еще не решилось, надо держать в узде свои надежды. Но, Господи, прошу тебя, пусть сэр Брайан ответит „да“!»

Отец имел беседу с Кэтрин, но, по его словам, невестка уклонилась от серьезного объяснения. Неделя шла за неделей. Эдвард был в отъезде. Джейн надеялась и молилась, чтобы сэр Фрэнсис Брайан ответил на письмо отца. И все это время в Вулфхолле почти не упоминали о том непонятном деле, которое темным облаком нависло над домом.

Джейн удивлялась, почему Кэтрин никому не рассказывает, что случилось, отчего ее родители так внезапно уехали. Если, как она заверила Эдварда, речь не шла об измене и дети — его, почему она скрытничает? Или тут вообще не о чем говорить? В таком случае злость и обида на несправедливость, скорее всего, заставили бы ее искать способ оправдаться, а она уклонялась от объяснений, робела и сторонилась всех и вся, упорно отказываясь заводить речь об этой истории. Она как будто стала чужой в доме.

А потом в жарком августе, раньше, чем ожидалось, из Франции вернулся Эдвард. Любовного воссоединения с семьей не последовало. На лице у него было написано: случилось страшное. Увидев это, мать отослала детей в Старую комнату, где они обычно слушали уроки и играли.

У Джейн мелькнула мысль, не прогневал ли Эдвард кардинала, но потом увидела, как брат отшатнулся от вышедшей приветствовать его жены и бросил на нее такой взгляд, будто она была куском грязи, который нужно поскорее с себя счистить. Когда же Эдвард не опустился на колени перед отцом, чтобы получить благословение, а вместо этого пронзил его таким же полным ненависти и презрения взглядом, Джейн испугалась. Что происходит?

— Сэр, я хотел бы поговорить с вами наедине, — стальным голосом произнес Эдвард.

— Разумеется, — кивнул сэр Джон. — Пойдемте в мой кабинет.

Кэтрин была похожа на пойманного в ловушку зверька: вся сжалась и испуганно таращилась на обоих мужчин. Джейн поймала взгляд матери, но она тоже была совершенно сбита с толку. Джейн виновато подумала о том, что видела в башне. Может, все-таки нужно было рассказать?

Отец и Эдвард провели в кабинете всего несколько минут, после чего младший из Сеймуров вылетел наружу, хлопнув дверью, и зашагал к остальным. Он указал пальцем на Кэтрин.

— Прочь из этого дома! — приказал он. — Я ни мгновения больше не потерплю твоего присутствия под этой крышей. Иди и собери свои вещи.

Лицо Кэтрин побелело от страха. Громко всхлипнув, она повалилась на колени:

— Эдвард, умоляю тебя! Пожалуйста, не прогоняй меня. Что станет с детьми?

— А что с ними станет? Тебе следовало подумать об этом, когда ты вступила на путь злодеяний.

— Эдвард, о чем ты?! — закричала мать.

Он повернул к ней перекошенное мукой лицо, рыдания Кэтрин стали громче.

— О Боже, мама, я не знаю, как сказать вам. Это самое тяжкое из всего, что мне приходилось говорить в жизни.

Джейн охватил приступ дрожи. Она не хотела этого слышать. Рядом с ней заливалась слезами Марджери.

— Ты должен мне сказать! — потребовала мать властным голосом, который заставлял утихнуть любого расшумевшегося ребенка или возражающего слугу.

Кэтрин тихонько всхлипывала. Глаза ее превратились в темные омуты ужаса.

Эдвард зажмурился, словно от боли:

— Отец был ее любовником все эти девять лет, почти с того момента, как мы поженились. — Он с трудом проговорил эти слова, голос его звучал сдавленно. — Мальчики, скорее всего, его дети.

У Джейн возникло ощущение, будто ее ударили. Мать, бедняжка, опустилась на скамью, а старшие дочери бросились обнимать ее.

— Нет, — упавшим голосом проговорила леди Сеймур, которую мгновенно покинула властность. — Нет, нет, нет, не Кэтрин, жена его родного сына. Я уже давно догадывалась. Помоги мне Бог, я знала, что у него есть другая женщина, но такого не могла себе даже представить. О Благая Дева, помоги нам! — Она разразилась бурными рыданиями.

Даже Томас смаргивал с глаз слезы.

Джейн была не в силах поверить в такое. Только не отец, их любимый отец, который был защитой и опорой для всего семейства — каменной стеной. Но и камни иногда оказываются слепленными из глины. Как он мог совершить поступок столь низкий и гнусный? И продолжал беспутство целых девять лет? Ведь если Джон — его сын, значит греховная связь началась в тот год, когда Эдвард и Кэтрин поженились.

Она отчаянно пыталась припомнить какие-нибудь намеки на то, что происходило у них под самым носом, и, разумеется, подумав хорошенько, обнаружила кое-какие признаки, сами по себе невинные, но теперь они обрели новый смысл. Конечно, это имело отношение к внезапному отъезду Филлолов в тот злосчастный день. Вероятно, они увидели нечто такое, что возбудило у них подозрения. Или Кэтрин во всем призналась родителям? О Господи, наверное, там, в башне, развлекались они с отцом, и не единожды, судя по тем пятнам! От стыда у Джейн заалели щеки. Она не могла представить себе своего родителя участником такой непристойной сцены. Это было отвратительно.

Однако объясняло его неизменную расположенность к Кэтрин, его злобу на Эдварда и то, что он остался дожидаться окончания разговора невестки с матерью в тот вечер. Наверное, отец тревожился, не выдаст ли любовница их тайну. А когда сам пошел говорить с ней, то, скорее всего, предостерегал от ненужных откровений и убеждал, что лучше обо всем этом молчать. Какая мерзость!

А мать… Она знала, что отец изменяет ей. И при этом сохраняла бодрость духа и вела себя так, будто все хорошо, продолжая, по своему обыкновению, ставить интересы других выше собственных? Такая показная стойкость унизительна, она просто шокировала. Но разумеется, в глубине души Джейн и сама понимала: в доме что-то неладно. Однако, оправдывая себя неопытностью, предоставила матери одной страдать от жизненных перемен.

— Теперь вы понимаете, почему она должна покинуть дом, — сказал Эдвард.

В ответ на это Кэтрин бросилась к нему и обхватила руками его колени.

— Умоляю тебя, не прогоняй меня! — крикнула она. — Прошу! Прошу! Я не могу оставить детей! Эдвард, молю тебя!

Он высвободился из ее объятий, причем не слишком мягко.

— Делай, что я велю, — прошипел он. — Встань. И уходи.

Мир, казалось, переворачивался вверх дном. Джейн не могла вынести мысли о встрече с отцом, когда он покажется из своего кабинета, где трусливо прятался. И что бы ни натворила Кэтрин, Джейн не могла не чувствовать жалости к несчастной женщине.

— Я отвезу тебя к приорессе Флоранс в Эймсбери, — сказала она. — Гарри, ты проводишь нас?

— Непременно, — согласился он.

— Марджери, позаботься о матери, — распорядилась Джейн. — Я постараюсь вернуться как можно скорее. Кэтрин, прошу тебя, встань. Нужно собрать твои вещи.

Томас и Гарри подняли несчастную на ноги.

— Я должна увидеть мальчиков! — закричала она, вырываясь из их рук. — Я не могу оставить своего малыша! Мне нужно видеть его! — У нее началась истерика.

— Нет! — отрезал Эдвард. — Пусть кто-нибудь соберет ее вещи.

— Я сделаю это. — Мать направилась к лестнице; вид у нее был убитый, она как будто разом постарела.

Джейн не удержалась и заплакала. Она легко могла представить, какая это боль и мука — быть разлученной с ребенком и что ощутят Джон и Нэд, когда поймут, что их мама больше не вернется. И это будет только начало.

Тут мать споткнулась о нижнюю ступеньку лестницы и упала.

— К чему все это?.. — сквозь слезы проговорила она. — Я не могу… Все это так ужасно.

Джейн и Марджери поспешили помочь ей.

Гарри отпустил Кэтрин и сжал руку Джейн.

— Я сам отвезу ее в Эймсбери, — сказал он. — А ты оставайся с матерью.

Джейн вытерла глаза, ужасаясь тому, что видит мать в таком состоянии.

— Наверное, так будет лучше, — согласилась она. — Я напишу записку приорессе.

— Пожалуйста, позволь мне увидеться с детьми! — молила Кэтрин, глаза у нее были совершенно дикие.

Она пыталась оттолкнуть Эдварда, но тот держал ее крепко, игнорируя крики. Джейн взяла перо и бумагу, но рука у нее так дрожала, что ей удалось вывести всего несколько неровных строк.

— Я сообщила приорессе Флоранс лишь о том, что ты была неверной женой, — сказала она Кэтрин. — Ни к чему раскрывать всю правду и покрывать позором семью.

— Это мудро, — хриплым голосом заметил Энтони. — Нам всем нужно продолжать в том же духе. Дела и так идут хуже некуда, не стоит усугублять проблему. Представьте, как скажется на нас этот скандал, если вскроется, что тут творилось.

— Ты имеешь в виду, что внутри семьи мы должны вести себя так, будто ничего не случилось? — спросила мать, нетвердо вставая на ноги. — И ты полагаешь, я на это способна?

Бледное красивое лицо Энтони зарделось.

— Мама, я всего лишь пытаюсь оградить вас от дальнейших неприятностей. Если мы не станем разглашать эту тайну, вы сможете без стыда смотреть в глаза друзьям и знакомым. И сказать по правде, что еще вам остается? Мы все обязаны сохранять преданность отцу и слушаться его. Если вы его бросите, общество вас осудит как предавшую мужа жену.

— Обсудим это позже, — сказала леди Сеймур.

Тяжело ступая, она поднялась по лестнице, и все сели ждать ее. Тишину прерывали только всхлипы Кэтрин. Наконец мать спустилась, неся суму, набитую одеждой. Позади нее шел слуга, тащивший обитый кожей сундук. По решительному виду леди Сеймур Джейн поняла, что та почти оправилась и вернулась к прежнему самообладанию; она изо всех сил старалась быть сильной.

— Кэтрин, вот твои вещи, — холодно проговорила мать. — Гарри, ты не мог бы распорядиться, чтобы подали носилки и лошадей?

— Они уже ждут, — сказал Томас. — Я приказал.

— Ты должна ехать, — сказала леди Сеймур, поворачиваясь к плачущей невестке. — Такова воля Эдварда, и я не стану ему перечить. Надеюсь, Кэтрин, ты осознаешь чудовищность того, что совершила, и сожалеешь об этом. Из милости я помолюсь за тебя.

— Прошу вас! — взмолилась Кэтрин, зубы у нее стучали. — Прошу, позвольте мне увидеть детей!

— Уведи ее! — приказал Эдвард и, так как Гарри колебался, сам потащил жену к дверям. Она начала кричать в голос, но он дал ей пощечину. — Тихо! Что подумают слуги?

Гарри крепко обхватил Кэтрин за плечи и быстро вывел за дверь. Джейн последовала за ними и стояла рядом, пока брат сажал невестку в носилки. Заглянув внутрь, она увидела, что Кэтрин смотрит на нее полубезумным взглядом.

— Послушай, — начала Джейн, — если ты будешь хранить семейную тайну и никогда не назовешь отца своим любовником, я постараюсь сделать так, чтобы ты виделась с детьми. В противном случае я стану считать тебя самым неблагодарным созданием из всех когда-либо живших на свете и ничего больше для тебя не сделаю. Понимаешь?

Гарри смотрел на сестру с новым уважением. Кэтрин сжала ее руку:

— Обещаю, я никогда не заикнусь о нем! Даю слово, клянусь! Я сделаю все, если ты привезешь ко мне детей или позволишь мне навещать их.

— Я постараюсь, — пообещала Джейн. — Господь с тобой!

Она стояла на Большом дворе и смотрела, как носилки увозят прочь Кэтрин. Ее крики затихли в отдалении. Потом Джейн пошла искать Эдварда.

Все так и сидели в Главном зале, пытаясь свыкнуться со страшной правдой, которая им открылась.

— Она уехала, — сообщила Джейн. — Эдвард, тебе следует знать, что ценой за ее молчание могут быть встречи с детьми.

Эдвард понуро сидел на скамье, его гнев прошел.

— Я не хочу, чтобы они с ней виделись. Пользы от этого не будет.

— Зато она скорее проявит благоразумие! Кроме того, я пообещала: если она будет молчать про отца, то я постараюсь помочь ей встретиться с детьми.

— Ты не имела права! — крикнул Эдвард.

— Джейн говорит разумные вещи! — вмешалась мать. — Ты хочешь, чтобы о нашем позоре трубил весь свет? Слухи распространяются быстро, сам знаешь. Монахини любят посплетничать. Дня не пройдет, как новость разлетится по всей стране. Подумай обо мне и об этих бедных детях. Они будут скучать по матери. Мальчики без нее и дня не прожили.

— Я подумаю, — буркнул Эдвард.

— Тогда думай быстро, — сказала леди Сеймур.

— Я только одного не могу понять, — подал голос Энтони, — как ты узнал, что отец и Кэтрин любовники.

Джейн увидела, как мать поморщилась.

Эдвард замялся:

— В это трудно поверить, но, когда я был во Франции, меня без конца терзали сомнения по поводу Кэтрин. Мне нужно было знать, изменяет ли она мне и мои ли дети. В такое время лучше находиться дома. Мне не давало покоя то, что я никак не мог разрешить сомнения, пока не вернусь в Вулфхолл. Я даже спать перестал из-за этого. — Он помолчал. — В свите кардинала был один джентльмен. Когда мы находились в Амбуазе, я услышал его рассказ о неком ученом человеке, который живет в городе и считается большим знатоком магии.

— Колдун! — воскликнул Энтони.

Эдвард сердито глянул на него:

— Радуйся, мальчик, что ты не оказался в моем положении. Ты ничего не смыслишь в том, о чем говоришь. — Он повернулся к остальным. — Про этого человека рассказывали, что у него бывают видения и он способен предсказывать будущее. Я подумал, вдруг он мне поможет. Пришел в его дом на узенькой улочке неподалеку от того места, где жил художник Леонардо. Сперва он сказал, что вызывать видения запрещено, и если он это сделает, то рискует быть обвиненным в колдовстве или ереси. Я поклялся, что никому ничего не скажу. Предложил деньги. Короче, упрашивал его, как мог, потому что отчаянно хотел узнать правду.

— Но откуда тебе известно, что он не шарлатан и не мошенник? — спросил Гарри.

— Люди при дворе говорили о нем с уважением, как об ученом муже, человеке неподкупной честности. О его занятиях магией упоминал только тот джентльмен из свиты кардинала, но он заверил меня, что в этом отношении мне беспокоиться не о чем, как и во всех прочих. Итак, я с радостью заплатил ему за помощь, причем немало.

— Не могу поверить, — покачала головой мать, — что мой сын занимался такими сомнительными делами. Отец Джеймс пришел бы в ужас.

— Я вижу, вы не одобряете моего поступка и сомневаюсь, что вы мне поверите. — Эдвард встал. — Нет смысла рассказывать вам, что произошло. Пойду на конюшню.

— Подождите! — воскликнула Джейн. — Мы тебя выслушаем. Я уверена, ты действовал из лучших побуждений. Все согласны со мной? — Она быстро окинула взглядом родных.

— Я выслушаю тебя, — сказала мать, — хотя шокирующих новостей уже хватило для одного дня.

Эдвард сел на место:

— Матушка, никто не говорил, что этот человек занимается дурными делами; скорее о нем отзывались как о муже трезвомыслящем и искреннем. Он понял, что меня тревожит, и проявил сочувствие. Сказал, что использует магическую перспективу и попытается узнать, что происходит у меня дома. Потом отвел в маленькую комнату, завешенную черной материей, и предложил сесть вместе с ним за стол. На нем стояли две серебристые свечи и плошка, наполненная водой, с каким-то кристаллом. Он попросил воду открыть нам правду о моей жене, потом достал из кармана пять лунных камней и опустил их в плошку.

Мать перекрестилась, но сохранила спокойствие.

— Сначала ничего не происходило, — продолжил рассказ Эдвард, — но затем, к моему изумлению, на воде начали появляться образы. Там была женщина в зеленом платье, какое часто носит Кэтрин, но… Скажу только, что с ней был мужчина и они находились в позе, которая говорила о близости, мало приличествующей чести обоих. Видение длилось всего несколько мгновений, но я узнал его. Это был отец.

— Откуда такая уверенность? — скептически спросил Томас.

— Я не сомневался. Но даже если я ошибся или тот человек использовал какие-то хитрости, все равно правда открылась, и отцу пришлось это признать. Им обоим пришлось.

— Значит, ты поспешил домой из-за того, что увидел, — подвел итог Томас. — А как отреагировал на это кардинал?

— Я не открыл ему правды. Сказал, что моя жена после смерти отца помутилась рассудком и я очень беспокоюсь за нее. Кардинал проявил понимание и благословил на отъезд. Не думаю, что он затаил на меня обиду.

Эдвард уткнулся лицом в ладони. Некоторое время все молчали.

— И что ты теперь будешь делать? — робко спросила Джейн.

— Если Кэтрин примет обет, ты легко добьешься аннулирования брака и сможешь жениться снова, — сказал Энтони.

— Думаешь, мне этого захочется? — с горечью спросил Эдвард.

— Не торопись, пусть пройдет время, — сказала мать. — Нам всем нужно время, чтобы пережить случившееся. — Она снова заплакала. — Ваш отец стал чужим для меня. Я не знаю, как жить дальше. И что теперь будет с детьми?

— Я долго думал об этом, — вздохнул Эдвард. — Я люблю их обоих. Может быть, они и мои сыновья, но даже если отцовские, в них течет та же кровь. По закону муж считается отцом всех детей своей жены, так что нет смысла объявлять их бастардами. И я не сделаю ничего, что принесет им вред.

Джейн заметила, что при этих словах Эдварда мать испытала облегчение, как и она сама.

— Хорошо, что ты не лишаешь их своей отцовской любви, — сказала леди Сеймур. — Дети нуждаются в ней, особенно Джон. И ведь они ни в чем не виноваты.

— Я не перестану любить их, хотя они напоминают мне об их матери и ее злодеяниях, — ответил Эдвард. — Но я намерен оспорить завещание сэра Уильяма; нет никаких причин, по которым я или дети Кэтрин должны лишиться положенного ей по наследству.

Томас поднял взгляд:

— Если ты это сделаешь, брат, то рискуешь вызвать гнев леди Филлол, которая может в отместку раструбить по всему миру, что наш отец покрывал ее дочь.

— Томас! — протестующим хором воскликнули братья и сестры.

— Имей уважение к матери! — бросил Гарри.

У Томаса хватило такта, чтобы принять сокрушенный вид.

— Простите, матушка.

— И меня тоже простите, я сожалею больше, чем могу выразить словами. — Это был сэр Джон. Он стоял в дверном проеме, растерянный и сломленный, искательно заглядывал в глаза жене и детям, будто хотел вызнать, осталась ли в них хоть капля любви и уважения к нему. — Сможете ли вы когда-нибудь простить меня?

Дети встали, повинуясь воспитанной в них с детства привычке. Послушание, уважение и привязанность, которыми пользовался отец на протяжении всей их жизни, невозможно было отменить за одно мгновение. И все же Джейн теперь смотрела на него другими глазами. Он оставался человеком, которого она любила, и тем не менее стал чужаком, все греховные слабости которого вдруг раскрылись. Ум Джейн не мог вместить в себя все это.

— Марджери? — обратился сэр Джон к жене.

Мать не смотрела на него. Эдвард вышел за дверь.

— Марджери, пройдемте в Широкий зал, — сказал отец и отступил в сторону, пропуская ее вперед, его глаза были мокры от слез. Джейн ужаснулась. Она никогда не видела отца плачущим.

Ни отец, ни мать никому не открыли, о чем они говорили в тот августовский вечер, но было ясно: оба старались, чтобы жизнь шла как прежде, только это было совершенно невозможно. За ужином сэр Джон занял свое обычное место на высоком кресле во главе стола. Леди Сеймур села на противоположном конце, как делала всегда. Они вели разговор друг с другом, и дети последовали примеру родителей. Не их дело — осуждать отца.

Сердце Джейн обливалось кровью: ей было жаль мать, которая вела себя так стойко, несмотря на свою боль, и она прекрасно понимала, как стыдно отцу. Девушка силилась делать вид, будто все идет нормально, но никак не могла примириться ни с тем ни с другим.

У Эдварда внутри все пылало, словно в горне, из которого вот-вот вырвется наружу расплавленный металл. Напряжение было осязаемым. Ели все очень мало, хотя блюда на столе стояли отменные.

— Сегодня я получил послание от сэра Фрэнсиса, — сказал сэр Джон в конце трапезы таким тоном, будто случайно вспомнил об этой «мелочи». — Он пишет, что охотно займется поиском места для тебя, Джейн. И намекает, что я могу облегчить его труды, если подам надежду на вознаграждение. Так принято при дворе. Патронаж — дело прибыльное. Завтра я пошлю ему деньги.

— Благодарю вас, отец. — Сердце Джейн учащенно забилось.

Неужели она и вправду отправится ко двору? О, насколько сильнее обрадовала бы ее эта новость, если бы пришла в более благоприятный момент! Разве сможет она оставить мать в такое время?

— Это хорошая возможность для тебя, — решительно заявила леди Сеймур. — Ты наверняка найдешь себе достойного супруга. Молюсь, чтобы это случилось.

Джейн испытала облегчение.

Но вот бесконечный ужин завершился, благодарственные слова произнесены, и можно укрыться в постели. Джейн взяла свечу и пошла вверх по лестнице вместе с Марджери. В спальне с низкими потолочными балками и деревянной кроватью, завешенной вышитыми шторами, которую они делили на двоих, девушки разделись, сложили платья, натянули ночные сорочки и забрались под одеяло. Джейн задула свечу. Сестры лежали молча; комнату заливал лунный свет, проникавший внутрь сквозь окно с тонкой решеткой.

— Я не хочу, чтобы ты уезжала ко двору, — произнесла Марджери.

— Может быть, я еще и не уеду, — отозвалась Джейн. — Пока нет окончательной уверенности. Но если я там окажусь, то спрошу королеву, нет ли у нее места и для тебя.

— Правда? — В голосе Марджери слышалась томительная надежда.

— Конечно, дорогая сестрица. Я так люблю тебя. И буду ужасно скучать.

— Всегда легче уезжать, чем оставаться, — сказала Марджери, и это мудрое замечание выдавало, что ей всего пятнадцать.

— Да, — согласилась Джейн, — к тому же, боюсь, жизнь тут не наладится еще очень долго.

— Думаешь, отец и мать смогут забыть о том, что случилось?

— А что им остается? Они женаты. Отец — важный человек в наших краях. Мать постарается избежать скандала. Мы все согласились, что лучше сохранить это в тайне. А все начинается с дома.

— Я попытаюсь жить и дальше, как ни в чем не бывало, — заявила Марджери, переворачиваясь на бок, — и молюсь, чтобы все остальные вели себя так же. Спокойной ночи, сестрица.

Джейн не могла уснуть. Она ворочалась в темноте, пытаясь совладать с тревожными мыслями. Через какое-то время она встала, надела ночной халат и на цыпочках прошла в соседнюю пустую комнату, где находилась уборная. Выйдя оттуда, совсем не расположенная ко сну, Джейн тихонько спустилась по лестнице в Старую комнату. Там найдется какая-нибудь книга, которая наверняка развеет ее душевное смятение. Отец Джеймс был снисходительным наставником, а потому в помещении для учебных занятий стояли лошадки-качалки, на стульях сидели куклы, в углах валялись волчки, на столах лежали забытые роговые книги и исписанные листы бумаги. Джейн улыбнулась, краем глаза заметив корявые буквы, выведенные рукой юного Джона, и тут же ощутила болезненный укол в сердце при мысли о том, с какой потерей скоро столкнется ее ничего не подозревающий племянник.

На полке из любимых с детства книг Джейн выбрала «Кентерберийские рассказы» Чосера, села и раскрыла том. Начав читать, она услышала какой-то тихий шум в дальнем конце комнаты, за дверью, которая вела в кабинет отца. Неужели он не спит в такой поздний час?

Джейн подождала, размышляя, не лучше ли ей уйти, но тут дверь открылась, и появился сэр Джон:

— Джейн! Что ты тут делаешь?

Он едва решался встретиться с ней взглядом.

— Я не могла уснуть, отец. И пришла сюда за книгой. — Она встала.

— Увы, бедное дитя, я сомневаюсь, что сегодня кому-нибудь из нас удастся выспаться. — Сэр Джон сглотнул и направился к ней. — Моя дорогая девочка, — сказал он и заключил ее в объятия. — Я так виноват. Что я наделал?! — Голос его тонул в волосах дочери, плечи вздрагивали.

Не зная, что сказать или сделать, Джейн наконец прошептала:

— Все будет хорошо. Дайте нам время.

— Постарайтесь не думать обо мне слишком дурно, — пробормотал отец. — Я был глупцом, вообразил себе эту любовь. Эдвард пренебрегал ею, а я воспользовался ее несчастьем. — Он отпустил Джейн и заглянул ей в лицо. И что же? Оказалось, что ее сильный, величавый отец плакал, он даже как будто стал ниже ростом. — Хотя она не противилась, — продолжил сэр Джон, — вся вина на мне. И никогда мне ее не загладить.

Джейн натужно улыбнулась:

— Я не сомневаюсь, что Небеса уже простили вас, раз вы так искренне раскаиваетесь. Я прощаю вас от всего сердца и постараюсь обо всем забыть.

Сэр Джон шумно втянул в себя воздух:

— Я не заслуживаю такого снисхождения, но благодарю тебя, Джейн, от всей души. Леди Марджери сказала, что по твоему настоянию было решено сохранить тайну внутри семьи, и за это я благодарю тебя отдельно. Для меня истинное благословение — иметь такую дочь.

Сэр Джон уже совладал с чувствами и протянул Джейн руку. Она замялась. Больше всего ей хотелось, чтобы отец снова стал таким, как прежде. И первым шагом к этому должно стать прощение. Девушка протянула ему ладонь в ответ.

Через неделю пришло письмо от сэра Фрэнсиса Брайана. Сэр Джон вошел на кухню, где Джейн с матерью пекли пироги, и громко объявил:

— Джейн, ты отправляешься ко двору. Королева милостиво согласилась принять тебя в качестве фрейлины, и король тоже выразил одобрение.

Сердце Джейн заскакало от восторга.

— Прекрасная новость! Я и не думала, что это свершится.

Она едва могла сосредоточиться на списке вещей, которые понадобятся ей при дворе. Мать радостно засуетилась, и это отвлекло ее от тяжелого уныния.

— Тут говорится, что ты можешь носить только черное или белое. Ничего цветного. Надо будет послать за торговцем тканями в Мальборо, пусть приезжает, да побыстрее, ведь вам нужно быть в Гринвиче к концу месяца. Почему ты не можете носить свои лучшие платья, этого мне не понять!

Эдвард стоял за спиной отца и слушал разговор или, скорее, монолог леди Сеймур.

— Только королева и ее придворные дамы носят цветные платья, матушка. А все фрейлины одеты в черное и белое.

— Почему? — спросила Джейн.

— Чтобы вы не затмевали ее. Большинство фрейлин — молодые прекрасные девушки, а королева, честно говоря, не красавица. Но она очень величественная и одевается роскошно.

— А какая она, королева Екатерина? — сыпала вопросами Джейн.

— Мне не довелось говорить с ней, но я видел ее не раз. Она всегда мила и улыбчива, хотя ей приходится нести тяжелый крест.

— Да, у нее нет сына, — заметил сэр Джон, садясь в кресло у очага, — и она уже не женщина в этом смысле.

Эдвард ничего не ответил. Он не хотел говорить с отцом. Атмосфера в доме оставалась напряженной, и Джейн чувствовала себя виноватой за чувство облегчения, которое испытывала при мысли о грядущем отъезде и о том, что оставит родных разбираться со всеми проблемами без ее участия.

— А королева красивая? — встряла в разговор восьмилетняя Дороти.

— В молодости была, — ответил отец. — Увы, теперь она уже немолода. Она старше короля.

— Я хочу поехать ко двору, — продолжала болтать Дороти. — Хочу надеть красивое платье, танцевать, петь и увидеть короля.

— Всему свое время, — сказал отец.

— Мало мне одной дочери, которую нужно собрать ко двору, — вздохнула мать. — Джейн, поднимемся наверх и разберем вещи в твоем сундуке. Посмотрим, что из этого можно использовать. Тебе понадобятся новые капоры. Нельзя же при дворе ходить простоволосой. И ты можешь взять мой жемчуг…

— Я отвезу тебя, Джейн, — перебил ее Эдвард, — а потом отправлюсь на север, в замок шерифа Хаттона. Скоро я должен вернуться туда. — Последние слова он произнес с нескрываемым облегчением.

После ужина Джейн и Эдвард прогуливались по саду Вулфхолла.

— Какая радость находиться за пределами этого дома, — сказал он; лицо его выглядело усталым, глаза запали. — Скорей бы уж нам уехать.

— Ты не будешь скучать по детям? — спросила Джейн.

— Им будет хорошо с матерью.

— Но ты нужен им сейчас.

— Джейн, не вмешивайся! — вспылил Эдвард.

— Если я вмешиваюсь, то потому, что забочусь о них, — возразила она, уязвленная. — Они только что остались без матери.

— И это моя вина? Не я девять лет скакал по чужим постелям, совершая инцест.

— Она скакала? — медленно проговорила Джейн. — Или боялась отказать отцу? Кэтрин никогда не была здесь счастлива, верно? Влюбленная женщина, которая согласна на эту любовь, должна выглядеть счастливой. По-моему, вся любовь была со стороны отца.

— Похоть, ты имеешь в виду! — прорычал Эдвард.

— В течение девяти лет? Говорят, похоть удовлетворяется быстро. Нет, Эдвард, я уверена, против Кэтрин тут согрешили больше, чем согрешила она сама.

— А ты не забыла, как она вела себя в самом начале! — с горечью воскликнул Эдвард. — Почище Евы. Она обворожила меня. И вовсе не была невинной овечкой; она знала, к чему готовится. Ты огорчаешь меня тем, что берешь ее сторону.

— Нет, Эдвард! — крикнула Джейн, понимая, что ей не стоит сейчас злить брата или враждовать с ним. Да, временами он превращался в холодного моралиста, но все равно оставался ее братом и со следующей недели будет ее единственной связью с домом. Джейн коснулась его руки. — Мне очень жаль вас обоих, но, какова бы ни была роль во всем этом Кэтрин, она сполна заплатила за грех разлукой с детьми, и для нее это наверняка катастрофа.

Эдвард опустил плечи:

— У тебя слишком мягкое сердце, Джейн. Кэтрин сама виновата, она потеряла право общаться с детьми из-за своего поведения. Я не могу допустить, чтобы они заразились ее порочностью. Она не подходит для того, чтобы растить и направлять их. И тебе стоит подумать обо мне. Я женат, и у меня нет жены. Я не могу снова вступить в брак, если Кэтрин не примет обет или я сам не обращусь за разводом, но это будет непомерно дорого. Потребуется акт парламента. Так что придется мне жить в одиночестве.

«Или не в полном одиночестве», — подумала про себя Джейн, но посчитала за лучшее придержать язык.

— Мне действительно очень жаль тебя, — сказала она и взяла брата под руку.

Они молча пошли дальше.

— А каков из себя король? — спросила Джейн, чтобы сменить тему разговора.

— Очень красив, по крайней мере так говорят дамы, — ответил Эдвард. — Он высок и величествен, как подобает могущественному правителю, и держится с большим достоинством. Не прочь перекинуться шуткой со слугами, я даже видел, как он играл в кости с хранителем винных погребов. Как-то на приеме один посол сильно нервничал, король положил руку ему на плечо и говорил с ним, как со старым знакомым, чтобы тот расслабился.

— Это вдохновляет.

Джейн, пожалуй, боялась встречи с королем.

— Он не кусается. — Эдвард через силу улыбнулся. — Тебе нечего бояться.

Наконец все было готово. Сказав прощальные слова, Джейн крепко обняла мать. Отец поцеловал ее, благословил и дал кошелек с монетами. Мать старалась сохранять бодрый вид, улыбалась и просила дочь писать почаще. Вокруг столпились братья и младшие сестры с детьми, чтобы сказать «до свидания». Обнимая Марджери, Джейн сказала:

— Я не забыла о своем обещании.

Она забралась в носилки и устроилась рядом с сундуком, где были аккуратно сложены ее новые платья, поверх которых лежали завернутые в старый шелк капоры. В сундуке поменьше уместились нательное белье, меха, зимняя накидка и небольшая шкатулка с драгоценностями: материнский жемчуг, который перешел ей по наследству от бабки Уэнтворт, три кольца, маленькая подвеска с бриллиантом и эмалевая брошь в форме ромба с изображением Пяти ран Христовых. Под боком у Джейн пристроилась корзина с едой в дорогу.

Эдвард вскочил на коня, два грума замкнули шествие, и кавалькада, сопровождавшая носилки, медленно покинула Большой двор, пересекла Малый, проехала через гейтхаус и направилась в сторону Мальборо, Ньюбери и Мейденхеда, где путники пересядут на лодку, идущую в Гринвич.

Джейн приказала себе не оглядываться.

Примечания

1

Роговая книга (англ. horn book) — первое учебное пособие для детей в Англии начиная с середины XVI в.; лист бумаги или пергамента с алфавитом, римскими цифрами и триипостасной формулой «Во имя Отца, Сына и Святого Духа, аминь», помещенный на дощечку из камня, дерева или рога и накрытый сверху прозрачными роговыми пластинами или слюдой. Иногда конструкция была снабжена ручкой и подвешивалась ребенку на пояс или на шею, как в данном случае. — Здесь и далее примеч. перев.

2

Джеркин — приталенная мужская кожаная куртка.