Фуэте для олигарха

Элина Солманская

Роскошная жизнь Эльдара Томашевского будет потревожена внезапным появлением в ней двух маленьких племянников, оставшихся без родителей, и Стефании Оболенской, бывшей балерины, обладающей не только редкой красотой, но и дерзким характером. Сложные взаимоотношения, ненависть и любовь, чужие долги, жизненные сложности и преодоления закружат их обоих в стремительном вихре одного из самых сложных танцев в их жизни, который объявит для них сама судьба.Серия «Питерская рапсодия». Книга вторая

Глава 4

Томашевский закончил очередной разговор с деловым партнёром и, отложив телефон в сторону, внимательно посмотрел на Еву, сидевшую с ним рядом в машине на заднем сидении. Он наблюдал за ней украдкой с того самого момента, как забрал её из школы. Ему показалось, что она словно ушла в себя и волновалась настолько, что практически не дышала. Нервно сжимая пальчики на руках, она смотрела прямо перед собой и молчала.

— Малыш, ты не заболела? — Эльдар погладил её по голове.

Ева повернула голову и натянуто улыбнулась.

— Нет, я здорова. Просто я…

— Волнуешься?

— Да. Я боюсь, что они меня не примут.

— Почему?

Девочка промолчала.

Томашевский обнял её за плечи и прижал к себе.

— Возьмут, не волнуйся. Не возьмут в этой школе, поедем в другую, где менее строгий отбор. Ты ведь хочешь заниматься балетом, несмотря ни на что?

— Да.

— Ну, тогда борись за то, что любишь. Знаешь, мне тоже в своё время было очень часто не по себе, когда я брался за новое дело, а потом, когда я добивался успеха, понимал, что мои опасения были напрасны. Так и у тебя, если ты поверишь в собственные силы, ты добьёшься успеха. Кстати, если сегодня ты поступишь в балетную школу, то уже вечером мы с тобой поедем в магазин и купим тебе всё, что будет необходимо для занятий. Одежду, обувь и аксессуары. И ещё я планирую в угловой комнате особняка на втором этаже обустроить тебе небольшой танцевальный класс.

Ева ослепительно улыбнулась.

— Правда?

— Конечно, правда.

— И установишь балетный станок?

— Непременно, — он улыбнулся и провёл ладонью по её волосам.

— Спасибо тебе большое, дядя Эльдар. Ты самый лучший дядя на свете.

— Вот это для меня новость и признаюсь, очень приятная. Ну что ж, вот мы и приехали.

Машина остановилась на парковке у балетной школы, и Эльдар, покинув салон автомобиля, открыл дверь со стороны Евы и помог ей выйти на улицу. Они вошли в здание и, поднявшись по лестнице на второй этаж, оказались в кабинете директора.

Пока девочка переодевалась, Томашевский занял своё место в репетиционном зале, где должна была проходить работа комиссии. Периодически посматривая на часы, он принялся терпеливо ожидать начала экзаменационного тура.

Когда в зале появились две пожилые женщины, и следом за ними вошла Оболенская, Томашевский сразу же перевёл свой взгляд на неё и невольно улыбнулся.

Сегодня её образ напоминал бизнес-леди. Брючный костюм тёмно-синего цвета, плотно облегал её стройную фигурку, а босоножки на высоченной шпильке делали её стройные ножки визуально ещё длиннее. Лицо с лёгким макияжем и волосы, убранные в аккуратный пучок на макушке придавали нежности. Лишённая украшений, она сегодня действительно напоминала строгого педагога.

В руках Стефания сжимала блокнот с ручкой и о чём-то тихо переговаривалась с коллегами. Опустившись на стул за большим длинным столом, она обернулась и взглянула на Томашевского.

Эльдар кивнул ей в знак приветствия и попытался улыбнуться. Но заметив её небрежный кивок головы и плотно сжатые губы, моментально сменил выражение лица на серьёзное.

Через несколько минут дверь открылась и в зал вошла женщина, которая вела за руку Еву.

Девочка двигалась медленно, старательно вытягивая носочки и гордо распрямив плечики, держала спину ровно. Все её тельце было подобно натянутой струне.

Остановившись в центре зала, она опустила руки по швам и внимательно посмотрела на сидевших за столом педагогов.

— Здравствуйте, милая барышня! — обратилась к ней Бунина. — Попрошу вас назвать своё имя и количество полных лет.

Девочка повернула голову и, взглянув на Эльдара, снова перевела взгляд на педагогов.

— Здравствуйте! Меня зовут Ева Томашевская. Мне семь лет, — она сделала выброс правой руки в сторону и присела в лёгком балетном поклоне, приветствуя педагогов.

— Прелестно. Вы занимались раньше хореографией? — обратилась к ней одна из женщин.

— Да. В течение двух лет, я занималась с хореографом, пока она не уехала.

— Чему же вы научились у него? И что умеете сейчас?

— Я пока умею совсем немного, но очень хочу научиться многому.

— Чему же, милая, вы хотите научиться? — обратилась к ней самая пожилая из женщин.

Ева сложила ручки на груди, делая из них крышу домика.

— Я хочу танцевать все партии в балете, какие только есть. Хочу научиться самым сложным элементам и готова ради этого пожертвовать всем.

— Чем же интересно в первую очередь ты готова пожертвовать ради танца? — раздался громкий голос Оболенской.

— Своей жизнью, — не задумываясь, тихо ответила Ева.

Женщины тихо рассмеялись.

— Прелестный ребёнок. Вы просто очаровательны, милая барышня, — снова обратилась к ней Бунина. — Прошу вас коллеги… — она жестом руки показала женщинам в сторону девочки. — Я думаю нужно посмотреть физические данные и возможности ребёнка.

Две женщины согласно кивнули, поднялись на ноги, и подошли к малышке. Попеременно заставляли её отводить ручки в стороны и поднимать ножки, вытягивая носок, склонять голову и прогибаться назад, вставать на цыпочки и делать сразу по несколько оборотов вокруг своей оси.

— Ну что, каков ваш вердикт? — Бунина внимательно посмотрела на женщин.

— Конечно, ребёнок ещё будет развиваться, но на сегодняшний день прелестная гибкость у девочки и главное выворотность ног потрясающая. Ведь, как известно это крайне важно в нашей профессии, — ответила самая старшая из преподавателей.

Ева, внимательно слушая разговор взрослых, нервно сжимала пальчики на руках.

Томашевский видел, как слегка подрагивали её губы, и сильное волнение буквально отражалось на её лице.

— Ну что, Стефания Павловна, берёте? — Бунина с вызовом во взгляде посмотрела на Оболенскую.

Стефания поднялась на ноги и подошла к девочке. Внимательно посмотрев на неё, она медленно направилась к подоконнику, на котором стоял музыкальный центр.

— Я сейчас включу тебе музыку. И ты должна будешь мне с помощью танца изобразить всё, что ты почувствуешь во время прослушивания этой музыки. Поняла меня? — обратилась она к девочке.

Ева молча кивнула и вышла в центр зала.

Томашевский затаив дыхание, смотрел на племянницу.

Её хрупкий силуэт в нежно-голубом балетном купальнике с полупрозрачной юбочкой был таким нежным и трогательным. Когда заиграла грустная скрипичная мелодия, она словно замерла на месте, закрыла глаза и лишь спустя мгновение, развела руки в стороны и, взмахнув ими, грациозно подняла их над головой.

Приподнявшись на цыпочки, она сделала несколько лёгких шагов и, закружившись на месте, отчаянно вскидывая руки к потолку, словно боролась с кем-то, цепляясь за невидимую спасительную нить в воздухе. Снова кружилась на месте, и изящно опускаясь на пол, словно теряла на мгновение сознание, и тут же снова поднимая руки вверх, пыталась вознестись в небо. Но её движения с каждой минутой становились всё слабее, и она, обречённо опустив руки вниз, и вскинув голову в последний раз, обвела грустным взглядом помещение вокруг себя и, закрыв глаза, тяжело опустилась на пол.

Томашевский взволнованно смотрел на племянницу и уже поднялся на ноги, чтобы подойти к ней, но заметив строгий взгляд Оболенской и резкое движение её руки, снова опустился на свой стул.

Когда музыка стихла, Стефания опустилась на колени рядом с девочкой и нежно провела рукой по её волосам.

Ева открыла глаза и улыбнулась.

— Ну а теперь, может, расскажешь, фантазёрка, что ты увидела и кого изображала, — обратилась она к девочке.

Ева поднялась с пола и присела на месте.

— Я была птицей, большой и красивой чайкой, которая высоко взмыла в облака. Я парила так беззаботно и легко, наслаждаясь высотой, и свежим ветром, пока на меня не напала большая чёрная птица. Я была смертельно ранена её острыми когтями, но всё ещё хотела жить и в последний раз взмыть в небо, чтобы увидеть море с высоты полёта. Но у меня не хватило сил, и я упала в воду. Я ещё пыталась сражаться за свою жизнь, но большие волны накрыли меня с головой, и я погибла.

В комнате воцарилась абсолютная тишина.

Оболенская затаив дыхание, смотрела на девочку. В её безумном рассказе и танцевальной интерпретации вдруг узнала саму себя, когда была в возрасте этой малышки. В свой первый танец в пятилетнем возрасте она тоже видела себя птицей. Только белым лебедем и тоже погибшим от когтей злой большой птицы.

— Мне понравилось то, что ты показала. И я считаю, что если ты будешь трудиться, то из тебя получится настоящая балерина, — Стефания погладила её по волосам и, поднявшись на ноги, стремительно направилась на выход.

— Стефания Павловна, так вы не сказали, вы возьмёте девочку к себе в группу? — обратилась к Оболенской Бунина.

Стефания обернулась и внимательно на неё посмотрела.

— Возьму. Первое занятие сегодня через двадцать минут. Список всего необходимо я подготовлю. Господин Томашевский, я вас попрошу приобрести всё необходимое для занятий, — она развернулась и медленно пошла на выход.

Покинув зал, Стеша зашла в свою комнату и тяжело опустилась на стул. То, что проделала эта крошка перед её глазами, лишило её напрочь покоя и собранности, а от её сарказма и предвзятого отношения не осталось и следа. Несколько минут назад, она словно побывала в своём прошлом, прикоснулась к своей прежней мечте и надеждам, которые так и не осуществились.

— Стефания Павловна, вы придёте в зал? Мы вас ждём, — одна из её учениц стояла на пороге комнаты и с волнением во взгляде смотрела на своего педагога.

— Да, Дианочка, я иду. Ступай в класс.

Когда девочка покинула комнату, Оболенская поднялась на ноги и, взяв в руки пуанты, и диск с музыкальным сопровождением, направилась на выход из комнаты.

В течение двух часов, пока шли занятия, Стеша особое внимание уделяла новой ученице. Видела её старания и, тем не менее, делала ей многочисленные замечания, постоянно поправляла её спину, постановку ног и требовала выполнять движения легко и плавно.

Заметив её усталость, разрешила присесть всего на несколько минут, но когда положенное время истекло, снова заставила встать к балетному станку. Умышленно нагружала её вместе с остальными. Надеялась, что упрямица уже завтра передумает, и её стремление посвятить свою жизнь балету иссякнет и окажется не более чем красивой фразой, которую она заранее сформировала в своей юной голове.

Когда занятия окончились, Оболенская попрощалась с девочками и, выключив музыкальный центр, направилась на выход из зала. Но резко остановилась, заметив сидящую на полу в углу комнаты Еву. Малышка сняла балетные чешки с ног и, склонив голову на колени, тихо плакала.

Оболенская подошла к ней ближе и, встав за её спиной, обратилась к ней строго:

— Томашевская, в чём дело? Ты почему не собираешься домой?

Ева повернула к ней заплаканное личико и тяжело поднялась на ноги. Слегка прихрамывая, она направилась к скамье, где лежала её кофточка.

— До свидания, Стефания Павловна, — тихо произнесла девочка и пошла к двери.

— Ну-ка подожди. Подойди ко мне.

Ева обернувшись, медленно пошла к ней навстречу.

— Что случилось? — Оболенская пристально всматривалась в личико девочки. — Почему ты плачешь?

— У меня ноги болят.

— Это не страшно. Завтра всё пройдёт. Это с непривычки. Что-то ещё является причиной твоих слёз?

— У меня не получается ничего.

— С чего ты это взяла?

— Я вижу. Девочки все красивые, грациозные, а я…

— А ты сегодня находишься здесь первый день и для одного занятия у тебя неплохие результаты, — Стефания взяла её за руку и опустилась с ней рядом на скамью. — Если ты хочешь стать настоящей балериной, то о слезах нужно забыть. У тебя хорошие данные и главное большое желание танцевать, но если ты не избавишься от сомнений и робости, будешь лить слёзы, ты ничего не добьёшься, — Стеша обняла её за плечи и прижала к себе. — Ты должна сама всё для себя решить, иначе будет лучше, если ты уйдёшь, сегодня домой, и никогда больше не придёшь в танцкласс и забудешь навсегда о балете.

Томашевский остановился в коридоре и осторожно заглянул в приоткрытую дверь, невольно замирая на месте, когда заметил перед собой картину, поразившую его до глубины души.

Оболенская нежно обнимала Еву за плечи и касалась губами её волос, словно уговаривала и пыталась ей что-то объяснить.

Эльдар невольно заскользил взглядом по её лицу. Ему показалось, будто он видит её сейчас впервые. От яростного и испепеляющего взгляда, казалось не осталось и следа. Нежное улыбающееся лицо, ослепительная улыбка и тёплый взгляд, казалось, изменили эту женщину до неузнаваемости. Заметив, что она встала на ноги и подошла к подоконнику, Эльдар приник к двери, с интересом наблюдая, как она присев на полу, не спеша надевала на ноги пуанты, аккуратно завязывая шёлковые ленты на щиколотках.

Стремительно поднявшись на ноги, Оболенская снова обратилась к Еве.

— Я покажу тебе, чего ты сможешь добиться, если будешь стараться и работать без устали. Обещаю, что я тебе во всём помогу, и ты будешь танцевать также, — она нажала на кнопку музыкального центра пальцами, и через мгновение, большое помещение зала заполнили фортепианные аккорды.

Томашевский никогда не был великим ценителем и любителем балета, но то, что сейчас происходило на его глазах, заставило позабыть об этом упущении и, погрузившись в магию танца, уйти из окружающей его реальности.

Он не мог оторвать глаз от стремительно перемещающегося женского силуэта по паркету. Чёткие отточенные движения, вращения вокруг своей оси, выброс рук над головой и абсолютное парение над полом, когда она, поднимаясь, стремительно перемещалась на кончиках пальцев ног.

В этот момент, он не видел в ней женщину и тот вожделенный объект, который лицезрел до этого, когда с жадностью осматривал её фигуру. Сейчас он видел бестелесный хрупкий призрак, который казалось, ожил перед его глазами и поработил всё его сознание.

Изящные руки, словно два крыла над её головой, одухотворённое выражение лица и говорившие вместе с музыкой без слов её пальцы, которые она с последними аккордами фортепиано сложила на своей груди и, опустив голову вниз, надолго замерла на месте.

Томашевский опомнился лишь спустя пару минут и глубоко вдохнул, пытаясь восстановить дыхание и успокоить учащённый ритм своего сердца. В момент её танца, ему показалось, что он двигался вместе с ней. Впитывал всё её напряжение, её лёгкость, грацию, плавность движений и её опустошение, когда силы попросту оставили её в конце.

Негромко постучав костяшками пальцев в дверь, он распахнул её и заглянул внутрь.

Ева с улыбкой махнула ему рукой и, попрощавшись с Оболенской, быстро направилась в его сторону.

Стефания подошла к ним ближе и, поприветствовав Эльдара, осведомилась о том списке, что она ему вручила перед тем, как он покинул школу.

Томашевский отвечал сбивчиво, словно в одно мгновение разучился давать чёткие и лаконичные ответы. Заверив её, что всё готово к занятиям, он взял Еву за руку и, попрощавшись, не спеша направился в раздевалку.

Когда племянница, наконец, появилась в коридоре, он накинул ей на плечи кофточку и, взяв за руку, медленно направился на выход из школы.

В машине молчал и отвечал на многочисленные вопросы Евы невпопад. Почему-то после всего увиденного в танцклассе, он словно впал в ступор, потому что увидел сегодня перед своими глазами совсем другую женщину. Неземную, возвышенную, хрупкую и удивительно притягательную, похожую на мечту, парящую где-то вдалеке и ускользающую, едва ты протягиваешь к ней свою руку.

Очередной звонок мобильного телефона, всё-таки заставил его оставить в стороне мысли о танце Оболенской и снова погрузиться в реальность бытия, решая бесконечные вопросы покупки очередного объекта финансовой недвижимости.

****

Стефания открыла ключом входную дверь своей квартиры и, переступив порог, вошла в прихожую.

Маркиза появилась прямо перед нею, приветствуя её негромким требовательным мяуканьем и нежно потираясь головой о её ноги, обкручивала их своим длинным хвостом.

— Как ты вела себя, подлиза? — обратилась к ней Стеша, и слегка склонившись, погладила её по голове. — Надеюсь, хорошо, потому что я купила тебе кое-что вкусненькое.

Кошка приподнялась на задние лапки и потянулась мордочкой к лицу хозяйки.

— Ну, пойдём! — Стефания сбросила с ног босоножки и отправилась на кухню.

Включив чайник и накормив свою привереду, которая, наконец, осталась довольна тем, что ей предложили, Оболенская направилась в душ. Но когда вернулась в спальню, переодеваться в домашнюю одежду не стала. Напротив, высушив мокрые волосы, уложила их в аккуратные локоны по плечам и сделала лёгкий макияж на лице. Достав из шкафа своё длинное платье изумрудного цвета, накинула его на себя и снова вернулась на кухню.

Она ждала сегодняшнего вечера всю неделю, потому сейчас и не находила себе места в преддверии разговора, который ожидала с минуты на минуту. Заварив чай, она посмотрела на еду в тарелке, но аппетита не было.

Стефания присела за столом и, добавив ложку мёда в чашку с ароматным напитком, снова задумалась.

Вся её личная жизнь с момента окончания академии была призрачной. Годы учёбы поглотили настолько, что не оставили времени на то, чтобы закрутить с кем-то роман. Она была не так раскована, как её балетные подруги, которые меняли любовников, как перчатки.

Потому к моменту окончания учёбы и поступления на работу в театр, она по-прежнему оставалась невинна и так далека от амурных дел. Лёгкие знаки внимания коллег по цеху и романтические свидания без продолжения, были редкими нотками, разнообразившими её балетную жизнь вне стен театра. Ей никто не нравился настолько, чтобы полюбить и отдать своё сердце. Ждала чего-то настоящего и возвышенного.

Творческая и романтичная натура в одном лице страстно желала истории, подобной тем балетным партиям, которые всегда мечтала станцевать на сцене.

Всё резко изменилось в её жизни, когда три года назад в театре появился новый главный балетмейстер Николай Вернадский. В прошлом блистательный артист балета, после ухода со сцены с успехом продолживший преподавать, и с годами, ставший одним из ведущих и востребованных педагогов и балетмейстеров страны.

Их общение в театре складывалось на уровне наставника и ученицы. Она не выделялась из толпы девушек кордебалета и их редкие встречи в репетиционном зале состояли лишь из приветствия утром и прощания вечером.

Но для неё каждая такая встреча была настоящим праздником. Он был для неё богом, её идеалом и когда она видела его в экспрессии танца на репетиции, теряла волю и самообладание.

Николай был великолепным танцовщиком, в совершенстве владеющий техникой и потрясающим артистизмом. Он забирал в плен сердца не только своих поклонников в прошлом, но и сейчас всех тех, кто служил в театре и находился с ним рядом.

В свои сорок пять он был подобен древнегреческому богу Аресу. Красивое рельефное тело, длинные ноги, крепкие, но не лишённые изящества руки. Лебединая шея, истинные мужские черты лица, античный профиль и голос, красивый баритон, дополненный изысканной манерой говорить и излагать свои мысли.

Они сблизились в момент её работы и подготовки к балету, когда она должна была танцевать главную партию Сильфиды. Занимаясь с ней индивидуально, он требовал от неё не просто быть нежным бестелесным призраком, который она изображала на сцене. Он заставлял её извлекать из своих глубин всю её женскую суть и чувственность, провоцировал её ярость и скрытую страсть. И она, каждый раз ощущая на своём теле в моменты поддержки его руки, горячие пальцы, нежно касающиеся её кожи, и видела глаза, которые казалось, пронзали её насквозь, влюбилась в него без памяти.

Её рассеянное состояние долго не позволяло им настроиться на нужную работу. И когда она всё-таки призналась ему в своих чувствах, он к её удивлению не воспринял её откровение с удивлением, а напротив, ответил взаимностью.

Их бурная ночь, которую они провели в гостиничном номере, до сих пор по прошествии двух лет, вызывала лёгкий трепет в её сердце, когда она вспоминала об этом. Те многогранные ощущения, что он дал ей в момент их первой близости, заставили её впервые в жизни ощутить себя настоящей женщиной.

Николай был необыкновенным любовником, страстным, изысканным, способным пробудить в женщине так много того, о чём она даже не догадывалась. Искусен во всём и на сцене, и на ложе любви. Их бурный роман продолжался почти два года, несмотря на то, что Стеше пришлось покинуть театр.

Они встречались без обязательств. Он был с ней предельно честен и никогда ничего не обещал больше, чем мог дать. Потому что был женат много лет и имел троих детей. А ей было достаточно просто их встреч. Когда три раза в неделю, Николай приходил к ней в квартиру и был только с ней, и принадлежал ей полностью.

Его отъезд в Нью-Йорк несколько месяцев назад по приглашению на работу в один из престижнейших театров страны, разрушил её жизнь до основания. Провожая его в аэропорту и даже не имея возможности попрощаться, ей казалось, что она теряет часть самой себя.

Видела, как он медленно шёл по проходу терминала вместе с женой, удерживая на руках младшую дочь. И когда самолёт поднялся в небо, она покинула пределы аэропорта и шла стремительно, не разбирая дороги. Плакала навзрыд, понимая, что пять лет, которые он пробудет в чужой стране, станут для неё пустыми и невосполнимыми.

Она так и не смогла открыть своё сердце другому мужчине и впустить хоть кого-нибудь в свою жизнь, чтобы заменить его.

Николай настоятельно просил её об этом перед отъездом, потому что знал, ей нужно устраивать свою личную жизнь.

Но она надеялась и верила, что значила для него несколько больше, чем все жизненные обстоятельства и условности. И что у них ещё есть шанс быть вместе. Потому до сих с содроганием каждый раз ждала его звонка по Скайпу, когда он находил время в череде своих бесконечных дел и приходил, чтобы снова побыть с ней вдвоём.

Входящий вызов компьютерного приложения, раздавшийся в гостиной, заставил её стремительно покинуть кухню. Она присела в кресло перед экраном монитора и, нажав на кнопку приёма звонка, с улыбкой посмотрела на лицо Вернадского, появившегося прямо перед нею.

— Здравствуй, ангел мой! — Николай смотрел на неё, ослепительно улыбаясь.

— Здравствуй… — Стеша подняла руку и нежно провела пальцами по его лицу, словно пытаясь сквозь холодное стекло, почувствовать тепло его кожи. — Я соскучилась.

— Я тоже соскучился. Как у тебя дела?

— Как всегда, отлично. Работа и дом.

— Ты меня огорчаешь. Каждый раз, когда звоню тебе, надеюсь, что ты порадуешь меня переменами в твоей личной жизни.

Стеша горько улыбнулась.

— Я не могу встретить того, кто бы заменил тебя. Равных тебе нет.

— Скажешь тоже. Есть уверяю тебя и гораздо лучше, чем я. Котёнок, ты не должна заточать себя в четырёх стенах. Мы же с тобой говорили об этом перед отъездом. Я здесь на пять лет. Когда вернусь, тебе будет тридцать четыре. Ты упустишь свой шанс стать матерью, а потом возникнут сложности. У нас балетных и так с этим проблемы, так зачем усугублять?

— Ты же знаешь, я всегда хотела ребёнка только от тебя. Пожалела уже не один раз, что не обговорила с тобой это до твоего отлёта в Америку.

— Девочка моя, пойми, поднять ребёнка одной в таком большом городе будет крайне сложно. Да и зачем тебе эти трудности? Ты красива, молода, обворожительна и должна непременно выйти замуж.

— За кого? За одного из тех лентяев, которые лежат вечерами на диване и пьют пиво. Или за одного из тех, что приходят в ночной клуб поглазеть на моё тело? — она опустила голову.

— Я понимаю, сейчас сложно найти достойного мужчину, но ты же не будешь жить всё время вдвоём с кошкой.

— Я дождусь и рожу ребёнка от тебя. Мы будем с ним вдвоём ждать тебя каждый раз, когда ты будешь приезжать в мой дом.

— Глупенькая, разве это выход? Я ведь, намного старше тебя, к тому же женат. Ты же знаешь, я не смогу никогда оставить Лилю и детей. И обречь тебя на вечное ожидание, да ещё и с ребёнком будет жестоко с моей стороны. Поэтому подумай ещё раз над моими словами и начни новую жизнь.

— Я люблю тебя… — она снова коснулась рукой его лица.

— Я тоже тебя люблю, но ты же сама понимаешь, отношения на расстоянии невозможны.

— Как у тебя дела в театре?

— Превосходно. Заканчиваем финальный прогон спектакля и скоро поедем на гастроли в Японию. А как у тебя дела?

Стефания пожала плечами.

— Как обычно. Живу двойной жизнью. Иногда настолько долго не могу выйти из ночного образа, что утром боюсь, как бы с этим не прийти на занятие в танцевальный класс к детям.

— Меня очень беспокоит, что ты вынуждена работать в этом заведении. Для твоего уровня и владения балетной техникой танцевать у пилона, это просто унизительно.

— Мне нужны деньги.

— Чёртовы деньги! Вечно всё в них упирается. Аракчеев хоть держит своё слово?

— Да. Я благодарна Петру, за то, что он даёт мне право привилегированного положения в его клубе. Я не танцую приват-танцы, меня не посылают к богатым клиентам, и я защищена от всей той мерзости, что творится в изнаночной стороне этой богемной ночной жизни.

— Хоть это хорошо. Ну а сами танцы. Ты находишь в них что-нибудь? Ведь танцуя на сцене, как балерина, ты должна вкладывать свою душу, а здесь… Что можно вложить в эти танцы? Насколько я понимаю, там душа точно не нужна.

— Ты прав. Душа последнее, что там требуется. Знаешь, переступая вечером порог этих стен, я иногда полностью ассоциирую себя с балетным персонажем, имя которого ношу в этом клубе. И понимаю, что каждый раз вечером мои белые крылья покрываются чёрной сажей, и я становлюсь истинным персонажем этого балета и превращаюсь по-настоящему в дерзкую и страстную Одиллию, которая, не боясь, демонстрирует себя и вызывает желание у этой элитной публики. Если бы ты знал, как я их всех ненавижу, когда вижу их сальные физиономии и пачки денег, которые они бросают перед девчонками за право обладать ими ночью. Меня воротит от всего этого. Я не могу, есть, когда возвращаюсь домой. Потому что уверена, что меня вывернет наизнанку, как только я представлю, как это мерзко и унизительно быть в постели с одним из этих толстосумов, которые покупают нас.

— Бедная моя девочка! Может тебе всё-таки бросить эту работу и лучше попытаться взять ещё несколько учеников.

— Я пыталась. Только ты же знаешь, мой опыт преподавания слишком скромен, и состоятельные родители предпочитают нанимать именитых педагогов для своих чад.

— Понятно.

— Ты знаешь, у меня новая ученица в группе, — Стефания ослепительно улыбнулась. — Дивный ребёнок и весьма одарённая личность.

— Серьёзно?

— Да. Таких у меня ещё не было. Маленькая «Анна Павлова», с таким же поразительным рвением и любви к балету.

— Есть данные?

— Есть и они меня потрясли. Ты знаешь, я хочу уделить ей немножко больше своего внимания, чем остальным ученицам. Потому что мне кажется, из неё можно вырастить настоящую балетную приму.

Николай рассмеялся.

— Сколько ей лет?

— Семь.

— Не рановато ли для таких планов? Ты же знаешь, всё решится в десять, когда ты поставишь её на пуанты.

— Думаю, с ней это случится гораздо раньше и запреты тут не помогут. Я вижу в ней этот огонёк жажды к танцу и если ему помочь, я думаю, он ярко разгорится.

— У тебя самой уже сейчас глаза светятся дьявольским огоньком. Ты действительно так одержима этой идеей?

— Да, потому что она напомнила мне саму себя в детстве. Я ведь тоже мечтала о Мариинке. Только мои мечты… В общем, ты сам всё знаешь…

— Ну и как же зовут твою будущую приму большой сцены?

— Ева Томашевская.

— Имя, подходящее для звезды балета. Послушай, ты сказала Томашевская?

— Да.

— Знаешь, у одного из меценатов нашего театра новый партнёр, с которым он меня познакомил и у него такая же фамилия. Его зовут Эльдар Томашевский. Очень богатый человек, между прочим.

Стефания нервно закатила глаза, услышав знакомое имя.

— Это её дядя.

— Да, ты что? Невероятно! Респектабельные у тебя клиенты, а сама жалуешься на отсутствие нормальных денег. Может раскрутить его на дополнительные занятия для племянницы?

— Коля, ты с ума сошёл? Этот надменный господин уже изрядно мне потрепал нервы, а ты говоришь попросить. Да я его о краюхе хлеба не попрошу, даже если буду подыхать от голода.

— Стеша, ну что за лексикон…

— Прости.

— Кстати, будь с ним осторожнее. Я слышал, что он жуткий бабник и сердцеед, так что не угоди в его плен.

— Ещё чего не хватало. Такие, как он, не в моём вкусе. Терпеть не могу таких типов.

Николай рассмеялся.

— Ладно, девочка моя, мне пора. Большая разница во времени и до сих пор привыкаю к ней с трудом. Я позвоню через две недели. Рад был тебя увидеть.

— Я тоже была рада. Я буду ждать тебя.

— Да встречи, милая.

— До встречи. Пока.

— Пока.

Экран погас, но Стефания продолжала смотреть на него, не моргая. Спустя несколько минут, она сложила руки на столе и, положив на них голову, громко расплакалась.

Маркиза запрыгнула на стол, и негромко мяукнув, осторожно коснулась своим носом её волос.

Стеша подняла голову и, улыбнувшись сквозь слёзы, нежно провела ладонью по её спине.

— Ну что, моя подружка, пойдём спать? — она поднялась на ноги и, подхватив кошку на руки, направилась в спальню. Но внезапный звонок в дверь, заставил её резко остановиться на месте.

Тяжело вздохнув, Оболенская направилась в прихожую. На цыпочках подошла к двери и, взглянув в глазок, снова обречённо вздохнула. Провернув замок, она открыла дверь и с недовольством посмотрела на неожиданного визитёра.

— Помяни чёрта на ночь… — она сложила руки на груди.

— Вы вспоминали обо мне? Как приятно… — Томашевский подошёл к ней ближе.

— Что вам нужно в моём доме? И как вы вообще узнали… Хотя догадываюсь. Ваши тёплые отношения с директором нашей школы открывают вам любые двери.

— Вы правы, госпожа Бунина весьма любезно настроена ко мне, в отличие от вас.

— Видимо, она так настроена только потому, что вы с порога не предложили ей то, что предложили мне.

— Знаете, Стефания, мне очень хотелось бы узнать, почему у вас такое предвзятое ко мне отношение? Причём с нашей первой встречи. В прошлом году вы не удостоили меня ответа, тогда может, сделаете это сейчас?

— И вы за этим пришли ко мне в девять вечера?

— Нет, я пришёл мириться, — Эльдар протянул к ней руку, в которой держал белую розу с огромным пышным бутоном, длинным стеблем, лишённую шипов и благоухающую дивным ароматом.

Стефания смотрела на цветок задумчиво.

— И по поводу чего ваше примирение?

— Вынужден признать, что вчера вёл с вами весьма фривольные разговоры и позволил себе говорить о гостиничном номере и постели. Простите меня за это.

Стефания усмехнулась.

— С чего вдруг такие разительные перемены?

— Просто… Сегодня посмотрел на вас совсем другими глазами.

Она усмехнулась.

— Ладно, будем считать наш конфликт улаженным. Тем более что мне тоже следовало попросить у вас прощение за спущенные колеса.

— Да уж, ваша выходка меня взбесила изрядно. К тому же, она спровоцировала опоздание на очень важную для меня деловую встречу.

— Мне очень жаль, — она протянула руку и взяла розу из его пальцев. — Надеюсь, ваше благосостояние не пострадало от этого?

— Не пострадало. Может, угостите чаем?

— А вы считаете, что это уместно оставаться на чай в доме малознакомой женщины? К тому же, преподавателя вашей племянницы. Кстати, хотела спросить, почему девочкой занимаетесь вы? Где её родители? — она пристально посмотрела на Томашевского и заметила, что её вопрос заставил его нахмуриться.

— Её родители погибли две недели назад в автомобильной аварии. Я теперь официально являюсь опекуном детей моего старшего брата.

— Простите. Простите, пожалуйста, — она осторожно коснулась рукой его пальцев. — Я не знала о вашем горе.

— Ничего страшного.

— Проходите на кухню, — Стефания показала ему жестом в сторону приоткрытой двери.

Томашевский не спеша прошёл в указанном направлении и, остановившись в центре небольшого помещения, с интересом осмотрелся по сторонам.

— Давно не был в таких микро помещениях, — задумчиво произнёс он.

Стефания поставила розу в вазу с водой и недовольно на него посмотрела.

— Ну, извините, ничего другого предложить не могу.

— Простите, я не хотел обидеть вашу квартиру никоим образом. Это ваше жильё?

— Нет, я его снимаю. Это уже моя вторая квартира, которую я арендую самостоятельно.

— А до этого?

— Я жила с мамой. Присаживайтесь, — она показала ему на стул.

Томашевский присел за стол и с интересом принялся наблюдать за её лёгкими перемещениями у плиты.

Когда чай был готов, Стеша поставила на стол чашки, блюдце с вареньем, конфеты и нарезанный дольками лимон в маленькой тарелочке.

— Вы извините, но у меня режим питания. И я не ем ничего тяжёлого на ночь, поэтому всё что есть… — она обвела стол руками.

— Ничего больше и не нужно. Я тоже сторонник здорового питания, правда, не диетического.

— Я тоже не сижу на диете, но привычка есть очень мало, осталась со времён учёбы в балетной академии.

— Почему вы не служите в театре? — Томашевский положил в чай ложечку сахара и не спеша, помешивая напиток, внимательно посмотрел на неё.

— Мне бы не хотелось говорить об этом.

— Но ведь наверняка вы работали там хоть немного?

— Работала и не один год.

— Что стало причиной ухода?

— Конфликт с руководством. Такая причина вас устраивает?

Томашевский улыбнулся.

— Более чем. Я почему-то так и думал.

— Ну а вы, владелец заводов, газет, пароходов какими судьбами оказались в Санкт-Петербурге?

— Как вы меня, в стихах… Я же вам уже сказал, я здесь оказался по причине смерти моего брата и намерен пробыть здесь ещё год, чтобы уладить дела, которые остались после его ухода из жизни.

— А дальше?

— Скорее всего, вернусь в Швейцарию. Я живу постоянно в Лозанне. У меня там дом и офис.

— А как же дети вашего брата?

— Поедут со мной.

— Поедут с вами? Но я думала, что Ева…. — Стефания опустила голову.

— Что с вами? — Томашевский накрыл её руку своей ладонью.

Стеша освободила свои пальцы и задумчиво посмотрела в окно.

— Я думала, что смогу заниматься с ней не один год.

— Она понравилась вам?

Оболенская повернула голову и внимательно посмотрела на Томашевского.

— Очень понравилась. Она одарённая девочка с неуёмной любовью к танцу. Я была такой же в её возрасте. С таким же жгучим и неуёмным желанием танцевать всё, что только возможно.

— Мне кажется, это желание не иссякло в вас и сейчас.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я видел, как вы танцевали сегодня в танцклассе.

— Вы что подсматривали?

— Нет, просто смотрел. Разве лицезреть прекрасное, это преступление?

— И каково ваше мнение?

— Мне очень понравилось. Конечно, я не великий балетоман. Был всего раз на «Лебедином озере» и то только потому, что привёл в Большой театр своего партнёра по бизнесу. Вот уж кто действительно раб Терпсихоры, так это он.

Стефания улыбнулась.

— Вы знаете, что покровительницей всех танцоров является эта древнегреческая богиня?

Он склонился над столом и приблизился к её лицу.

— А вы считаете, что я умею только приумножать своё благосостояние и считать прибыль?

Стефания откинулась на спинку стула.

— Откровенно говоря, да.

— Ну что ж, значит, мне придётся развенчать ваши мифы обо мне.

— Что всё это значит?

— Это значит, что я намерен завоевать вас, мой прекрасный белый лебедь.

— Почему вы решили, что я именно белый лебедь?

— Вижу это в ваших глазах, несмотря на то, что вы пытаетесь своим поведением доказать мне обратное, — он поднялся на ноги. — Кстати, в балете «Лебединое озеро» несмотря на сюжет, мне больше понравился чёрный лебедь.

Стефания повернула к нему голову.

— Что вы говорите? И почему? Ведь Одиллия злая и коварная.

Он склонился и приблизился к её лицу.

— Нет, она чувственная и страстная, обворожительная и умеющая только одним движением рук и блеском своих глаз свести любого мужчину с ума.

— А говорите не балетоман, хотя чётко понимаете сюжет балета. Ведь она действительно свела с ума и погубила принца и белую лебедь.

— Знаете, я сейчас говорил не о принце, а о себе. Это только мои ощущения, — он медленно скользил взглядом по её лицу, словно пытался рассмотреть каждую чёрточку, но когда потянулся пальцами к её щеке, Оболенская резко поднялась на ноги и отошла к раковине.

— Мне надо помыть посуду, — тихо произнесла она.

— Я с вашего разрешения посмотрю другие комнаты. Вы не против?

— Не против, — Стеша пристально смотрела ему вслед.

Упершись руками в край столешницы, она склонила голову и попыталась оправдать своё собственное поведение. Зачем она его впустила в квартиру и вела с ним эти доверительные беседы, не понимала. Так и не найдя подходящего ответа, Оболенская сложила чашки в раковину и едва включила воду, как услышала злобный рёв Маркизы и отчаянный крик Томашевского.

Стефания стремительно закрыла воду и, схватив полотенце, бросилась в гостиную, на ходу вытирая руки.

Картина, которая предстала её взору, заставила её невольно рассмеяться в голос.

Томашевский сидел на краешке дивана и с мученическим выражением лица, рассматривал свою исцарапанную в кровь руку, а рядом с ним прижав уши, в угрожающей позе шипела Маркиза. Её шерсть стояла дыбом, а глаза горели адским пламенем.

Эльдар поднял голову и с недовольством посмотрел на Стефанию.

— Не вижу ничего смешного. Эта тварь укусила и исцарапала меня, — он продолжал дуть губами на рану.

— Не называйте её так! — Стеша подняла на руки кошку и прижала её к себе. — Маркиза у нас представительница благородной крови, — она нежно коснулась губами головы животного.

Томашевский с отвращением смотрел на её ласки с кошкой.

— Благородной крови? А поведение хуже, чем у представительницы плебейской, — он гневно посмотрел в глаза притихшей Маркизе.

— Что он с тобой сделал, этот ужасный мужик, моя девочка? — Стеша нежно погладила рукой кошку, и та, уткнувшись мордочкой в шею хозяйки, наконец, успокоилась и замурлыкала.

— Ничего я не сделал. Просто сел на диван и не увидел, что она там спала рядом с подушкой.

— А посмотреть, прежде чем опускать свою пятую точку на сидение, вас никогда не учили?

— Вы не предупредили, что держите столь опасное животное в доме. Чёрт, теперь придётся уколы делать от бешенства, — Томашевский продолжил обдувать губами саднившую болью рану. — Сначала пострадал от когтей одной кошки вчера, теперь добавила другая.

— Так вам и надо. Не будете нарушать наше девичье пространство своим вторжением, — Стефания опустила кошку на пол и вышла из комнаты. Вернулась через несколько минут с аптечкой в руках и присела рядом с Томашевским.

— Что это? — он показал рукой на ватный диск, который она смочила в прозрачной жидкости.

— Всего лишь антисептик. Я обработаю ваши царапины.

— Нет, мне лучше поехать к врачу, — он поднялся на ноги.

— Да, перестаньте вести себя, как маленький ребёнок, — она потянула его за рукав пиджака и усадила снова на диван. — Не нужно вам ни к какому врачу. Моя кошка абсолютно здорова и привита от всего, что только можно. Так что всё, что нам нужно это обработать ваши раны. Давайте руку!

Томашевский протянул свою ладонь и сморщился, едва она коснулась поражённого места ватным диском.

Стеша подула губами, пытаясь успокоить боль и помазав место дезинфицирующей мазью, внимательно осмотрела его руку.

— Ну, всё, жить будете.

— А шея?

— А что шея?

— Вы забыли про те царапины, что оставили вчера сами. Я их не обработал и опасаюсь, чтобы они не загноились.

— Что же вы с ними не пошли в больницу? Ведь возможно бешенство есть у меня.

— Вы шутите?

— Нет, потому что когда я вам их оставляла, вы у меня вызывали именно такое душевное состояние. Ну да ладно, кто старое помянет… Поднимите подбородок.

Томашевский послушно выполнил её просьбу, но едва она коснулась ватным диском кожи на его шее, то почувствовала, как его руки обвили плотным кольцом её талию.

Смерив его презрительным взглядом, Стефания отошла в сторону и, сложив остатки неиспользованных перевязочных средств в аптечку, присела в кресло.

— Сеанс лечения окончен. Можете ехать домой.

— Я обидел вас?

— Нет, доставили мне несказанное удовольствие.

— С удовольствием бы сделал это с вашего позволения.

— Слушайте, господин Томашевский, вы способны думать о чём-нибудь ещё кроме секса? И способны держать свои руки при себе?

— Это сложно, когда вы рядом.

— Понятно, диагноз на лицо. Вы извините, но мне нужно ложиться, спать. Завтра рано вставать.

— Но вы так и не ответили на мой вопрос, — он коснулся пальцами её руки.

— Какой?

— Есть ли у меня шанс завоевать вас?

— Завоевать меня в свою постель?

— Ну, зачем вы так?

— Послушайте, Эльдар Станиславович, я хочу расставить сразу все акценты. Вы как мужчина меня не интересуете. Я общаюсь с вами лишь потому, что вы опекун моей воспитанницы. И хочу я или нет, но нам придётся общаться в силу моей работы. Но уверяю вас, между нами не может быть ничего кроме деловых отношений.

— Почему? — он проникновенно смотрел в её глаза. — Я не нравлюсь вам?

— Не нравитесь, и никогда не понравитесь, чтобы вы не делали.

— Почему?

— Потому что вы не в моём вкусе.

— А кто в вашем вкусе? Он? — Томашевский взял с журнального столика фотографию Николая в рамке и поднёс к своим глазам.

— Отдайте портрет! — Стеша поднялась на ноги, пытаясь отобрать у него снимок.

Когда ей это всё-таки удалось, она прижала рамку к себе и снова опустилась в кресло.

— Не понимаю, что в нём есть такого, чего нет во мне? Мне кажется внешне я ничуть не хуже, — Томашевский внимательно посмотрел на неё.

— Между вами и этим человеком большая разница. Она огромная, словно пропасть.

— И в чём же эта разница? — он внимательно смотрел на неё.

— В том, что я люблю его.

Томашевский задумчиво смотрел на неё.

— Да, не везёт мне. Как только в моей жизни появляется женщина, которая мне безумно нравится, то у неё сразу оказывается великая любовь с другим мужчиной.

— И часто такое бывает в вашей жизни?

— Второй раз.

— Не густо.

— Увы. И где же сейчас пребывает объект ваших истинных чувств? Почему не в этой квартире вместе с вами?

— Он в отъезде. Сейчас работает в Нью-Йорке.

— Вот как? Почему же вы его не сопровождаете?

— Какая вам разница? И почему я должна непременно вам рассказывать подробности своей личной жизни?

— Потому что я чувствую, что не всё так хорошо в этой вашей личной жизни. Вы ведь плакали, когда я пришёл. У вас припухшие глаза.

— Какая наблюдательность, а может, я резала лук.

— Знаете, Стеша, я категорически не приемлю в своей жизни лжи и распознаю её сразу. Есть у меня такое качество, которое мне очень помогает в моей жизни. Так что врёте вы всё. Нет у вас никакой личной жизни с этим мужчиной. А фотографию его держите здесь, чтобы до сих пор терзать свою душу и внушать себе, что вы его любите, и лучше него нет никого на этом свете. Но уверяю вас, есть… — Томашевский поднялся на ноги.

— Только не говорите, что это вы…

— А почему бы и нет… — Эльдар медленно направился на выход из комнаты. — Не провожайте меня, — обратился он к ней, заметив её присутствие за своей спиной. — Охрана всё равно ждёт меня на лестнице. До свидания, — он распахнул входную дверь и покинул пределы её квартиры.

Стефания стояла в центре комнаты и словно завороженная, смотрела на закрывшуюся за его спиной дверь. То, что он говорил ей, было правдой, словно скрытое в глубине её души откровение в отношении Николая.

Немного подумав, она вернулась в гостиную и подошла к окну, слегка приоткрывая занавеску.

Томашевский медленно шёл по дорожке к своей машине в сопровождении охраны.

Стеша пристально вглядывалась в силуэт его высокой и статной фигуры. Уверенные размашистые движения рук при ходьбе, как у любого преуспевающего человека, стройная, подтянутая фигура, хорошо тренированная физически. Вспомнила его крепкие руки, которые сжимали её тело вчера в кабинете, и невольно прикрыв глаза, опустилась на пол.

Когда шум отъезжающего кортежа Эльдара стих за её окном, она открыла глаза и, поднявшись, решительно направилась к столу.

Включила компьютер и, открыв поисковую страницу браузера, принялась извлекать на свет всю информацию, которая только была доступна на господина Томашевского. И учитывая, что её оказалось немало, ей пришлось просидеть за столом до глубокой ночи.