Адам и Ева постсоветского периода

Элина Савва, 2015

Это было интересное и долгожданное время. Жизнь вокруг перевернулась. Люди начали искать новые идеалы, но сами оставались пока прежними. Поэтому во все, в том числе и в веру в Бога, невольно привносили то, от чего хотели избавиться. С теплотой, добрым юмором, не без личного опыта пишет автор о том времени и о тех людях.

Молитва о врагах

Пронеслось вихрем советское время, отстучало тачанками красной конницы, отшумело лихими, с заломленными кепками комсомольцами, освобождающими народ от опиума для него — религии; унеслось вместе с партийными работниками — надутыми индюками в костюмах, вталкивающими в головы масс мыльный пузырь идеологии. Протанцевали 70 лет исторической дробью на мировой сцене и стихли в омуте 90-х, забрав с собой детскую, непосредственную, греющую в суровые будни среднестатистической интеллигентской зарплаты веру в светлое будущее, дав взамен капиталистическую реальность в ощущения — сразу, мощным кулаком, по всем шести чувствам, оставив душу нищей, нагой, голодной на холодном ветру безверия.

А душа… «А душа ведь, по природе — христианка!» — назидательно говаривала соседка Елене Андреевне, многозначительно оглядываясь по сторонам, как резидент на задании, словно не Тертуллиан впервые высказал эту мысль во втором веке нашей эры, а вот именно она и именно сейчас. И чтобы никто не повторил и не присвоил! Только аккуратные ушки Елены Андревны достойны услышать данное соседкино открытие. Елена Андревна уважительно смотрела в глаза проповедницы, готовая нести возложенное на неё доверие.

Соседка продолжала:

— Ты ведь крещёная?

Елена Андревна согласно кивнула.

— А в церковь-то не ходишь?

Елена Андревна виновато пожала плечами:

— Я не понимаю, зачем…

Соседка зашипела:

— Как это — зачем? А душу спасать? А здоровье не потерять? А чтоб сглазу на тебе не было?

— Душу спасть — от чего? — вопросила Елена Андревна.

Но соседка её не услышала:

— Ведь нонича от сглазу нецерковному люду — смерть! — выкатила она глаза.

Елена Андревна отшатнулась:

— Да ну?

— Ой, чё делають! Чё тока ни делають! — запричитала старуха, и дальше в беленькие с пухленькими мочками, увенчанные гранатовой серёжкой в золотом обрамлении ушки Елены Андревны понеслась вереницей всякая чушь о гадких тёщах и свекровях, подкладывающих непонятные предметы под обои молодым семьям, за здоровье которых недавно пили на свадьбе (не иначе как жестоко притворяясь!); о плавающем ногте взрослого человека в младенческой ванночке для купания, о изведённых приворотным зельем мужиках, безнадёжно влюбившихся в соседок-молодух; о неизлечимых болезнях, нападающих неожиданно и бесповоротно, как разбойники из-за угла; о рассыпанной на пороге «запечатанной» земле, мелких грязных тряпочках на дачном участке, заговоренных подарках и прочая, прочая, прочая…

Рассказы слегка напоминали страшилки, которые девчонки рассказывают друг другу перед сном в пионерлагере, но Елена Андревна перебивать не решалась.

— И знаешь, что от этого спасает?

Елена Андревна покачала отрицательно головой.

— Крест Господень, — патетически воскликнула соседка, указуя перстом в небо. — Вот почему нужно носить его, не сымая. Всегда. А на тебе-то, небось, и нету?

Елена Андревна виновато приподняла брови.

— Вот, давай, сходим с тобой в воскресенье в церковь, крестик купишь, я расскажу тебе куда, чего, зачем — хватит нехристем ходить, грех это.

Елену Андревну давно посещала мысль сходить на службу, но как-то не решалась она. Наблюдая в окно радужную картину, когда на Пасху множество народу, в том числе и бывших партийных работников, комсомольцев и постаревших пионеров, с плетёными корзинками, полными испечённых, украшенных пасхальными атрибутами куличей и разноцветных, с затейливыми узорами крашенок, спешит в гремящий праздничным колокольным звоном храм, она обращалась к супругу:

— Петенька, может и мы сходим?

— Зачем? — непривычно угрюмо отзывался Петенька.

— Ну… Все идут… И Ивановы тоже.

— Еленочка, ты помнишь, как мы СО ВСЕМИ на демонстрации ходили?

— Ну, да. Весело было. Все в приподнятом настроении, потом за стол, всей семьёй…

— А зачем? Смысл в них был — какой? Канули в лету весёлые демонстрации, значит, не было в них смыслу. Так вот, — продолжал Пётр Иваныч с непривычным, властным нажимом в голосе и растущим раздражением, — я теперь, пока смысла не узнаю, никуда не пойду! — грозный отблеск стёкол очков в попавшемся солнечном луче подтверждал всю серьёзность слов Петра Иваныча.

Елена Андревна молчала, а потом пыталась слабо возражать:

— А как же ты смысл узнаешь, если в церковь ходить не будешь?

Пётр Иваныч бормотал что-то невнятное:

— Узнаю… как-нить… если захочу… — и закрывался от жены газетой.

Елена Андревна отворачивалась к окну, провожала тоскливым взглядам праздничную толпу, но сама пойти не решалась.

В воскресенье Елена Андревна сильно волновалась, долго собиралась, подбирая подходящую одежду: это, пожалуй, будет слишком ярко, это — коротко, в брюках — нельзя. Духи? Можно ли наносить духи? А макияж? Как же на улицу совсем без макияжу? Всё равно, что голой — засмеют! И Елена Андревна мигом представила, как она идёт по улице, низко наклонив голову и пряча глаза в асфальт, чтоб никто не заметил, что она без макияжу, а прохожие всё равно тыкают пальцем, скалят зубы, нагло заглядывают в лицо и ржут, переговариваясь между собой: «Глядите! Глядите! Без макияжу! Чай, не Дженнифер Лопес, а даже глаз не подкрасила!» И снова ржут.

«Пожалуй, глаза немного подведу!» — решилась Елена Андревна нанося на веки карандашные чёрные стрелки, — «И чуть-чуть туши!» Пальцы привычным быстрым движением отворачивали крышечку брасматика.

«А губы?» И снова внутреннему взору Елены Андревны представилась ржущая толпа, указующая перстами в её бледные, ненакрашенные губы.

Из богатой палитры ящичка трюмо она выбрала самый блеклый, нейтральный, не вызывающий цвет и подмахнула легонько помадой губы.

«Платок!» — в самый последний момент, когда она уже заносила ножку над домашним порогом прострелило молнией её голову.

Из-за долгих сборов Елена Андревна основательно припозднилась, отчего и получила от соседки нагоняй, вместо приветствия:

— Ты чего? Служба давно началась! И что ты намазюкалась, как на танцы? Чай, не девица! Давай, давай вытирай всё!

Елена Андревна достала белоснежный носовой платок, быстро и нервно протёрла губы, отчего ткань покрылась болезненными розоватыми пятнами.

На пороге храма Елена Андревна опять совершила кучу ошибок, о чём немедленно была уведомлена:

— Три раза надо креститься, три, а не один. Перекрестилась — поклон. Да пониже, пониже!

Свечи наша героиня ставила тоже неправильно:

— Куда ты — левой? Окстись! Правой! Только правой!

— Каблуками не стучите, женщина! — сказал ей кто-то сбоку, когда она переходила от одного подсвечника к другому.

— Что ж мне, летать? — огорчённо подумала Елена Андревна тут же обрывая себя на неподобающих мыслях.

— Эй, эй, нам налево, — потянула её за рукав соседка. — Направо — там только мужчины стоят.

— Но здесь тесно!

— Женшчына в церкви да молчит! — прошипела старуха и молитвенно опустила голову. Через секунду, не сдержавшись, добавила:

— Да и юбку тебе надо подлиннее — чай, не молодица.

Елена Андревна скорбно поджала губки. В старухи она себя не записывала, старательно накладывая всё богатство сельскохозяйственной продукции в качестве масок себе на лицо, да и юбка была померной длины. Даже слишком — до середины икры.

— Неужели это главное? — спросила она.

— В церкви мелочей не быват! — отрезала старуха.

Елена Андревна, ещё более подобравшись, старалась вникнуть в смысл службы. Но по этому поводу у её проводницы комментариев не находилось. Только раз старуха, неожиданно и сильно потянув её за подол, приказала: «На колени! На колени!» и сама сложилась вчетверо в молитвенном экстазе. Елене Андревне с трудом удалось непривычное движение на людях. Густо покраснев от застенчивости, стыда и приложенного физического усилия, она шёпотом спросила: «Почему?» Молитвенница, слегка повернув склонённую голову и приоткрыв корявый глаз прошипела: «Тихо!». «Так нада!» — промолвила она, прикрыв веки важно и утомлённо, словно архиерей. Елена Андревна чувствовала себя страшно неловко и с облегчением вздохнула, когда можно было встать.

Наконец, на амвон вышел молодой батюшка со светлым приятным лицом. Слушая проповедь, все потянулись ближе к нему. Среди всей службы, это был самый понятный для Елены Андревны момент. Но священник говорил совершенно непривычные для её слуха вещи: о прощении врагов и молитве за них. Елена Андревна позабыла о своей спутнице, о том, правильно ли она стала и как выглядит в глазах других. Она внимательно ловила каждое слово, пытаясь вникнуть в смысл.

— Нет ничего благодатнее молитвы о врагах, ибо они — лучшие учителя наши. Они учат нас смирению, терпению и величайшему дару христианина — умению прощать. Обида разъедает только вашу душу, делая её готовой ко греху. Не поминайте зло, не воздавайте тем же — а, наоборот, искренне пожелайте вашим обидчикам всех благ земных и небесных, помолитесь об их исправлении, о спасении их душ — и вы почувствуете, как преобразится ваш внутренний мир. Апостол Павел готов был пожертвовать не просто своей жизнью, а более ценным — своей бессмертной душой ради преследовавших его.

Не попрощавшись с соседкой и не исполнив всех дальнейших предписаний внешнего благочестия, Елена Андревна в глубокой задумчивости вышла из храма.

Конец ознакомительного фрагмента.