Капкан для нежной девочки. Часть 1

Элин Сьёберг, 2015

Красотка Элинор, работающая на местной радиостанции маленького шведского городка ди-джеем, случайно знакомится с приезжим молодым миллионером Кристофером. Страсть, которая вспыхивает между ними, неуправляема и порочна. Молодые люди словно пытаются понять, где же предел сексуальным фантазиям, и когда наслаждение переходит в мучительную пытку… Кристофер вдруг приобретает старинный заброшенный замок, который когда-то, согласно местной легенде, принадлежал «Синей Бороде», и Элинор с удовольствием переселяется туда. Кристофер позволяет Элинор заходить во все комнаты замка, но категорически запрещает ей подниматься на самую высокую башню. Но любопытство Элинор неудержимо, и старая башня открывает ей главную тайну…

Глава 3

Как хорошо ехать одной в купе

Проводник — нейтральный человек

С фантазиями ничего не поделаешь — они сильнее нас

Если мужчина разрывает презерватив зубами — это настоящая страсть

Наконец я оказалась на вокзале. Длинный желтый состав уже подали. Он словно специально дожидается именно меня.

— Добрый вечер.

— Добрый вечер.

Мы с проводником обмениваемся любезностями. Широкий ворот майки мне пришлось перебросить на левое плечо, чтобы скрыть укус макаки. Вот я уже и в купе. Место у меня нижнее. Две верхние полки еще не разложены, что наводит на приятную мысль — ехать мне придется в одиночестве, а значит, есть шанс уснуть пораньше.

Я сажусь у окна, гляжу на перрон. Люди провожают знакомых, родных. Вот целующаяся парочка влюбленных. А я здесь одна. Меня некому проводить. Хорошо, что в Кальмаре меня встретит Марта, и мне не придется ждать автобуса на Хёгкуль.

Я внезапно встречаюсь взглядом с холеным мужчиной лет сорока. Он стоит на перроне, держит в пальцах незажженную сигарету, затем поднимает руку и медленно проводит ладонью по небритой щеке. Щетина густая, ровная как газон перед королевским дворцом, модная. Чувствуется, что умелый парикмахер старательно поработал над ней. Почему-то мне кажется, что жест адресован мне. Я чувствую себя неловко, достаю мобильник, набираю номер.

— Марта, все в порядке, я уже в поезде, не опоздала, — сообщаю я. — Все остается в силе?

— Да. Встречу тебя на машине. Насчет покупателя замка никакой информации. Подозреваю, что в курсе пока только одна Фрида Холемберг, а с ней разговаривать себе дороже. Голос у тебя какой-то странный. — Подруга наконец-то замечает, что я сейчас не в лучшей форме. — Кроме таинственной встречи с Шарлоттой ничего больше не случилось?

— Не выспалась, — говорю я.

— И все?

— И еще кое-что. Приеду — расскажу.

— Темнишь, интригуешь, — смеется Марта. — Неужели наконец-то свершилось, и ты встретила принца своей мечты?

— Ничего такого, о чем ты думаешь. — Я позволяю себе улыбнуться.

Перрон уже скользит за окном. Никто на два других места в моем купе так и не претендует. Повезло!

Светонепроницаемая штора опущена почти до самого конца. Остается лишь узкая щель внизу. Сквозь нее пробивается слабый свет фонарей. Поезд разгоняется на окраине Стокгольма. Я лежу на мягком диване.

Приятно ехать одной. Я могу позволить себе отправиться ко сну почти так, как делаю это дома. Лишь майка и трусики. Почему «почти»? Дома я по большей части ложусь спать нагишом, пижаму надеваю редко, когда уж совсем прохладно.

Не могу понять, жарко мне или нет. Никогда не умела толком регулировать кондиционер в купе. Это всегда делал кто-то другой. Может быть, я слишком нетерпелива? Температурные изменения наступают не сразу, а позже. Я решаю больше не экспериментировать. В конце концов, всегда можно раскрыться, если станет душно. Я закрываю глаза. Слегка саднит укушенная грудь.

«Интересно, а макака была он или она? Для тебя, Элинор, это имеет значение? Все равно уже не узнаешь», — с этими мыслями я и засыпаю.

Обычно я сплю без сновидений, просто проваливаюсь в небытие, а утром открываю глаза. Но так случается только в моей размеренной провинциальной жизни. Сегодня же впечатлений мне хватило с лихвой. А в таких случаях сны бывают разные. Иногда это цветные видения, сопровождаемые звуками. Совсем уж нечасто я чувствую прикосновения, дуновения ветра, прохладу воды.

Я даже не понимаю, проснулась или же нет. Ведь несколько раз до этого я то погружалась в тревожный сон, то вновь видела ночное окно моего купе и фонари маленьких станций, проносившиеся за ним. Все мешалось как в калейдоскопе.

Я чувствую, как пальцы касаются моей груди, нежно теребят набухший сосок, другая рука гладит живот, подныривая под не слишком тугую резинку трусиков. Это однозначно приятно.

Сперва мне кажется, что я сама ласкаю себя. Такое со мной во сне иногда случается. Я хочу остановиться, и у меня ничего не получается. Руки не принадлежат мне, они чужие, мои же нервно сжимают, комкают простыню подо мной. Тут я осознаю, что уже вся мокрая внизу, между слегка разведенных ног.

Я понимаю, что должна испугаться, но не боюсь. Ведь это сон. К тому же я ощущаю, что основательно завелась, чтобы думать трезво и проснуться окончательно. Руки неторопливо ведут меня к наслаждению. В их движениях я не ощущаю угрозы насилия, желания причинить боль. Мне кажется, что я приоткрываю глаза, но сон, полный запретных ощущений, продолжается.

В темноте рассмотреть удается немногое. На краю дивана сидит кто-то. Несомненно мужчина, да я и по его прикосновениям это понимаю. В темноте я могу различить только блеск его глаз да короткую бороду, на которую падает полоска изменчивого, призрачного света из-под неплотно опущенной шторки.

Поезд несется, раскачиваясь. Рука скользит ниже. Я с замиранием чувствую, как его пальцы нежно, легко проскальзывают во влажное расширившееся влагалище. Боже, что мне делать? Если это сон, то я должна проснуться. Если явь — надо вскочить, схватить насильника за запястья, остановить его, закричать, позвать на помощь. В моей голове мечутся подобные мысли, которые подсказывает мне здравый рассудок и воспитание.

Но чувствую-то я совсем другое. Мне не хочется ни просыпаться, ни останавливаться. Я ощущаю, как в самом низу живота постепенно нарастает волна. Он не спешит, чувствует меня, ведет, умело приостанавливается, а я уже поторапливаю, постанываю, не могу сдержаться, ерзаю.

«Он мне снится. Я играю сама с собой, — пытаюсь я найти оправдание своему безумию. — Сейчас кончу и проснусь. Не нужно искать объяснения и оправдания».

А мой ночной гость тем временем ищет совсем другое. Его рука выскальзывает из моих насквозь мокрых трусиков и принимается ласкать меня через кружева. Я ощущаю, как ногти проходятся по материи, и эти вибрации отдаются во мне дрожью. Я то слегка свожу, то раздвигаю ноги, начинаю двигаться в такт, который задают его движения. Рука замирает.

«Не останавливайся!», — хочется крикнуть мне.

В этот момент он вновь резко проникает в меня пальцами, второй рукой нежно касается клитора, ласкает его. Губы сжимают и отпускают отвердевший сосок. Ночной гость отлично знает женское тело. А ведь каждая женщина — это своеобразный «музыкальный инструмент» с множеством нюансов и техник. То, что можно сыграть на скрипке, не всегда исполнишь на фортепиано. Но этот плод моей фантазии — настоящий виртуоз. Чувствуется, что он способен играть на всем, что «издает звук».

Как это можно понять за несколько минут? Оказывается, вполне. Я же понимаю. Его пальцы на мне будто на грифе скрипки. Они движутся и одновременно подрагивают.

Эта дрожь передается мне, я не выдерживаю и взрываюсь, хотя и боюсь этого. На несколько секунд все мои ощущения концентрируются в одном месте, а затем сладостное напряжение волнами расходится, растворяется в моем теле. Я издаю стон, не заботясь, слышит меня кто-нибудь или нет. Ведь это сон.

Подобное со мной случалось и раньше. Достигнув оргазма, я неизменно просыпалась. Но на этот раз фантазии настолько сильные, реальные, что у меня не остается сил даже прийти в себя. Хоть при этом я ничего не делала сама, все сотворил он. Я замираю, прислушиваясь к своим ощущениям. Что же будет теперь? Я готова к продолжению, вот только дыхание перевести.

Незнакомец, не произнося ни слова, поднимается, вытаскивает из кармана что-то шелестящее, поблескивающее. В неверном свете я вижу, как он зубами нетерпеливо разрывает обертку презерватива.

«Боже, наверное, это и есть настоящая страсть, когда мужчина делает именно так! Он спешит, полон желания».

Я даже задерживаю дыхание в ожидании продолжения, готова ко всему, к любой игре. Я плотно закрываю глаза и слышу, как мужчина кладет разорванную обертку на столик, выходит и закрывает за собой дверь моего купе. Я лежу и жду, а потом понимаю, что проснулась. Ведь он не возвращается, а во сне я хотела продолжения. Тогда почему он не остался? Ведь он — это я.

Желание, разбуженное во мне, медленно растворяется в стыде, который поднимается со дна души. Я ощущаю, что покраснела от мочек ушей до кончиков пальцев на ногах. Я последняя дура, умудрившаяся оттрахать сама себя. Хотя нет! Какое там оттрахать? Согласно дефиниции, «половым актом является введение мужского члена в одно из естественных отверстий человеческого тела».

В какой книжке, на каком сайте я вычитала эти дурацкие слова? Почему «человеческого тела», а не женского? Ах, да, есть же еще и принцы, и ничто человеческое им не чуждо. Или мне все это не привиделось?

Я вскакиваю! Дверь, как и подсказывал здравый смысл, закрыта на защелку изнутри. Но от этого на душе легче не становится. Я колеблюсь, открываю купе и выглядываю в освещенный узкий раскачивающийся коридор, чтобы убедиться окончательно, не спятила ли. Если мой ночной гость стоит у окна, вертит в пальцах незажженную сигарету и ждет, чтобы я позвала его вернуться, то свихнулась. Если его там нет, значит, я, вопреки тому, что обо мне думают люди, просто развратная девчонка, которая боится заняться в жизни тем, что вытворяет в мечтах. Я позвала бы, просто окликнула бы: «Эй!». Ведь даже не слышала его имени, толком не видела лица. Но коридор пуст. Я выдыхаю.

В конце коридора появляется проводник, смотрит на меня, склонив голову, и говорит:

— Мы прибываем в Кальмар через полтора часа. Можете еще поспать. Я разбужу вас.

Я встречаюсь с проводником взглядом. Мне начинает казаться, что он знает в подробностях обо всем, что сейчас произошло в моем сне. Я снова ощущаю, как краска заливает мое лицо.

— Спасибо, я завела мобильник, — бормочу я, лишь чтобы скрыть свою растерянность, задвигаю створку двери и несколько секунд колеблюсь, стоит ли закрывать ее на защелку.

«Мне привиделось. Просто, Элинор, у тебя в жизни не было хорошего секса. Это даже подземные макаки чувствуют и набрасываются на тебя без предупреждения».

Я оборачиваюсь и смотрю на столик. Разумеется, на нем нет никакой упаковки с презервативом, разорванной зубами. Привиделось! Тогда какого черта этот презерватив вообще появился в моем сне? Выходит, моя потаенная мечта — не просто потрахаться, а сделать это именно с использованием презерватива?

Нет, это общение с классическим консерватором так сказалось на моем хрупком мозге! Их партия прилагает немало усилий для пропаганды безопасного секса. Да и профессия тут же дает о себе знать. В голове сам собой кристаллизуется радийный слоган социальной рекламы безопасного секса: «Даже в эротических фантазиях пользуйтесь презервативом. Это должно стать привычкой».

Я смотрю в зеркало на свое отражение и ужасаюсь. Никогда раньше у меня не было такого идиотского взгляда. Я тут же гашу свет, забиваюсь в угол дивана и накрываюсь простыней с головой. Боже, как мне стыдно! А, собственно говоря, за что?

В Кальмар поезд прибывает рано утром. Звезды уже погасли, но небо еще совсем серое. Проводник сдерживает свое слово, стучится в дверь и напоминает, что мне через десять минут нужно выходить. Я нервно отвечаю, мол, уже проснулась и собираю вещи. Не слишком мне хочется вновь встречаться с ним взглядом. Подглядеть мой эротический сон, он, конечно же, не мог, но вот услышать чувственные стоны — вполне.

За окнами проплывают городские пейзажи: жилые кварталы, заводские корпуса, склады. Поезд раскачивается на стрелках, ход его замедляется. Состав буквально вползает под стеклянную крышу. Раздается еще один лязг, и вагон замирает.

Напоследок я ощупываю синяк на месте укуса. Грудь все еще болит, а к синему цвету кожи уже добавился и черноватый, подозрительно похожий на трупное пятно, какими их показывают в фильмах. Я протискиваюсь с багажом по узкому коридору. Проводник помогает мне спустить сумку. Выражение лица отстраненное, будто бы для него не существует разницы между пассажиркой и ее кладью. Интересно, о чем он сейчас думает?

Марта спешит мне навстречу. И как она умудряется сохранять бодрость в такую рань? Если мне не удается поспать до десяти, то весь день хожу сонной мухой.

— Привет, Эли! — кричит Марта Лофгрен на весь перрон, тут же обнимает меня, целует в щеку.

У нее странная и милая привычка, обнимать и целовать всех подряд, любого человека, мало-мальски знакомого ей, близкого по возрасту. И неважно, мужчина это или женщина. У Марты это получается очень мило и естественно. Я же так не умею. Для меня вообще прикоснуться к кому-нибудь — целая проблема.

Марта висит у меня на шее и визжит от восторга так, словно мы не виделись целую вечность.

При этом она успевает говорить:

— Не забудь, Эли, у тебя сегодня вечерний эфир.

— Конечно, помню, — отвечаю я, пытаясь отстраниться, но подруга будто бы и не замечает этого. — Постараюсь не проспать.

— Не выспалась? Некогда было? — В голосе Марты опять проскальзывают нотки подозрения.

Практически все, что она говорит, неизменно скатывается к теме секса. Так уж устроен ее мозг, такой у нее юмор.

— Дорога утомляет, — неопределенно отвечаю я.

В этот момент через плечо Марты я вижу мужчину, выходящего из соседнего вагона, того самого, холеного, по-модному небритого. Я тут же понимаю, что это он приходил ко мне ночью в купе. Вернее, это я вообразила его рядом с собой со всеми вытекающими последствиями. Но почему его, а не кого-нибудь другого?

Мы встречаемся с ним взглядами, и мне вновь становится страшно стыдно за себя. Чудится легкая улыбка на его лице, словно он заглянул в мои мысли и воспоминания. Причем не сейчас, а еще раньше, до того как я обратила на него внимание в Кальмаре. Но я видела его только мельком через стекло в Стокгольме!

Неужели этого достаточно? Какие такие тумблеры щелкнули у меня в голове? Кто их включил?

— Да ты меня совсем не слушаешь! — удивляется Марта и оборачивается, чтобы понять, что же заставило меня напрячься.

К моему счастью, таинственный мужчина уже заходит в здание вокзала. Подруга видит только его спину.

— С тобой все в порядке? — интересуется Марта, вглядываясь мне в лицо.

На моем лбу выступил пот, щеки и нос горят огнем, я часто дышу.

— Вполне.

— Ты уверена?

В чем я должна быть уверена? В том, что приснившийся мне мужчина, оказывается, существует не только в моих фантазиях, но и в телесном образе?

— Да, уверена, — отвечаю я.

— Странно ты выглядишь. — Марта отступает на шаг, обходит меня по кругу, разглядывает. — Не видела бы я, как ты выходишь из вагона, подумала бы… — Она делает паузу, и я понимаю, что сейчас подруга произнесет что-то типа «ты только что с кем-то переспала».

Я успеваю опередить ее.

— Не говори глупостей, ты же меня знаешь. Просто голова с дороги закружилась.

Если Лофгрен меня встречает, то на обратной дороге машину веду я. Традиция у нас такая. При совместных поездках половину дороги за рулем сижу я, другую — она.

Но на этот раз Марта предупреждает:

— Тебе плохо. За руль не пущу.

Я и не спорю. Мне в самом деле нехорошо. Словно меня разобрали по косточкам, а потом сложили вновь. Мы проходим через здание вокзала. На стоянке издалека видна ядовито-красная машина Марты. Подруга любит все яркое и в одежде, и в украшениях, добивается, чтобы люди обращали на нее внимание.

Обычно так и случается. Но в этот раз прохожие глазеют не на нее, одетую в черно-желтый полосатый свитер и серебряную полупрозрачную юбку. Люди смотрят, как в черный, сверкающий дорогим лаком лимузин усаживается холеный мужчина лет сорока. Водитель в униформе с еле заметным поклоном мягко закрывает за ним дверцу и важно занимает место за рулем. Машина отъехала абсолютно беззвучно, будто призрак.

— Я видела Шарлотту в Стокгольме точно в таком же лимузине, — машинально говорю я.

— В таком же или в этом же? — тут же уточняет Марта.

— На номер я не посмотрела, — теряюсь я.

— А еще называешь себя журналисткой, — возмущается Лофгрен. — Выходит, он ехал поездом, а лимузин следовал по дороге?

— Возможно и такое, — соглашаюсь я.

— А Шарлотта Берглунд тогда где? В машине ехала? У тебя есть с собой номер ее телефона? — Марта выстреливает вопросы один за другим.

— В такую рань неудобно звонить, — напоминаю я.

— Я не спрашиваю, удобно или неудобно. Я спрашиваю, есть ли у тебя с собой номер ее телефона.

Позвонить малознакомому человеку в любое время суток для Марты никогда не являлось проблемой. Мне же каждый звонок, даже в урочное время, дается с трудом. Несколько минут я размышляю — удобно это или неудобно, прокручиваю в уме возможные реплики. Потом беседа все равно начинает идти абсолютно по другой колее, чем я предполагала.

Лофгрен безошибочно находит номер Шарлотты, занесенный в мою записную книжку на букву «Ф», и тут же нащелкивает клавиши.

— Черт. Отключена, — резюмирует она. — Пошли к машине, быстро. Ну, чего ты сегодня такая заторможенная?

Не успеваю я опомниться, как уже сижу в старенькой «Хонде», катящейся по улице. Далеко впереди маячит лимузин. Если бы не его размеры, он уже давно затерялся бы среди других машин.

— Зачем тебе Шарлотта? — наконец-то вспоминаю я. — Сама же говорила, что она не новость.

— Да, тренер фитнес-центра — не новость, но вот такой лимузин в наших краях — это и в самом деле любопытно.

— С чего ты взяла, что он едет к нам? К тому же лимузин всегда можно арендовать.

— Это частная машина, — убежденно произносит Марта.

— Почему?

— А ты водителя видела? У него же на лбу написано, что он служит хозяину, а не клиенту.

Ничего на лбу у водителя написано не было, но я предпочитаю промолчать, потому как наперед знаю, что Марта окажется права. У нее настоящий журналистский нюх на то, что вскоре должно сделаться сенсацией. Конечно, только в рамках нашего городка.

— Он едет к нам в Хёгкуль, — продолжает Марта, беспардонно проскакивая на желтый сигнал светофора.

И как ей только такое с рук сходит? Меня бы уже давно остановил полицейский. Правда, от ее лихости ничего не изменяется. На следующем светофоре нам приходится стоять в ожидании, причем в прежней компании. Справа мотоциклист в серебристом шлеме и кожанке с острыми заклепками-шипами, слева микроавтобус, развозящий пиццу. На следующем перекрестке поблескивает лаком лимузин. Его салон такой большой, что в нем может происходить все, что угодно.

Теперь уже я проявляю наблюдательность.

— Марта! — почему-то начинаю шептать я, хотя никто не мешает мне говорить нормальным голосом. — Этого мотоциклиста я тоже видела в Стокгольме. Он ехал прямо за лимузином.

— Номер запомнила? — Марта скептически морщит нос.

Когда рядом нет мужчин, она иногда позволяет себе выглядеть безобразно.

— У меня на цифры плохая память, но это тот самый мотоциклист, — шепчу я.

На развилке лимузин и в самом деле уходит влево. Теперь уже не остается сомнений в том, что он направляется в наш городок. Мотоциклист безнадежно отстал. Мы держимся в кильватере, но рассмотреть тех, кто сидит в салоне, через тонированные зеркальные стекла невозможно.

— Держись! — Марта сигналит и прибавляет газ.

Лимузин, исполненный важности, движется неторопливо. Он слегка принимает вправо, пропуская вперед наглую маленькую машинку пожарного цвета.

— Что ты задумала? — Мне становится не по себе, ведь Марта любит всяческие авантюры, не всегда безопасные по своим последствиям.

— Сейчас увидишь.

Моя подруга сворачивает шею, глядит назад.

— На дорогу смотри, разобьемся, — советую я.

Ни мне, ни Марте не удается рассмотреть ничего особенного. За лобовым стеклом бесстрастное, волевое лицо водителя, облаченного в униформу. Перегородка между ним и салоном поднята.

Лофгрен победно смотрит на меня. Я же не понимаю, в чем дело.

— Мы сейчас вырвемся вперед, а потом его остановим, — говорит Марта и улыбается.

— Как ты собираешься его останавливать?

— Предлог я придумаю.

Но происходит все не так, как она рассчитала. За поворотом в отдалении я отчетливо вижу полицейского с жезлом, стоящего возле обочины. За ним маячит машина с мигалками. Это шоссе я прекрасно помню. Именно здесь стоит знак, ограничивающий скорость. Мы превышаем положенную аж на треть.

— Притормози, — шиплю я.

— Да это же картонный полицейский! — Марта не обращает внимания на мои предупреждения. — Я на вокзал ехала, он здесь стоял. Я ему еще «фак» показала. — Подруга явно намеревается, подъехав поближе, повторить свой недавний подвиг, но…

«Картонный» полицейский оживает и указывает жезлом на обочину. Марте приходится тормозить. Пока он неторопливо приближается к нашей «Хонде», подруга успевает поправить прическу, глядя в зеркальце, примеряет на лицо одну из своих дежурных улыбок.

При этом она шепчет:

— Ты, Эли, только не встревай. Ладно?

А у меня и нет малейшего желания встревать. В конце концов, не я была за рулем. К тому же Марта сама вызвалась вести машину. Вот теперь пусть и получает свой штраф.

Полицейский заглядывает в салон. Его взгляд проходится по мне, задерживается на бедрах, на застежке джинсов, но не слишком долго. Все-таки он в форме, при исполнении своих обязанностей, а потому его законная жертва — Марта. Он просит ее выйти из машины.

О чем они говорят, мне не слышно, улавливаю только интонации. Реплики Лофгрен отдаленно напоминают птичье щебетание, а вот то, что произносит полицейский, похоже на урчание голодного кота. Я понимаю, что флирт в открытую не ведется. Но даже в форме дорожный инспектор остается мужчиной, и чары Марты на него действуют.

Пока они любезничают, мимо нас медленно проплывает лимузин, который Марта собиралась остановить. Стекло в салоне слегка приспущено. Машина, миновав нас, набирает скорость и исчезает за поворотом. А вот мотоциклист куда-то испарился.

Минут через пять Марта возвращается в машину. Улыбка, предназначавшаяся полицейскому, тут же слетает с ее лица. Лофгрен бросает документы на приборную панель.

— Тупой урод! — шепчет она, заводя двигатель.

— Оштрафовал тебя? — участливо интересуюсь я.

— Если бы!.. — Марта чувственно кривит губы. — Я потратила на него кучу обаяния, которого было бы достаточно, чтобы свести с ума трех женатых мужчин. А он даже не улыбнулся мне.

— Он при исполнении, — пытаюсь утешить я подругу. — В другое время, в иной обстановке все пошло бы иначе.

Марта очень хорошая подруга, но у нее есть одна черта характера, которую я никак не могу понять и разделить. Ей нравится сводить мужчин с ума. При этом постель, как я понимаю, Марте не нужна. Она накручивает парней, женатых мужчин, но когда дело подходит к закономерному финалу, округляет глаза и принимается возмущаться. Мол, как о ней могли такое подумать?!

Но иногда Марта все же сходится с мужчинами поближе, а потом в деталях пересказывает мне все, что с ней случилось. Ладно, у всех нас есть свои странности. Я тоже не исключение.

— К тому же у него был очень чувственный голос, — продолжаю я.

— Тебе так показалось?

— Но он же не оштрафовал тебя.

Марта трогает машину с места так резко, что даже протекторы свистят по асфальту.

— Осторожнее, а то нас попросят вернуться, — предостерегаю я.

Наконец-то мы приезжаем в свой Хёгкуль. Марта расстроена. Ведь лимузин уже припаркован на стоянке возле магазина, а его пассажиры дружно улетучились. Продавщица видела только водителя, он зашел купить пару батареек и бутылку минеральной воды. Шарлотты она тоже не замечала.

— Делать нечего, едем к тебе, — говорит Марта.

Мы с ней живем рядом, в одном квартале. Я устала с дороги. В моей голове до сих пор не все в порядке после эротических фантазий — то мне все кажется вымыслом, то правдой. Но я все равно приглашаю Марту зайти. Надо же ее хотя бы кофе угостить.

Сумка просто ставится в угол, нет сил ее распаковывать, подождет до вечера. Я включаю кофеварку. Внутри булькает, переливается. Я же тем временем преспокойно начинаю переодеваться, выскальзываю из джинсов, сбрасываю майку. В этот момент внутри кофеварки заканчивается процесс. Она с резким шипением выбрасывает в стеклянную колбу порцию кипятка. Я машинально оборачиваюсь.

Марта поднимает взгляд от глянцевых страниц торгового каталога.

— Эли! — Глаза подруги ползут под самый лоб.

— В чем дело? — спрашиваю я и тут же спохватываюсь, проследив траекторию ее взгляда.

Конечно же, Лофгрен неприкрыто уставилась на синяк на моей груди. Следы мелких зубов проступают очень отчетливо. Нет чтобы сделать вид, будто ничего не заметила. Я бы на ее месте так и поступила. Я прикрываюсь ладонью и тут же краснею, будто совершила что-то стыдное.

— Эли, с тобой это случилось в Стокгольме?

— Что именно случилось? — переспрашиваю я, панически перебирая в голове слова.

При этом я понимаю, что многие из них для нормального человека просто логически не стыкуются между собой, например: «подземка», «макака», «грудь», «албанец».

— Ну, это!.. — Марта даже подается вперед от любопытства. — Я-то думала, что ты сама скромность. А ты такая же стерва, как и я.

Слово «стерва» Марта произносит абсолютно без осуждения. Для нее это лучшая похвала, какую только можно высказать в отношении женщины. Себя она считает не простой, а самой что ни на есть прожженной стервой.

— Ничего этакого в Стокгольме со мной не случилось, — отвечаю я с легким раздражением.

Мне приходится отнять ладонь от груди, чтобы разлить кофе по чашкам. Вновь прикрываться — это глупо. Подруга меня застукала. Я, как была, сажусь в кресло напротив Марты и смотрю ей в глаза. Взгляд мой прыгает. Ее тоже.

— Значит, не в Стокгольме, — тихо произносит Марта. — Выходит, в поезде?

Лофгрен попадает в точку. Это случилось со мной именно в поезде, когда состав летел в ночной тьме на юг. Правда, случилось совсем не так, как она предполагает. Не было со мной никого.

Я понимаю, что начать сейчас оправдываться — только себе навредить. Уж лучше признаться в том, что якобы переспала с попутчиком, чем рассказывать о мастурбации, божественной и мерзкой. Ни одному моему слову подруга сейчас не поверит, лишь укрепится в своих подозрениях. Поэтому я решаю напустить тумана, не соврать, но и не сказать правды.

— Как-нибудь потом я тебе все расскажу, а сейчас смертельно устала и хочу отдохнуть.

Я понимаю, что не слишком вежливо выпроваживать подругу из дома, когда она еще не успела и кофе допить. Но мне и в самом деле не терпится остаться одной, чтобы разобраться с собой, понять, что творится в моей голове. К тому же я не до конца уверена в том, что именно в голове, а не в другой части тела.

Для этого не надо думать. Достаточно просто лечь и заснуть. Организм мудрее книжных знаний и воспитания. Он сам разберется, что ему нужно, восстановит баланс после выброса эмоций.

«А если вновь придет ночной гость? — тут же подсказывает мой мозг, и я приказываю ему заткнуться. — Я решила, что он больше не появится. А придет, так прогоню, не позволю ему лапать себя».

«Ага! — возражает мой внутренний голос. — Станет он тебя слушаться и спрашивать разрешения. Да и ты сама не против таких визитов. Я же знаю, ты хочешь вновь повстречать его. Только он знает, что именно тебе нужно».

— Заткнись! — по неосторожности, в запале, я произношу это уже вслух.

Марта тупо смотрит на меня.

— Ты и в самом деле сильно устала, — растерянно произносит она. — Не удивительно после такого бурного времяпрепровождения. Или все случилось помимо твоей воли?

— Я не буду сейчас говорить об этом. А «заткнись» я не тебе сказала. Извини, вырвалось.

По комнате распространяется горьковатый запах кофе. Мы с Мартой находимся в разных измерениях, а потому не можем понять друг друга. Лофгрен проходится по стенам взглядом, будто высматривает хотя бы тень того, к кому я обращалась, не находит и вновь смотрит на меня.

— Я не сумасшедшая, — произношу я как можно спокойнее. — Ты по-прежнему моя лучшая подруга. Ты знаешь про меня больше, чем кто-либо другой. Даже отцу и матери известно куда меньше.

— Спасибо. — Марта протягивает мне через стол руку, наши ладони соприкасаются. — Но потом ты все же расскажешь мне, что случилось?

— Если я расскажу тебе про то, как макака укусила меня за грудь в метро, ты поверишь? — с надеждой спрашиваю я.

Марта отрицательно крутит головой и говорит:

— Я пошла. Спасибо за кофе. Не забудь положить рядом с собой мобильник. Я позвоню, когда появятся новости.

Мы обнимаемся на прощание. Марта скользит губами по моей щеке. Щелкает замок входной двери. Я ставлю недопитую чашку на журнальный столик.

Почему так происходит? Если бы я принялась рассказывать Марте о вымышленных любовных похождениях, она слушала бы меня и даже сопереживала бы. А попыталась я упомянуть правду, она мне не поверила. Ну а ты, внутренний голос, почему замолчал? Конечно, я же велела тебе заткнуться.

Если и существуют в жизни проблемы, то мы их выдумываем себе сами.

Я стою перед застеленной кроватью, смотрю на мобильник и думаю, что лучше — лечь, как обычно, нагишом, или же надеть пижаму. Даже не знаю почему, но выбираю последнее. Возможно, я ощущаю сейчас свое тело как нечто чужое мне. Оно вроде бы и послушно, но в то же время пытается диктовать свои условия. Стоит мне отвернуться, задуматься, оно начинает жить своей собственной жизнью, ни о чем меня не спрашивая.

Я засыпаю, не зная, что меня ждет.