Дражайший плут

Элизабет Хойт, 2015

Леди Феба Баттен красива, остроумна, обладает живым и бойким характером… но, к сожалению, слепа. Опасаясь за нее, старший брат нанимает телохранителя – закаленного в боях капитана Джеймса Тревельона, вынужденного распрощаться из-за последствий ранения с военной службой. Поначалу это кажется очень плохой идеей: суровый солдат и дерзкая девушка буквально не выносят друг друга. Но постепенно их пикировки становятся все более дружелюбными, а дружба с каждым днем превращается в куда более нежное чувство. Чувство, ради которого Джеймс рискнет собственной жизнью, когда Фебу похитит таинственный и опасный негодяй…

Глава 3

На следующий день, ближе к полудню, Феба стояла в парадном холле Уэйкфилд-хауса. Вручив Пауэрс записку и небольшой кошелек с монетами, девушка сказала:

— Предупреждаю, вы должны отдать это мистеру Хейнсуорту лично в руки, это важно.

— Да, миледи, — ответила Пауэрс звонким голосом.

Несмотря на неумеренное употребление духов с ароматом пачули, которому служанка излишне благоволила, от нее приятно пахло.

— Спасибо, Пауэрс, — сказала Феба, заслышав приближение капитана Тревельона, которого узнала по неровной поступи на лестнице.

— Миледи, вы по-прежнему намерены присутствовать на заседании дамского клуба? — спросил он своим хриплым голосом, в котором она уловила скептические нотки.

— Да, разумеется, и не пытайтесь меня отговорить — Максимус дал свое благословение.

Это было почти правдой: брат милостиво разрешил ей выезжать, — но она не стала сообщать ему, куда именно едет, а капитану знать об этом вовсе не обязательно.

Кажется, она услышала мужской вздох?

— Очень хорошо, миледи.

Теплые сильные пальцы взяли ее руку и опустили на мужской рукав. Забавно. Не будь она слепой, подобное прикосновение — обнаженная кожа рук, не прикрытая перчатками, — сочли бы скандальным. Да что говорить — то, что мужчина в самом расцвете сил следует за ней повсюду, иногда без других сопровождающих, и так верх неприличия! Однако, кажется, пока никому не пришло в голову упрекнуть в чем-нибудь капитана Тревельона, который вечно маячил у нее за спиной.

Слепота сделалась ее оправданием в глазах света.

Феба тяжело вздохнула, выходя на улицу. Должно быть, день был солнечный — она чувствовала тепло кожей.

— Миледи? — Услышала она голос капитана у себя над ухом.

— Ничего, капитан, — сказала она с едва уловимой досадой. Без сомнения, он тоже считал ее скорее ходячей куклой, чем женщиной из плоти и крови.

— Если вас что-то беспокоит…

— Иногда я задаюсь вопросом: что, если просто посадить меня в инвалидную коляску? — пробормотала Феба, спускаясь по ступенькам.

— Доброго вам утра, сэр, миледи, — поприветствовал их Рид.

— Рид, вместе с Хатуэем встаньте на запятках кареты, — распорядился Тревельон.

— Да, сэр.

— Неужели необходимо брать с собой еще и двух лакеев? — тихо спросила Феба.

— Полагаю, что да, миледи. Осторожно, лесенка.

Она вытянула носок, нащупав первую ступеньку, забралась в карету, уселась и расправила юбки.

— В клуб допускаются только дамы.

Послышался шорох — это Тревельон устроился напротив. Несмотря на трость, он производил в движении гораздо меньше шума, чем другие. И это было очень досадно.

— Дамы собираются в Сент-Джайлзе, миледи, одном из самых опасных районов Лондона.

— Но сейчас самый разгар дня.

— На Бонд-стрит на вас пытались напасть как раз в это время. — Голос капитана звучал ровно и уверенно, и Феба задумалась, найдется ли хоть что-нибудь, что выведет Тревельона из этого состояния спокойного безразличия. — Иногда мне кажется, что вам просто нравится спорить, миледи.

Она поджала губы.

— Но не с каждым же встречным, как вы понимаете: только с вами.

Ей показалось, что он усмехнулся, но тут загрохотали колеса — карета тронулась в путь.

— Я воистину польщен, миледи.

— Так вам и надо. — Она с трудом сдерживалась, чтобы не улыбаться. Феба была счастлива, если удавалось втянуть сурового капитана в шуточный спор. — Лучше скажите мне вот что. Я заметила, что вы относитесь к Риду как к старшему среди прочих лакеев. Почему же?

— Здесь все просто, миледи: Рид служил драгуном в моем полку. Когда он был демобилизован, я рекомендовал его вашему брату как человека порядочного, преданного и трудолюбивого. Его светлость был так добр, что прислушался к моим рекомендациям и взял его на работу.

— Он долго прослужил драгуном под вашим началом?

— С первого дня, как поступил на военную службу. Пять лет, насколько я помню.

— А сколько лет отслужили вы сами?

Он молчал, и Феба подумала — уже не в первый раз, — как плохо не видеть лица того, с кем разговариваешь. Ведь достаточно бросить взгляд, чтобы понять, удивлен человек, оскорблен или опечален.

— Почти двенадцать лет, миледи, — сказал наконец Тревельон.

Голос его звучал бесстрастно, и Феба поняла лишь одно: полное отсутствие эмоций не означает отсутствие чувств.

Она склонила голову набок, размышляя, потом спросила:

— Вам нравилась служба?

— Миледи?

О-о, кажется, капитан насторожился, пусть и самую малость? Это уже интересно! Почему она никогда раньше не задавала ему подобных вопросов?

— Служить драгуном, командовать людьми — ведь вы были капитаном, и у вас под командованием было много людей…

— В моем распоряжении было от двадцати до пятидесяти человек, в зависимости от выполняемой задачи.

А теперь он вынужден возиться с ней одной. Вдруг она осознала, как низко, по его представлениям, он пал в этой жизни!

Капитан, однако, продолжил:

— Я выполнял приказы моего короля.

На мгновение она решила, что больше он ничего не скажет о своих военных буднях, но он немного смягчился:

— Много лет мы охотились на контрабандистов по всему побережью, но потом мой полк перебросили в Лондон, чтобы выслеживать и ловить тех, кто занимался контрабандой джина, и прочих злоумышленников.

— Правда? — Феба нахмурилась, вдруг осознав, как мало знает об этом человеке. Боже правый! Она провела полгода, день за днем, в обществе капитана Тревельона, но не задала ни единого вопроса о его прошлом. Ей вдруг стало очень стыдно, и она немного подалась вперед, намереваясь загладить вину. — Очень своеобразный район для патрулирования.

— Да, — ответил он сухо, — но потом мы получили особый приказ — от одного из важных членов парламента.

— От… не от моего же брата?

— Именно от него, миледи.

— Значит, вы давно знаете Максимуса?

— Мы с его светлостью знакомы больше четырех лет.

— Я и не знала, что вы… друзья.

Заминка была недолгой, но красноречивой.

— Я бы не назвал так… наши отношения, миледи.

— Как? Дружбой? — уточнила Феба. — Уверяю, капитан, что не стала бы думать о вас хуже, поддайся вы такой слабости, как дружба.

— Миледи, ваш брат — герцог.

— Да, но он сморкается и справляет другие физиологические потребности, как все прочие люди.

— А я всего лишь бывший драгун из… — продолжил было капитан, но внезапно замолчал.

Феба наклонилась вперед, сгорая от любопытства.

— Откуда же, капитан?

— Из Корнуолла, миледи. Но я вижу, что мы уже подъехали к приюту.

В этот момент карета, содрогнувшись всем корпусом, остановилась.

— Не думайте, что наш разговор окончен, — любезно сказала Феба, прежде чем покинуть карету. — У меня к вам много вопросов, капитан Тревельон!

Когда дверца кареты распахнулась, она услышала беспомощный вздох своего защитника и улыбнулась. Ей очень нравилось смущать этого стоика, драгунского капитана, однако она невольно задумалась: откуда эта заминка после вопроса о происхождении?

На первый взгляд детский приют был слишком неказист, чтобы послужить пропуском в высшее общество. Эва Динвуди вышла из кареты с помощью лакея, Жана-Мари Пепина, и оглядела улицу.

Дом стоял в самом сердце квартала Сент-Джайлз, в переулке, слишком узком, чтобы могли разъехаться две кареты: им пришлось останавливаться в дальнем конце переулка. Даже при свете дня крайняя нищета нависала над кварталом как мрачное облако. Попрошайка в лохмотьях, такой убогий, что было невозможно определить, мужчина это или женщина, сидел на углу, тяжело привалившись к стене. На другой стороне улицы шла, шаркая ногами, женщина с опущенной головой и спиной, сгорбленной под тяжестью огромной корзины с крышкой, в то время как одинокий ребенок, практически голый, стоял и с любопытством пялился на роскошную карету.

«Бедному мальчишке мы, наверное, кажемся богами, спустившимися с Олимпа», — с жалостью подумала Эва, поспешно сунула руку в карман, нащупала сумочку, спрятанную под юбкой, извлекла один пенсовик и протянула голому ребенку. Тот бросился к ней, выхватил монету и был таков.

Здание было новым, основательным, сложенным из кирпича, с широкой парадной лестницей. Тем не менее, судя по немногочисленным архитектурным деталям, обычно украшавшим благотворительные дома, это явно было работное заведение. Однако именно здесь собирался дамский клуб, куда входили даже весьма влиятельные дамы из высшего общества.

И среди них ее покровительница.

Обернувшись, Эва увидела, как из кареты выходит Амелия Хантингтон, баронесса Кэр. Пожилая леди готовилась разменять седьмой десяток, однако ее лицо почти не тронули морщины. Кажется, единственной приметой возраста были белые как снег волосы, хотя Эва слышала, что волосы у баронессы, как и у ее сына, поседели еще в молодости, а значит, вовсе не от старости. На леди было элегантное темно-синее платье — в точности под цвет глаз, — отделанное черным кружевом на рукавах, по квадратному вырезу и вдоль корсажа.

— Они тут живут, как крысы, — вполголоса и не без сострадания заметила леди Кэр, оглядываясь вокруг. — Вот почему я всегда беру с собой отряд дюжих лакеев. Было мудро с вашей стороны прихватить собственного. — Леди задумчиво взглянула на Жана-Мари. — У него очень экзотический вид.

Черная лоснящаяся кожа гиганта, в сочетании с белым париком и белой с серебром ливреей обеспечивало лакею вид просто сногсшибательный.

— Я больше не нахожу его таковым. — Эва не дала себе труда поправить леди Кэр в ее предположении, будто Жан-Мари ее лакей. Поравнявшись с пожилой дамой, она вместе с ней направилась по Мейден-лейн к дому. — Должна вас поблагодарить — вы были очень добры, согласившись представить меня дамам из клуба!

— Не стоит: я тоже была рада, — холодно протянула леди Кэр без улыбки, словно хотела напомнить, что просто была вынуждена привезти Эву на сегодняшнее заседание.

И ее подопечной не следовало об этом забывать. Здесь у нее не было друзей, да и не могло быть. Она изобразила скромную учтивую улыбку, и обе дамы стали подниматься по широким ступеням. Конец переулка уже запрудили кареты, что говорило о прибытии остальных участниц заседания клуба.

Когда перед ними распахнулись двери приюта, Эва сделала глубокий вдох и разгладила юбки цвета оперения голубя-сизаря. Скромная вышивка в виде черных и вишнево-розовых цветочков украшала плечи, низ рукавов, корсаж и подол широкой верхней юбки, прикрывавшей кремового цвета юбки — простые и элегантные. Несмотря на совершенно обыкновенную внешность — в общепринятом смысле этого слова, — одета она была по последней моде. В дверях стоял почтительного вида дворецкий, что было весьма необычно для дома призрения, но Изабел Мейкпис, жена управляющего, и до второго замужества была весьма богатой вдовушкой.

— Доброго дня, миледи, мисс, — приветствовал дам дворецкий, делая шаг в сторону.

Сидевший у его ног черный кот всем своим видом показывал, что тоже рад гостям, но ровно до тех пор, пока в глубине дома внезапно не возник лающий вихрь. Маленькая белая собачонка, щелкая оскаленными зубами, бросилась прямо на них. Эва не удержалась на ногах и, если бы не дворецкий, растянулась бы на полу. Жан-Мари загородил ее собой, подхватил гадкое создание и прижал к груди. Собака сразу же притихла и лизнула его в подбородок.

— Вы уж его простите! — воскликнул дворецкий. — Право же, Додо только лает громко, зато никогда не кусается, уверяю вас!

— Не стоит беспокойства, — пролепетала Эва, отчаянно пытаясь унять дрожь в голосе. — Я просто испугалась. — Разгладив юбки, она незаметно кивнула Жану-Мари, который продолжал крепко держать ужасное создание.

Леди Кэр наблюдала сцену, не произнося ни слова, потом заговорила:

— Баттермен, я полагаю, мы собираемся в гостиной?

— Разумеется, миледи, — кивнул дворецкий, принимая у леди перчатки и шляпу. — А слуги могут с удобством расположиться у нас на кухне.

Бросив взгляд на Эву, Жан-Мари по ее кивку направился вслед за лакеями в дом, не выпуская из рук вырывающегося песика.

Коридор вел в приемную, выдержанный в успокаивающих кремовых тонах, и там начиналась широкая лестница. Однако Эва и леди Кэр вошли в первую дверь справа, за которой находилась гостиная, где уже собрались дамы, члены дамского клуба. В углу комнаты имелся камин, сейчас пустой, и повсюду стояли небольшие диванчики и стулья с подушками. Центр гостиной занимал невысокий чайный столик, уставленный приборами, а примерно дюжина девочек с важным видом, под бдительным присмотром светловолосой горничной, предлагали дамам закуски.

— Очень рада видеть вас, миледи! — Стройная дама с роскошными рыжими волосами с раскрытыми объятиями бросилась им навстречу, и они с леди Кэр обменялись вежливыми поцелуями в щеку.

Пожилая дама обернулась, и Эва с облегчением увидела, что она заулыбалась.

— Гера, позвольте представить вам мисс Эву Динвуди. Мисс Динвуди, это леди Гера Ридинг.

— Для меня это большая честь, миледи. — Эва низко присела в реверансе, а пока леди Гера говорила что-то в знак приветствия, мысленно покопалась в своих досье.

Итак, Ридинг, Гера: старшая сестра герцога Уэйкфилда; супруга лорда Гриффина Ридинга. Это леди Гера вместе с леди Кэр основали дамский клуб. Важная знатная дама, знакомство с которой дорогого стоит.

Впрочем, они тут все такие.

Эва собралась с духом, когда леди Кэр повлекла ее в глубь комнаты, чтобы познакомить со всеми. В конце концов, для чего еще она сюда явилась? Среди прочих дам познакомиться с одной очень нужной особой. И неважно, что Эва терпеть не могла подобные сборища и чувствовала себя там не в своей тарелке: долг она выполнит.

Эва опять изобразила любезную улыбку, когда леди Кэр подвела ее к даме, стоявшей возле камина, и представила. Та оказалась ее невесткой, Темперанс Хантингтон, баронессой Кэр-младшей. Это была миловидная темноволосая леди с такими светло-карими глазами, что они казались золотистыми. Нельзя было сказать наверняка — и Эва, разумеется, ни за что не стала бы спрашивать, — но леди Кэр, похоже, ожидала ребенка.

Рядом с ней стояла Изабел Мейкпис, которая управляла приютом вместе с супругом, Уинтером Мейкписом. Из своих мысленных досье Эва знала, что миссис Мейкпис, в отличие от супруга, происходила из высших слоев общества. Несмотря на низкий статус смотрительницы сиротского приюта, на миссис Мейкпис было элегантное платье, скроенное по французской моде, в алую и желтую полоски. Обе дамы приветливо кивнули Эве, хоть она и отметила искру любопытства в их глазах: старшая леди Кэр не стала объяснять, откуда ее знает.

Герцогиня Уэйкфилд встала и произнесла:

— Рада познакомиться, мисс Динвуди.

Эва присела в реверансе.

На первый взгляд герцогиня производила впечатление ничем не примечательной, однако ее прекрасные серые глаза все меняли. Их взгляд был столь проницателен, что Эва не могла в них не смотреть, пока произносила положенные приветствия.

— Боюсь, вы не сможете познакомиться с ее светлостью, герцогиней Скарборо: сейчас она вроде бы путешествует с мужем по Европе, — сообщила леди Кэр, подводя Эву к последнему дивану. — Италия, знаете ли.

Эва не знала, поскольку никогда не бывала в Италии и не путешествовала ради развлечения, однако понимающе кивнула. Потом ее представили смуглой красавице экзотической внешности. Это была леди Ипполита Ройл, о которой судачили, будто она является самой богатой наследницей в Англии — теперь, после того как бывшая леди Пенелопа Чедвик вышла за герцога Скарборо. Мисс Ройл поднялась с дивана и присела в реверансе, зато ее собеседница так и осталась сидеть.

— А это леди Феба Баттен, сестра леди Геры, с которой вы уже знакомы, и, разумеется, герцога Уэйкфилда, — журчал голос леди Кэр, а Эву словно в сердце ударили.

— Очень рада с вами познакомиться, — сказала леди Феба, поворачиваясь к хорошенькой миниатюрной женщине с приветливым лицом. — Надеюсь, вы не обидитесь, если я останусь сидеть: боюсь, в незнакомой комнате обязательно споткнусь и упаду.

— Прошу вас, миледи, не беспокойтесь на этот счет. Если…

Ее слова потонули в шуме, источник которого был где-то в дверях. В гостиную впорхнула дама в платье чудесного персикового цвета, с кудрявыми волосами, живо рассыпанными по плечам, и ребенком на руках.

Новая гостья воскликнула, явно запыхавшись:

— Ах ты, боже мой! Простите, что опоздала.

Герцогиня Уэйкфилд едва не завопила:

— Марго, неужели это малышка София?

«Это леди Маргарет Сент-Джон», — подсказала Эве запись в ее мысленном досье.

Дама мило покраснела.

— Да. Надеюсь, никто не станет возражать, что я принесла ее сюда?

Судя по всеобщей суматохе, которая поднялась, когда дамы бросились к леди Маргарет с малышкой, возражать никто не собирался. Вокруг них столпились все за исключением Эвы и леди Фебы.

Повернувшись к гостье, Эва тихо спросила:

— Не возражаете, если я подсяду к вам? Похоже, мне не стоило сегодня выходить на этих каблуках.

— Конечно, прошу вас. — Феба похлопала по сиденью рядом с собой, которое только что покинула мисс Ройл.

На другом конце комнаты графиня Кэр быстро обернулась и бросила на нее пристальный взгляд, но Эва сделала вид, что не заметила, и прощебетала садясь:

— Благодарю вас. Тщеславие меня погубит. Я купила эти туфли только на прошлой неделе, для выхода в театр.

Феба повернулась к ней лицом.

— Куда именно?

— Давали «Гамлета» в «Ковент-Гардене». — Эва покачала головой. — Актер был староват — да еще с брюшком, — но вот голос у него зато волшебный.

— Голос — это все, что я способна воспринимать, — со вздохом сказала Феба. — Мне нравятся голоса, способные передавать оттенки чувств, а не просто громкие.

— Да, и мне тоже! Вы слышали Горация Пимсли?

— О да! — воскликнула Феба. — Из него получился прекрасный Макбет — по крайней мере что касается голоса. Мне, правда, не очень нравятся трагедии, но вот голос его я могла бы слушать целый вечер.

Беседа доставляла ей истинное удовольствие, но ведь она здесь с определенной целью.

— Возможно, миледи, вам было бы интересно…

Несколько дам, столпившихся вокруг молодой матери с ребенком, громко рассмеялись, и голос Эвы потонул в этом гвалте. Феба наклонилась к ней поближе.

— Вы не могли бы описать, как выглядит малышка София?

— Трудно сказать: отсюда плохо видно. — Пожала плечами Эва. — Кроме того, их окружает целая толпа. Все, что я вижу, — это пушок, который выбивается из-под чепчика. Кажется, у нее светло-каштановые волосики. — Она взглянула на собеседницу. — Почти как у вас, миледи.

— Правда? — Феба погладила свои волосы, будто так могла ощутить их цвет. — Я почти забыла.

Маргарет с малышкой на руках в сопровождении других дам подошла к ним.

— Не хочешь ее подержать, Феба?

Лицо девушки просияло.

— Можно? Только прошу, Марго, сядь рядом: боюсь ее уронить.

— Не бойся, не уронишь, — твердо сказала леди Маргарет, присела на диванчик и осторожно передала ребенка ей на руки.

— Она такая серьезная, — шепнула леди Гера.

— Правда? — Леди Маргарет разглядывала дочь, как будто это неизвестное насекомое, найденное под листом цветка. — Она хмурится, прямо как Годрик. Похоже, через пару лет из-за стола на меня будут взирать две недовольные моськи.

— Как он? — поинтересовалась леди Кэр-младшая.

— Совершенно одержим своей новорожденной, — ответила леди Маргарет. — Как-то ночью я застукала его в коридоре: ходил взад-вперед с Софией в одной руке и книгой — в другой. Он ей читал, по-гречески. Но что самое удивительное — она, кажется, слушала как завороженная.

— Могу понять почему. — Феба поднесла малышку к самому лицу, закрыла глаза и ласково коснулась носом ее щечки. — Какое же она чудо!

Наблюдая за ней, Эва проглотила ком в горле.

— Мы, кажется, незнакомы, — вдруг сказала леди Маргарет. — Нет, не вставайте! Я Маргарет Сент-Джон.

— Это мое упущение, — виновато заметила леди Кэр; и улыбка ее погасла. — Познакомьтесь с Эвой Динвуди. Она хотела бы вступить в наш клуб.

— В таком случае, полагаю, нам лучше начать, — весело проговорила леди Маргарет и протянула руки к дочери. — Иди ко мне, малышка.

Одна из девочек, рыжеволосая, с впечатляющей россыпью веснушек на носу, внесла блюдо криво нарезанных ломтей хлеба с маслом, и дамы стали усаживаться.

— Спасибо… — поблагодарила девочку Феба и взяла с блюда один кусок.

— Ханна, мэм.

Девочка попыталась сделать реверанс, не выпуская блюда из рук, и Эва едва успела подхватить его, чтобы не уронила.

Казалось, Феба была поражена:

— Не Мэри?

— Когда я сюда поступила, у меня уже было имя, мэм.

— И притом красивое, — серьезно добавила Феба. — Очень вкусный хлеб, Ханна.

Девочка покраснела, и леди улыбнулась ей, а Эва почувствовала болезненный укол в сердце. Она такая милая! Может быть, еще не поздно…

Феба обернулась к ней, все еще улыбаясь.

— Видите ли, всех этих девочек здесь зовут Мэри, а мальчиков — Джозефами. Разве что они уже достаточно взрослые, чтобы успеть получить имя, как Ханна. Ужасная путаница, даже если давать второе имя. Не знаю, кому принадлежит эта идея…

— Уинтеру, — в один голос воскликнули леди Кэр-младшая и миссис Мейкпис.

— Он решил, что так будет больше порядка, — продолжила леди Кэр, а миссис Мейкпис просто фыркнула.

Улыбнувшись, леди Феба снова обратилась к Эве:

— Вы что-то говорили, мисс Динвуди, как раз перед тем, как сюда принесли Софию…

— Да, миледи. — Эва сделала глубокий вдох. — Завтра днем у меня собираются любители театра, всего несколько человек, чтобы обсудить новейшие постановки. Вы окажете мне честь, если почтите нас своим присутствием.

— Буду очень рада, — улыбнулась Феба и сунула в рот последние крошки.

— Милые дамы, — начала леди Кэр, вставая, — нам надо решить некоторые проблемы…

Краем глаза Эва наблюдала за своей покровительницей, но слушала вполуха.

Как бы там ни было, но она уже добилась того, зачем пришла.

На следующий день Тревельон еще раз внимательно изучил письмо — уголком рта усмехнувшись при виде детского почерка, — прежде чем аккуратно сложить, потом подошел к комоду у дальней стены своей комнаты в Уэйкфилд-хаусе. В верхнем ящике была толстая пачка писем, и он сунул очередное к остальным, прежде чем задвинуть ящик, потом взглянул на часы. Близилось время сопровождать леди Фебу на послеобеденную встречу.

Тревельон проверил пистолеты, схватил трость и направился к лестнице. Ровно год назад он командовал десятками храбрых мужчин, которые шли за ним без сомнений и раздумий. Если они его и не любили, то уж уважали наверняка, все до единого, — уж в этом он имел возможность убедиться. Хорошая была жизнь, он ею был доволен, и даже весьма, и вот теперь под его началом было всего два лакея и дамочка из общества.

Тревельон тихонько фыркнул себе под нос, очутившись на первом этаже. Пусть нынешнее его положение и не столь почетно, но это не значит, что можно исполнять свой долг как придется: охранять леди Фебу от всяческих опасностей он намерен как можно лучше.

Пятью минутами позже Тревельон стоял на парадной лестнице Уэйкфилд-хауса и обозревал улицу. Небо сыпало мелким дождиком, что облегчало задачу: поблизости почти не было зевак. Пробежали трусцой двое носильщиков, подкованными башмаками шлепая по лужам, с крытой кабинкой, которая балансировала на жердях, лежавших на их плечах. Джентльмен внутри кабинки сидел в сухости, но тем не менее кривился, выглядывая наружу. Особняк Уэйкфилдов стоял на тихой площади, а через дорогу, почти у самых его дверей, торчал какой-то разносчик, пока из дома не вышел лакей и не погнал его прочь.

Ворча себе под нос, Тревельон обернулся и увидел леди Уэйкфилд, которая наблюдала за ним. Рядом с ней, тыкаясь носом в ее юбки, крутилась старая белая собачонка, которую леди, выходя замуж, захватила из родного дома. Насколько он помнил, кличка собачки была Бон-Бон.

— Мэм. — Он поклонился.

— Что заставляет вас, капитан Тревельон, стоять под дождем? — поинтересовалась ее светлость, в то время как собака осмелилась выйти на крыльцо, осмотрела моросящие небеса, чихнула и поспешно потрусила обратно в дом.

— Просто смотрю, ваша светлость.

— Наблюдаете? — Герцогиня выглянула на улицу поверх его плеча, и ее брови сошлись на переносице, когда она снова взглянула на него. — Высматриваете возможных похитителей, не правда ли?

Тревельон пожал плечами.

— Это моя работа — оберегать леди Фебу от опасности.

— Герцог сказал, что нападавший обезврежен, — заметила герцогиня. — У вас есть причины думать иначе?

Он колебался, тщательно подбирая слова.

— Я должен быть бдителен, ведь дело касается безопасности леди.

Герцогине не откажешь в проницательности.

— Вы говорили его светлости, что по-прежнему считаете, будто леди Фебе может что-то угрожать?

— Я почти каждый вечер встречаюсь с его светлостью и докладываю о своей работе.

— И что же?

Он спокойно встретил ее взгляд.

— Его светлость знает о моих опасениях, однако в данный момент их не разделяет.

Она отвернулась, кусая губу.

— Она ненавидит все это, знаете ли, то есть Феба. — Она указала на пистолеты на его груди. — Разумеется, вы сами понимаете: вас не назовешь непонятливым.

Тревельон ждал, немного озадаченный. Конечно, ему было известно, что леди Фебе не нравится, что ее охраняют: в самый первый день его работы леди прямо заявила, что ненавидит ограничения, которыми брат осложнил ее жизнь, — но он не допустит, чтобы неудовольствие подопечной отвлекло от исполнения долга.

Пусть ненавидит его, если хочет: лишь бы была в безопасности.

Герцогиня вздохнула.

— Если я надавлю на Максимуса, он, возможно, ограничит ее передвижения еще больше, и я не знаю — клянусь, действительно не знаю, — что она тогда сделает. Феба несчастна, хотя хорошо это скрывает. Не хочу, чтобы ее положение стало еще печальнее.

— Ваша светлость, — тихо сказал Тревельон, — пока я рядом, я сделаю все возможное, чтобы с леди ничего не случилось.

Голос герцогини вдруг сделался громче.

— Я не сомневаюсь, капитан Тревельон.

— Артемида? — позвала Феба, спускаясь по лестнице.

— Да. — Герцогиня быстро пересекла холл. — Я только что беседовала с капитаном Тревельоном.

Феба приняла руку ее светлости, и они направились к двери.

— Вы уже здесь, капитан?

Он кивнул, хотя она, конечно, не могла видеть.

— Вы говорили, что хотите выехать в два пополудни.

Она сморщила носик.

— Вы всегда поразительно пунктуальны. Не уверена, что это слишком хорошее качество.

— Уверяю вас, миледи, никакого отношения к моим личным качествам это служба не имеет.

— Гм. — Феба повернулась к невестке и раскинула руки. — Что скажешь о моем новом платье?

Платье, зеленое с голубым, с желтой нижней юбкой, придавало рыжеватый оттенок каштановым волосам леди Фебы. Если бы вопрос был адресован капитану, он бы сказал, что она прекрасна. Впрочем, она всегда прекрасна — в любом платье.

Только его никто не спрашивал.

К ступенькам подкатила карета, и Тревельон вышел вперед, чтобы подать подопечной руку.

— Ваша карета подана, миледи.

— Куда едешь? — спросила герцогиня.

— Мисс Динвуди пригласила меня на заседание небольшого кружка ее друзей поговорить о театре.

Брови ее светлости поползли вверх.

— Мисс Динвуди, та, что из нашего клуба?

— Да. — Феба улыбнулась невестке, и ее взгляд промахнулся лишь на пару-тройку дюймов. — Она кажется несколько замкнутой, однако мне понравилась.

— Мне тоже, — задумчиво произнесла герцогиня.

— Артемида?

Ее светлость покачала головой.

— Просто… мне кажется несколько странным, что леди Кэр так ничего и не сказала о семье мисс Динвуди.

— Я тоже заметила, — призналась Феба, — но подумала, что мы порой напрасно судим людей по их предкам. Может, лучше не знать, откуда она родом?

В душе Тревельона вдруг прозвенел тревожный звонок.

— Как же тогда судить о человеке, миледи?

Она обернулась на его голос, но ее чудесные ореховые глаза смотрели в никуда.

— Может, просто взглянуть на него повнимательнее? Как себя ведет? Что говорит? Как относится к окружающим?

Она слишком молода, не ведает жизненных невзгод.

— Но за всем этим чаще всего как раз и стоит прошлое человека, его семья, миледи.

— Согласна. Вот почему мне так интересно и ваше загадочное прошлое, и ваша семья, капитан! — Он нахмурился, однако прежде чем он успел ответить, она добавила: — С твоего разрешения, Артемида! Я не хочу опаздывать.

— Конечно, — ответила герцогиня. — Желаю хорошо повеселиться, дорогая.

Кивнув, Тревельон повел леди Фебу вниз по ступенькам.

— Я не догадался спросить, однако герцогиня, похоже, была удивлена, узнав, куда вы едете, так что мне, наверное, все-таки стоит спросить: вы действительно испросили дозволения вашего брата на сегодняшний день?

Феба забралась в карету, устроилась на сиденье, дождалась, пока сядет и он, потом стукнула в потолок кареты, давая знать кучеру, что готова ехать, и лишь затем соблаговолила ответить.

— Я сказала Максимусу, что собираюсь навестить сегодня подругу.

Карета тронулась.

— А имени вашей подруги вы ему не сообщили?

Она поджала губы.

— Он не спрашивал — был слишком занят какими-то юридическими бумагами.

— Миледи…

— Капитан, вам известно, сколько мне лет?

Он сухо ответил:

— Разумеется, двадцать один год.

Она кивнула.

— То есть я давно уже не дитя.

— Если вы…

— Послушайте, капитан, я ведь ни разу не спросила, сколько лет вам.

— Вы пытаетесь сменить тему! — воскликнул он. — Миледи!

— Ну да, так и есть. — Она обворожительно улыбнулась, как всегда, не стесняясь в проявлении чувств. Неужели она решила, что он чертов евнух? — Удивительно, капитан, как вы догадались.

Последовало недолгое молчание, потом он со вздохом сказал:

— Мне тридцать три.

Она немного подалась вперед.

— Вы такой молодой!

Тревельон против воли поморщился. Интересно, какой возраст она ему приписывала?

— Я на двенадцать лет старше вас, миледи, — возразил он, мысленно обозвав себя занудой. — Кстати, ровесник вашего брата.

Почему-то от этой мысли он помрачнел.

— И все-таки мне казалось, что вы гораздо старше. — Она наморщила носик. — Максимус очень строгий, но по крайней мере смеется, хотя бы иногда: раз или два в год. А вот вы, капитан, вообще никогда не смеетесь, да и улыбаться вряд ли умеете. Я думала, вам лет пятьдесят, не меньше…

Тревельон нахмурился.

— Миледи…

— Или даже пятьдесят пять!

— Феба!

Он осекся. Как он посмел назвать ее по имени? Надо же так потерять над собой контроль!

А леди просто улыбнулась, как довольная кошечка, полакомившаяся сметаной.

— Расскажите о своей семье и о вашем прошлом, Джеймс.

Тревельон буквально окаменел и испытующе взглянул на нее.

— Вовсе вы не думали, что мне пятьдесят пять.

Она покачала головой, и эта чертова улыбка продолжала играть на ее сочных губах.

— Нет.

Тревельон отвернулся, изо всех сил стараясь сохранить благоразумие, не потерять честь. Она на двенадцать лет моложе его, а уж чище и невиннее и вовсе на добрую сотню, дочь и сестра герцога, свежа, весела, прекрасна. А у него два заряженных пистолета, больная нога и нечто очень возбужденное. Если бы она знала, убежала бы от него в ужасе.

— Я из Корнуолла, миледи, — сказал Тревельон совершенно спокойно, полностью владея собой, без тени смущения. — Мой отец разводит лошадей, мать умерла. У меня есть сестра и племянница.

— Мне очень жаль, — сказала она тихо, и милое личико опечалилось.

— Благодарю. — Как хорошо, что можно выглянуть в окно, не опасаясь, что тебя сочтут трусом. — Полагаю, миледи, мы приехали.

Она притворно вздохнула.

— Вам повезло.

Он послал ей укоризненный взгляд — хотя много ли от него толку, если она его не видела? — первым вышел из кареты и кивнул Риду и Хатуэю, потом помог выйти леди Фебе.

Они стояли перед небольшим особняком. Квартал был вполне приличный, хоть и не самый фешенебельный. Опираясь на трость, он поднялся по ступенькам вместе с леди Фебой и постучал.

Через минуту дверь открыл огромный негр, кожа которого под белым париком казалась лоснящимся черным деревом.

— Леди Феба с визитом к мисс Динвуди, — доложил ему Тревельон.

Прежде чем отойти в сторону, пропуская их в дом, негр устремил долгий взгляд на пистолеты и лишь потом провел по лестнице полированного розового дерева на верхний этаж. За распахнутой дверью слышались голоса и смех.

— Леди Феба, — нараспев произнес дворецкий низким, богатым модуляциями голосом.

В комнате находились три женщины: красавица лет тридцати пяти, пожилая леди и некрасивая дама со светлыми волосами и чрезвычайно длинным носом, — а также один мужчина, который поспешил встать.

— Мисс Динвуди, что за чудесный сюрприз: я и не знал, что мы ожидаем леди Фебу!

Тревельон рассматривал Малколма Маклиша с неприязнью: молод, красив и полон жизни. Короче, прямая ему противоположность.